Дурная кровь

– Уверен, папа исправит любые недочеты. Мы, Таунсенды, гордимся нашим гостеприимством.

Папа обеспечил транспорт. Четыре внедорожника в ситуации, где хватило бы двух. Я старалась не придавать особого значения тому, что Майкл обозначил себя и отца как одно целое, будто мужчины Таунсенды были в первую очередь Таунсендами, а все остальное оставалось второстепенным – как бы далеко они ни оказывались от дома.

– Мы не почетные гости, – коротко ответил Бриггс. – Мы не клиенты, на которых Тэтчеру Таунсенду нужно производить впечатление. Это федеральное расследование. Местное отделение вполне способно было обеспечить нас машиной.

Слоан подняла руку.

– В этой машине были бы три ряда подушек безопасности, семискоростная автоматическая трансмиссия и двигатель на пятьсот пятьдесят лошадиных сил?

Лия подняла руку.

– В этой машине были бы горячие орехи?

– Хватит, – заявила Стерлинг. Она повернулась к Майклу: – Думаю, я выражу общее мнение, если скажу, что мне безразлично гостеприимство твоего отца, за исключением того, что оно отлично показывает, какой он самовлюбленный и склонный к ненужным жестам человек, который, кажется, предпочел забыть, что мы уже заглянули за фасад. Мы знаем, что он собой представляет.

– За фасад? – с пафосом ответил Майкл, направляясь к самому дальнему внедорожнику. – Какой такой фасад? Мой отец первым бы вам сказал: с Таунсендами что видишь, то и получаешь. – Он вытащил ключи из замка зажигания и подбросил их в воздух, а затем лениво поймал. – Судя по тому, как изогнулись губы агента Стерлинг, не говоря уже о впечатляюще глубокой морщине на лбу агента Бриггса, это работает. Я делаю вывод, что ФБР не примет жест доброй воли со стороны дорогого папеньки. – Майкл еще раз подбросил ключи. – А я приму.

Он явно пытался спровоцировать Стерлинг и Бриггса вступить в спор.

– Я сяду спереди. – Джуд умел выбирать, когда стоит вступать в конфликт, а когда – нет. Интуиция подсказывала, что он в каком-то смысле понимал: для Майкла принять подарок отца – все равно что выдержать удар.

Ты принимаешь то, что он тебе дает. Принимаешь, принимаешь, принимаешь – потому что можешь. Потому что от тебя ожидают, что ты будешь отвергать его подарки из чувства противоречия. Потому что ты возьмешь у него все, что сможешь.

Майкл поймал мой взгляд. Он всегда замечал, когда я анализировала его. После долгого молчания он заговорил:

– Похоже, мы поедем в конспиративное укрытие. Джуд сядет спереди. Лия? – Он бросил ей ключи. – Ты поведешь.

Глава 8

Ехать с Лией – все равно что играть в русскую рулетку. Она любила скорость и пренебрегала правилами. Мы едва добрались до конспиративного дома живыми.

Майкл поежился.

– Думаю, я выражу общее мнение, если скажу, что мне крайне нужно либо выпить по-взрослому, либо посмотреть трансляцию того, как Стерлинг и Бриггс закапываются в это дело.

Агент Старманс открыл рот, чтобы ответить, но Джуд быстро покачал головой. Мы были на месте. Мы были под вооруженной охраной. Мы были в безопасности. Джуд понимал так же хорошо, как и я, что, если предоставить Майкла самому себе, он ненадолго задержится в этом состоянии.

В последний раз, когда ты ездил домой, ты вернулся в синяках и потерял контроль. Я невольно вернулась мыслью к тем моментам, пока Джуд настраивал аудио и видео. А теперь пропала девушка, которую ты знаешь. Возможно, один из так называемых Мастеров сжег ее заживо.

Через несколько минут вид с камеры, прикрепленной к лацкану пиджака Бриггса, появился на экране планшета. Мы видели то же, что видел Бриггс, и единственное, о чем я могла думать, пока они со Стерлинг выходили из своего фэбээровского внедорожника, было то, что, если это дело не удастся раскрыть быстро, нам всем вряд ли удастся долго сдерживать Майкла, не давая ему скатиться по наклонной.

Дом Делакруа был современным и просторным. А еще, как мы вскоре узнали, пустым. Родители Селин, видимо, решили встретиться с ФБР на более нейтральной территории.

