Триптих откровения

…Бурить решили укороченными рейсами. Работа возобновилась. Для начала прошли чуть более метра. При резком снижении давления воздуха крупная фракция породы оседала в шламовке. Так рейс за рейсом мы проходили скважину, доставая из недр интересующую меня породу.

С наступлением ночи, Игорь часа на три подменил меня, сам следил за проходкой, давая возможность мне поспать. Дальше процесс шёл по отработанной схеме.

Через день Игорь Юльевич уехал в экспедицию. Я скрупулезно следил за углублением скважины, и внимательно изучал каждый кусочек, каждую крупицу извлечённой породы.

В тот вечер перед наступлением темноты я проинструктировал сменного мастера, что надо делать. А глубокой ночью забрался на верхнюю полку походного вагончика и крепко заснул.

Проснулся, когда солнце уже разливало свои благодатные лучи над песчаной степью, и сразу же направился к скважине. «Ну и как шла проходка, и где керн?» – спросил я у стоявшего за рычагами мастера. «Проходка шла хорошо, а керн вон он, лежит на деревянном щите», – кивнул мастер в сторону. Я глянул туда, и содрогнулся. Груда мелкого шлама вперемежку с пылью водружалась на щите. Рядом валялась лопата, которой, очевидно, сгребалось то, что выдувалось воздухом из скважины, и что должно было заменить керн, ради которого велись работы.

– Шахлар! – крикнул я, устремившись к вагончику, где он располагался. Вагончик был пуст. – Где Шахлар?! – едва сдерживаясь, вопрошал я у сменного мастера.

– Шахлар Ахметович ранним утром уехал на базу, – ответил мастер.

Моему возмущению не было предела.

– Я же тебе лично говорил, как надо бурить и что делать. Отвечай: говорил или нет?!

– Ну, говорил. А Шахлар Ахметович, вместо шламовки велел спускать пневмоударник, и бурить, как всегда, крестовиком.

– И сколько же вы пробурили метров этим самым «крестовиком»? – уточнил я.

– Две штанги прогнали, считай порядка девяти метров.

– Боже мой, боже мой, – стенал я, хватаясь за голову. – И об этой бригаде я хотел писать в газету! Судить вас всех, вместе с вашим Шахларом Ахметовичем, надо! И это передовая бригада, которая из года в год работает, опережая время?! Знаю я теперь, как вы опережаете время, халтурщики!..

Так я орал среди степи, машинально собирая руками шлам, в надежде сохранить хоть что-то, и если не увидеть воочию, то путём лабораторных исследований зафиксировать наличие ценного металла.

Из записей Игоря Юльевича

«Меня не перестаёт удивлять тот факт, что именно в конце своих дней я встретил, наконец, идеальную для себя женщину, которая словно синтезировала всех встреченных до сих пор моих пассий.

Мы прощаемся с ней, и не можем оторваться друг от друга. Губы наши сливаются, руки переплетают тела, мы льнём друг к другу. И не бывает момента, чтобы нам не хотелось этого делать. «Милый, родной, – говорит она, – прощаемся до завтра?» «Да я и сегодня бы не прощался, если бы мог», – отвечаю я…

Я хотел бы в тебе раствориться,

И чтоб ты растворилась во мне.

Чтобы мы не могли разделиться –

Не хочу, чтоб была ты во вне.

Мы сольёмся с тобой воедино,

Не на миг, а сольёмся навек.

Пусть живёт

Полнокровно-счастливый

Двуединый из нас человек.

…И кто же она, моя последняя (подчёркиваю это) пассия?.. Теперь она часто рядом со мной – с виду неприметная старушка, но с признаками внутреннего заряда молодости. Она прекрасна, если отбросить внешние следы увядания: морщинки на лице и синие прожилки на ногах. У неё удивительная фигурка и цвет голубых с поволокой глаз. Но главная особенность – это её беспредельная покладистость и неуёмный темперамент. Она легко воспламеняется и жаждет наслаждений, эротических наслаждений.

Воспламенимая легко,

Любовью дышишь ты ответной -

И солнце светит над планетой,

И я взлетаю высоко.

Так звучат мои стихи, когда я общаюсь с ней. И я люблю её не такой, какая она в данный момент передо мной, а такой, какая она есть, и была, люблю вообще всю и сразу. Воспринимаю прошлую – совсем юную дурочку, а потом малозаботную, легкомысленную девушку и, наконец, зрелую, и, как теперь уже, – совсем взрослую женщину».

