Оттепель 60-х

28.02.64г

Славный денёк. Солнечный. Каплет с крыш. Неужели весна? Рановато. Сижу на террасе второго этажа. Вокруг бегают дети: три девочки – две казашки и одна русская.

…Получил строгий выговор за то, что болтал по телефону с телефонисткой – проявил «несерьёзность».

Вчера после ужина все побежали в кино. Нас вернули, выстроили, но… пустили. После кино я вернулся сразу. Остальные пошли на концерт и танцы.

А сейчас я опять в карауле. Маршрут: расположение – ремонтные мастерские – кухня – и обратно. В четыре часа ночи проверял командир: окликнул меня по фамилии и ушёл. На улице мороз. Светит странная луна. Впервые такую вижу: обнесена радугой из спектра. Жёлтая Селена опоясана сначала зелёной сферой, а затем фиолетовой. Вероятно, из-за тумана. Сравниваю со светом фонаря – не похоже. В семь утра ещё темно. Луна (наверное, уже от «холода») посинела. Окружена по-прежнему ореолом, только синим. Второй ореол исчез, осталось лишь чуть заметное фиолетовое очертание. Можно сказать, что Луна в эту ночь была «коронованной».

С нами только четвёртый взвод, первый уехал этой ночью. Скоро разъедутся все остальные. Вчера ночью проснулись по тревоге. Замполит поднял всех шоферов, кроме управленческих. У кого-то пропали из машины ключи и коллектор. Замполит был «поддат». Поднял человек 15 шоферов, выстроил: – Я уверен, – вещал он, – что у вас есть вши. Скажите, есть у вас вши? «Да нет, вроде не заметно», – отвечали шофера. – А я уверен, что есть! – не унимался комиссар. О ключах забыли. Утром я так и не понял, пропадали ключи или нет. В ту ночь уезжал второй взвод, вот он и поднял панику.

С утра уехал и сам замполит в шестой и седьмой взводы. Это далеко – километров 400. Наверняка там он обнаружит у личного состава искомые им «вши», слишком отдалены они от цивилизации, вернее – от бани.

…В свободное время изучаю «Античную литературу», всё равно надо будет осваивать её в университете.

Пиндар (6 – 5век до н.э.) – самый знаменитый лирик, защищющий законность и порядок, не касаясь политики.

Трагедия – (трагос – козёл, оде – песнь) – козлиная песня. Трагедии «Эдип-царь» и «Медея» Софокла очень интересны. Трагедия с Эдипом глубоко волнует, будоражит и ломает все моральные устои, побуждает их заново осмыслить.

«Лисистрата» Аристофана сейчас называется «Бунт женщин». Эту комедию я смотрел в Москве.

Сатура – сатира. Из сатириков мне больше всего нравится Лукиан из Самосанты (125 -180 г до н. э.), для смеха которого не было границ. Во всяком случае, себе он не отказывал в любой момент в безжалостном сарказме.

Демосфен говорил под шум моря, набрав в рот камешки, чтобы устранить дефект речи.

Марк Тулий Цицерон (106 – 143г до н.э.) – стоял за стоицизм. Трактаты: «О государстве» (у власти должен стоять высоконравственный человек), «О дружбе», «Об обязанностях». Цицерона порицали Энгельс и Чернышевский за его «беспринципность» и «непонимание политики».

Иппокентавры – полукони, полулюди.

Химера – чудовище с туловищем козы, с оконечностью змеи, с передом льва.

Пегас – крылатый конь.

Тифон – стоглавое чудовище.

…Кроме изучения «античности» выписываю слова из «Разговорника казахского языка». Взял в библиотеке также грамматику и учебник немецкого языка – всё равно надо будет учить.

29 февраля наш начальник, то есть подполковник Химич уехал в дальний рейс. Из батальона прибыли полковники, видимо, с проверкой. И наш очень осторожный и бдительный шеф решил положительно засветиться непосредственно на местах «сражения» с падежом скота.