– Дом, милый дом. – В голосе Майкла промелькнула сардоническая интонация, когда через несколько минут в кадре появился дом, соседний с жилищем Делакруа.

«Большой. – подумала я. – Традиционный. Богато украшенный».

– Большинство называет его Таунсенд-Хаус, – небрежно сказал Майкл, но я предпочитаю думать о нем как о Таунсенд-Мэнор.

Чем больше Майкл шутил, тем сильнее сердце подскакивало к горлу от тревоги за него. Ты считал, что покончил с этим местом. Ты считал, что свободен.

– А это орудийная башня? – спросила Лия, разглядывая здание. – Люблю, когда мужчина может похвастаться орудийной башней.

Если Майкл собрался отпускать шуточки про собственный личный ад, Лия найдет способ его превзойти. Они оба за прошедшие годы достаточно напрактиковались делать вид, что самые важные вещи не имеют никакого значения.

На экране Бриггс и Стерлинг подошли к парадному крыльцу. Бриггс позвонил в дверь. Раз, Миссисипи. Два, Миссисипи. Массивная дверь из красного дерева отворилась.

– Агент Бриггс. – Дверь открыл мужчина с густыми темно-коричневыми волосами и голосом, который приковывал внимание: богатый, теплый баритон. Он вытянул руку и похлопал агента Бриггса по плечу. – Понимаю, вы не можете в полной мере оценить, на что мне пришлось пойти, чтобы вы оказались здесь, но, если бы я не сделал все возможное, чтобы помочь Реми и Элизе в такой момент, я бы себя никогда не простил. – Он повернулся к агенту Стерлинг. – Мэм, – произнес он, протянув руку. – Тэтчер Таунсенд. Рад знакомству.

Стерлинг приняла рукопожатие, но я догадывалась, что она не одарила его даже подобием улыбки.

– Прошу, – гладко произнес Таунсенд, отходя от порога. – Входите.

Это был отец Майкла. Я попыталась уложить в голове этот факт. Подобно Майклу, он излучал уверенность, непреодолимое очарование, весомость. Я ожидала, что что-то в его поведении спровоцирует моего внутреннего профайлера, что будет какой-то намек, пусть даже самый мелкий, что человек, открывший дверь, на самом деле чудовище.

– Он еще не соврал, – сообщила Майклу Лия.

Майкл страдальчески улыбнулся.

– Если веришь в каждое свое слово, это не ложь.

Я ожидала, что Тэтчер Таунсенд окажется человеком, который подавляет окружающих своим весом, который стремится владеть, обладать, контролировать. Я ожидала увидеть кого-то вроде отца Дина или отца Слоан. По крайней мере, я ожидала, что демоны этого человека будут невидимы для среднего человека, но не для меня.

Ничего.

– Что ты можешь рассказать нам о деловом партнере отца? – спросил Дин Майкла, пока на экране обменивались приветствиями.

– Реми Делакруа? – Майкл пожал плечами. – Он любит красивые вещи и красивых людей. Он любит держать все под контролем. И, бог знает почему, он любит моего отца. Эти двое вели совместные дела еще до того, как я родился. Реми хмурится, когда огорчен, срывается, когда зол, и гоняется за любой юбкой.

Что видишь, то и получаешь. Недавно Майкл произнес эти слова, подражая отцу. Но это была ложь. Тэтчер Таунсенд не был прозрачным. Если бы отца Майкла было так же легко прочитать, как Реми Делакруа, Майкл никогда не стал бы человеком, который может прочитать внутренний мир человека в одно мгновение.

– Значит, ты говоришь, мы быстро поймем, если Делакруа как-то связан с исчезновением дочери. – Я сосредоточилась на этом, надеясь подтолкнуть и Майкла поступить так же.

– Я говорю, что Реми и волоска на голове Селин не тронет. – Майкл сосредоточенно смотрел на экран. – Как я и сказал, ему нравятся красивые люди, а СеСе была прекрасна с самых юных лет.

Лия не застыла, не подала виду, даже не отстранилась от Майкла. Но она не могла не услышать правду в этих словах. Она не могла не услышать, с каким восторгом Майкл называл Селин Делакруа СеСе.

– Вы получите любые ресурсы, которые вам потребуются. – Слова Реми Делакруа снова заставили меня посмотреть на экран. Делакруа выглядел как тень отца Майкла – чуть ниже ростом, чуть менее выразительное лицо, более крепкое телосложение. – Не важно, сколько это будет стоить. Не важно, какие законы вам придется нарушить. Верните мою девочку домой.

