Каникулы

И Женька открыл разворот в конце своего альбома.

Действительно, корабль был великолепен. Трёхмачтовый длинный и стремительный красавец, с целым облаком белоснежных парусов рассекающий бирюзово-зеленоватую, прозрачную на ярком солнце волну.

– Жень, а что это за название – чайный клипер? Почему чайный?

– На нём в Англию из Китая торговые компании чай возили. А при долгих перевозках по морю чай от влаги портился, и от скорости перевозки зависело его качество и, соответственно, цена.

– А что за название – «Катти Сарк»? Что оно означает?

– Ну, в переводе, по-моему, с шотландского это как бы короткая рубашка. Так звали какую-то ихнюю ведьму. На носу корабля было её изображение.

– А почему эти парусники последние?

– Да потому, что уже прокопали Суэцкий канал, резко сократилось время перехода из Азии в Европу. Появились пароходы, у которых скорость и надёжность перевозок была выше. Можешь взять альбом – употребить. Смотри только не запачкай.

– Жень? Ты, что, по-японски читать умеешь? В книжке же всё на японском языке написано.

– Нет. По-японски читать я ещё не выучился. А про корабли и раньше много чего читал.

– Ну ты даёшь! Ты прямо ходячая энциклопедия какая-то.

– Это хобби называется, – скромно ответил Женька.

Я был очень благодарен моему приятелю. Мало того, что у него так своевременно оказался необходимый к случаю роскошный альбом – так он ещё и разрешил им воспользоваться. В нашем общежитии у некоторых, особо продвинутых студентов тоже попадались неизвестно откуда взявшиеся по тем временам заграничные книги о, мягко говоря, «не рекомендованных» советской идеологией западных художниках. Из этих книг я узнал, что, кроме известных мне с детства Репина, Шишкина и Сурикова, есть ещё много других, странных и малопонятных, но очень интересных художников: – Сальвадор Дали, Марк Шагал, Пабло Пикассо… Ценность таких книг в нашем кругу была настолько велика, что в некоторых случаях смотреть репродукции можно было немногим избранным только из рук хозяина. А тут такая дорогущая книга, да за валюту куплена, и такое доверие!

– Спасибо тебе, Женька. Ты настоящий друг. Такую дорогущую книгу – и не пожалел.

– Да, ладно… – ответил Женька. – Мне с тобой тоже интересно общаться. В прошлом рейсе я совсем было одурел. Чуть спиваться не начал… Поговорить было не с кем… Кстати, в прошлый раз у нас разговор закончился на культуре. Я вот тут подумал… Ведь у Лема в «Сумме технологий» всё взаимосвязано. Ничто не случается ни из чего. Всё ненужное и неоправданное не возникает или отвергается. А культура? Для чего она людям понадобилась? Многие совершенно обходятся без этих всяких церемоний: книжек не читают, в ресторан не ходят, вилкой и ножом не едят, матерятся на каждом шагу – и ничего, живут себе – не тужат. Как же тут быть с Лемом? Выходит, что культура не так уж и необходима?

– Не знаю, что тебе и сказать, – ответил я. – Может, это и так? Может такие, как Серёга, и обходятся без всего этого, да только захотел бы ты всё время быть с такими? Сам ведь сказал, что в прошлом рейсе тоска взяла. Может, культура – каждому своя? Тебе одна, а Серёге совсем другая.

– Ну а тогда от чего это зависит? Наверное, от воспитания! Чем человек более воспитан, тем у него и потребности в культуре больше. Вот смотри – наш капитан… Никогда не матерится, с иностранцами общается, как парадный мундир наденет – так любо-дорого посмотреть. А Серёга? У него и костюма-то приличного нет. Даже на берег сходит – чмо чмом!

– Вот потому-то Серёге никогда и не быть на месте капитана и не решать важные вопросы с иностранцами.

– Ха! Так вот зачем культура! Чем ты культурней, тем больше у тебя возможности общения. То есть диапазон твоего общения резко расширяется.

– Точно! – сказал я. – Я читал в какой-то книжке про англичан, что истинный джентльмен в любой компании свой человек. То есть и в портовом кабаке может по морде кому надо съездить, и на приёме у английской королевы знает, как себя вести. А Серёга – только в кабаке и свой… Вот, наверное, поэтому и не может быть культуры, единой для всех.

– Так это что ж?! Дискриминация получается какая-то. У нас-то все равны! А тут явно – неравенство, – возмутился Женька.

