Без прощального письма

Профессор кивнул. Ему хотелось спросить, правда ли гость экстрасенс или Добродеев приврал по обыкновению. Ведь на сайте ничего подобного не было. Путешественник, бывалый человек, психолог – да, но никак не экстрасенс.

– Игорь Владиславович, я не экстрасенс, – сказал Монах, проникновенно глядя на профессора, отчего тот вздрогнул. – Честное слово, я обыкновенный человек, просто много повидавший и много думающий, знакомый с математикой и логикой, а потому способный разложить по полочкам любую сложную ситуацию и наметить точки, в которых можно попытаться проломить границу и выбраться наружу. Недаром говорят: «Одна голова хорошо…»

– …а две некрасиво! – выпалил Добродеев.

Лещинский и Монах с укоризной посмотрели на журналиста, и тот почувствовал себя глупо.

– И вам это удается? – спросил профессор.

– Как правило, Игорь Владиславович, как правило. В меру моих скромных способностей. Знаете, когда ситуация сложная, если не сказать безвыходная, и терять уже нечего, то хватаешься и за соломинку.

Добродеев удержал ухмылку – Монах изо всех сил прибеднялся, чтобы вызвать доверие профессора: и обыкновенный, и скромный, и нога болит, и за соломинку, и не экстрасенс. Добродееву даже показалось, что друг стал как-то меньше ростом…

– Я не понимаю, чем можно помочь в моей ситуации, – озадачился профессор. – Я уверен, Алексей Генрихович вам все рассказал. Знаете, я до сих пор не верю, что Леночки нет… Она была всегда, а теперь вдруг ее не стало.

– Давайте помянем Елену Владиславовну, – внушительно сказал журналист. – У нас с собой коньячок… Можно? Я вижу рюмки в серванте.

– Да, да, пожалуйста, – профессор махнул рукой. – Я не очень знаю, где что лежит.

Добродеев резво вскочил и побежал к серванту. Журналист везде чувствовал себя как дома и как будто всегда прекрасно знал, где и что лежит в чужих шкафах. Вот и сейчас именно Алексей Генрихович, а вовсе не растерявшийся профессор деловито расставил на журнальном столике рюмки и тарелки, развернул пакет с копченым мясом, нарезал лимон. Пошарил в ящиках серванта в поисках салфеток. Разлил коньяк. Сказал:

– Царствие небесное незабвенной Елене Владиславовне.

Они выпили.

– Игорь Владиславович, – начал Монах, – Леша сказал, что грабители унесли ценную статуэтку… Могу ли я поинтересоваться истинной ценностью этой статуэтки?

– Да, да! Унесли. Статуэтку Будды. Какова истинная ценность? Не могу сказать. Лично для меня она была бесценной, а так, по-моему, нет. Бронза, шестнадцатый век, грубовата, с некоторыми дефектами в литье, автор – простой ремесленник, как мне кажется. Но было в ней что-то теплое, понимаете? Доброе и теплое. Я бы сказал, статуэтка была необычной! Будда стоит на коленях, руки сложены на груди, улыбается, а на голове тиара с шишечкой, усыпанная кусочками бирюзы в виде полусфер. Я купил его в Таиланде, на рынке, за смешную цену… Там много подобных вещей. Он мне сразу понравился… Как будто что-то прикасается здесь, – профессор потрогал левую половину груди. – Он всегда стоял на письменном столе, в кабинете. Я, бывало, работаю, и нет-нет да и посмотрю, а он на меня. Вы не поверите, мне казалось, что мы связаны духовно, ментально… – Он помолчал и сказал после паузы: – А теперь валяется где-нибудь…

– Я вас очень понимаю, Игорь Владиславович! Я люблю Восток – бывал в Индии, Непале, Пакистане. Каждый год набивал рюкзак, и вперед! Обожаю восточный базар, доброжелательность восточных людей, их радостное какое-то настроение – смеются, болтают, хватают тебя за рукав. Жульничество присутствует, а как же! Но какое-то наивное, детское, я бы сказал. Поймаешь на жульничестве, снова смеются, хлопают по плечу, тут же отдают дешевле. У меня целая коллекция статуэток из сандала и бронзы, а моего любимца Ганеши, по-моему, целых пять штук. Леша считает, что мы с ним похожи.