Агент Стерлинг не стала напоминать ему, что нарушать закон – не по части ФБР. Вместо этого она обратилась к нему с вопросом, который должен был оказаться простым:

– Расскажете нам о Селин?

– Что тут рассказывать? – ответил Делакруа с явным раздражением. – Ей девятнадцать лет. Чертова студентка Йеля. Если вы пытаетесь сказать, что она сама в этом…

Жена, сидевшая рядом, положила ладонь ему на руку. Из материалов дела я знала, что Элиза Делакруа старше мужа, что она преподавала экономику в вузе из Лиги Плюща и обладала соответствующими связями. Когда Реми перестал возмущаться, Элиза взглянула на отца Майкла, и после небольшой паузы Тэтчер налил своему деловому партнеру выпить.

– Что ты видишь? – спросила я у Майкла.

– В лице Реми? Возбуждение. Отчасти ярость, отчасти страх, отчасти справедливое возмущение. Но не вина.

Я задумалась о том, сколько родителей не почувствовали бы вину, если бы обнаружили, что дочь исчезла неделю назад и никто даже не заметил.

– Селин независимая, – сообщила агентам Элиза Делакруа, пока ее муж наливал себе выпить. Она была элегантной афроамериканкой с высокой, гибкой фигурой, как у дочери, и с плечами, которые она всегда держала прямо. – Легко увлекается, но не способна сосредоточиться надолго. Она унаследовала отцовский темперамент и мою порывистость, но изо всех сил старается скрывать последнее.

То, как это женщина упомянула темперамент отца Селин в разговоре с ФБР, привлекло мое внимание. Ты наверняка знаешь, что родители всегда оказываются в числе подозреваемых в подобных делах. Либо тебе нечего скрывать, либо ты просто готова пожертвовать мужем.

– Элиза всегда все контролирует, – сообщил Майкл. – Мужа, свои эмоции, впечатление, которое производит семья. Единственное, что неподвластно ее контролю, – Селин.

– Она скучает по дочери? – спросил Дин, не отводя взгляда от экрана.

Майкл долго молчал, наблюдая за Элизой Делакруа. Ее голос оставался ровным. Она неизменно контролировала выражение лица.

Наконец Майкл сформулировал ответ на вопрос Дина:

– Она сломлена. Напугана. Ее пожирает вина. И отвращение – к мужу и к себе.

– К Селин? – тихо спросила я.

Майкл не ответил.

На экране агент Бриггс занялся установлением последовательности событий, а я попыталась представить себя на месте Селин, которая выросла с отцом, сказавшим, что ему нечего о ней рассказывать, и с матерью, которая упомянула в первую очередь темперамент и порывистость дочери.

Независимая. Увлеченная. Упрямая. Глядя на фотографии Селин, я могла уловить сходство с Элизой. Простые цвета, а не узоры. Ты рисуешь, словно танцуешь, рисуешь, словно сражаешься, – и смотришь в камеру, словно знаешь все секреты мира.

Тем временем Тэтчер Таунсенд приготовил еще два напитка – один для Элизы и один для себя. Я впервые задумалась о том, где все это время была мать Майкла. И еще я не понимала, почему Реми и Элиза решили разговаривать с ФБР в доме Таунсендов.

– Что чувствует твой отец? – спросила я Майкла. Мне неприятно было задавать этот вопрос, но я понимала – мы должны работать так же, как с любым другим делом.

Майкл просканировал лицо отца. Тэтчер держал в руке бурбон со льдом, но не пил. В следующую секунду Майкл уже писал сообщение агенту Бриггсу.

– Хочешь знать, что я вижу, когда смотрю на отца, Колорадо? – спросил он голосом, совершенно лишенным эмоций, словно то, что он увидел в лице Тэтчера Таунсенда, лишило его способности ощущать, оглушило что-то внутри, как стоматолог обезболивает, перед тем как удалить погибший зуб. – Под этим печальным выражением скрыта ярость. Обида. Чувство, что оскорбили его лично.

Оскорбили – чем? Тем, что кто-то забрал Селин? Тем, что в его доме ФБР?

