Обратная сторона долга

– Что еще?

– Митьку взяли.

– Как взяли? – бледнея и опускаясь на стул прошептала она.

– Крыса ваша нашлась. Он сегодня приходил к оберсту. Я переводила. Это он Митьку сдал.

– Кто это?

– Я не знаю, я ни разу его не видела. Но в разговоре он упомянул, что живет как раз у просеки. Лысый, глазки у него такие, крысиные. Скотина.

– Дядя Ваня? Как! Этого не может быть. Он же еще с Костей дружил. Получается это он его и сдал.

– Я не знаю, Аня, что там может или не может. Но он сдал Митьку. Тебе нужно уходить из города, если Митьку расколют, то все.

– Я никуда не уйду. Здесь мама, у нее кроме меня никого больше нет.

– Аня, ты меня слышишь? Соберись, – я схватила ее за плечи и тряхнула что есть силы. – Надо предупредить на всякий случай партизан, если мальчик не выдержит, он расскажет все, ты понимаешь? Люди погибнут! Сашку пошли, срочно!

– Да, я поняла, все сделаю. Кать, – и со слезами на глазах она схватила меня за руки. – Прошу, может можно что-то сделать? Митька, он же ребенок!

– Не береди душу, у меня голова кругом, мне нужно домой, а ты действуй, – проговорила я и покинула заведение.

Выйдя на улицу, я села на лавку и перевела немного дух. Лена. Что с ней случилось? Не могла же она сдать нас или просто испугаться. Митька, бедный мальчишка, если он сдаст Аню, то и меня потянет тоже. «О, что за черный день сегодня!» – с такой мыслью я направилась домой.

– Ну как? – услышав звук открываемой мной двери, Марта выбежала мне навстречу.

– Операция сорвалась, – бросая на каминную полку свою сумку и усаживаясь на диван ответила я.

– Что случилось?

– Лена пропала. Ты ничего не знаешь?

– Как пропала? Не знаю.

– Да так, Марта, пропала. Не пришла сегодня в штаб.

– Немцы что?

– Они, по-моему, не в курсе что с ней тоже. Алекс искал ее. Операцию пришлось отменить. Нужно доложить нашим. Займись этим.

– Катя, ты же не думаешь, что Лена могла сдать нас?

– Я не знаю, что думать.

– Нет, она хорошая девка, проверенная. С ней что-то случилось.

– Ты знаешь где она живет?

– Да.

– Ты давай, Марта, одевайся и иди к ней домой. Осторожно только, вдруг кто наблюдает, я думаю тебе не надо объяснять. Квартиру осмотри и назад, пока Габриель не пришел нужно будет обсудить все.

– Группа что?

– Я сказала всем залечь на пару дней.

– Ясно, – проговорила Марта и ушла.

Я же решила немного прилечь и подумать, но была так измотана, что просто отключилась и пришла в себя только тогда, когда Марта уже вернулась.

– Ну чего там?

– Да ничего, Кать, она как сквозь землю провалилась. Вещи на месте, ничего не тронуто, чтоб сказать она куда-то собралась и уехала. Соседи ничего не знают.

– Марта, сегодня нужно выйти на связь, чтоб знать, как нам дальше поступать.

– Конечно, вечером все сделаю.

– И еще, – я помолчала, думая, говорить или нет, – у нас проблема.

– Какая еще к черту проблема помимо этой, что уже есть? Катя, у меня сердце сейчас станет!

– Митьку взяли, помнишь мальчишку? Связной Ани.

– О, батюшки, Катя! Если он заговорит, всем конец, надо уходить!

– Анька считает, что Митька не заговорит.

– Да он же ребенок, Катя!

– Я знаю, Марта, знаю. Но я почему-то считаю так же, как Аня. Митька не заговорит.

– Да они мужиков взрослых ломают, а тут ты думаешь мальчика не заставят говорить?