Тут Монах добродушно рассмеялся. Добродеев же удивился, и довольно сильно, поскольку ничего подобного не считал, да и о наличии у друга богатой коллекции родом с восточного базара не имел ни малейшего понятия. Однако предпочел промолчать.

– А как любопытны! – продолжал Монах ностальгически. – Обязательно расспросят про семью, жену, детей… Очень любят детей. Вспомню, бывает, и такое чувство тоски охватывает, не передать. Убеждаю себя, что еще не вечер, еще будет у меня и Непал, и Индия, и Алтай… Каждый год по весне пускался, так сказать, во все тяжкие, а последние два сезона пропустил. Леша называл это побегом в пампасы. Верите ли, всю Сибирь пешком исходил! А в тайге сколько раз ночевал! Костерок, рядом речка, кедры пошумливают верхушками, воздух – надышаться невозможно! Какой воздух! – Монах вздохнул и похлопал себя по хромой ноге. – Все в прошлом, увы. Все в прошлом.

– Что же с вами приключилось? – участливо спросил Игорь Владиславович.

– Какой-то… – Монах запнулся, как бы удерживаясь от сильного словца, совершенно неуместного в профессорской квартире. – Какой-то водитель-дилетант сбил меня на переходе. Причем, заметьте, на зеленый сигнал светофора, как положено, я шел. Полгода в гипсе, осложнения, и в итоге обездвижен… Какой там Непал! Передвигаюсь потихоньку. Жив, и на том спасибо. – И Монах скорбно замолчал.

«Ну, допустим, не полгода, а всего два месяца. Да и осложнений, если честно, тоже пока не наблюдалось», – подумал тут журналист Добродеев. Но судя по всему, «Монаха понесло», то есть экстрасенс был готов начать жалеть себя и нагнать такой вселенской тоски на собеседников, что в этот раз Добродеев уже не мог промолчать. Отважный журналист, фигурально выражаясь, бросился наперерез траурной карете, оптимистично заявив:

– Всего два сезона, Христофорыч! Весной я сам соберу тебе рюкзак и выпихну из дому. Честное слово! Будет тебе и Алтай, и Индия, и форель в быстрой речке. Правда, Игорь Владиславович?

– А? Что? – встрепенулся профессор. – Да, да, конечно! Главное, не терять надежды! Вы же сами написали: не бывает безвыходных ситуаций, и про соломинку еще.

– За это и предлагаю принять еще по рюмочке! За выход из безвыходных ситуаций! – бодро произнес Добродеев.

Журналист проворно разлил коньяк, и все разом выпили.

– Вот и я тоже… Понимаете… Компьютер… там архивы, переписка, – запинаясь, сказал профессор. – Придется все восстанавливать… Ума не приложу как! Ребята, конечно, сказали, помогут купить… Хорошие ребята.

– И больше ничего не исчезло? – спросил Монах после паузы. – Только Будда и компьютер?

– Что ж еще… – Лещинский потер лоб. – Еще разбросали бумаги… просто сбросили с полок.

– Бумаги? Что-то важное?

– Ну… не очень. Старые материалы для книги, статьи, лекции, ничего особенного. Сбросили, я полагаю… э-э-э… по вредности или случайно. Зачем это грабителям…

– А вы не замечали какого-нибудь… – Монах запнулся, понимая бесполезность вопроса, но чувствуя, что должен спросить, для полноты впечатлений, так сказать, – … какого-нибудь движения вокруг себя: может, были звонки – кто-то ошибся номером, или чужих людей во дворе видели, может, кто-то пытался заговорить с вами на улице… В таком роде. Может, были письма… Возможно, Елена Владиславовна упоминала о чем-то необычном или странном?

