Кто? «Генсек вождя» Александр Поскребышев

Делегат XVIII съезда ВКП(б), секретарь Ростовского обкома ВКП(б) Б.А. Двинский.

Март 1939. [РГАКФД]

Впрочем, сегодняшний его сосед Микоян тоже не был великаном. Ну, сантиметров на пять-шесть повыше. Сталин вообще предпочитал держать вблизи тех, кто явно не обогнал его в сантиметрах, – Кирова, Ворошилова, Калинина, Жданова, Шкирятова, Хрущева, Ежова, Косиора… «Может, потому, что их возможное исчезновение менее заметно?» – пришла вдруг Поскребышеву крамольная мыслишка.

Расположившись на своей стороне сиденья, Анастас Иванович продолжил разговор, начатый еще за столом в гостиной:

– Двинский дает очень обнадеживающий прогноз на урожай. И посевные площади увеличили, и техники побольше стало, и погода тоже не подкачала. Ничего похожего на прошлый год.

– Э-э, Анастас, дорогой, – досадливо пошевелил ладонью левой руки Сталин, – прогноз – это как запах с кухни. Еще не факт, что то же самое у себя на столе увидишь. Запах голод только разжигает.

Зная, как не терпел Сталин любых запахов с кухни и всегда требовал готовить еду в отдаленном помещении, Поскребышев позволил себе легкую улыбку. В полутемной кабине наверняка не замеченную. Конечно, знал об этой особенности вождя и постоянный сотрапезник Микоян. Сталин в начале застолья часто просил пригубить вино или что-то попробовать Микояна или Берию, объясняя это предельно просто: «Вы же кавказцы. Знаете толк!»

Г.И. Кулик. 1930-е.

[РГАКФД]

– В прошлом году ведь тоже не ждали беды, – меж тем продолжил Сталин. – Думали, ну чуть пояса подтянем, и все. В первом полугодии и братской Польше, и братской Румынии, и братской Болгарии зерном помогали. Да что там! Франции, как союзникам, по просьбе их правительства полмиллиона тонн отправили? Отправили. А потом что? Дождались засухи и сами с пустыми сусеками остались? Голодным селянам в глаза смотреть боялись…

– Голода больше не будет! Это точно, – уверенно мотнул кудрявой головой Микоян. – Ну, мы же все проанализировали, все ошибки учли, пленум провели, всех виновных в расхищении колхозных земель и отсутствии контроля выявили и наказали, с сельхозбанком разобрались. Ну все, все возможные меры оперативно приняли… И потом, в Двинском я уверен.

– Да в Двинском-то и я уверен. Давно его знаю. Честный, прямой, работящий. И организатор умелый. Но помнишь, – с прищуром продолжил Сталин, – ты ведь мне его письмо год назад показывал? Мол, в связи с неурожаем было бы хорошо, если бы товарищ Сталин сам определил месячный уровень расхода по всем назначениям. Тогда все ведомства нашли бы способы к урезыванию своих необычайно возросших потребностей. И что? Товарищ Сталин определил. А теперь вот и пленум решил. Только наш многострадальный народ, народ-победитель, не мерами и решениями, не обещаниями и прогнозами, а хлебом питаться должен. И не по карточкам! Рабочий день снова стал восьмичасовым, отменили обязательные сверхурочные. Это хорошо! Однако ведь и зарплата стала меньше. Смешно думать, что все наши директивы правильны на все сто процентов. Каждый из нас уже убедился, что этого не бывает и не может быть. Проверка в том именно и состоит, чтобы проверять в огне практического опыта не только исполнение директив, но и правильность самих директив. Сейчас вот проведем денежную реформу. Деньги у тех, кто на войне и беде нажился, отберем. И потом из года в год будем снижать цены для людей. Задачи куда как непростые… Вот для того и едем. Сами все посмотрим и с людьми поговорим. А наш «главный» все зафиксирует.

И он с улыбкой кивнул на Поскребышева. «Главным» Сталин именовал его, когда находился в хорошем расположении духа. Поскребышеву оставалось только подтверждающе улыбнуться в ответ и с готовностью чуть ближе придвинуться на своем сиденье, чтобы на всякий случай ничего не упустить. Хозяин не любил говорить громко, а тут еще слегка мешал гул автомобильного мотора.

Поскребышев, слушая этот разговор, вспоминал, как четверть века назад был он предгубкомголод (так звучало название должности председателя Уфимского губернского комитета помощи голодающим), как отправлял по всей Башкирии продотряды, радовался каждому обозу.

К Борису Александровичу Двинскому, нынешнему министру заготовок, Сталин относился действительно хорошо. Тот тоже начинал у него в помощниках, в Особом секторе ЦК, которым заведует Поскребышев. Они даже выступили соавторами статьи в юбилейном сборнике, посвященном вождю. А перед войной он возглавил обком в Ростове-на-Дону и сумел энергично и четко организовать оборону города. Однако кто-то, да, собственно, Александр Николаевич знал кто, пытаясь выгородить себя, дал Сталину ложную информацию о положении дел. И в декабре 1941 года Поскребышев отправил Двинскому суровую шифротелеграмму от имени Сталина, в которой утверждалось, что ростовские военные и партийные организации оборону вели из рук вон плохо и преступно легко сдали город.

На что получил неожиданно смелый ответ: «Длинно рассказывать все детали, но факт тот, что одни части были смяты, другие уже в самом городе отступали, дрогнув. Город был окружен с трех сторон, по всем направлениям сил не хватало, наступление 37-й и 9-й армий страшно запаздывало, и у нас не было ни одного человека в резерве во время внутригородской обороны. Нависла угроза беспрепятственного открытия дороги на другой берег. Нынешний успех удался, так как враг был сильно истощен борьбой за Ростов и нам было чем ударить с юга. В самом Ростове дрались, и крепко дрались… Товарищ Сталин! В 65-ти километрах от Таганрога мы сдерживали врага в течение 43-х дней, и он был наказан. Тяжело слышать слова о позорной сдаче, когда удалось вернуть крупный город и выгнать врага».

Эти факты полностью подтвердились. Авторитет Двинского укрепился. А доносчик, бывший маршал Кулик, после бесславной сдачи Керчи был разжалован в генерал-майоры. Сталин поначалу высоко ценил Кулика. В славной Первой Конной армии под началом Буденного и Ворошилова Григорий Иванович командовал артиллерией. Вроде бы и в Испании был, и на Финской. В июле сорок первого простили ему даже то, что, боясь попасть в плен, переоделся в штатское, уничтожил все документы, включая партбилет, выбросил личное оружие. Но Кулик и в дальнейших боях себя особо не проявил, зато вот на «письменном» фронте отличался регулярно. Строчил и строчил донесения и жалобы. И этот ему не тот. И здесь его обошли.