– Будем рисковать. Ничего не остается. В случай чего, он может рассказать только про меня и Аню. Будем считать это допустимыми потерями. Но вам нужно будет в таком случае срочно покинуть город. И еще. Надо убрать крысу. Мужик один есть, Иван, крайний дом от просеки, на Аниной улице. Его надо убрать. Это он сдал Митьку.

– Этим пусть займется Аня, это ее область. Мы и так поставили под удар многое.

– Хорошо, теперь иди, я подожду Габриеля, попробую выведать насчет Митьки. Да и насчет Лены тоже.

Марта ушла, а я разразилась рыданиями. В таком состоянии и застал меня Габриель. Когда он зашел в комнату, я сразу поняла по его виду, что сейчас что-то будет. Подтянув колени к груди и обхватив их руками я молча ждала. Габриель зашел и швырнув на стол свой портфель молча налил себе бокал вина и залпом выпил его. Потом подошел к окну и стал смотреть куда-то вдаль. Спустя несколько минут он повернулся ко мне и, посмотрев на мой красный зареванный нос, строго проговорил:

– Ревешь? Правильно делаешь.

– Что случилось, Габриель?

– А то ты не в курсе.

– Нет, – я судорожно соображала, какой эпизод сегодняшнего дня он имеет в виду.

– Ребенок, которому ты давала пирожки, которого я застал у нас дома, сейчас в гестапо, он связной партизан. Ты можешь мне как-то прокомментировать это, Катерина? Это поэтому ты сегодня пулей вылетела из штаба и скрылась в неизвестном направлении?

– Я ничего не знаю.

– Врешь! – взревел Габриель.

– Не ори на меня, – спокойно ответила я.

В минуты, когда Габриеля охватывало бешенство на меня наоборот, спускалось спокойствие.

– Катя, ты понимаешь, что если мальчишка заговорит, он все расскажет? Ты это понимаешь?

– Понимаю, но я ничего не знаю, Габриель.

– Строптивая девчонка! Значит так, весь допрос я взял на себя, поедешь со мной в гестапо завтра утром, это все, что я могу сделать. Если прозвучит твое имя, я по крайней мере смогу скрыть эту информацию.

– Я не поеду в гестапо! Я не буду смотреть, как пытают мальчика. Нет, Габриель, только не это, ты не можешь со мной так поступить, слышишь? Я не переживу еще раз такого ужаса, а тут еще и ребенок.

– Поедешь, возьмешь себя в руки и поедешь, иначе ты сама потом окажешься там, ты это понимаешь?

– Он ничего обо мне не скажет, я ничего не делала, ему нечего обо мне говорить, – в ту минуту я убеждала, скорее всего, саму себя, а не его.

– Расскажи мне все, Катерина, пока не поздно.

– Мне нечего рассказывать тебе!

– О, Боже, какая упертая девчонка! Ты сама не понимаешь, по какой опасной тропе пошла!

Габриель подошел ко мне и сел рядом, устало пробежал взглядом по моему лицу и проговорил:

– Катя, сейчас ты пойдешь спать. Завтра рано утром мы едем в гестапо, я ничего слушать не желаю более, ты поняла меня?

Было видно, что он очень переживает за меня.

– Хорошо.

Встав с дивана я пошлепала босыми ногами по полу в направлении спальни и упала там на кровать, совершенно морально вымотанная. Спать я не могла, поэтому промучившись около часа, я направилась в кабинет Габриеля. Он сидел за столом и курил. Подойдя к нему, я опустилась на пол перед ним и положила ему голову на колени:

– Габриель… Ребенок… Митька… Помоги, пожалуйста.

В ответ он только издал долгий выдох и провел пальцами по моей щеке:

– Я ничем ему не смогу помочь, даже если и захочу. Дело полностью на контроле оберста и штурмбанфюрера, понимаешь? Он знает, где в лесу отряд партизан и кто еще с ними связан. Его невозможно вытащить из гестапо, там усиленная охрана. Даже я смогу попасть к нему только завтра утром на допрос.

– Но это же ребенок, Габриель.

– Катя, не проси, не смогу.

