banner banner banner
Тень Мануила
Тень Мануила
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Тень Мануила

скачать книгу бесплатно

Учитывая все это, дверь открывать не хотелось совершенно, более того было страшно… Однако стук был вовсе не угрожающим, а, наоборот, очень вежливым. Вряд ли так стучала бы полиция. Хотя откуда мне знать, как стучит турецкая полиция? Да и стучит ли она вообще? А может, это убийца пришел за мной? Но, с другой стороны, зачем убийце вообще стучаться? Двери-то у меня картонные: я сам такую мог вышибить ударом ноги или даже кулака. Но здравые рассуждения в тот момент меня мало успокаивали. Я боялся. Меня почти трясло от страха. Каждый шорох в комнате или за ее пределами вселял в меня желание бежать из этого страшного города в поисках более безопасного места…

И все же страх мало-помалу начал отступать, когда сквозь щель под дверью я рассмотрел, что тусклый свет коридорных ламп загораживает всего одна тень. Да и то не слишком большая. Тот, кто стоял по ту сторону двери, прекрасно знал, что я у себя, поскольку успел постучать уже несколько раз и уходить явно не собирался. А после очередной попытки достучаться неожиданно знакомый мужской голос, говорящий по-английски с заметным акцентом, присовокупил к стуку аргумент:

– Пожалуйста, откройте! Вам просили передать конверт.

Аргумент этот был настолько веским, что я собрал все свои силы, чтобы встать и впустить стучавшего.

В мою погрузившуюся в сумерки комнату ворвался свет коридорных ламп, обычно приглушенный, но сейчас показавшийся мне нестерпимо ярким. Я сощурился, а в следующий момент увидел, кому принадлежит знакомый голос: это был пожилой турок, низкого роста, с приятным мягким взглядом, работавший здесь консьержем. Он приветливо улыбнулся мне:

– Добрый вечер!

– Добрый… вечер… – машинально ответил я.

Он протянул мне небольшой конверт, на котором было написано мое имя. Из груди моей непроизвольно вырвался вздох облегчения, но не оттого, что я увидел конверт со своим именем, а оттого, что, вопреки моим самым ужасным ожиданиям, на пороге оказался не убийца и не полицейский, а этот милый человек из моего привычного, повседневного мира. И это значило, что жизнь там, снаружи моей комнаты, какой бы страшной она теперь мне ни казалась, продолжается.

– Вам передал это ваш высокий друг, индус! – произнес консьерж.

Еще большее облегчение! Как будто гора свалилась с плеч. Значит, все с моим другом-индусом в порядке?! Это была чья-то глупая шутка или просто какое-то недоразумение?! Ну конечно, служащий в гостинице что-то напутал: убили вовсе не Хасима, а какого-то другого человека. Сейчас выяснится, что он приглашает меня встретиться в кальянной, чтобы показать мне что-нибудь интересное!..

Но консьерж после небольшой паузы добавил:

– Он зашел вчера совсем поздно. Вы уже давно ушли к себе. И… он просил отдать вам это только сегодня вечером, никак не раньше. Вечер наступил, и вот… я выполняю его просьбу.

Страх, только-только начавший отступать, нахлынул снова, да с такой силой, что дыхание перехватило и руки мои задрожали.

– С-спасибо, – сказал я прерывающимся голосом и сунул старику смятую купюру, которую нашел у себя в кармане, даже не посмотрев, какого она была достоинства.

Он немного натянуто улыбнулся, почувствовав мою поспешность, взял деньги и ушел, оставив меня наедине с конвертом.

Я закрыл за ним дверь и стал шарить по стене рукой в поисках выключателя. Включив свет, я снова долго не мог к нему привыкнуть. Конверт был настолько нестерпимо белый, почти как лицо той горничной сегодня утром в гостинице, что мне хотелось бросить его и не смотреть. Он пугал меня своей реальностью, своей бросающейся в глаза связью с событиями прошедшего дня. И больше всего меня пугала надпись: она была сделана по-русски, разборчиво, но весьма кривым почерком. Я никогда не видел почерка Хасима и со страху заподозрил неладное: а вдруг это подделка? Но открыв конверт, понял, что писал именно он:

«Здравствуй, Леон.