– И каждый раз, когда кто-то произносит имя СеСе, он чувствует то же, что чувствовал всегда, каждый раз, когда смотрел на Селин Делакруа с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать. – От слов Майкла что-то сжалось глубоко внутри меня. – Голод.

Ты

Ты знаешь Семерых так же хорошо, как они знают тебя. Их сильные стороны. Их слабости. Жажду, с которой Мастера стремятся к власти. Они осыпают тебя бриллиантами – один за каждую жертву. Каждое жертвоприношение. Каждый выбор.

Бриллианты и шрамы, шрамы и бриллианты. Мужчины, которых ты превращаешь в прекрасные, смертоносные орудия, выходят в мир. Они живут своей жизнью. Они процветают.

Они убивают.

Для тебя.

Глава 9

Голод – это не эмоция. Это потребность. Глубоко укорененная, биологическая, примитивная потребность. Я не хочу даже думать о том, что может заставить взрослого мужчину смотреть так на девочку-подростка, почему Тэтчер Таунсенд может чувствовать себя лично оскорбленным из-за того, что кто-то похитил дочь друга семьи.

– Перчатки. – Агент Стерлинг протянула нам по паре. Они с агентом Бриггсом не ответили на сообщение Майкла. Вместо этого агент Старманс сообщил, что нам наконец разрешено посетить место преступления.

Ты решила вернуться домой на весенние каникулы. Надевая перчатки, я попробовала снова переключиться на точку зрения Селин. Ты, по крайней мере, подозревала, что твоих родителей не будет дома. Я стояла у входа в студию Селин. Проход перекрывала желтая лента. Судя по виду постройки, когда-то это была каба́на[3] или однокомнатный гостевой домик. Она стояла отдельно от основного здания, окна выходили на бассейн.

Даже от входа запах керосина казался ошеломительным.

– Признаки взлома. – Слоан останавливается рядом со мной, осматривает дверь. – Небольшие царапины на замке. С вероятностью девяносто шесть процентов дальнейший анализ покажет следы на цилиндрах замка.

– Переведи, – попросила Лия. Майкл, стоявший рядом с ней, прикрыл глаза, словно замедленно моргнул, и я пожалела, что не могу читать его эмоции так же хорошо, как он – мои.

– Замо́к был закрыт. Кто-то его взломал. – Слоан нырнула под ленту, ограждавшую место преступления, методично осматривая комнату своими голубыми глазами.

Ты заперла дверь. Я еще несколько секунд простояла на пороге, пытаясь представить Селин внутри. Ты пришла сюда порисовать и заперла дверь. Может быть, это была сила привычки – или у нее были основания запереть замо́к. Я не спеша вошла в студию, старательно обходя обозначения улик на полу.

Разбитое стекло. Сломанный мольберт. Я мысленно наложила фотографии с места преступления на расставленные на полу обозначения. Второй стол, у дальней стены, был опрокинут. Занавеску сдернули вниз, порвали. На полу капли крови, отпечаток в форме ладони на внутренней поверхности дверного косяка.

Ты боролась.

Нет, подумала я, ощущая, как сердце колотится в груди. Когда я использую слово «ты», это заставляет меня держать дистанцию. Это не то, что нужно Селин.

Я боролась. Я представила, как стою в центре студии и рисую. Я невольно приняла позу, в которой мы видели Селин перед тем, как запись с камер видеонаблюдения оборвалась. Правая рука приподнята, словно держа воображаемую кисть. Тело слегка повернуто в сторону. Подбородок приподнят, взгляд направлен на картину.

– Дверь была заперта, – сказала я. – Возможно, я услышала что-то снаружи. Может, кто-то царапался в дверь. Возможно, волосы на затылке встали дыбом.

А может, рисование настолько поглотило меня, что я не слышала ничего вокруг. Не слышала, как повернулась дверная ручка. Не слышала, как открылась дверь.

– Я действовал тихо. – Дин стоял в дверях, глядя на меня. Моим первым побуждением было забраться в голову Селин. Его первым побуждением было составлять психологический портрет неизвестного субъекта. – Настанет время и для шума, и для криков. Но сначала я должен получить то, за чем пришел.

Я видела логику в словах Дина: неизвестный субъект пришел за Селин. Она не была случайной целью. Убийца, который выбирает жертв по случаю, не стал бы нападать на девушку, защищенную навороченной системой безопасности. Только человек, который следил за ней, знал бы, что она будет здесь одна.