4.03.64г

Наконец-то март месяц. Ожили. На дворе днём тает снег. Ночью по-прежнему холодно. Второго марта с командиром роты капитаном Куриным ездили в пятый взвод. Местный милиционер видел, как наш бензовоз в снег сливал бензин. Ротный разбирался. Потом забрали документацию и поехали в расположение. Увидели на дороге машину Газ-63, думали «наша». Погнались за ней, но шофера встречных машин опровергли наши подозрения. Решили ехать в Коктерек. Сидящий рядом со мной сержант сообщил, что «до туда» 27 километров. Наш шофёр поморщился, он знал, что туда ехать дольше. Ротный колебался. Но потом сказал: «Поехали!» Нам тоже хотелось двигаться вперёд. Шофёр оказался прав: только до ближайшей деревни было 27 км, а до Коктерека ещё пилили 31 километр. Заехали в контору, бухгалтер был на месте, хотя часы указывали на семь вечера. Но казахи – служащие конторы – оказались отличными парнями. Помогли оформить все бумаги. Угостили жареной рыбой. В восемь вечера тронулись в обратный путь. По дороге неожиданно наехали на зайца. Остановились, стали подходить к нему, а он как прыгнет в сторону. Жив оказался косой.

7.03.64г

День не задался. Сторожевой солдат проспал дневальство. Повара задержали завтрак. Ночью украли комбикорм. Утром замполит устроил разборку. Разговор коснулся всех. И был неприятным. Командира Химича давно уже нет, ездит по взводам: разбирается с ЧП и подводит итоги проделанной работы.

8.03.64г

В честь Женского дня будем есть уху и жареную рыбу. Но прежде надо её очистить. Щука была мёрзлая, поэтому у меня онемела левая рука. Пока чистили и готовили рыбу, замполит вспомнил нанайца, который служил в его части.

– Когда при нём разделывали сырое мясо, – говорил замполит, – нанаец смотрел на него жадными глазами. При удобном случае ему давали, он ел его даже без соли.

За отличную стрельбу нанайцу объявляли четыре отпуска. На втором году его отпустили на побывку домой. Оттуда вслед за ним в часть пришло письмо, в котором сообщалось, что он хорошо помог артели: чинил сани и выполнял прочую работу.

Стрелял он здорово. Однажды при командующем отнесли спичечный коробок метров на двести. Нанаец выстрелил, но коробок не упал. «Вот и промахнулся», – заметил командующий. А когда принесли коробку, она была пробита по центру.

На стрельбах однажды нанайца искали часа четыре. И вдруг он появился на огневом рубеже.

– Где ты пропадаешь? – спросили.

– Я немножко спал.

– Где?

– Вот здесь в ямке.

Это было зимой, в мороз.

Автомат нанаец не брал в руки («Это плохое ружьё», – говорил он), а стрелял только с винтовки.

Проверяющий:

– А это чей автомат, совершенно не чищенный?

Нанаец:

– Автомат Калашникова, товарищ капитан.

Сначала он не мог освоить в винтовке снайперский прицел – без прицела стрелял отлично. Но когда освоил, то был бесподобен и незаменим.

9.03.64г

Вчера замполит заставил писать «объяснительные» солдат, продавших комбикорм. Один находился внизу (на первом этаже), другой – у нас наверху.

Приехал командир – подполковник Химич со свитой, привезли много мороженой рыбы. Упоковывали её в посылочные ящики и отправляли по почте домой.

12.03.64г

Возвращаясь из Москвы, моя жена Раида проехала мимо, то есть через Уральск. Когда думаю об этом, кажется, в чём-то виноват. Может, надо было улететь к ней в Уральск самовольно, без разрешения? Или договориться предварительно, чтобы она заехала сюда? Не знаю… Грустно и тяжело поэтому. В Москве она была в командировке.