– Да что ж такого необычного… – озадачился профессор. – Ничего такого не было, все как всегда. У нас тихий двор, закрытый. И Леночка не упоминала ни о чем таком, уж извините.

– Понятно. Кто занимается вашим делом, не знаете?

– Со мной беседовал следователь… сейчас! – Профессор закрыл глаза и задумался. Добродеев и Монах переглянулись. – Да, да, сейчас… Молодой человек в очках, строгий такой. Вспомнил! Липунцов! Кажется… Имени, к сожалению, не припомню.

– Липунцов? – переспросил Добродеев. – Интересная фамилия.

– Возможно, Леденцов, – нахмурился профессор. – Не припомню точно, как-то так. Вы его знаете?

– Впервые слышу. Я там многих знаю, но про такого не слышал. Может, новенький. Такую фамилию я бы запомнил. Что уже известно?

– Понятия не имею, мне никто не звонит. А тут, понимаете, я несколько растерялся… похороны, отчет о командировке… Я, наверное, должен был сам позвонить и спросить…

– Леша поговорит с этим Липунцовым, Игорь Владиславович, – сказал Монах. – Мы сами все выясним, не нужно никому звонить. Как долго вы отсутствовали?

– Пять дней. Вернулся на день раньше, и вот… Все это случилось, пока меня не было. Весь последний день Леночка не отвечала на звонки…

– Где же вы были? Далеко?

– В Зареченске. Там недавно открылся исторический факультет от нашего университета. И теперь каждый год они проводят летний лекторий. Правила очень демократичные: приходят все, кто хочет. Даже школьники и пенсионеры. Я уже был у них два месяца назад – поразительно культурный город, с традициями, и это даже удивительно при его скромных размерах. Кроме того, там работает археологический кружок – очень интересные и умные ребята. Я был у них в лагере два раза, вспомнил молодость. Сидели у костра, разбирали находки: керамика, фрагменты браслетов из витого венецианского стекла, пара монет восемнадцатого века… последней четверти. – Лещинский вздохнул.

– А о чем лекции?

– Походы Александра Македонского, персидские завоевания, также так называемая Библейская археология – знаете, ведь на основе анализа библейских текстов был найден ряд древних городов. И вопросов очень много задавали, я даже не ожидал такого интереса. Ехал домой, представлял, как расскажу Леночке. Звоню в дверь, а она не открывает. Где, думаю, Леночка? Ищу ключи, их тоже нет, оказывается, забыл дома. Потом дверь толкнул, а она и открылась. Следователь сказал, что у них была отмычка, экспертиза определила…

…Они замолчали. Добродеев снова потянулся за бутылкой. Профессор – маленький, седой и грустный – пригорюнился. Не сразу заметил протянутую рюмку, но взял, не чинясь, и, сморщившись страшно, проглотил благородный напиток…

…Через час примерно они распрощались… Добродеев несколько раз напомнил профессору о необходимости запереть дверь в квартиру, а потом проверить засовы и после уже никому не открывать.

Если будут звонить, просто не подходить к двери. Еще раз пообещал найти женщину для помощи по хозяйству – имеется, мол, уже на примете милая немолодая дама. И закончил на оптимистической ноте – пообещав, что все будет хорошо.

– И жизнь продолжается? – спросил Игорь Владиславович. – Прямо как у вас написано? Вы уверены?

– Продолжается, Игорь Владиславович, – сказал Монах. – Даже не сомневайтесь. Извините, я тут разнюнился, сам не знаю, что на меня нашло. Все это ерунда – моя нога, ваш компьютер… Кстати, с компом могу помочь, только дайте знать, а номер мой у вас имеется. Про Будду поспрошаю… Есть у меня пара человечков из маргиналов. Вдруг да и наведут на след вашего Будды!

