скачать книгу бесплатно
С тех хлопот и начался мой выходной.
Дождь кончился, ветер стих. Рабочие бригады вышли на смену и убирали последствия вчерашней непогоды. С гор сошли сели и частично затопили дорогу и тротуар. Вода стояла в лужах даже на холме. Трава и кусты полегли к земле, будто по ним только что проехал каток. Вокруг моего дома никаких разрушений не было, но по пути в магазин я несколько раз менял тропу, чтобы не промочить ноги.
Дверь в продовольственный отдел была открыта. На пороге терлись три разноцветные кошки, и я не особо удивился, заметив среди них Бена.
– Попрошайничаешь? – спросил я.
Продавщица решила, что вопрос адресовался ей, и поднялась из-за прилавка.
– Вы что-то сказали?
– Мой кот, – я указал на Бена.
Женщина поняла, в чем дело, и заулыбалась.
– Часто встречает меня, – доложила она. – Но только по утрам. Если я прихожу во вторую смену, на крыльце никогда никого нет.
– Он не любит спать по утрам, – объяснил я.
Женщина прошествовала к кассе. Теперь нас разделял только прилавок.
– А у меня кошка утром всегда спит, – сказала она. – Просыпается только к вечеру. Муж считает, что это из-за старости.
– Возможно.
– А ваш кот еще не старый, – подметила она.
– Но и не молодой, – подметил я.
– Сколько ему?
– Лет шесть. Может больше.
– Крепкий такой, – она покачала головой и призадумалась: – И глаза у него серые, а не зеленые. Хвост крючком, как у собаки.
Я усмехнулся.
– И не откликается никогда, если я зову, – она кивнула в сторону дальнего холодильника.
Там стояли две миски. Одна с водой, другая пустая. Я решил, что опустела она недавно.
– Я их подкармливаю, – сказала продавщица. – Хозяин магазина тщательно следит, чтобы на полках был только свежий товар. А из-за… – тут она замялась. – В общем неважно. Иногда товар остается, и я его раздаю бродячим кошкам. Не выкидывать же на помойку.
Она пожала плечами.
– Хотя, какая разница, все равно кошки и на помойку придут, если захотят.
– Да, – промедлил я. – А вы всегда их подкармливаете?
– Не всегда, но часто, – ответила она. – В холодное время года не проданного товара остается больше и кошкам, мягко говоря, везет. А вот летом товар раскупается отлично. Ничего не остается. Хозяин даже думал о расширении, но…
– Да, да, – я понимающе кивнул. История о соседях через дорогу была мне известна.
Продавщица помолчала, а потом на ее круглом лице появилась загвоздка:
– А он вам в руки дается?
Я обратил внимание, что Бен совершенно на нас не реагировал. Он смотрел на старую тощую кошку, сидящую под прилавком. Кошке не было до Бена никакого дела.
– Нет. В руки он никому не дается.
– Молодец! – неожиданно подхватила женщина. – Если бы моя кошка тоже никому не давалась в руки, я была бы за нее спокойна. А она, знаете, как глупый щенок. Лезет ко всем, лижется, а потом какой-нибудь ребенок, на задумываясь хватает ее и тащит к себе домой.
Я не сводил глаз с Бена. Бен не сводил глаз с кошки под прилавком.
– И потом ищи ее, – с негодованием произнесла продавщица. Круглое лицо стало розовее. Светлые волосы с темными корнями падали ей на лицо, как тени. – Поэтому мы с мужем сейчас редко выпускаем ее из дома. Пусть лучше в квартире помрет, чем у какого-нибудь идиота в сумке…
Она что-то говорила и говорила, как радиоприемник. А я смотрел на Бена и думал, что примерно так же выгляжу и сам, когда прихожу в парк, и вокруг появляются женщины. Я чужак там, он чужак здесь. Только ему сложнее. Он ничего не слышит и не говорит.
– Ладно, – остановила себя продавщица и поправила замызганный фартук. – Заболталась я. Вы, наверное, что-то хотели?