Если ты это читаешь, значит, заниматься византийскими текстами в современном мире не так уж безопасно и дела мои плохи, ну или твой старик-консьерж что-то все-таки напутал.

Как ты и сам убедился сегодня вечером, меня кто-то преследует в последнее время. Если честно, я опасался худшего: думал, что я тронулся умом и все это мне только мерещится, но нет, раз ты его тоже видел, значит, он существует и с моей головой полный порядок. Увы, тот, кого мы видели на кладбище, не остановился перед тем, чтобы обыскать мой номер, и, боюсь, этим он не ограничится.

По все видимости, человек этот хочет завладеть тем, что я нашел в цистерне. Иначе чем же еще, кроме этой рукописи, я, скучнейший из людей, могу быть кому-то интересен?

Прости, что впутываю тебя во все это, но в этом деле мне и вправду некому больше довериться. Друзей в Стамбуле у меня нет. К тому же ты прекрасно говоришь по-русски, а этот язык, к счастью, немногие здесь понимают. Поэтому только тебя я могу попросить о неоценимой и, возможно, последней услуге.

Рукопись, о которой я сегодня тебе говорил, скорее всего, находится в опасности. Ты получишь доступ к ней по инструкциям, которые я приведу ниже. Очень прошу тебя перевезти рукопись в университет Сапиенца, на мою кафедру. Стамбул для этого документа, похоже, не самое подходящее место.

Дело в том, что рукопись представляет собой древний текст, наделавший в свое время (примерно в пятнадцатом веке) достаточно много шума, и сейчас ему уготована, вероятно, не самая простая судьба. Текст этот ставит под сомнение то, во что многие предпочитают верить. В Стамбуле находка моя может наделать много шума, и я не стал бы предавать документ огласке без определенных лабораторных исследований. Так что моя кафедра в этом смысле место наиболее безопасное: там я всем могу доверять.

Это письмо могут перехватить, и как бы сильно я ни надеялся на русский язык, мне приходится соблюдать осторожность. Поэтому действия, которые тебе нужно совершить, чтобы найти рукопись, могут показаться несколько странными, но пойми: у меня нет другого выбора.

Чтобы найти то, о чем я говорю, тебе после получения этого письма нужно без промедления найти массажный салон «Роксолана» неподалеку от улицы Независимости (не удивляйся, что пишу эти названия по-русски). Там ты закажешь сеанс массажа у девушки с драконом. Только массаж. Хотя заведение предоставляет и другие услуги… Этой девушке я доверяю как самому себе. Так сложилось… Я бы и рад рассказать тебе подробнее, кто она и откуда я ее знаю, но, боюсь, на это у меня уже нет времени.

Я дал ей твою фотографию. А ее основная примета, как ты уже понял, – дракон. Если ты ее увидишь, ты поймешь, о чем я. Девушка даст тебе дальнейшие инструкции.

Как только ты получишь документ, немедленно садись на поезд и уезжай в любом направлении. Тебе придется ехать именно на поезде: если полетишь на самолете, рукопись может пострадать от перепадов давления и температуры (все-таки 500 лет не шутка), к тому же ее обязательно найдут в твоем багаже, и к тебе, скорее всего, появятся вопросы на границе, хотя ничего противозаконного ни ты, ни я не совершаем.

В европейских поездах багаж почти никогда не проверяют, а если и проверяют, то ищут в основном наркотики, которых ты, я надеюсь, не держишь. Можно было бы перевезти рукопись в Рим на автомобиле, но ты его, насколько я знаю, не водишь.

Заранее спасибо тебе за помощь. Она действительна неоценима!