– А кто мешал Серёге в школе напрячься, да окончить, да книжки читать, да в институт поступить? Никто не мешал, кроме его собственной лени. Ты-то вот напрягался, наверное, чтобы школу нормально окончить, да и в мореходке своей напрягаться продолжаешь.

– А может, у него от природы способностей нет. Что ж, его за это дискриминировать?!

– Ну, давай тогда нашего капитана будем дискриминировать. Сделаем его равным Серёге. Будем Серёгу вместо капитана посылать в иностранных портах вопросы решать, а заодно и тебя к Серёге в кубрик подселим, чтобы ты неравенства не чувствовал.

– Так что же? Никакого равенства, что ли, нет?!

– Да есть, наверное. Только я думаю, что это равенство возможностей. Напрягайся, как другие, и будешь равным. А балду пинаешь – получай, фашист, гранату. Так что каждый имеет по способностям и по заслугам. То есть каждый кузнец своего несчастья!

– Да, как же так? Только везде и слышишь: «У нас все равны! Всем равные права! Все одинаковые члены коллектива! Коммунизм – всеобщее равенство!»

– Все члены, конечно, одинаковые, да только члены у всех разные. У кого – побольше, у кого – поменьше, а у некоторых вообще – загнут! Вот смотри: ты разве равен с чемпионом мира по штанге Жаботинским? Ты и десятую часть не поднимешь от того, что он поднимает. Так ему и премию за это дали. А тебе дали? Нет. Где ж тут равенство?

– Слушай, мы так до антисоветчины какой-то договорились. Ведь это всё совершенно не так, как в учебниках по марксизму-ленинизму написано.

– Да, Жень… Теперь, как истинный комсомолец, ты обязан срочно побежать к замполиту и настучать про наши разговоры. Тебя после этого никогда больше в загранку не выпустят и из мореходки отчислят, а меня, как нелегала, просто в море утопят.

– Да ну его в жопу! Ему и без нас стукачей хватает. Ты знаешь, что он всех в «стукачи» вербует? И меня вербовал. Только ты об этом никому не рассказывай, а то узнает – мне кранты. Спишут подчистую. Вызывает он как-то меня к себе в каюту, ласковый такой, и говорит: «Вот ты думаешь, что я просто замполит, а я майор госбезопасности». И суёт мне своё удостоверение, где он на фотографии в офицерской форме. И давай ко мне без мыла сам знаешь куда лезть… Я вроде и симпатичный ему, и умный. И у него только на одного меня надежда… Я должен помогать ему, втихаря выявлять всякие нарушения, так как я комсомолец и это мой священный долг. А за это он для меня похлопочет о распределении на хорошие рейсы после мореходки.

– А что ты ему на это сказал?

– Что, что? Сказал, что как только – так сразу! И что вообще-то экипаж у нас хороший, и что все понимают, что к чему, и ведут себя достойно.

– А он что?

– Да как-то странно на меня посмотрел – с прищуром таким – и говорит: «Ну, ладно, иди пока». Наверное, догадался, что стукач из меня будет хреновый. Пока вот больше не цеплял.

– Вот хорошо бы, – сказал я, – у замполита, как у ревностного коммуниста, насчёт равенства спросить. Он же каждую среду на политзанятиях всему экипажу мозги полощет о преимуществах коммунизма и о его справедливости. Пусть бы рассказал, почему его каюта – с отдельной ванной, спальней, гостиной и кабинетом, как у капитана, а Серёга живёт в четырёхместном кубрике, где у него только койка? Какой же это коммунизм – с его всеобщим равенством? Серёга вкалывает всю вахту, как проклятый, а замполит слоняется днями по кораблю да киряет втихомолку со старпомом в своих апартаментах. И зарплата у него как у капитана.

Получается, что равенства и нет никакого. Всё это придумано для дураков – как в религии, чтобы им мозги пудрить «светлым будущим», а дураки за это будущее вкалывали бы за копейки. Живи всю жизнь в страданиях да в нищете, а тебе за это при коммунизме или на том свете райской жизнью воздастся…

– Ну мы и договорились! Что ж это? Коммунизм – та же религия?