…Сгорела ремонтная палатка.

19.03.64г

Работы идут к завершению. Скоро наступит пора расставания. В свободное время сидим в нашей тёплой казарме (печка в виде цилиндра от пола до потолка почти всё время подогревается дровами). На улице солнце яркое, открытое, а холод ужасный. Ветер обжигает лицо. Во двор без необходимости не выходим. Кто как может, «просвещается». Мне, кроме античной литературы и разноязычных разговорников, удалось прочесть кое-какие книги и посмотреть в сельском клубе несколько кинофильмов.

Наиболее интересными людьми, сослуживцами, на мой взгляд, являются фельдшер Фегин и рядовой москвич Новиков.

Фегин – отличный парень, санинструктор. Он готов в любую минуту откликнуться и помочь человеку. Недавно, как бы подтверждая это, он рассказал (между прочим – скромно так), как спасал тяжелораненого на железной дороге. От эшелона они отцепились на тепловозе и гнали двое суток до Гурьева. Часто железнодорожники не пускали тепловоз, загоняя в тупики. Тогда они возвращались, выходили на другие пути и гнали снова вперёд. Доставили всё-таки в город раненого. Для меня это было ново – спасать человека на тепловозе. Но спасать людей везде можно и нужно.

Москвич Новиков – противоположность Фегину. Не знаю, спасал бы он так неистово человека, как Фегин? Он абсолютно не вписывался в образ солдата. Слишком заботился о себе. Тщательно готовил себе, любимому, на нарах ложе для сна. Когда не было заезжих солдат, он подкладывал под себя два и даже три матраса. Почти по-женски ухаживал за своим лицом. До армии в Москве посещал в каком-то клубе драмкружок и пользовался гримом. Поэтому, пояснял он, его кожа на лице требовала особого ухода. Перед сном он накладывал на лицо какой-то крем. Это совсем не вязалось с нашим походным образом жизни. К тому же он постоянно чем-то был не доволен. Например, ныл, рассказывая о том, что в Москве семья получила двухкомнатную квартиру с проходным залом. И всё негодовал и размышлял, как теперь и на каких шарнирах можно поставить раздвижную стену, чтобы она перекрывала зал. Это было так далеко от нас и так выглядело нелепо, что мы не знали даже, как на это реагировать. Был он человеком чопорным и не очень хорошо относился к местному населению, не поощряя мои занятия казахским языком. Для меня это было неприемлемо, так как я родился в Казахстане и любил своих земляков за нескрываемую доверчивость и доброжелательность. По этому вопросу мы серьёзно спорили. А шофёра Потапова, который возил командира, Новиков считал «неучем». На что я категорически возражал. «То, что он «неуч», – говорил я, – так это дело преходящее. За это нельзя не любить человека, если он по натуре добр и отзывчив. Недостаток в образовании можно легко восполнить. Стоит только захотеть. Например, Горький – автор слов: «Книга – источник знания» – именно благодаря книгам стал высокообразованным человеком. – Да что говорить, – доказывал я со страстью Новикову, – ни Пушкин, ни Лермонтов и ни даже граф Лев Толстой не оканчивали университетов, а мы теперь сами изучаем их. Если не хочешь учиться в стационаре, читай книжки и возмещай пробелы в образовании.

Мне кажется, что если Новиков когда-нибудь и поможет человеку, выручит его из беды, то всю жизнь будет об этом вспоминать и напоминать. И не рад будешь, что попался к нему на крючок.

«В армии уважают «дураков», – говорил Новиков. На что ему деликатно возразил Фегин: – В армии «дураков» не уважают, их нигде не уважают, но их используют или играют ими такие же, не очень умные и совсем не добрые люди.