* * *

– Немедленно остановите бурение, – распорядился я. – А этот чертов «крестовик» замените на прежнюю коронку и опускайте шламовку. Продолжайте проходку скважины укороченными рейсами. За выход породы будешь отвечать лично ты, – сказал я сменному мастеру, и пригрозил: – Если не сделаешь так, то обещаю тебе, будут неприятности такие, что мало не покажется. И с Шахларом разберёмся – не сомневайся!

Рассказ Лины

… «Я жила на Украине в маленьком городке, училась в женской школе. Ребята-парни нам казались святыми и недоступными. Изредка на какой-то из праздников к нам приводили мальчиков из мужской школы, позволяли танцевать вальс и играть в «ручеёк». Мы очень стеснялись, хотя в душе ликовали и очень ждали этих встреч. Я была поздняя дочь, и мною никто не занимался: брат и сестра были на много меня старше, и оставили дом, когда я была ещё совсем маленькой. Брат ушёл на войну, а сестру оккупанты угнали в Германию. Мы остались вдвоём с мамой. Во время войны к нам подселяли немецких солдат. Помню, как немцы, заходя в дом, разувались и заставляли маму мыть грязные ботинки. Ещё помню, как они приносили в котелках пищу, но никогда не делились. Я жадными глазами смотрела на еду и плакала, а немец, обращаясь к маме, говорил: «Матка, бей её, бей, пусть не плакает».

В конце войны, когда немцев выгнали, я пошла в школу. Училась хорошо. Помню, в школе мне понравилась одна девочка. Она была не похожа на обычных крикливых одноклассниц, всегда была внутренне замкнута в себе, и это делало её загадочной. Мы, хотя и не сидели за одной партой, частенько переглядывались. В этих взглядах таились взаимная тяга и симпатия. На переменках мы оказывались рядом. После уроков выходили вместе и шли до поворота, где расходились наши пути домой. У неё были большие, немного выпуклые, как почти у всех евреев, карие глаза. Однажды после уроков она привела меня к себе домой, где меня многое удивило. Резной сервант был заполнен сервизами красивой посуды. У окна стояло фортепиано – тогда это было большой редкостью. Фарфоровые вазочки и бронзовые статуэтки украшали журнальный столик и изящную тумбочку. Всё было не так, как у нас дома, где мы скромно жили с мамой. Помню, Алевтина усадила меня за обеденный стол, и мы стали пить чай. Тут я засмотрелась на картину, которая висела на стене напротив, резко повернулась и локтём задела чашечку, она упала на пол и разбилась, хотя и не совсем – отвалилась только дужка, но чашечка была повреждена. Мне стало неудобно. После этого эпизода моя подружка больше не приглашала меня к себе домой, видимо, мама запретила.

Семилетку я окончила с отличием, и без экзаменов поступила в ближайшем городе в геологоразведочный техникум, потому что там была хорошая стипендия. Вообще-то я хотела окончить среднюю школу и поступать в институт, но мама сказала, что она уже в возрасте и не сможет меня обеспечивать, надо как можно раньше получить специальность и стать самостоятельной.

Я уже заканчивала первый курс, когда мы с девчонками решили отметить майский праздник (мы тогда снимали квартиру у турков), и накрыли стол прямо во дворе. Погода была солнечная, настроение весеннее. Раньше, собираясь на праздники, молодёжь не упивалась и не объедалась, как сейчас, обычно накрывали скромный стол, на котором были непременные винегрет, пирожки и жареная картошка. Посредине стояла одна бутылка вина. Все угощались, пели песни и танцевали под патефон. Рядом со мной за столом сидел старшекурсник, он только что окончил техникум, до этого отслужил армию. Наверное, заранее приглядел меня, потому что когда стемнело, и все стали парами разбредаться по укромным местам, мы с ним тоже оказались на скамейке в палисаднике. Сначала просто разговаривали, потом обнимались и целовались. Я разомлела. Со мной происходило такое впервые. Он разложил меня на скамейке, я не сопротивлялась, да не особо и понимала, что происходит. Помню, он приподнялся, и, застёгивая уже ремень на брюках, тихо сказал: «Ты не бойся, не забеременеешь, я туда помочился». Поцеловал меня, и мы распрощались. Он ушёл, а я лишилась девственности.

– Кровь-то была? – спросил Игорь Юльевич.