– А то нет! И там, и там правители одинаково мозги людям пудрят, чтобы им безоговорочно верили и беспрекословно подчинялись. И тоже о равенстве: «Перед богом все равны…»

– Да… Выходит, если равенство – обман, то хочешь быть равнее других – не ленись, напрягайся с детства, учись. Глядишь – и выберешься к старости из неравных в равные…

– Так что? Весь смысл жизни в том, чтобы стать как замполит? Иметь отдельную каюту и балду пинать. Что-то скучноватая перспектива. Наверное, должно быть что-то ещё, ради чего стоит напрягаться? – предположил я. – Вот смотри. Ты зачем в мореходку поступал? У тебя с детства интерес к морю. Ты и сейчас деньги на своё хобби тратишь. И это не для того, чтобы равнее других стать, а просто для того, что ты это любишь. Да и я на художника учусь потому только, что это дело мне очень нравится, хотя отец меня за то придурком считает. Говорит, что все художники бедные и водку пьют – лучше бы я учился на инженера или врача.

Во всех профессиях могут быть люди, которые не только ради денег работают, а потому, что дело своё любят: такие обычно и добиваются чего-то большего, чем пенсия в старости.

И вообще я где-то читал, что только дело и есть главное в жизни. Дело, если ты его ДЕЛАЕШЬ, никогда тебя не подведёт. Друг может предать, жена – изменять, дети – позабыть, как помеху, а дело твоё всегда с тобой. Да, и о тебе люди судят не по тому, как ты вид делаешь – руками машешь да в пустую кастрюлю бренчишь, а по тому только, какой продукт ты производишь.

– А, и то правда, – поддержал меня Женька. – Я тоже читал про японцев, что у них каждый человек всю жизнь совершенствуется в своём деле. Самурай целыми днями занимается фехтованием или стрельбой из лука, гончар изо дня в день совершенствует своё гончарное мастерство, а крестьянин старается быть лучшим в своём деле. У них людей уважают не за то, какое дело они делают, а за то, как хорошо они его делают.

– Интересно, а почему японцы такие продвинутые в этом вопросе?

– Да они не только в этом продвинуты. Они ещё много в чём продвинуты. Вон как их экономика попёрла – тринадцать процентов в год прирост… А нам замполит на политзанятиях как о достижении о трёх с половиной процентах прироста советской экономики вещает.

– Жень, а ты откуда про японские тринадцать процентов знаешь? У нас же в газетах и по радио только и слышно о преимуществах советской экономики перед капиталистической.

– Я не только про Японию знаю. И в ФРГ прирост – больше одиннадцати процентов. А ведь эти страны – побеждённые в войне. Их экономика была полностью разрушена. Из Германии всё промышленное оборудование было вывезено в Советский Союз да в Америку.

– Ни фига себе! А откуда ты про всё это узнал?

Женька хитро сощурился.

– А ты никому не расскажешь?

– А кому я должен рассказывать? Не замполиту же.

– Ну тогда смотри…

Женька полез под свою заветную койку. Долгое время из-под неё торчала только половина Женьки, обтянутая его короткими шортами. Наконец он попятился назад и вытащил какую-то чёрную блестящую коробочку.

– Это чёй-то такое? – спросил я.

– Это транзисторный радиоприёмник, – пояснил Женька.

– Как приёмник? Разве приёмники бывают такие маленькие? У нас же приёмники вон какие; с телевизор величиной. И что такое «транзисторный»?

– Этот не только маленький, а ещё и коротковолновый. А транзисторный потому, что у него вместо громадных электронных ламп, как у наших, крошечные полупроводники.

– А для чего короткие волны?

– Ну ты и тёмный! Ведь только по коротким волнам «Голос Америки» слушать можно. А там знаешь, какая музыка!? Они ещё и новости всякие передают. Тут я про Японию и ФРГ и слышал. Приёмник, кстати, тоже японский. Вот тебе и побеждённая Япония…

– Вот здорово! А что, другие страны по нему тоже можно слушать?

– Конечно! Тут и Японию слышно, и Китай, и Индию. Но это всё на их языке. Музыка только и интересна. А вот на русском есть ещё радио «Свобода» из ФРГ и «Би-Би-Си» из Лондона. Там знаешь какая музыка!.. «Битлов» передают! Ну и новости политические всякие. Вот за эти новости нас и гоняют. Таможенники на контроле сразу приёмники конфискуют, да ещё и в мореходку могут настучать. А там за такое могут и отчислить. Так что ты помалкивай, а то наделаешь мне неприятностей.

Я клятвенно пообещал Женьке, что никому о его приёмнике рассказывать не буду. Даже брату!

– Странно как-то, – сказал я. – Такие хорошие штуки – и у нас запрещены. Чего бояться…?