– Молока, – сказал я. – И каких-нибудь хлопьев.
– Каких-нибудь, это каких? У нас всего навалом. Даром, что магазин маленький.
Я почесал затылок. Откуда мне было знать, какие хлопья предпочитает ребенок.
– Дайте мне геркулес.
Продавщица подставила табуретку, взгромоздилась на нее и потянулась к пакетам. На короткое мгновение я увидел ее во весь рост от домашних тапочек до пластиковой заколки в волосах. Глаз здесь положить было не на что. Что фигура, что лицо – все было однообразно бесформенным и давно запущенным. Зато болтливость женщины произвела на меня впечатление. Несмотря на ранее утро, чувствовалось, что с настроением у нее все в порядке.
Она дотянулась до пакета с геркулесом.
– Что-нибудь еще с этой полки? А то, если я слезу, то уже обратно не залезу.
– Нет. С полки ничего. – Я заглянул в холодильники. – А вот отсюда, я бы хотел взять колбасы и йогурт. Два.
– Ага, – она все тщательно пересчитала.
Я расплатился и попрощался.
– А кот? – напомнила она, когда я выходил из магазина.
– Он сам придет, – крикнул я и, обернув пакет вокруг запястья, спустился с крыльца.
За Бена я не переживал. Я беспокоился за девочку. С тех пор, как я вышел из дома прошло более пятнадцати минут. Она могла проснуться.
Когда я вернулся, в доме было так же тихо и спокойно.
План действий выглядел элементарным: я разбужу Алину сразу, как приготовлю завтрак, и после завтрака мы вместе поедим в управление. Там я расскажу все как было, проконтролирую, чтобы с ребенком не обошлись грубо. Вечером позвоню и уточню, куда девочку определили органы опеки. Если у меня появится хоть какое-то сомнение, что с Алиной что-то не так, я немедленно напишу заявление в полицию для проверки. Ситуацию следовало держать под контролем.
Едва я снял с плиты геркулесовую кашу, как дверь в кухню открылась и заспанное дитя замерло, не решаясь войти внутрь. Я повернулся. Секунды три-четыре минули, как одна, потом я опомнился:
– Туалет справа от тебя. Не знаю, учили ли вас чистить зубы, но зубную щетку я для тебя приготовил. Как уладишь все дела, возвращайся. Будем завтракать.
Девочка скрылась за дверью и судя по тому, сколько времени занял ее туалет, со щеткой она совладала. Из-за двери долго не доносилось ни звука. Наконец, Алина появилась на кухне, и я пригласил ее к столу. Она села на тот же стул, где сидела вчера и посмотрела на меня печальными глазами. Девочка будто знала, что сейчас начинается все самое сложное. Вчера не было ничего, а сейчас ей предстоит говорить, и чтобы она не сказала, ее все равно вернут обратно. Таковы законы в стране, где бессмысленно идти против правил.
– Как себя чувствуешь? – спросил я.
– Нормально.
– Выспалась?
Девочка молча кивнула.
– Не замерзла?
– Чуть-чуть.
Утро ничем не отличалось от вечера. Алина по-прежнему имела трудности со столовыми приборами и испытывала неудобство на стуле.
– Ты меня немного напугала вчера, – признался я. – Ко мне еще никто не приходил среди ночи, еще и в такую погоду…
Девочка ела. На кухне было тихо и сумрачно.
– Ну да ладно, – махнул я. – Сколько тебе лет?
– Девять, – она покончила с кашей, не съев и половины. Настал черед бутерброда.
– Девять, – повторил я, вспоминая себя в том же возрасте.
У меня была хорошая семья. Добрая, заботливая и честная. Моя семья держалась такой до тех пор, пока мы были вместе. Когда мне исполнилось девять, отец отправился на поиски лучшей жизни, и я стал свидетелем, как в одночасье семья теряется в обществе, и крепкий союз превращается в блеклое пятно.
– Вчера мы начали разговор на одну тему. Наверное, неприятную для тебя, но очень важную для меня.