– Да была, наверное… как же иначе, – задумчиво произнесла Лина. – Он уехал куда-то по направлению, и больше я его не видела.

– А он что, не попрощался даже?

– Нет, не прощался, Я поплакала… и успокоилась.

…Потом на практике в Абхазии мы стояли с девчонками, разглядывали местность и о чём-то беседовали. Какой-то хачик, молодой парень, подошёл к нам и говорит мне: «Пойдём со мной в сторонку», и я пошла. Зашли за кусты, он начал приставать ко мне, я противилась. Он повалил меня и сделал своё дело. А потом ещё упрекнул: «Я думал, ты целка, ещё ломалась». Не доволен был. После этого девчонка-сокурсница, указывая на меня, говорит: «У неё теперь будет ребёнок». Я испугалась. Но, к счастью, всё тогда обошлось.

А на последнем курсе я сошлась со студентом Юрчиком. Он всё говорил: «Ой, да я такой испорченный девками парень, отец мой был начальником, в его подчинении много было девчонок, и почти все они прошли через меня. Дошло до того, что я, наверное, уже не способен заниматься любовью, хотя и молодой ещё».

Мне отчего-то стало жалко его, да так, что я однажды пришла к нему в общежитие, и мне очень захотелось, чтобы он стал моим мужем, я даже мечтала от него ребёночка родить. Влюбилась, наверное. Целую ночь я помогала ему.

– Как это «помогала»? – изумился Игорь.

– Ну, как, как? – ласкала его, целовала, возбуждала. Целую ночь мы тешились. На утро сосед его, с другой комнаты, говорит нам: «Ну, вы даёте, целую ночь скрипели кроватью!»

Тогда-то я и забеременела от Юрчика. А он побоялся ехать за мной. Ему ещё год оставался учиться. Он сдрейфил, о загсе не могло быть и речи. И я начала свою производственную деятельность беременной безмужней девкой в Средней Азии, куда меня определили в Москве, в геологическом центре. И вот я уже в вагончике на буровой, и глажу со страхом свой живот.

За мной сразу же стал усиленно ухаживать шофёр, готов был прямо жениться на мне, а я боюсь ему сказать, что беременна. Тут повариха говорит: «Да ведь я могу тебе аборт сделать». « Как, прямо здесь в поле?» – удивилась я. «Да, прямо здесь. Надо мыло и ещё кое-что ввести тебе в матку – и делу конец». И я решилась. Она сделала мне аборт, хотя большой срок беременности был. Закопали мы с поварихой ребёнка в степи. А собаки отрыли и таскали в зубах остатки.

– Да как же ты могла это видеть и пережить?! – воскликнул Игорь.

– А вот смогла, и до сих пор кошмар этот в глазах стоит.

Тем временем мой ухажёр сделал мне официально предложение. Я говорю ему: «Ты знаешь, я же сделала аборт». А он: «Могла бы и не делать, родила бы и всё, пусть себе живёт с нами», «Знать бы это раньше», – подумала тогда я. Но дело было сделано. А вскоре я забеременела уже от него.

– Да знаю я твоего мужа-благодетеля, – не выдержал Игорь.– Он мне сам рассказывал, хвастался, как тебя поимел первый раз, мы тогда с ним делали откачку скважины за посёлком. Ехали вы по полю, он остановил машину, залез под кузов и говорит тебе: «Подай монтировку, здесь надо кое-что поправить». Ты наклонилась, подавая монтировку, он схватил тебя и подмял под себя.

– Понравилась я ему: давай, говорит, поженимся. Тогда-то я и скрыла, что беременна, а может, зря. Хотя, какой он был мужик. Непутёвый, безответственный. Намучилась я с ним.

Родился ребёнок. Работать я не смогла. Мы определились у его родственников. Зарабатывал он мало. Мотался на машине по командировкам. Жили мы с сыном впроголодь, даже молока не на что было купить. И вот однажды стою я на улице с ребёнком, подъезжает он на машине, а в кабине у него девка. Мы заговорили с ним, а она встрела: – Так ты что, женат, что ли? И ребёнок это твой? Какого же ты хрена молчал? – хлопнула дверцей и ушла.

Я оторопела: – «Ничего себе, думаю, каков гусь? Значит, я сижу с ребёнком дома, денег нет, мы голодные, ведь он дал мне всего пять рублей несколько дней назад, а он наслаждается с бабой?». «Ах, вот ты как? – возмутилась я, – Ещё и изменяешь мне, кобель голоштанный? Подожди, теперь и меня не удержишь, паршивец этакий!» Вот тогда-то я и отреклась от него. И начала ему изменять направо и налево.