Не всегда, правда, приходилось возражать Новикову. «Если я обосновал свою мысль, то я могу не соглашаться с мнением группы людей», – как-то сказал он. И мне это понравилось. Зато неожиданно было от него услышать возражения на мои слова: «За жизнь человек должен проявить себя, выложиться». Новиков не поддержал такое направление и заявил: « Не проявить себя, это не то слово, это карьеризм(?), человек должен вложить что-то своё, чтобы другим было лучше». Такого умозаключения я от него не ожидал. А когда он рисовал женщину на подоконнике и говорил, что «это как раз то, что будет жить века», утверждая, что любовь к женщине – это вечная тема для художника, – с ним нельзя было не согласиться. Но спорили мы часто.

Как-то я прочитал статью о художниках-импрессионистах. Опять меня взволновал Ван Гог. Новиков же сказал: – Они интересны только как личности, искусство же их исторически преходяще. Их никто не будет помнить.

Но я в корне с ним не согласен и уверен, что чем дальше во времени уходит жизнь, тем значительнее для людей будут их произведения.

Есть ещё у нас старшина – само воплощение спокойствия, а может, равнодушия. Он никогда не повышает голоса, всегда улыбается и говорит: «Эх, мальчишки, мальчишки». А самому ему не более тридцати лет, и сам он пухленький и на вид добродушный. Занимается снабжением горюче-смазочными материалами.

24.03.64г

Искусство – это «жизнь, увиденная сквозь темперамент художника», – Эмиль Золя.

25.03.64г

Работы завершены. Рассчитываемся с совхозами. Совсем скоро обратный путь. Демонтажем точек дислокации и мобилизацией наших подразделений занимается капитан Курин. Собрал нас и произнёс вещие слова: «Ну, товарищи, всё, как говорится, «на мази», пора в путь».

Сходили на почту – писем нет. Корреспонденция уже переправлена в Александров-Гай.

28.03.64г

Колонна вытянулась. Уезжаем. Командир подполковник Химич почему-то отдал мне ключ от сейфа – перестраховка. Все мы теперь знаем друг друга. У меня перевязан глаз и поверх надеты очки – ячмени так не во время обложили моё око. Вот и закончилась ещё одна моя «целина». Едем в Александров-Гай.

Воскресенье. 29.03.64г

Ехали с трудом. Часто застревали в грязи. Начальники-командиры пересели в более проходимый Газ-63 – мост значительно выше от поверхности, чем у легкового Газ-69. До Александров-Гая добрались в три часа ночи. Но ещё долго катались по городу в поисках места для ночлега. Довелось и мне бродить по лужам, пока, наконец, не нашли пристанище на краю города в постоялом дворе на базе геологической экспедиции.

…Ждём погрузки. Говорят, будет два эшелона: на Горький и Москву. Первым едем мы – «горьковчане».

– Как ваш глаз, Бацуев? – спросил ротный.

– Отлично.

– Тогда едем со мной. – И я пошёл за капитаном, сели в машину. – Будем патрулировать, вы не против, Бацуев?

– Мне всё равно.

– Правильно, приказ есть приказ, – ответил Курин.

Мы поехали в центр города. Там оказалось много наших военных «целинников». И все они имели на руках «разрешение». Кто-нибудь да отпускал их. Оказались там и знакомые лейтенанты: Линский, Родионов и Оплачко. Ротный поговорил с ними, и мы направились в железнодорожный клуб. У входа стояли две машины. Внутри в разгаре были танцы, солдаты активно проявляли себя в этом мероприятии. Пока мы находились в клубе, одна из машин «испарилась». Поехали было за ней, но обнаружили ещё две. Ротный зафиксировал их номера.

А… невдалеке от клуба в Александров-Гае полыхало пламя – горела школа.

30.03.64г

Загружаем составы. Погрузка идёт быстро. Вот уже и 70 машин на платформах. И сами мы заняли купе классного вагона. Вагон цельнометаллический.