И тут весь груз эмоций, накопившийся за день, дал выход. Я резко встала и высказала все, что было у меня на душе в тот момент:

– Какие же вы, немцы, сволочи! Вы приехали воевать сюда? Так воюйте с нами, взрослыми людьми, или кишка тонка? Дети-то при чем? При чем этот ребенок, который передавал весточки своим людям? Своим, слышишь? Детей зачем трогаете? Это же дети, Габриель! У тебя же тоже были дети. Ну как ты можешь? Ты такая же сволочь, как и все, – я уже не говорила, я кричала на весь дом, захлебываясь слезами.

Габриель подошел и сгреб меня в охапку, пытаясь успокоить. Я же начала отбиваться от него и отвесила ему звонкую пощечину. Он только брови нахмурил в ответ. На меня накатила самая настоящая истерика от понимания того, что я ничего не могу сделать в данной ситуации. Затем, когда я уже выбилась из сил и просто повисла у него в руках, он поднял меня и отнес в спальню, где, уложив на кровать, лег рядом и прижал к себе:

– Катя, я не могу всем помочь, и ты тоже. Смирись, если не хочешь погибнуть. Бывают ситуации, в которых мы бессильны.

Немного успокоившись, я заснула и открыла глаза только тогда, когда солнечные лучи утреннего солнца забегали у меня по лицу.

Габриель уже сидел одетый и ждал, когда я проснусь.

– Я бы сказал доброе утро, но оно таким не будет. – проговорил он. – Вставай, нужно ехать, допрос рано. Внутрь пройдешь только тогда, когда мальчик заговорит, будешь ждать снаружи. Тебе лучше не видеть всего.

– Ох, спасибо за заботу, господин майор, вы так любезны! – с презрением кинула я в ответ.

– Катя, прошу, не надо.

– Как скажете! – встав с кровати я наспех оделась.

Выйдя на улицу, я поежилась. Недавнее утреннее солнце сменилось тяжелыми черными тучами. Такие же черные тучи тогда были и у меня на душе. Сев в машину, мы поехали в гестапо. Проезжая мимо площади, где обычно немцы проводили казнь, мы увидели толпу народа возле виселицы.

– Останови машину, – прошептала я Габриелю, почувствовав в тот момент, что произошло что-то непоправимое.

– Катя, нам надо в гестапо.

– Останови машину я сказала! – заорав на Габриеля, я начала дергать дверцу автомобиля.

Габриель притормозил и я пулей вылетела наружу к толпе народа. Растолкав всех и пройдя в первый ряд, я увидела картину, которая будет в будущем сопровождать меня до конца моих дней. На виселице, мирно покачиваясь из стороны в сторону, висел Митька. Его маленькие детские ножки были сильно обожжены, на шее же красовалась табличка с надписью «помощник партизан». Его бедная старенькая бабка лежала плашмя возле виселицы и уже еле слышно причитала. Рядом стояла зареванная Анька под руку с Марией Дмитриевной. Оглянувшись, Анька подошла ко мне.

– Аня, как такое возможно? Допрос только сегодня утром должен был быть.

– Говорят, этот садист, который у них там пытает, хотел выслужиться, чтоб уже к приходу офицера мальчишка был готов говорить, но переусердствовал. У Митьки же сердце слабенькое было, не выдержал пыток. Ножки видишь, как спалил, скотина, ребенку. Одно хоть успокаивает, не мучился долго. Жалко так его, Катя, надежный был мальчишка, и не выдал же, смотри, никого.

– Это мы виноваты, не доглядели, – проговорила я и слезы потекли ручьем по моим щекам. – Как мы могли? Мы, взрослые, как мы могли так подставить ребенка?

– Катя, это война, не мирное время.

– Да я понимаю, что война! Но этот ребенок помогал нам! А мы здесь, мы живы! Митька же больше не дышит, Аня, он не дышит! Это мы не досмотрели! Это мы виноваты. На наших плечах его смерть! – я начинала захлебываться собственными эмоциями.