Ребёнка я отвезла к матери, а сама поехала на полевые работы зарабатывать деньги, с того момента и начались мои полевые любовные похождения. Было даже так: он, непутёвый муж мой, на смене подносит трубы буровому мастеру, а я в это время в вагончике с радистом любовь играю. И так было всегда.

– А мужику твоему никто ничего не рассказывал?

– Выходит так.

– А ты не боялась, что он застанет?

– Боялась. Но его я уже ненавидела за то, что изменял мне, когда я голодала с ребёнком.

Я перестала его уважать, тем более что он и работать-то толком нигде не мог. Денег получал мало, да и то пропивал. Мужиком оказался никудышним. Всё легло на мои плечи. Моталась я по полям с буровиками, а он компрессорщиком был, а то и просто подсобным рабочим. Образования тоже никакого. Единственно что – на мордашку был смазливым, а так – пустоцвет. Плюнула я на него, хотя и жили вместе. Мне даже кажется, что второй ребёнок не от него, а от того радиста, слишком он отличался от других детей.

– А что, твой муж, не видел разницы?

– Ему было всё равно.

Детей у меня трое. С детства ни к чему не стремились – учились кое-как, в отца пошли. Средний – поумней и способней, но робость в нём какая-то была. Свекровь, бывало, говорила: «Не наш это ребёнок, наши-то – упитанные, мордастые, а этот смарчок». Стеснительный очень. Особенно с девушками. Неуверенность в нём навсегда осталась. Так и живёт бобылём. Влюбился ещё в школе в одноклассницу, она отвергла его, а он оказался однолюбом. Так и сохнет по ней всю жизнь.

Радист был старше меня, такой видный, солидный. Всё вспоминал бухгалтершу блондинку из конторы. Рассказывал, как ему было с ней хорошо, имея в виду секс.

Ещё про одного забыла сказать. Это было на практике тоже на востоке, куда мы попали с подругой. Но пришлось расстаться, нас раскидали по буровым – документировать скважины. Я попала в отряд ручного бурения. Время шло к осени, было ещё тепло. Спали прямо на земле под открытым небом. У всех в отряде, кроме меня, были спальные мешки. Сначала это не играло роли – я спала на матрасе, и укрывалась байковым одеялом. Но вскоре резко изменилась погода, похолодало, и по ночам я стала мёрзнуть. Один парень, не помню уже имени, всё поглядывал на меня, заметил, что мне не совсем уютно, и, как бы, между прочим, сказал: «А у меня спальник двухместный, может, переселишься ко мне, вдвоём будет теплее». «Мог бы и просто предложить свой мешок», – ответила я. «Но ведь тогда и я, как ты сейчас, буду мёрзнуть, а так обоим будет хорошо». И ночью я залезла к нему в спальник.

– Это было после Юрчика? – спросил Игорь.

– Нет, это было после хачика.

– Так Юрчик у тебя был не третий, а четвёртый?

– Выходит так.

– И ты спала в мешке с этим доброжелателем прямо при всех?

– Да, при всех, посреди голой степи. Было холодно.

– Так как же его звали?

– Говорила же, что не помню. Забыла. Помню, что сильно мёрзла, а с ним было тепло. По необходимости залезла в спальник.

– Да что же там за экспедиция такая, направили в поле без спальника.

– Ну, это же была последняя скважина, работы завершались. К тому же самой мне надо было позаботиться о себе, потребовать спальник. Но случилось так, как случилось.

А потом уже в посёлке мы снова встретились с радистом, хотя встреча не предвещалась. Муж тогда увёз сына к своим родителям, и я была одна. Тут уж мы с моим старым другом, да ещё в домашних условиях, оторвались «по полной». Он был старше меня порядком, лет на двадцать. Высокий, видный. Тогда-то я и разглядела его как следует. Пенис у него был большой, и сам он был опытный в этих делах. Ночами мы наслаждались от души. Тогда-то, наверное, я и залетела, забеременела вторым ребёнком. А хилым он был, потому что я пыталась избавиться от беременности, принимала разные снадобья. К счастью, к концу школы парень вытянулся, возмужал, и уже не производил впечатления заморыша.