С тем Добродеев с Монахом и отбыли.

– И что все это значит? – спросил журналист. – Мысли есть?

– Какие мысли, Лео! Это была не кража, а обыск. Комп, бумаги… Я думаю, воры бумаги и прихватили, просто профессор по рассеянности пропажи еще не заметил. А Будду унесли для достоверности. Я уверен, если бы сестра профессора не застукала их на горячем, они прихватили бы столовое серебро и фамильные бокалы. Возможно, профессорские калоши.

– Для достоверности?

– Именно. Современные грабители-профи берут деньги и золото. Точка. Но раз ни денег, ни золота не было, пришлось брать первые попавшиеся предметы, имитируя грабеж. Как я уже сказал, действовали любители. Удивительно, как они не потеряли на месте преступления справку из жэка или паспорт. А вот старую даму очень жаль. Обязательно надо будет поговорить с нашим майором. Может, они что-то нарыли. Хотя, как я понимаю, наша роль все же сводится к покупке компьютера и утешительным мерам.

«Наш майор» был не кто иной, как майор Мельник, уже известный читателю матерый опер, и он же – практически друг журналиста Добродеева и просветленного человека Олега Монахова. Первый вытаскивал из него подробности преступлений для своих криминальных хроник, а второй… Одним словом, майор Мельник однажды спас Монаха от неминуемой смерти… Да, было дело…[7] Потом все очень смеялись…

С тех пор у майора и нашей парочки сохранялись умеренно-дружеские отношения, но что при этом было на уме у майора на самом деле, никто доподлинно не знал. И потому очень многим казался майор Мельник настоящим человеком-загадкой. Судите сами: никогда не улыбается, обладает странным чувством юмора (Монах иногда думает: может, это и не чувство юмора вовсе, а просто такой склад интеллекта, и то, что окружающие могут принять за шутку, таковой отнюдь не является), имеет обостренное восприятие времени, выражающееся в преувеличенном внимании к минутам и секундам. Например, уходя перекусить в кафе по соседству, майор говорит коллегам, что вернется через девять с половиной минут или через одиннадцать с четвертью, и никогда не опаздывает, а те, кто сомневается и заключает пари, позорно проигрывают. Выражение лица у майора решительное и мрачное – Монах однажды в досаде сказал «зверское», – и вообще, весь облик впечатляет: взгляд исподлобья, мощные челюсти, решительно сомкнутый рот, жесткий ежик волос… Ну и еще всякие мелочи вроде здоровенных кулаков, роста под сто восемьдесят и внушительного баса. Еще необходимо отметить наличие замечательного умения слушать и слышать, а также видеть оппонента насквозь.

По мнению Монаха, майор «сливает» Добродееву подробности следственных действий не по дружбе и не в силу болтливости (чего нет, того нет, это и ежу понятно), а по одной-единственной причине: когда следствие заходит в тупик, майору приходится прибегать к подобной провокации, дабы активизировать «серые клеточки» конкурирующей фирмы. Понимай «Детективного клуба любителей пива», штаб-квартира в баре «Тутси», баре для понимающих. На предмет сбора городских сплетен и слухов, в котором Добродееву нет равных, а майору заниматься не вполне «комильфо». А также и для того, чтобы, образно выражаясь, дать пинка ему, Монаху.

Пусть, мол, придумает что-нибудь несуразное и невероятное, но плодотворное и напрямую ведущее к цели. В качестве же благодарности Мельник смотрит сквозь пальцы на всякие шалости нашей парочки вроде проникновения в запечатанную квартиру, где имело место быть преступление. Хотя у Алексея Генриховича Добродеева на этот счет свое мнение: он отчего-то полагает, будто майор Мельник об их с Монахом шалостях попросту не подозревает. Да и ценными сведениями делится исключительно в силу приязни и уважения, а также потому, что он, Добродеев,умеет найти к майору подход и разговорить служивого. «Ха!!! – отвечает на это Монах. – Ха! Ха! Ха! Умеет он! Как же! Запомни, Лео, майор – «человек в себе», а твои дурацкие подходы чует за версту и больше, чем сам захочет, помрет, но не скажет. Подходчик ты наш!» Таковы были отношения этой троицы – в меру дружеские, в меру ироничные, в меру взаимополезные…

– Ты не хочешь поискать грабителей? – с некоторой обидой обратился Добродеев к просветленному другу.