4.04.64г

Мы уже в Горьком со вчерашнего дня. Всю дорогу, пока ехали в поезде, спорили, как всегда, с Новиковым. Разгружались где-то возле Московского вокзала. Я сел в машину, управляемую по внешнему виду не то грузином, не то литовцем. Машина буксировала другой автомобиль. Ехали в воинскую часть. В дороге остановились. Оказалось, что в пути у нас отцепилась буксируемая машина, а мы даже не заметили. Остался лишь буксир. Вернулись в город. Витрины высвечивали заведения: «Колобок», «Ромашка», «Ресторан» и «Гастроном». Встретили колонну. Оказывается, мы вырвались далеко вперёд и нарушили порядок продвижения. Капитан Курин стоял на бульваре, поджидая нас. Шофёр вытянулся перед ним, не сходя с подножки. Ротный эмоционально бичевал шофёра словесной бранью. К счастью, нашу буксирную машину кто-то уже подцепил из состава колонны. Перед сном капитан Курин изощрялся не то над литовцем, не то над грузином: «Подъезжает ко мне и спрашивает: – А где Капочкин, товарищ капитан? – Это он о шофёре буксируемой им машины».

…Когда мы расставались с подполковником Химичем, он, после того как я передал ему ключ от сейфа, сказал: «Хорошо, езжай, если понадобишься, мы тебя вызовем» и пожал мне руку. Но я понял, что он имеет в виду другое: «Если надо будет свалить на тебя какую вину, мы тебя, хоть откуда достанем». Так закончилась моя «вторая целина».

Снова воинская часть «Три семёрки две пятёрки»

И вот я в своей части, вернулся со «второй целины» целым и невредимым. Сейчас я целиком в распоряжении старшины Шмалько. Центром любой воинской части, кроме штаба, где сосредоточены умы «милитаризма», имеется ещё и пространственный центр – это плац. Место, где происходят построения личного состава, утренняя физзарядка, строевая подготовка, вечерняя прогулка, а также принятие присяги. Старшина Шмалько, выдав белую краску, поручил мне воскресить все линии, которые украшают плац.

Потом я, по его поручению, занимался ещё более «серьёзной» работой. Носил чайники с кружками из караульного помещения в столовую для замены на чистые, а потом те же чайники с кружками назад – не меняют, потому что «грязные». «Если бы, – говорю, – они были чистые, зачем их менять?» Но доводы были бесполезными. И тут сообщают, что теперь «меняют», но когда я появился с ними в столовой, снова не взяли – «грязные». Тогда я отнёс их в казарму. И только на следующий день всё-таки обменял на «чистые».

Когда я туда-сюда носил чайники, то, возвращаясь в очередной раз из караульного помещения, встретил «Копчика» – лошадь полкового свинаря – бывшего дамского парикмахера из Москвы. «Копчик», запряжённый в подводу, вёз помои из кухни в свинарник. Дамский мастер шагал далеко позади повозки: «Копчик» привык возить грузы без вожжей и возничего. Он ориентировался прекрасно сам. Встречным машинам уступал дорогу по правилам уличного движения, и вообще шествовал по правой стороне. Это умное животное, находящееся в услужении солдат и свиней, и не предполагало тогда, если вообще могло предполагать, что буквально через день будут оскоплять созревших в половом отношении поросят – его полковых «собратьев».

В тот день поросята были необычайно подвижными и беспокойными. Недаром говорят, что свиньи самые чувствительные животные. Прибывший из дивизии ветеринарный врач, санинструктор и свинарь готовились к запланированному выхолащиванию самцов. Это делалось ежегодно для того, чтобы энергия животных не растрачивалась понапрасну, а превращалась в полезный продукт, идущий в солдатский рацион питания. Да и сами хряки после операции вели себя более спокойно: жадно поглощали корм и никогда уже не помышляли о «красотках».