Когда я работала в Голодной степи, понравилась одному прорабу, звали его Эдик. Он мне тоже был не безразличен, но был женат, имел семью, детей. Мы с ним встречались на окраине посёлка, на какой-то базе. Поспешно занимались прелюбодеянием и разбегались. Он был ласковый, но очень боялся своей жены и избегал огласки.

Вскоре я решила поехать в областной центр и определиться дальше. Там намечались большие работы, и можно было рассчитывать на постоянное жительство. А пока что я была в полевой партии. Выбрав подходящий момент, захожу к руководству, начальником был узбек, и объясняю, мол, так и так: близкие мои родственники живут рядом с городом, свекровь моя может водиться с детьми, пока я по полям езжу, – отпустите меня. Подаю заявление. Он прочитал, внимательно оглядел меня и говорит: «Подписать можно, но при условии, если ты встретишься со мной». «Где? – спрашиваю я, – мне надо срочно уехать». «Приходи в перерыв в общежитие, знаешь, где я живу?». «Знаю», – ответила я. В обед только зашла в общежитие, он выходит навстречу и затаскивает меня в комнату, прислоняет к косяку, с нетерпением сдирает трусики, и стоя овладевает мной с бешеной страстью. Всё происходит стремительно быстро. Я подала заявление, он подписал, и я вышла. Правда, соседка засекла, когда я выходила. Но мне было уже всё равно. Вскоре я уехала. Потом через много лет, когда я уже жила и работала в городе, узбек приехал с отчётом в управление, и мы увиделись. «Может, встретимся?» – предложил он.

« Не хочу, – сказала я, – к тому же негде, и я не свободна»

Тогда у меня уже родился третий ребёнок, я получила квартиру, и мои полевые скитания закончились, а с ними прекратились и любовные шалости. Настал момент, когда

я и мужа перестала допускать к себе – купила две кровати и отселила. Поначалу он бесновался – набрасывался с кулаками, я убегала к соседям. А потом сказала: «Если не нравится тебе такое положение, можешь проваливать отсюда на все четыре стороны». На что он ответил: «Я уйду, но если ты предоставишь мне отдельное жильё, то есть квартиру». – Хорошо придумано, – говорю ему, – но на квартиру ты денег не заработал, у тебя их порой на бутылку-то не хватает. К сожалению, и у меня тоже нет денег. «Тогда, заткнись, – заорал он, – и не заикайся о том, что я должен уйти!» Так и жил рядом до конца своих дней.

– И что же, у тебя больше не было мужиков? – изумился Игорь,– прошло, поди, больше сорока лет? Сомнительно столь длительное воздержание после бурных похождений.

– Не в том дело, – ответила Лина, – я, конечно, замечала неравнодушные взгляды мужчин, окружающих меня на работе. Но там было всё на виду. Нас сидело много в комнате. В основном женщины. Дело в другом. Я перестала вообще думать о мужчинах. Отошла как-то от общения с ними. Были праздничные вечера, где обычно совершаются подобные «шуры-муры», но я не оставалась на них. С «субботников», где тоже были «запретные» контакты, особенно в конце мероприятий, я тоже уходила сразу домой. В общем, замкнулась. А потом семья: ведь у меня было трое детей, ещё приехала мама, и стала жить с нами. К тому же, не забывай, рядом был муж-алкоголик, который очень даже сильно отвлекал от «светских» и других увлечений. Нередко я удирала с синяками от него к родственникам и соседям. Так что всё было, как говорится, «остаканено».

– Хотя, вру, – спохватилась Лина. – Не может человек жить без ласки, нежности и вообще без «грёз и сладостных мечтаний».

Появилась у нас новая сотрудница, с которой мы когда-то учились в техникуме. После окончания она получила распределение в Сибирь, где и работала много лет в геологических организациях, там заочно окончила институт, а к нам пришла уже старшим специалистом. С прежнего места жительства она буквально сбежала к своей сестре от алкаша мужа. Видно, достал её так, что и вспоминать о нём не хотела. Вот она-то и стала предметом моего обожания. Я смотрела на неё и всё сильнее располагалась к ней. Меня тянуло к ней, как когда-то к еврейской девочке, с которой училась в школе. С Тамарой столы у нас стояли впритык, к тому же работали мы на одной «теме». С мужьями у нас тоже были похожие проблемы. Как-то остались мы в комнате одни, я обогнула её стол, склонилась над ней, обняла и коснулась губами её волос. Мой душевный порыв Тамара восприняла спокойно и доброжелательно. После этого мы ещё сильней внутренне сблизились. А потом она пригласила меня к себе домой, и когда мы присели на диване, я обняла её и поцеловала в губы. «А что будет дальше?» – спросила она. «А ничего», – ответила я, и мы засмеялись, а потом снова обнялись. С тех пор нам, когда мы находились вместе, было спокойно и хорошо. Внешне симпатия наша проявлялась при встречах объятьями с поцелуями, а внутренне полным взаимным пониманием. Хотя, когда у неё появился ухажер, я неожиданно для себя, её заревновала, и не сразу смирилась. Зато, когда они поженились, я стала их верным другом».