– Кать, Габриель, – кивнув в сторону приближающегося немца проговорила Аня.

– Уходи, ему лучше не видеть тебя.

Анька кивнула и скрылась в толпе.

Габриель подошел и пробормотал еле слышно проклятие.

– Что, Габриель, проклятья сыплешь из-за того, что ценный свидетель умер или ребенка жаль? Замучил его ваш Юрген! Смотри, ноги спалил ему, все в ожогах. Люди говорят, что сердце было слабое у мальчика, не выдержал и умер. Горе то какое, да, Габриель? Не узнаешь теперь, принадлежу я к партизанам или нет, и где лагерь тоже не узнаешь. Ребенка замучили, герои чертовы!

– Катя, я тебя прошу, не надо так.

– А как, Габриель? Как? – заревев пуще прежнего, я стала перед ним, схватив его за подбородок. – В глаза мне смотри, Габриель! Если бы твой сын сейчас здесь висел, на месте этого ребенка, что бы ты тогда сделал? Что бы ты тогда сделал? Как ты думаешь, есть ли оправдание такому? Вот ты просишь меня сохранить ребенка своего, ты переживаешь, твоя же кровь! А этого не жалко? Нет? А мне жалко! – махнув рукой в сторону виселицы я развернулась и пошла в машину.

Сев на сиденье автомобиля Габриель склонил голову к рулю и сидел так четверть минуты. Я же просто молчала, смотря на столпившихся возле виселицы людей.

– Это слишком, для меня это слишком. Я думала, что смогу не думать о том, что ты на противоположной стороне, но не получается. Что вы творите? Это уму непостижимо! – проговорила я и снова начала задыхаться, настолько горе, тяжелым камнем опустившееся мне в сердце было огромным для меня. – Ненавижу тебя, ненавижу!

Габриель притянул меня к себе и прошептал:

– Кричи на меня, сердись, обзывай меня, я все выдержу! Только будь рядом.

– Я тебя просила помочь ему, но ты даже не попытался!

– Есть вещи, которые невозможно сделать. Между жизнью этого мальчика и твоей, я выбрал твою. Ты думаешь мне легко дался такой выбор? Я бы все сделал, чтобы ты не видела того, что было сейчас! Но я не мог ничего сделать! Ты не понимаешь.

– Лучше бы ты выбрал его жизнь, я по крайней мере оценила бы. Я не могу сейчас ехать в штаб, я просто не могу. Я хочу побыть одна, прошу тебя, отвези домой, если можно. Прошу.

– Хорошо, я скажу, что ты заболела, побудь дома, – согласился со мной Габриель и отвез меня назад.

Дома уже была Марта, которой только одного моего вида хватило для того, чтобы налить мне успокаивающих капель в стакан, выпив которые я улеглась на диван, устало вытянув ноги.

– Митька умер. Видела его на виселице, замучили скоты.

– Батюшки, пусть земля ему будет пухом, – Марта перекрестилась со слезами на глазах.

– Что с Леной?

– Тишина, как в воду канула.

– Ты связалась с нашими? Что говорят?

– Достать любой ценой.

– Любой ценой. Ох, и цену бы заплатить, только знать какую и кому! – я закрыв глаза издала тяжкий стон, – Так, Марта, ты же все знаешь. Во сколько обычно из гестапо уходят все?

– Так часов в восемь вечера обычно, если ничего чрезвычайного.

– Часов восемь, – прокручивая в голове варианты протянула я.

– Ты чего надумала, Катька?

– Ничего. Я уйду часов в семь вечера. Мне кое-что надо сделать.

– Катя, не сходи с ума, сейчас нельзя высовываться.

– Я сойду с ума, если ничего не сделаю. А сейчас оставь меня, мне нужно отдохнуть.

Дождавшись вечера, я пошла в кабинет Габриеля и сняла винтовку со стены. Разобрав, я бережно уложила ее в сумку вместе с патронами, ранее украденными мной на стрельбище. Достала из глубины шкафа одежду с брюками и надела на себя. Спрятав волосы под кепку, я была вполне довольна результатом. Ничто не мешало мне передвигаться, это то, что было нужно мне на тот момент.