Напоследок хотел сказать тебе, что много в жизни встречал разных людей, но такого огня в глазах, как у тебя, при виде портика, оставшегося от храма Полиевкта, не видел больше ни у кого. Очень хочу надеяться, что этот огонь не погаснет. Кстати, я немного позаботился о твоем будущем, отправив твои весьма неплохие статьи в наш научный журнал, и почти на сто процентов уверен, что их опубликуют.

Заранее прошу у тебя прощения за все те неприятности, в которые я тебя втянул. Надеюсь, ты все поймешь.

Удачи тебе!

    Твой Х. Р.»

Мелкая дрожь, которая била меня, пока я все это читал, заставила трепыхаться и тот несчастный листок бумаги, который я держал в руках. Если бы в этот момент кто-то смотрел на меня со стороны, то, наверное, подумал бы, что я держу не бумагу, а оголенный провод и меня бьет током. Я перечитывал письмо снова и снова, вертел бумагу в руках, подносил к свету: обычный гостиничный бланк, название совпадает с названием того отеля, где я был сегодня утром. Почерк торопливый и неаккуратный. Не то чтобы Хасим слишком спешил написать письмо, скорее почерк отражал его темперамент: за его несколько восточной внешностью скрывалось все что угодно, кроме буддийского спокойствия.

У меня всегда было ощущение, что Хасима постоянно беспокоит что-то, о чем он предпочитает умалчивать, о чем говорить стесняется или боится. Будто бы он всячески обходил какую-то запретную тему, но какую именно, я догадаться никак не мог. И вот тут я, похоже, понял, что это была за тема: отношения, которые связывали его с девушкой с драконом… С драконом… Весьма экзотично и вполне в его духе!

Я перечитывал строчки послания снова и снова и никак не мог поверить в то, что Хасима больше нет в живых. Слишком живо было написано само это письмо. Я буквально видел Хасима, как будто он сидит напротив меня, усмехающийся, ироничный, прячущий за этой иронией свою тревогу, поправляющий запонки на рукаве, убирающий свой белый платок в карман пиджака, смущающийся… Живой!

Способен ли я выполнить то, о чем он меня просит? Времени, чтобы подумать, к письму не прилагалось. Напротив, там было сказано «без промедления», что, в общем-то, не оставляло мне никакого выбора. Поэтому, перечитав письмо, вероятно, уже в десятый раз, я положил его в карман, сложил в рюкзак кое-какие вещи (первое, что попалось под руку, – думать совсем не хотелось), поспешно запер дверь, вышел в темноту ветреной ночи, и намечавшийся дождь, и пошел туда, куда меня отправило прощальное послание от, пожалуй, самого странного человека в моей жизни. И во всяком случае, это было гораздо лучше, чем сидеть в комнате, уставившись в одну точку.

Истикляль-каддеси, которую Хасим в своем письме окрестил улицей Независимости, встретила меня весенней толпой туристов всех национальностей, с удовольствием делавших все, что предлагала им эта квинтэссенция стамбульской жизни, не обращая никакого внимания на поднявшийся ветер и ничего не зная о смерти моего друга… Ярко-одетые, довольные жизнью туристы и местные катались на старинном красном трамвае, покупали причудливую уличную еду и сувенирные джезвы, мельницы для перца, чашечки с тюльпанами, разноцветные вязаные шапки и прочую сувенирную белиберду. Они пили кофе в кофейнях, из которых доносилась восточная музыка, фотографировались на площади Таксим и рядом с воротами Лицея Галатасарай… Только я был чужим на этом празднике. И чем пестрее становилось вокруг, тем глубже я погружался в свою меланхолию и тем скорее мне хотелось отсюда сбежать. До этого дня я не то чтобы любил район Таксим, но относился к нему снисходительно. Здесь было что-то современное, веселое и романтичное. Развлекательное. Однако теперь мне было вовсе не до низменных радостей, обещанных неоновыми вывесками, восточной музыкой и продавцами дондурмы. Хотелось поскорее свернуть на нужную улицу и скрыться от этой развеселой суматохи ресторанов, магазинов и кафе.