– Не представляю, как и где.

– Прямо-таки совсем ничего полезного? Выходит, зря и ходили.

– Ну, кое-что все же есть. Если полезли в профессорские бумаги, значит, точно знали, где искать нужную им информацию. Не верю, что архив потревожили случайно.

– И по-твоему, воры искали…

– Заметки об Александре Македонском, новую книгу по древней истории… Не знаю. Не представляю, кому это могло понадобиться, разве что коллегам-соперникам, людям из ближнего круга. Вот если бы Игорь Владиславович писал о репрессиях и доносчиках да наткнулся на информационную «бомбу»: новые данные, проливающие свет на темное прошлое известных персон. Проговорился об этом кому-нибудь. Тогда да, могли и убить, а все материалы изъять… Хотя… – Монах махнул рукой. – Ладно, Лео, это была пристрелка. Я думаю, надо будет поговорить с профессором еще раз. Будду жалко, хотелось бы на статуэтку эту взглянуть. Ты домой?

– Домой? Может, к Митричу?

– Давай, – сразу согласился Монах. – По пивку холодненькому и по парочке «фирмовых Митрича», чего-то я проголодался.

– Я не ем на ночь, – поджав губы, заметил Добродеев.

– А я ем. Пиво тоже не будешь?

От ответа на этот вопрос Добродеев предпочел воздержаться.

– А насчет милой немолодой дамы, – вспомнил Монах. – Правда или «художественный свист»? Есть дама-то на примете?

– Пока нету, – признался Добродеев. – Поспрошаю по знакомым.

– Аферист! – с осуждением сказал Монах.

Позже, когда друзья уже сидели за «своим» столиком в гостеприимном заведении Митрича, а сам Митрич уже спешил к ним с дребезжащей тележкой, полной аппетитно пахнущей снеди, Добродеев, глядя на мрачного Монаха, спросил:

– Неужели все так хреново, Христофорыч? С ногой, с Непалом, а? Другим рассказываешь, как жизнь продолжается, а сам…

– Жизнь всегда продолжается, Лео. Просто я немножко подыграл профессору, хотел помочь ему забыть про свое горе. А вы и повелись, бросились меня утешать… Любо-дорого послушать! Природа «хомо сапиенса» удивительно иррациональная штука, Лео. Нам нужно, чтобы ближнему было хреново, потому что тогда нам хочется его пожалеть. А когда мы его жалеем, то самоутверждаемся, забывая о собственных проблемах. Как-то так.

– Фигня! Не хочу я, чтобы тебе было плохо.

– Подсознательно хочешь. Вот скажи, какие чувства ты испытывал, когда бросился спасать меня? Ах, сам соберу твой рюкзак да выпихну тебя в пампасы, а жизнь продолжается! Признайся, ведь были мыслишки о том, как же ты прекраснодушен и добр, да какой ты хороший друг? А на самом дне души – самую чуточку, самую малость, чувство собственного превосходства: под машину-то попал толстый неповоротливый олух, а не ты, такой добрый и энергичный?

– Ну, это ты загнул, – почти обиделся Добродеев. – А чистота помыслов? Кроме того, я и сам однажды попал под машину.

Монах рассмеялся:

– Никуда ты не попадал, не свисти.

– Откуда знаешь?