Я остановился, чтобы дать ей сосредоточится. Как оказалось, девочке это совершенно не требовалось. Она слушала меня молча и открыто, как послушные дети слушают своего воспитателя.
– Мне бы хотелось узнать подробности твоего побега из детского дома. А точнее причину, побудившую тебя пойти на этот поступок.
Я предполагал, что в полиции поинтересуются, зачем юноша двадцати девяти лет отроду оставляет у себя на ночь незнакомого ребенка. Доказать, что я потратил десять часов, чтобы отмыть девочку от помойки, накормить ее и привести в чувство, у меня вряд ли получится. Слишком опрометчивые фантазии могут возникнут в головах у противоположной стороны, и я заранее беспокоился о том, чтобы ни одно слово, произнесенное в полиции, не повлекло за собой цепь встречных вопросов. Скрывать мне было нечего, но кто знает, на что меня натолкнут люди в погонах. Кроме того, я хотел донести до полицейских мысль об ответственности детского дома и напомнить: если оттуда сбегают дети, все ли внутри учреждения так гладко.
– Тебя ищут, – чуть строже сказал я.
Девочка глотнула и помотала головой:
– Не-а.
Я насторожился.
– Что значит, нет?
Она поставила кружку на стол и сказала:
– Они ищут меня, но не здесь. Они не знают, где я.
В ее глазах блеснул странный огонек. Мне показалось, что именно там нечто светлое встречается с беспредельно темным.
– Хорошо, – согласился я. – Но тебя все равно найдут. Детям не место на улице.
– Может быть, найдут. А может быть, нет.
Ее ответ сбил меня с толку. Я рассердился и впервые в жизни почувствовал, что на меня водрузили ответственность, не спросив согласия.
– Там, откуда ты сбежала, на тебя заведена куча документов. Ты повзрослеешь, и они тебе понадобятся.
– Зачем? – прозвучало с таким акцентом, словно девочка спрашивала: «А повзрослею ли я?»
– Все дети должны учиться в школе. Если ты не закончишь школу, ты не сможешь получить профессию.
– Зачем нужна профессия?
– Чтобы получить работу.
– Зачем нужна работа?
– Работа – это твое дело. За него тебе платят деньги. Потом на заработанные деньги ты покупаешь себе…
– Деньги… – задумчиво повторила девочка.
– Ты – ребенок, – напомнил я. – Находишься на попечении государства, поэтому тебе сложно понять, что все, что тебя окружает, куплено на деньги. Но… так и есть. Еда, вода, одежда, мебель, пастельное белье: все чего-то стоит. Никто не даст их просто так. Кто-то выложил за это деньги, и теперь ты пользуешься. Когда ты вырастишь, все, что дало государство, отойдет обратно государству, а тебе придется обеспечивать себя самой. Но сначала тебе нужно получить образование.
Примерно так объясняла мама, когда мои дела в школе начали ухудшаться. Я учился в старших классах, когда понял, что не смыслю вообще ни в чем, и испытываю заинтересованность только к тем урокам, которые большинство моих одноклассников предпочитало прогуливать.
– А если я не вырасту? – спросила девочка.
За окнами будто бы снова пошел дождь. Сырость и холод поселились у меня в душе. Порой я чувствовал, как к горлу подкатывает тошнота, и сердце билось неровно и глухо, словно кто-то сжимал грудь невидимыми руками.
– Ты по-прежнему не хочешь мне ничего рассказать?
– Не-а, – чуть слышно проговорила Алина.
Прошла минута. Я ждал.
В окно заглядывало пасмурное небо, и было в нем нечто схожее с моим настроением.
– Ты знаешь, что я собираюсь сделать? – Я встал из-за стола и пошел в гостиную за телефоном. – Я собираюсь позвонить в полицию. Я должен был это сделать еще вчера, но ты была в таком состоянии, что очередные передряги могли лишить тебя последних чувств. И я отложил звонок. Но отложил не значит передумал.
Алина перестала ерзать на стуле. На мгновение мне показалось, что она перестала даже дышать.