Пока шел, думал о Хасиме… Кто он вообще такой, этот Хасим? Я ведь и не знал никакого Хасима еще несколько месяцев назад. А теперь вот не только знаю, но даже иду черт знает куда по его предсмертной просьбе. Предсмертной… Да от него ли вообще это странное письмо?.. Опять недосказанность… Ведь вчера вечером, несмотря на кальянный дым, от которого кружилась голова в кладбищенской кофейне, хотелось говорить еще и еще. И если бы я знал, что случится с ним после того, как мы расстались, я бы так и слушал его байки до самого утра, и, возможно, это спасло бы ему жизнь…

Как же я успел привыкнуть к тому, что у меня есть собеседник, с которым можно обмениваться интересными мыслями, даже когда его нет рядом, и воображать, что бы он мог ответить. Да, пожалуй, в моей голове уже поселился свой внутренний Хасим, и удивительно было то, что этот новый «жилец» никуда не собирался уходить даже после известия полученного утром…

А временами мне вообще казалось, что все наше общение с самого момента встречи было какой-то нелепой моей фантазией и что это всего лишь игры моего воображения… Но потом я нащупывал аккуратно сложенный прямоугольный конверт, лежащий в моем кармане, вытаскивал его, вертел в руках, видел совершенно незнакомый, чужой почерк и понимал, что Хасим вполне реален… То есть вчера он был вполне реальным…

И вот я наконец свернул с Истикляль в нужный переулок. Рестораны закончились не сразу. Они как будто преследовали меня еще несколько кварталов. Но потом туристический зуд остался позади, и улочка сменилась узким, кривым переулком с тусклым освещением. Входя в него, я увидел несколько кошек, которые, так же как и я, прятались здесь от шума и суеты.

Было прохладно, дул сильный ветер, и в воздухе висела не то тревога, не то опасность. Тут-то и начинался настоящий, неподдельный, истинный Стамбул, надежно спрятанный за разноцветным блеском турецких фонарей и запахами из лавок с пряностями, коврами и кожей. Оборотная сторона, не менявшаяся, должно быть, ни при византийских василевсах, ни при Османах, ни при Кемале Ататюрке. Изнанка, которой наплевать на существующую власть, так же как и на сверкающие витрины улицы Истикляль вместе с парадными воротами стоящего на ней лицея. Совсем не тот архитектурно-исторический музей, по какому ходишь в сувенирной стамбульской Европе.

Тут не было места туристам с дорогой фототехникой, радующимся пестрой лубочной картинке, открывающейся из кафе Пьера Лоти или с верхнего этажа какого-нибудь ресторана на Французской улице. Здесь начинался Стамбул, в котором есть место проституткам и ворам, торговцам наркотиками и, возможно, чьими-то пропащими душами и даже сумасшедшим, одержимым древними текстами, вроде Хасима.

Но именно здесь, будто бы на неприглядной изнанке парадного оттоманского кафтана, мне отчего-то вдруг стало немного легче.

Судя по названию, массажный салон «Роксолана» просто обязан был быть каким-то ужасно непристойным местом. От названия веяло не столько эпохой Сулеймана Великолепного, сколько восточно-европейскими наложницами, рассказами Ги де Мопассана и чем-то еще по-восточному развратным, что обычно запрещено, скрыто за высокими стенами гаремов и охраняется полчищами евнухов. Я слышал, что в Стамбуле, как и в других крупных городах по всему миру, есть подобные места, но даже в мыслях у меня не было, что когда-нибудь мне доведется побывать в таком заведении самому. Поэтому, когда я увидел неоновую вывеску «Roxalanna Masaj Salonu» в переулке, к темноте которого глаза уже привыкли, меня накрыли смятение и стыд – чувства, оставленные, как мне казалось, еще в подростковом возрасте.