– Чувствую. Не попадал ведь? А чистота помыслов… Есть такие, не от мира сего, чистые душой и помыслами, без суетных расчетов… Их мало, а называются они блаженными. Над ними чаще смеются, а того гляди, и камнями побьют.

– Не побьют, у нас любят блаженных.

– В корне неверно, Лео. Одна видимость. За что их любить? Они пробуждают чувство вины, а потому раздражают. Их сила… назовем это силой, хотя я не уверен, что это сила, может, наоборот, слабость. Как посмотреть. Так вот, ихусловно сила в том, что они неспособны на зло, а значит, и на серьезный поступок. Любой серьезный поступок задевает чьи-то интересы, а блаженные чужими интересами и чужим благом поступиться не могут. Лучше будут самоотверженно ухаживать за прокаженным, смиренно убирать грязь, подставлять другую щеку, терпеть и страдать… Можешь сказать, зачем они нужны? Они бесполезны, Лео. Согласен?

– А куда ж их девать?

– О! – вскричал Монах, поднимая указательный палец. – Это все, что ты можешь мне ответить? Ты прав, девать их некуда: раз уж такие негодящие уродились, пусть коптят себе потихоньку небо.

Добродеев собирался было ответить, но тут Митрич наконец докатил до них свою тележку. Один из завсегдатаев, местный философ, называл ее дребезжащей колесницей Джаггернаута. Правое переднее колесо тележки страшно скрипело и виляло, и никакая смазка не помогала.

– Как вы, ребята? Олежка, как нога? Болит еще? – озабоченно спросил Митрич – они были его любимыми клиентами и даже друзьями – и принялся разгружать тележку: «фирмовые Митрича» с колбасой и маринованным огурчиком, литровые кружки пива, соленые орешки.

– Почти не болит, – сказал Монах. – Уже бегаю. А что у тебя?

– Все нормально, ребята.

– Митрич, как, по-твоему, зачем нужны блаженные? – поинтересовался Монах. – С точки зрения прогресса, они ни на что не годные слабаки – ни в космос полететь, ни вакцину против рака придумать, ни дом построить, могут только терпеть и плакать.

– Ну как вам сказать, ребята… – задумался Митрич. – Я не очень в таких делах понимаю, тут больше философ нужен. Не всякий может выдумать вакцину, правда? Большинство обычные люди. Злые, добрые, обманщики, завистники… А блаженные – они как трава или цветок – ни зла, ни обмана от них не бывает… как лампада теплится – чуть света, чуть тепла, а на душе благостно… вот и блаженные жалеют всех, даже злых… Наверное, такая их планида: посмотришь на такого, и стыдно становится, что хáпаешь, суетишься, подличаешь, не с теми знаешься… Не знаю, ребята, честное слово, не знаю.

При общем молчании Митрич закончил расставлять тарелки и, поправив на плече полотенце, завершил любимый всеми ритуал:

– Приятного аппетита, ребята.

– Митрич, я потрясен! – опомнился Монах. – Никто не сказал бы лучше!

– Да ладно тебе! Философия… тоже еще… А вот в городе убийство страшное, не слышали? Леша?

– Убийство? Где?

– На Сиверской. Там мамочки моей подруга живет – Мария Августовна, бывший ответственный профсоюзный работник. Удивительная женщина! И всегда в курсе всех событий! Вот она позвонила и рассказала. А я еще удивлялся, Леш, что в твоих хрониках ничего нет. Какой-то неизвестный человек убит в доме по соседству, никто его не знает и никогда не видел, хозяйка дома его тоже не видела и не знает. Как он туда попал, тоже непонятно. Полиция ходила по домам, опрашивала всех, но ничего. Даже Мария Августовна ничего не видела. Говорит, старею, бдительность теряю. Одним словом, тайна, покрытая мраком. Мария Августовна теперь все время сидит на веранде на всякий случай. Мамочка звала ее на чай и пообщаться, а она – нет, ни с места, на случай, если еще кого убьют. Ей оперативник оставил свой телефон – доверие оказал, получается. Она теперь волонтер на круглосуточном посту. С биноклем. Наблюдает за всем. Очень активная, и так всю жизнь. Ну да ладно, кушайте, ребята, я побежал, – прервал сам себя Митрич и покатил к другим столикам свою дребезжащую «колесницу богов».