– Как чего? Ты знаешь, там в новостях иногда такое передают, что не знаешь, что и подумать. Наш замполит с его политинформациями после этого дурак дураком выглядит. А ведь он вещает нам основную линию наших руководителей.

– Так, ни фига себе! Это что же, выходит, что «основная линия» у нас дурацкая?

– Да кто ж его знает? Замполит нам говорит, что западные радиостанции клевещут на Советский Союз. И всё, что они передают, – наглая ложь… Знаешь, в Сингапуре в порту я разговаривал втихаря с нашим мужиком. Он лет десять как сбежал с судна и политическое убежище попросил. Работает теперь в их портовой таможне, а заодно и переводчиком. Так он говорит, что зарабатывает теперь раз в пять больше, чем было у нас. В отпуск в Англию ездил, в Париже бывал, в Таиланд развлекаться ездит. Так что, я думаю, не всё уж у них и ложь. Правда, и вкалывают они не как у нас. Каждый за свою работу держится. За опоздание на работу, не говоря уже о прогуле, увольняют без всяких профсоюзов. А у нас зайди в какой-нибудь НИИ: тётки сидят в рабочее время шарфики вяжут, а мужики – в курилке или в настольный теннис в холле гоняют. У моего друга отец директор завода. Так парень рассказывал, что на вопрос, почему продукция завода такая хреновая, отец ответил, что лучшую ему делать нечем. У него на заводе девяносто процентов станочного парка – трофейные немецкие, тридцать второго года выпуска. Новых не дают, чтобы не повышать реально производительность труда, так как освободившихся рабочих деть некуда – болтаться по улицам и буянить станут. Видимость роста производительности труда создаётся фиктивно – увеличением расценок и реальным снижением зарплаты, то есть за счёт его интенсификации. А рабочие пускай ржавым гвоздиком в железках ковыряют да вымпелы «Ударник коммунистического труда» за это получают. Лишь бы без дела не сидели да не бузили.

– Да!.. С таким подходом у нас скоро и никаких темпов прироста не станет. Что вам замполит в уши втирать будет?

– Так ему и сейчас никто толком не верит. Сидят и вид делают, что слушают. А не будешь вид делать – он же на тебя такую характеристику напишет, что всю оставшуюся жизнь будешь во Владивостоке на портовом буксире памятник Героям гражданской войны караулить.

– Что-то мы с тобой, Женька, слишком в политику ударились. Совсем забыли, что мы люди интеллектуальные и говорить должны о высоком.

– Да что о высоком… Вот мне интересно, почему есть люди такие – совсем бессовестные, как замполит, который и в коммунизм-то свой толком не верит, а только бабками озабочен. Копит всё… Мужики говорили, что у него уже на две «Волги» накоплено, да ещё и дом себе в Сочи выстроил. А он всё копит и копит. Во всём себе отказывает, пиво – и то стремится на халяву выпить, чтобы угостил кто… Столько накопил – а нищим живёт! А жизнь-то тем временем проходит.

– А почему вдруг тебя волнуют замполитовы бабки?

– Нет. Просто мне в голову пришла мысль. Почему одни люди – вот как я, например, последние деньги на альбом с кораблями тратят, а другие во всём себе отказывают – копят, сам факт наличия денег им душу греет. И знаешь, к чему я пришёл? Окружающий нас мир настолько громаден и разнообразен, что слабому и малоразвитому человеку он представляется хаосом, непонятным, а потому и враждебным. Человеку хочется из этого хаоса вычленить хоть какую-то понятную ему систему, которая бы могла быть ему опорой и защитой; вроде пещеры для первобытного человека. Вот и навычленяли! Для одних – это богатство. В нём видят способ защититься. Для других – какая-нибудь химерическая идея типа национал-социализма, коммунизма, патриотизма, религии и прочего… То есть неуверенный человек желает обязательно к чему-нибудь, как ему кажется, крепкому и надёжному прислониться. Как бы обрести твердыню. Ну, а какую? Кому что его личные пристрастия и уровень недомыслия подскажет. Но люди, обладающие развитой личностью, находят эту опору в себе самих. Короче, чем человек более личность, тем он более самодостаточен и меньше нуждается в подпорках.

– Да, Жень, интересно ты это всё вывел. А я бы сюда ещё и бухло присоединил. Чего мужики пьют? Да тоже от неуверенности и боязни этого самого хаоса. А выпьют – вот и нет хаоса, всё понятно – любую беду руками разведу. Так славно! Пока не протрезвеешь.