Выйдя на улицу, я пошла самыми безлюдными местами, где вероятность нарваться на патруль была минимальной. Подойдя к пятиэтажному дому напротив здания гестапо, я забралась на крышу и собрав винтовку улеглась, внимательно смотря через прицел на выход. В здание входили, затем выходили офицеры и солдаты, но я ждала одного. Это чудовище я ни с кем бы не спутала.

«Митька, я тебе обещала, что убью немца. Сейчас я это сделаю, пусть это и не тот, о котором мы тогда говорили, но этот намного важнее. Его смерть будет стоить сотни фрицев! Эта тварь, которая тебя убила, жить не будет, Митька, клянусь тебе!». И только я закончила свой внутренний монолог, как из дверей гестапо вышел Юрген в компании какого-то солдата. Я прицелилась и, поймав в объектив его ухмыляющуюся физиономию, нажала на курок. Всего мгновение и немец упал с простреленной головой на землю. Схватив винтовку, я начала быстро спускаться вниз. Выскочив во двор, я понеслась что есть мочи в сторону дома Габриеля. Сзади слышалась беготня солдат и выстрелы, до дома оставалось совсем чуть-чуть, но вдруг какая-то шальная пуля задела мое плечо и заставила скорчиться от боли. Быстро оглядевшись кругом, я нырнула в какой-то подвал у дома и притаилась. Кровь ручьем текла по моему плечу и боль невыносимо жгла мое тело. Удостоверившись, что солдаты пробежали мимо и уже находятся на достаточно далеком расстоянии, я дворами добралась до дома. У меня не было сил даже открыть дверь. Я тихо постучала и рухнула на руки открывшему мне Габриелю. После минутного шока, Габриель подхватил меня на руки и заорал на весь дом:

– Марта! Воду, бинты, спирт, быстро!

Испуганная Марта метнулась в комнату и вернулась с аптечкой и нагретой водой. Я была в полубессознательном состоянии. Габриель осторожно разрезал на мне рубашку и осмотрев руку сказал:

– Катя, ты меня слышишь?

– Да, – еле проговорила я.

– Сейчас я вытащу пулю, будет очень больно, потерпи, прошу тебя.

– Вытаскивай. – кивнула я.

– Марта, держи ее крепче, – скомандовал он женщине, и она крепко прижала меня к своей груди.

Дальше было все как в тумане. С помощью ножа Габриель расширил рану и вытащил пулю, а когда он начал обрабатывать плечо спиртом я уже не выдержала и потеряла сознание.

Очнулась я только на следующий день ближе к обеду. Плечо уже не так сильно болело и было туго забинтовано. Но в теле была неимоверная слабость. Повернув голову, я увидела спящего рядом на кресле Габриеля. Только я попыталась встать, как он открыл глаза:

– Нет, лежи, ты потеряла очень много крови.

– Я пить хочу, – прошептала я пересохшими губами.

Он налил воду из графина и помог мне напиться.

– Катя, я утром был в штабе. Это ты убила Юргена?

– Да, – повернув к нему голову безразлично ответила я.

– Ясно.

– Ты теперь сдашь меня?

– Нет.

– Спасибо, – только и проговорила я.

– Ты могла сама погибнуть, а с тобой и наш ребенок.

– Габриель, мы говорили уже об этом.

– Нет, Катя, мы не говорили! Мы еще поговорим об этом. Мне сейчас нужно уйти, вернусь я через пару часов, вот тогда и поговорим. С тобой будет Марта, она покормит тебя. Тебе нужно поесть, тогда станет немного лучше.

– Габриель, я не могла по-другому, просто не могла.

– Я знаю, ты боец. Сумасшедший, правда, но боец, – погладив меня по голове он развернулся и уходя добавил, – отменный выстрел, солдат.