– Ты думал, что сможешь подкрасться и забрать меня, – сказала я, глядя на Дина. – Ты думал, что если будешь действовать достаточно тихо, то сможешь обездвижить меня прежде, чем я смогу оказать существенное сопротивление.

Ты ошибся.

Дин поднырнул под ленту и прошелся по комнате. Встав позади меня, он закрыл мне рот рукой и потянул мое тело назад. Движение было осторожным, медленным, но я позволила себе погрузиться в ощущения, которые испытывала бы Селин. Инстинктивно – и двигаясь так же медленно, как Дин, – я наклонилась вперед, ударив локтями назад, ему в живот. Кисть в руке. Я изобразила, будто ударяю его в ногу, и одновременно укусила руку, которая зажимала мне рот. Осторожно. Несильно.

Селин укусила бы похитителя изо всех сил.

Дин отстранился, и я высвободилась.

– В этот момент я уже кричу, – сказала я. – Изо всех сил. Я бросаюсь к двери, но…

Дин снова оказался у меня за спиной. Изобразил, будто хватает меня. Я ухватилась за край ближайшего стола. Если я буду держать достаточно сильно, ты не сможешь…

– Не так, – вдруг сказала Слоан, нарушая ход моих мыслей. – Судя по тому, как обломки были разбросаны на месте преступления, содержимое стола смахнули с этой стороны. – Она подошла к дальней стороне стола и изобразила, какое движение для этого потребовалось бы, взмахнув руками над ним.

Я нахмурилась. С той стороны стола?

– Может, это была не я, – продолжила я, немного помолчав. – Если я была напугана и боролась за свою жизнь, я бы бросилась к двери при первой возможности.

Если только я не искала оружие. Если только у меня не было причины считать, что я могу бороться и победить.

Руки Дина медленно сжались в кулаки.

– Я мог это сделать. – Он взмахнул руками над столом, на его загорелой шее проступила пульсирующая вена. – Чтобы напугать тебя. Чтобы наказать.

Я представила, как повсюду разлетается стекло. Это моя студия. Мое пространство. Мое убежище. Слова Дина имели смысл, только если субъект тоже об этом знал – и если он каким-то образом понимал, что Селин останется и будет бороться.

Что она не станет убегать.

Я осмотрела остальную часть комнаты, пытаясь соотнести это с тем, что видела на фотографиях с места преступления. Перевернутый стол. Сорванная занавеска. Сломанный мольберт. Ошметки картины Селин, разломанные и умирающие на столе.

– А что насчет керосина? – Пока мы были заняты профайлингом, Лия, что примечательно, молчала, но она исчерпала свой запас сдержанности.

Ее вопрос заставил меня переключиться с точки зрения Селин на точку зрения преступника. Если ты планировал похитить ее, ты бы не стал брать с собой керосин. А если ты планировал сжечь ее заживо здесь, ты бы поджег это место.

– Может, я не смог, – тихо сказал Дин. – Может, я сначала не понимал, каково это будет. – Он помолчал. – Насколько сильно мне это понравится.

Насколько сильно тебе понравится борьба. Насколько сильно тебе понравятся ее ярость, ее страх. Насколько сильно ты захочешь это продлить.

– Хорошая новость, – сказала я тихо, с горечью и страхом, – если это дело рук одного из Мастеров, она у него определенно первая.

Глава 10

Слоан еще была занята физическими уликами, но я уже увидела все, что мне было нужно, – все, что была способна увидеть. Какая-то часть меня невольно продолжала проводить параллели между этим местом преступления и тем, которое стало для меня самым первым, – маминой гримерной.

Она боролась. Она истекала кровью. Они забрали ее.

Отличие заключалось в том, что Селин похитили в дату Фибоначчи, а значит, если это было дело рук Мастеров, мы искали не пропавшую девушку, а потенциальную Пифию.

Мы искали тело.

– Я бы хотела увидеть спальню жертвы, – сказала я. Я обязана была лучше узнать Селин Делакруа, а потом вернуться сюда и снова пройтись по всем событиям, пока не найду то, что мы упускаем.

Вот чем занимались профайлеры. Мы погружались во тьму снова, и снова, и снова.

– Я отведу вас с комнату Селин. – Не дожидаясь разрешения, Майкл направился к главному зданию. Я поймала взгляд агента Стерлинг. Она кивнула, и я пошла следом за ним.

– Я подожду здесь, – сказал мне Дин.