Интуитивное, относительно безмолвное беспокойство животных продолжалось до тех пор, пока не попал под скальпель первый «пациент» ветврача. Затем страх и боль одного распространились на всё стадо и поднялся несмолкаемый душераздирающий поросячий визг, выражающий ужас происходящего. Хорошо, что свинарник находился на отшибе от жилых кварталов, примыкая к территории танковых боксов, охраняемых военными. Постовой, конечно, слышал этот истошный визг, но, согласно уставу, вскоре был сменён другим патрульным. А через некоторое время хирургические операции прекратились, и всё смолкло.

Зато после оскопления животных начиналось застолье у свершителей этого действа. Принятый внутрь медицинский спирт, скрашивал их трапезу и уводил в сторону мысли о том, что ты поедаешь детородное свиное «изначалие», в то время, когда подвергшийся оскоплению хряк лежит в ожидании заживления раны. И никто этим людям не мешал предаваться столь изысканному чревоугодию. Так здесь было принято, потому что «поросячья экзекуция» была плановой и обязательной.

9.04.64г

С утра была баня. До «приказа» осталось двадцать бань. Потом стреляли из автомата Калашникова. Отстрелялись «хорошо». Читаю книгу Даниила Гранина «Иду на грозу»: «…Ведь только через себя, человек может для всех».

19.04.64г

Ходил по городу со старшиной. Закупали кое-какие хозтовары. Люди казались интересными и смешными. Один мужичонка всё ходил наповоду у женщины. Он был ниже её ростом и с большой сумкой. Молчаливо и грустно выполнял все её указания.

…В хозмаге одна бабка усиленно прикрывала нос газетой. Я заглянул, а нос был лишь слегка поцарапан. Если бы она его не прикрывала, было бы и невдомёк, что её оттаскали за нос. Когда не видишь долго людей, это забавно. Так и посмеивался, сопровождая старшину Шмалько, не хуже того «мужичонки».

Наблюдаю, и кажется мне, что и солдаты стали лучше, чем были два года назад, – более человечней. А может, это оттого что сам стал старослужащим.

Старшина Шмалько отпустил меня до ужина в парикмахерскую. Мастер был один, поэтому пришлось дожидаться своей очереди. Впереди меня были два мальчишки, по-видимому, братья. Пока один из них сидел у мастера, другой, ему было лет восемь-девять, рассматривая меня, заговорил:

– А у меня папка тоже военный. – И вдруг спросил: – Ты коммунист?

– Нет, – говорю, – не коммунист.

– Обманываешь.

– Почему? – изумился я.

– А все коммунисты такие.

– Это, какие?

– Ну, как ты.

– Хитрые что ли?

– Да, хитрые.

– Значит, папка у тебя тоже «хитрый»?

– Ага.

– А он кто?

– Коммунист.

* * *

…Чудеса происходят у нас в полку. Где это видано, чтобы по плацу ходили пьяные военнослужащие? Всему виной «партизаны» – солдаты, которые отслужили пять лет назад и призваны на переподготовку. С утра с ними офицеры проводят разные занятия, а после обеда – не знают, что делать. Вот они и дефилируют по плацу. Поначалу их на субботу и воскресенье отпускали домой, а теперь, наверное, готовы отпускать и на ночь – так они неудобны в полку. Среди солдат-срочников появляются уже байки о переподготовщиках типа: «Если «партизан» приходит с увольнения в хорошем настроении, то это значит: Он побил жену, а если в плохом, то Она – его».

Дотошный майор Любченко, наткнувшись на такого «партизана», как всегда не мог остаться безразличным. Потом с возмущением рассказывал коллегам-офицерам: «Герасимов есть тут, спрашиваю у него: – Почему вы разгуливаете в пьяном виде? – А я,– говорит, – не пил: зашёл в санчасть – мне капнули спирту на больной зуб, вот он и пахнет».