– А как ты думаешь, от чего зависит уровень недомыслия? И почему у одних он выше, а у других – ниже?

– Знаешь, как-то очень давно – в детстве ещё я у отца в журнале на его столе прочитал, что какие-то там американские учёные раскопали, что в человеке находится не один мозг, а целых три. В самом позвоночнике сидит величиной с кулак мозг рептилии. Он нам достался ещё с того времени, когда все были динозаврами. Этот мозг руководит нашей физиологией. Над ним расположен мозг млекопитающего – он отвечает за наши эмоции и чувственные реакции. А над всем этим размещается кора головного мозга, это уже мозг человека. В нём помещается мышление, речь, интеллект, способность рассуждать обо всём, что выше, чем пожрать, напиться, бабу найти и кому-то морду набить.

Вот это и определяет, как мне кажется, уровень «домыслия» или «недомыслия». Чем меньше развита кора мозга, то есть ум, интеллект, культура человека – тем большее он млекопитающее, а то и рептилия. Вот поэтому, я думаю, большинство нашего населения, те которые свой мозг не развивают, озабочены в жизни только физиологическими проблемами: жрут, срут и размножаются. В этом и видят основную цель и смысл своей жизни. А иную им и видеть нечем. Ведь мозг человека у них почти не развит. Вот как у Серёги, например.

– Слушай, – сказал Женька. – А я вот знаю примеры, когда человек умом очень развит – диссертацию защитил, а по жизни – скотина скотиной. У нас один такой препод в мореходке есть.

Да взять того же замполита: говнюк, каких мало. Мать родную за бабки продаст. Нам вещает о высокой коммунистической нравственности, а сам ковры да магнитофоны контрабандой в Союз ввозит для продажи. Ему всё бабок не хватает. А ведь не дурак – смышлёный, институт закончил. Да и среди алкашей с высшим образованием хватает…

– Я думаю, чтобы стать человеком, то есть личностью, одних знаний мало. У нас ведь школа и институт что дают? Знания! А личность – это тот, кто ещё и с другими людьми считается, а не только с тем, что из мозга рептилии происходит. Для этого нужна культура.

– Так вот помнишь, в прошлый раз мы и хотели разобраться, что же такое культура?

– Ну, давай тогда к истории вернёмся. Пока человек был рептилией да млекопитающим, никакой культуры у него не было… И это длилось десятки миллионов лет. И вдруг в какую-то секунду времени по сравнению с прежними миллионами человек оказался в ситуации, когда, чтобы выживать, стало необходимо думать не только о себе любимом, но и о других таких же членах стада, рода, племени, сообщества, государства и т. д. Вот необходимость считаться с другими и есть культура.

– Ну ты и сказанул! – возмутился Женька. – Это что ж выходит? Что всё искусство, музыка, книги, «Лунная соната» Бетховена – чтобы считаться с другими? Я ещё понимаю там «спасибо», «пожалуйста», «извините», даму вперёд пропустить… А искусство-то тут при чём?

– А при том, что только в искусстве, литературе, музыке, стихах, человек может изжить свою животную суть так, чтобы не выплёскивать её, в натуре, в действиях и поступках, на окружающих.

– То есть, если мне хочется трахнуть кого-нибудь дубиной по голове – я должен сесть и сочинить «Лунную сонату»?

– Нет. Если тебе хочется кому-нибудь дать по голове или ещё куда-нибудь – ты напишешь «Преступление и наказание». А «Лунную сонату» ты сочинишь, когда безответно влюбишься. И в ней будешь изливать свои неуёмные плотские желания, а не побежишь, как динозавр, грубо насиловать предмет своей любви. Вот это и есть способ изжить свои динозавровы страсти социально приемлемым способом. А поскольку в башке у каждого сидит свой динозавр, творчество и отражает всё многообразие этих страстей.

– А как же быть тем, кто не умеет сочинить «Лунную сонату»?

– Так они пускай её послушают, и у них произойдёт то же, что было у Бетховена, когда он её писал. Как в стихах Дементьева: «Пусть другой гениально играет на флейте, но ещё гениальнее слушали вы». Вот такова сила искусства!

– Какая же это сила? Вот Серёга не то что «Лунную сонату», а и любую музыку считает непонятной и ненужной ерундой. Ему только матерные частушки нравятся.