Когда мы занимались профайлингом, я не ощущала сокрушительную дистанцию между нами, но теперь мои мысли обратились к тому, что я скрывала от него, к насмешливым словам его отца.

– Я хочу еще раз осмотреть место преступления, – продолжил Дин. – Кажется, что-то не так.

«Здесь все не так», – подумала я. А потом какой-то голос внутри прошептал: «И никогда больше не будет». Я готова отдать для раскрытия этого дела все, что у меня есть. Я буду отдавать и отдавать, пока той девушки, которой я была – и которую любил Дин, – больше не останется, пока она не исчезнет, как замок из песка, смытый приливом.

Не обращая внимания на глухую боль, которой отзывалась эта мысль, я повернулась и пошла в дом следом за Майклом. Лия пристроилась следом.

– Ты с нами? – спросила я.

Лия небрежно пожала плечами:

– Почему бы и нет? – Тот факт, что она даже не попыталась соврать о своих мотивах, заставил меня остановиться. – Не тормози, – сказала Лия, проходя мимо. – Мне бы в любом случае не хотелось оставаться наедине с Майклом в комнате его бывшей.

Майкл говорил, что Селин – единственная, кому было небезразлично, что с ним происходит. Он говорил, что она была прекрасна. Он называл ее ласковым именем. А когда Лия и Майкл время от времени сходились снова, это обычно плохо кончалось.

Каждый раз.

Мы догнали Майкла, как раз когда он остановился на пороге комнаты Селин. Встав рядом с ним, я поняла, что заставило его остановиться.

Автопортрет. Я интуитивно, без тени сомнения, поняла, что Селин нарисовала его сама. Он был огромный. В отличие от фотографий жертвы, которые я видела, на этой картине была изображена девушка, которая не выглядела элегантной и не стремилась к этому. Краска покрывала холст толстым текстурным слоем, делая картину почти трехмерной. Заметные, крупные мазки. Селин нарисовала себя по плечи. Обнаженная кожа, темно-коричневая и сияющая. И выражение ее лица…

Открытое, уязвимое, уверенное.

Майкл неотрывно смотрел на картину. «Ты читаешь ее, – подумала я. – Ты точно знаешь, что ощущает девушка на картине. Ты знаешь, что ощущала девушка, которая ее рисовала. Ты знаешь ее как себя».

– Она не использовала кисть. – Лия дала нам обдумать услышанное и продолжила: – Наша дорогая СеСе нарисовала картину ножом.

Я тут же встроила этот факт в общую картину того, что знала о Селин.

– Сколько вы готовы поставить на то, что наша Пикассо с ножом чистит кисти керосином? – спросила Лия. – Обычно используют скипидар, но вряд ли Селин Делакруа делает что-то «как обычно». Не так ли, Майкл?

– В профайлеры переквалифицировалась? – спросил он в ответ.

– Просто немного разбираюсь в искусстве, – ответила Лия. – Я шесть недель прожила в туалете музея Метрополитен, когда была бездомной.

Я подняла бровь, глядя на Лию, не в силах отличить, правда это или беспардонная ложь. Лия в ответ протолкнулась мимо Майкла в комнату Селин.

– Если Селин чистит кисти керосином, – прошептала я, думая вслух, – у нее был бы запас под рукой. Вряд ли много, но…

Но достаточно, чтобы тебе не пришлось приносить его с собой. Я остановилась. А если ты не принес его с собой, возможно, ты и не собирался сжигать ее заживо.

Это могла быть случайность. Все это – дата, керосин.

– Думаешь, ФБР не в курсе, что некоторые художники используют керосин как растворитель? – спросил Майкл, прочитав выражение моего лица. – Ты правда думаешь, что Бриггс и Стерлинг не проверили бы эту версию, прежде чем взяться за расследование?

На месте преступления запах керосина был оглушительным. Речь явно не шла о небольшом количестве – но почему-то Лия хотела, чтобы я задумалась о такой вероятности.

Почему?

Майкл переступил порог и вошел в комнату Селин. В последний раз оглянувшись на Лию, я последовала за ним.

– Еще две картины на стенах, – прокомментировала я, нарушая молчание. Селин повесила их рядом – похожие друг на друга работы в пугающем, абстрактном стиле. Казалось, что холст слева полностью закрашен черным, но чем дольше я смотрела на него, тем четче проступало лицо, которое смотрело из темноты.