– Убийство?! В городе убийство, а ты ни сном ни духом? – Монах был потрясен. – Ты! Самопровозглашенная гордость и слава местной «желтой прессы»! Самая активная гиена из «Старой лошади»! И ты ничего не знаешь?!

– «Вечерней», – перебил Добродеев. – И вообще, я не понимаю…

– Не важно! – Монах прихлопнул ладонью по столу. – Старая, вечерняя, утренняя… Не суть. А суть в том, что ты, Лео, не в курсе. Слабину даешь, теряешь нюх. Неизвестного человека убили в чужом доме, хозяева ни сном ни духом, полиция в тупике, а мы не при делах! Не ожидал, Лео, не ожидал! Завтра же вытрясешь все из майора про ограбление профессора и убийство неизвестного! В городе черт знает что творится, а мы как слепые котята тычемся незнамо куда. Ей-богу, чувствуешь себя каким-то неполноценным, даже обидно!

– Да не было никакого убийства, Христофорыч! Успокойся. Пустой треп. Одна старуха позвонила другой, даже не смешно. Будь дело серьезное, я бы знал – у меня везде свои люди. Убийство! Ха! – Добродеев иронически фыркнул.

– Ты все-таки поинтересуйся у майора, Лео. Я очень уважаю старух за информированность, я бы не стал их недооценивать.

– Да не вопрос, спрошу, конечно. Только, сам понимаешь, особенно не рассчитывай, я бы знал, ты же меня знаешь. У меня…

– Знаю, знаю, все схвачено! – перебил Монах. – А вдруг повезет? Не вытрясешь ничего из майора, так выйдем на эту старушку… Как ее? Марию Августовну? Главное, зацепиться. Я уверен, славная старушка тебя прекрасно знает по твоим публикациям. Она мне уже нравится своей активной жизненной позицией. Ты у нас как отмычка, Лео, всюду влезешь. Оч-ч-ень интересно! Жизнь, кажется, налаживается. Похоже, поперла карта да в масть. Люблю тайны! – Монах радостно потер руки и схватил кружку. – Твое здоровье, Лео! – Припал к хмельному напитку и закрыл глаза от наслаждения…

Глава 10

Информация к размышлению

Николай Федорович Рудин, проживавший по адресу – город Зареченск, улица Заводская, дом семь, квартира сорок один, оказался личностью авантюрной. Что называется «со всячинкой», но без определенных занятий и постоянной работы. Несколько раз привлекался за хулиганство: драки в общественных местах – в ресторане «Черный карлик» и в кафе «Прогулка». Также соседи по квартире неоднократно вызывали полицию и жаловались на шумные попойки. Отхватил условную судимость – два года за перепродажу краденых машин. Условную – потому что участие Николая в преступной группе доказано не было, связь с криминальными элементами носила эпизодический характер.

И кто знает, во что Николай вляпался на этот раз. И чего не поделил с убийцей.

Майор Мельник несколько часов изучал записную книжку Рудина, делал выписки, но ничего путного не нашел – ничто не дрогнуло, как бывает, когда натыкаешься на перспективный материал. Оставалось только сожалеть о бесследно исчезнувшем мобильном телефоне гражданина Рудина.

Илона Романенко заявила, что имя Николая Рудина слышит впервые. Имя Людмилы Жако также было ей неизвестно, равно как и о гламурном журнале «Арс мода» Илона не имела ни малейшего понятия. Никаких новых мыслей о том, что произошло в ее доме, у Илоны не появилось. Сплошные потемки. А тут еще автопортрет пропал, представляете?