На меня после его слов нашло такое облегчение, что я разрыдалась. Я была настолько рада тому, что этот мужчина поддержал меня, а значит он был не таким уже и чудовищем, каким я его вчера называла. Моя интуиция меня не подвела. Я не ошиблась, когда решила сделать ставку именно на этого человека. Спустя некоторое время зашла Марта и накормила меня душистым бульоном.

– Ты молодец, Катя, хотя я и не одобряю того, что ты сделала, но ты молодец. Поделом ему, живодеру, – забрав посуду Марта оставила меня одну и я провалилась в сладкую негу сна.

ГЛАВА 21

– Катя, тут к тебе Аня пришла, – зайдя ко мне в комнату и ставя на столик печенье и чай сказала Марта.

– Зови, конечно, – радостно проговорила я.

Анька влетела в комнату и испуганно уставилась на мое перевязанное плечо.

– Где тебя уже носило?

– Да так, бандитская пуля. Чаю хочешь? – я встала с кровати и уселась за стол, с наслаждением отпивая из чашки чай и ставя вторую напротив Ани.

– Ну? – нетерпеливо проговорила Анька.

– Я Юргена вчера застрелила.

– Так это была ты? Ну ты даешь! Фридрих мне все уши сегодня прожужжал, что в городе объявился снайпер. Там же прям в голову пуля, да еще с такого расстояния. Молодец, Катюха.

– Я за Митьку. И за всех наших ребят, которых он замучил, гад. Я понимаю, что если не Юрген, так еще какой-то живодер будет. Но этот урод, у меня к нему прям личное, понимаешь? Я бы жить не смогла спокойно, если бы знала, что он по земле ходит.

– Да, это так. Вот и я не могу спокойно теперь жить. Гада этого, что заложил Митьку, тоже надо убрать. Сашка сказал, что займется им, как только случай подвернется удобный. Ой, Катя, ладно немцы, а тут свои ты смотри что творят! Это же что такое надо в голове иметь, чтоб ребенка сдать. Не понимаю. Да и Костю со свету сжил, урод.

– Уберите его быстрее, он же совсем близко к вам. Не дай бог что еще разнюхает.

– Катя, Катя, ты смотри, до чего нас война довела! О смерти людей, как об обыденном деле говорим. Страшно так, пройдет ли это после войны, коль выживем?

– Не знаю, Аня. Мне кажется, мы никогда уже не будем прежними, – с грустью промолвила я.

– Нет, не будем, ничто уже не будет прежним. Кать, а как же ты Габриелю свое плечо объяснила?

– Правду сказала.

– И он что?

– Ничего.

– Ты смотри, ручной он у тебя прям стал. Поди и с ладони ест? Я раньше так боялась за то, что ты с ним связалась.

– Пути господни неисповедимы, как говорила моя бабушка.

– Катька, ты хоть не влюбилась?

– Не спрашивай. Не хочу об этом говорить.

– Ох, Катька, нельзя нас, баб, на войну отправлять. Особенно молодых таких, как ты. Душа же любви просит, сказки. А тут вокруг такое. Вот и заносит.

– Да ладно тебе, это все мелочи жизни. Ты мне лучше скажи, насчет Лены тебе ничего не удалось узнать?

– Нет, Фридрих сетует, что штаб без переводчиков остался. Ленка пропала, ты заболела. Значит, они ничего не знают.

– Да уж. Что могло случиться? Я так за нее переживаю.

– Катя, сейчас война, девка молодая и красивая, все что угодно могло произойти.

– Да это понятно, но вот чтоб так, в тот день, когда операцию проводить, а она как в воду канула. Подозрительно просто.

– Да, я забыла, – проговорила Аня, выкладывая из сумки на стол завернутые пирожки. – Мама напекла, помяни Митьку.

Слезы навернулись у меня на глаза и взяв душистый пирожок с яблоками я откусила кусок.

– Земля ему пухом.

– Сегодня похоронили. Тело хоть разрешили забрать. Говорят, Габриель распорядился. Спасибо ему, – Анька захлопала своими длинными ресницами, пытаясь сдержать слезы.