– А это уж каждому своё. Я думаю, у каждого свой уровень культуры и способности воспринимать искусство – по степени его развития. Кому Пабло Пикассо, а кому – свиной хрящик. Искусство отражает всё многообразие проявлений человеческой натуры: от самых низких и примитивных, до самых возвышенных и малодоступных для непосвящённых. И каждый может сам определить своё место. Хочешь быть продвинутым – продвигайся!

Кстати, о силе искусства… Ты, почему, думаешь, все продвинутые правители так поддерживают искусство? Из любви к нему? Вовсе не только. У искусства есть одно любопытное свойство… Если оно зацепило эмоции и понравилось эстетически, то эта часть его обращена к мозгу млекопитающего. Это для сознания необъяснимо, но мотивацию поведения через прямое эмоциональное воздействие определяет. Отсюда, если возникла положительная эмоция, смысловое содержание произведения, его мораль и идеология становятся убеждением тех, кому оно адресовано… Особенно не обременённых собственной культурой и интеллектом. Вспомни нацистские факельные шествия и военные марши в Германии. Для толпы – это сильнейшее эмоциональное и эстетическое воздействие. Да и наши пытаются заставить художников быть проводниками официальной идеологии. Правда, наши политики и идеологи из-за недостатка культуры и малой образованности часто не понимают значения эстетического и эмоционального воздействия искусства, а придают значение только идеологическому смысловому содержанию. С недооценкой эстетического и эмоционального ОБРАЗА искусство становится БЕЗОБРАЗНЫМ, что мы и видим чаще всего на наших официальных выставках. Вместо того чтобы призывать к чему бы то ни было, такое искусство, наоборот, вызывает у людей отторжение.

А религия?.. Как раз наоборот: за сотни лет поднаторели в этом деле. В какой храм ни войди – ничего не понятно, а уходить не хочется. Там так всё красиво, и всякое искусство применимо: и живопись, и архитектура, и музыка… А особенно – театр. Вот народ и находит в этом подтверждение божественного присутствия, потому что чувственное восприятие не находит объяснения на уровне сознания. А всё непонятное удобнее всего объяснить вмешательством высших сил.

– Ты смотри, как складно у тебя выходит! Где ты об этом прочитал?

– Да об этом нигде и не прочитаешь. В учебниках этого нет. Это нам наш преподаватель, о котором я тебе уже говорил, на вечерних занятиях по композиции рассказывал – о содержании в искусстве. Очень продвинутый препод! О сложных вещах – и так понятно!

Ну ладно… Что-то мы совсем заболтались. Мне пора наконец поручение капитана выполнять. Да и тебе перед вахтой отдыхать пора. Давай твои парусники.

У трапа на верхнюю палубу я неожиданно встретился с Нюрой…

– Привет! – вдруг дружелюбно сказала она. – Что-то ты совсем куда-то пропал. Ты что, обиделся на меня? Тебе со мной не хорошо было? – последние слова произнесла Нюра уже шёпотом.

– Да нет. Я… Это самое… Ну понимаешь? Этот – как его? Ну, Николай…

– Какой такой – Николай?

– Ну, амбал этот…

– Он что, к тебе приставал?

– Да не так, чтобы приставал. Ну… Я подумал – он на тебе жениться хочет.

– Ах, вот оно что! Жениться хочет! Ну я ему покажу – жениться. Я его быстренько на берег спишу в ближайшем порту!

– Как спишешь?! – поразился я могуществу моей приятельницы.

– А это не твоя забота, – весело сказала Нюра и ласково потрепала меня по голове. – Ладно. Заходи как-нибудь – порисуем! А мне сейчас пора. Работать пойду.

И Нюра какой-то особенной походочкой, как бы слегка пританцовывая, направилась по своим делам.

Вернувшись в каюту брата, я принялся внимательно изучать пейзаж, который мне предстояло осквернить самонадеянным вторжением. Он изображал море, освещённое ранними солнечными лучами. А на горизонте небо было совсем тёмным, как бы в грозовых тучах. Море было изображено неспокойным: волна – балла три.

Примерно такая же выворачивала мне кишки в первый день моего плаванья. Насчёт баллов просветил меня брат, и я теперь в этих баллах на всю жизнь буду большим специалистом. Странно только, что, когда мы позже шли Цусимой, волнение было ещё больше, а меня это уже никак не тревожило. Брат объяснил это моей хорошей адаптационной способностью, что позволяло мне в дальнейшем, если я, конечно, очень захочу, «заняться наконец делом и стать моряком»…