Из записей Игоря Юльевича

«Опять посетил церковь. Любуюсь, как она постепенно преображается, превращаясь из скромной церквушки в красивый православный храм. Уже установлены пять позолоченных куполов (большой – в центре и четыре малых – по сторонам света) и рядом пирамидальная колокольня. Сверху традиционные кресты. Всё это в духе древнего зодчества. Внутри церкви просторный молебный зал, пока ещё не расписанный картинами из священного писания, но уже есть алтарь, за которым служит священник, и по бокам иконы с образами святых угодников. До недавнего времени службы проходили в полуподвальном помещении.

Нравится мне приходить сюда, в нашу церковь. Никто не пристаёт к тебе (не то, что разного рода сектанты) и не побуждает совершать обряды, к которым ты ещё не готов, не вполне созрел. Здесь ты, если хочешь, можешь посещать службу, а то и просто постоять перед алтарём или поставить свечку у иконы. Тишина и доброжелательность окружающих навевают покой и благодать, поэтому из храма выходишь всегда умиротворённый.

Перед тем, как зайти в храм и помолиться, я посетил церковную лавку, и обратился к служительнице с вопросом, не могла бы она мне указать, в каком евангелии сказано о блуднице, которую должны были закидать камнями фарисеи. Заглянув в электронный планшет, она тотчас удовлетворила мою просьбу, и я аккуратно записал в свой блокнот следующее:

Иисус, фарисеи и блудница

(Новый Завет, от Иоанна, глава 8)

Ст.4 – 11

4. Сказали ему: Учитель! Эта женщина взята в прелюбодеянии;

5. А Моисей в законе исповедал нам побивать таких камнями: Ты что скажешь?

7. Он восклонившись сказал: кто из вас без греха, первый брось на неё камень.

9. Они же, услышавши то и будучи обличены совестью, стали уходить один за другим…

11. Иисус сказал ей: и Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши.

Он и Она

Игорь, припав к Лине, сидевшей на диване, обнял её и начал говорить: – Лина, любимая моя, даже если бы тебя изнасиловали десять подонков, я не придал бы значения этому и ласкал тебя так, как сейчас это делаю. Наверное, так любил Иисус Марию Магдалину, к тому же я уверен, что за сорок лет своего воздержания, ты очистилась от этого срама совершенно. И я готов (да о чём я говорю?), ведь я уже тебя ласкаю всю-всю нежно и вожделенно. Ласкаю без всякого, даже тайного, внутреннего сожаления и раскаяния. Напротив, я готов проникнуть в тебя или вселить тебя в себя, соединиться с тобой всем телом и всей кровью своей. Я никого так искренне не целовал: ни жён, ни любовниц. Я радуюсь тому, что происходит со мной, и поражаюсь, что мне выпало такое счастье – любить тебя самозабвенно, и вопреки всему. Думается мне, что вот при таком-то взаимном обожании и должны люди жить парами.

Она: – Да откуда же ты взялся, родной мой, и за что мне радость такая?

Из записей Игоря Юльевича:

«Лина лежала на правом боку, а я на левом: мы были лицом к лицу. Её одна нога была снизу, а другая на мне. Я поглаживал её. Мы целовались. Уста наши то и дело соприкасались. Мы буквально всасывались друг в друга. Передыхая, я целовал её щёки, которые порозовели. Её голова лежала на моей левой руке, а правой я прижимал к себе её спину и талию. Иногда я высвобождался из объятий, привставал и, склоняясь, целовал её бёдра изнутри от колен и выше к смежению ног. Порой язык мой входил во внутреннюю промежность, ощущая влажную нежность сокровенности. «Игорёнок, – шептала она, – это необязательно». – Тебе что, стыдно? – вопрошал я. – Нет, не стыдно, милый мой, мне с тобой ничего не стыдно. Просто тебе это может быть неприятно.