– Он мне ничего не сказал.

– Ладно, Катюш, ты поправляйся, а мне идти нужно. Рейхскомиссар пирушку сегодня закатить вздумал, дел много. Веселятся все. Когда это уже закончится.

– Закончится, Аня, обязательно. Ты Сашке привет передавай.

– Передам, – послав мне воздушный поцелуй, Анька покинула дом.

Где-то через час после её ухода вернулся Габриель. Увидев меня в гостиной удовлетворенно кивнул:

– Тебе уже лучше?

– Да, я поела, выспалась и чувствую себя отлично. Плечо немного побаливает только.

– Ну, пару дней и будешь как новенькая, – с усмешкой проговорил Габриель, целуя меня в лоб.

– Аня приходила, сказала, что Фридрих жалуется на то, что переводчиков в штабе нет. У меня не будет проблем из-за этого?

– Не переживай, у моей женщины проблем не будет никогда, пока она под моим крылом.

– Ты так это сказал. Моя женщина. Так романтично. Совсем не вяжется с тем Габриелем, с которым я познакомилась так недавно. И еще, спасибо тебе огромное. Ты разрешил забрать тело Митьки, – я подошла и уткнулась ему в плечо.

– Я не зверь, Катя. Или зверь, но прирученный тобой, – усмехнулся немец.

– Я знаю теперь.

– Марта здесь?

– Нет, я ее отпустила. А что такое? Ты голоден? Я могу что-то приготовить.

– Нет. Мне нужно с тобой серьезно поговорить. Давай пройдем в кабинет.

– Габриель, что такое? Что-то случилось?

– Нет, пойдем.

Зайдя в кабинет, я расположилась в кресле напротив Габриеля, укутавшись в теплый плед.

– Я слушаю, – с беспокойством в голосе проговорила я.

– Катя, я знаю, что ты разведчица.

Мне показалось, что я упаду в обморок после его слов. Стало так жарко, что я сдернула с себя теплую ткань пледа.

– Нет, Габриель, ты что, какая из меня разведчица?

– Разведчица, Катя, разведчица. Если бы вчера не пропала твоя подруга Лена, то, вероятнее всего, вы организовали бы нападение на штаб и попытались выкрасть документы. Не отрицай этого. И когда недавно пропал конвой с продовольствием, это тоже твоя работа. Я теперь это понимаю. Документы по поставкам были тогда у меня на столе. И только грамотно обученный человек мог вычислить путь движения машин. И стреляешь ты не просто как любитель. И ко мне ты не просто так приставлена. А провела ты меня ловко, должен я тебе сказать. Всегда мы, мужчины, понимаем, что женщина может быть опасна, но я не думал, что такая молодая девочка окрутит меня в два счета.

– Лена, ты ее убрал? – я не могла поверить в это и с ужасом смотрела на мужчину.

– Нет, пока с ней все хорошо. Она жива, ее никто не трогал.

– Пока?

– Да, Катя, пока. Ее судьба и все дальнейшее зависит от тебя.

– Габриель, я не разведчица, – продолжала отнекиваться я.

– Катя, я не первый день на войне. Я старше тебя, а значит и опыта у меня больше. Может с кем-то другим тебе бы и удалось провернуть все, но не со мной.

– И чего же ты хочешь? – стальным голосом проговорила я, сверля его глазами.

– Я сейчас изложу все, как мне нужно чтоб было, дальше решать тебе и твоему командованию

– Я слушаю.

Не веря до сих пор в происходящее, я мысленно начала прощаться с жизнью. Не то чтобы я не предполагала, что он обо всем догадывается, просто мне было ужасно страшно за то, что последует дальше за этим его знанием.

– Сначала я хочу знать, что ты сейчас чувствуешь ко мне? Я понимаю, что все у нас с тобой начиналось не совсем нормально и у каждого был свой интерес. Но столько всего произошло, и ты беременна теперь. Поэтому скажи, ты готова идти дальше со мной рука об руку?