Переподготовщики призваны служить на месяц, они отозваны со своих рабочих мест с сохранением зарплаты. Но полковые офицеры ждут не дождутся конца их «переподготовки». По возможности, лично я проявляю к «партизанам» особый интерес и даже записываю их рассказы. Вот один из них:

«Ещё были старые деньги, и я был маленьким. Мне дали три рубля на школьный завтрак. По дороге в школу я купил три «эскимо» – мороженое. Съел – и трёх рублей не стало. За завтрак платить было нечем. Дома я сказал, что деньги у меня отняли пацаны (я учился с переростками, и это было возможно). На другой день мамаша взяла меня за руку и повела в школу. «Кто взял у тебя деньги?» – спросила она у меня перед строем одноклассников. И я, не моргнув глазом, указал на одного парнишку. Тот, конечно, и не подозревал даже…

– Что же дальше?– поинтересовался я.

– Дома мне мамаша всыпала ремнём, не очень больно. Но когда за ухо схватила и пинка дала – было чувствительно. – И засмеялся. А потом добавил: «Ведь тогда деньги-то трудно доставались. Послевоенное было время».

* * *

9.05.64г

Вчера откровенничал с замполитом майором Чернобровкиным. Он слушал, что я о нём думаю. Его вызвали. Потом он встретил меня на плацу:

– Юра Бацуев, так мы и не довели свой психологический разговор до точки.

– Что поделаешь? – отвечаю.

– Ну, иди сюда.

Я подошёл.

– Значит, во мне много Ремарка? И это очень заметно? – спросил он.

– Да, это «исходит» из Вас.

Потом я думал, что вот уже можно запросто говорить хоть с кем и хоть о чём.

Этот замполит холостяк. И иногда на прогулке солдаты поют про него песню прямо во всё горло (надо будет переписать), и это слышал он не только сам, но, говорят, и командир. И только смеялись.

Я счастлив, что могу говорить всё, что думаю и что хочу, даже здесь в армии.

…Мой статус несколько изменился, хотя место моё по-прежнему в штабе, и меня при необходимости привлекают на штабные и другие учения полка. А в основном я теперь занимаюсь клубными работами. Мы с художником Травкиным оформляем библиотеку. Это конкретное дело. А вообще я должен следить за всеми клубными делами. Мне теперь доверяют закупать канцелярские и любые оформительские материалы и принадлежности, предназначенные для клуба. У меня даже появился уголок, наподобие кабинета, на втором этаже, где я нахожусь с киномехаником Гулиным.

В солдатском клубе имеется художественная мастерская, где почти безвылазно находится ефрейтор Травкин; довольно обширная и насыщенная литературой библиотека, которой заведует Раиса Ивановна; есть зал с кинобудкой, в которой орудует рядовой Гулин. А также в сторонке, слева от входа, имеется кабинет особого отдела с двумя звукоизоляционными дверями. Там всегда тихо и почти никто не бывает, а может, и бывает, но без привлечения внимания. Я попал туда мимоходом, столкнувшись и поприветствовав по-военному, с хозяином этой комнаты – тихим, всегда скромным в поведении – капитаном. Он как-то просто и по-свойски открыл передо мной двойные двери кабинета и усадил напротив себя на стул. Ничего там особенного не было, кроме сейфа и стола со стульями. Окно было почти до конца с двух сторон задвинуто занавесками. Говорили мы с капитаном «ни о чём». Но его приветливые и внешне доброжелательные глаза таили, как показалось мне, скрытое внимание. Я, сознавая куда попал, в мягкой форме дал понять, что служить в армии мне не нравится, и я жду не дождусь дембеля, чтобы вернуться к жёнушке и заняться гражданской жизнью. Он по-доброму меня слушал и… только. Не предлагал даже стать «стукачом». Видимо, не подходил. И не был он таким, как показывают теперь в кино, аскетом-особистом, бдительно стоящим на страже великой идеи и готовым карать всех инакомыслящих. Может быть, время изменилось, а может, он таким и должен быть, этот пока ещё капитан особого отдела.