banner banner banner
49 оттенков индигово-сиреневенького
49 оттенков индигово-сиреневенького
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

49 оттенков индигово-сиреневенького

скачать книгу бесплатно


Провела по ноге, понюхала. Убедилась, что она – в остатках какой-то мази. И что мазь – на всех руках и ногах. Поняла, что мазь накладывал – точно Деск. Ноги, судя по мази, заканчивались на копчике.

Стало… ну, сил нашлось – взгрустнуть.

Поплелась, очень аккуратно, чтобы ноги не подламывались, в душ. Потом выползла на кухню, где он сидел и печатал. Упала на стул. Медленно съела омлет, выпила чай с шоколадным тортиком. Без мыслей и эмоций. Машинально. Мозг – всё ещё мотало. Просто было ровно плохо. Ну и грустно, что я – никакая, и ничего не могу, как корявый лысый кустик.

Деск – подсел. Налил себе чаю. Положил кусок тортика. Спросил, ласково, задушевно, с толикой восхищения:

«Ты живая, чудовище?»

Я вяло на него покосилась. Вздохнула. Показала «чуть-чуть». Потому что вообще ни сил, ни желания делать какое-то лицо после вчерашнего не было.

Он – спросил:

«Печатать – сможешь?»

Кивнула.

Он – кивнул на комп, сказал:

«Сможешь как-нибудь по простому накидать статейку про разницу между тупо покрасить волосы от балды под актрису и перекраситься вдумчиво в кого-то? Люку – клинит. Сложные вопли из неё лезут. А надо что-нибудь простое и понятное, на уровне совета двенадцатилетней школьнице. Накидай что-нибудь пожалуйста на пару-пяток страничек. Люка и редактор потом доправят».

Я – кивнула. Переползла до компа.

Села. Потупила в тупой экран. Потом, как-то… ну, как вхлам пьяный, который не осознаёт, что делает, – накидала что-нибудь.

Кстати, мне просто было лень править напечатанное. Так что в «Перекраситься? А зачем? Точней – в кого?» я-то думала, что редактор оставит «Перекраситься – в кого?».

И политическую ложку острого перца я в статью – просыпала. Случайно. Ну, в голове отложилось, что Ангел зашёл привет ирландцам передать. А я про текущую зарубежную обстановку – не в теме. Но откуда-то всплыло… вот это сравнение Японии и Ирландии про «Вся разница – что жителей земли гнева в 18 продавали в рабство на вывоз, на Барбадос, например. А из Страны Восходящего Солнца – не вывозили. И якудза менее интернациональна, чем, например, китайская триада»

Но редактор… читайте – кто, жахнул мою статью вообще без редактуры.

Только поделил на две статьи.

Одну – про перекраситься и одеться под цельный образ, включая то, по какую сторону стола с кем ты.

Вторую – про своё место, обучение на него и построение своего стиля жизни изнутри, от того, кто ты сама на самом деле. Фразу, что иногда надо нарываться на встряску, чтобы осыпалась налетевшая по пути пыль и старая пудра с заживших синяков, писала не совсем я. Не помню. Может, вот её-то вставил редактор.

Я писала только от себя и про себя. Про состояние полной пустоты с пониманием, что вообще я – не совсем полный задрипыш. Раз Ангел сестрёнкой обозвал. Но Деску, который «братуха» Ангелу, я – мелкая сестрёнка и – всё. Как бы – жри что дают и не выпендривайся.

В общем, дописала. Сохранила. Повернулась к нему, сидевшему за столом с распечаткой. Маякнула, что – всё.

Он – сел рядом, рассказал-показал, как отправлять файлы по сети. Сделала, кое-как запомнив.

Потом – спросил:

«Ты в каллиграфию – можешь?»

Подумала, показала «чуть-чуть».

Он – принёс рисовой бумаги, кисточку. Бумажку с записью «С глубокой благодарностью моему (первому/второму) экзаменатору. Айрин Мацумото». Спросил, смогу ли перевести-написать. И нет ли мыслей, что дополнить. Положил тот ручку-кулон. Взяла, зачеркнула «глубокой», написала «наивной-открытой-пустой (без маски) = искренней» Поставила знак вопроса.

Он – глянул, сказал:

«Давай сама выбери. Я не очень в глубинах японской культуры».

Не думая, взяла «пустой». Просто эмоционально. Ну и всё остальное – тоже не очень думая. Со второй попытки накидала что-то похожее первому экзаменатору. Повторила – второму.

Ну вот не было у меня тогда глубокой мысли первое писать вспышками огненных ударов, второе – ровно, как дыхание и контроль движений противника. Вот честно, я вообще ни хрена не знала, кто эти два японских деда. И шухер, который был после попадания этих писем на форум каллиграфии – я вообще не ожидала. Люди, ещё раз: я не настолько владею каллиграфией. Так получилось.

И тем более, блин, я была вообще не в теме, что оказалась на острие информационной драки двух Империй. Мне никто не рассказывал, что Ангел в аэропорту всучил Пайдзы четырём японским мастерам прилетевшим на разведку – и из своих додзё, и вообще. Никто не рассказал, что судья с моим дедом в одном додзё занимался и были они заклятые враги. И судья в плен не попадал, но тренировал американцев и вообще зашёл в Россию от ЦРУ с просьбой запороть открытие в России додзё и импорт военного психоза, цитируя Ангела. И тем более мне никто не рассказал, что второй экзаменатор в карате – первый дан для галочки, а так-то – восьмой айкидо. И печать шлёпнул своей школы.

И не было такого, что первый номер Экзисты я переводила на японский, после чего его перевели с японского на английский, потому якобы что только так с японского на английский мог получиться такой философский трактат.

Короче, ничего этого – не знаю. Не было.

Как есть рассказываю, как на духу.

В общем, я – дописала, отдала. Он – спрятал, унёс. Сел со мной за стол, сказал:

«Огромное… без маски, спасибище тебе. Есть просьбы, пожелания?»

Я – подумала. И решила чуть-чуть мазохизма.

Ну, вспомнила, чего у нас в холодильнике – нет. И в русской столовой – тоже нет. И попросила:

«Почему-то захотелось… случайно, в городе нет повара японской кухни? Хочу сравнить мисо, которое готовил дед, с тем, что от японского повара. И роллов хочу, дегустационный поднос по четыре штучки совместимых»

Он – посмотрел на меня неверяще.

Я провалилась в себя от стыда за собственную наглость. Молчали секунд десять. Потом я ощутила, что он вообще на меня не смотрит. То есть я – пустое место.

Сдержала плачь. Ну, почти.

Смахнула слезинку, шмыргнула и прошептала:

«Извините».

Встала. Со второй попытки. С первой – ноги не смогли и накатило головокружение. Шагнула…

Вернулось ощущение его взгляда. Очень яростно-весёлого. Он – рявкнул:

«Сядь!»

Я – вздрогнула. Очень хотелось убежать. Удержала мысль, что если попробую бежать – упаду. Разревусь прямо тут. А он понесёт в кровать, как слабачку.

Так что – сцепила зубы и лицо, аккуратно рухнула обратно, ругая слабое тело.

Посидела, сгорбившись, молча глядя перед собой. Смахнула слезинки. Шмыргнула.

Начала накатывать пустота, безразличие в мыслях и чувствах.

Он – спокойно сказал:

«Это – хорошая мысль. И – возможно. Но – завтра. Как отлежишься. Ладно?»

И у меня по разуму покатилось, без слов, сухой голой мыслью – «завтра, завтра, завтра, потом, потом, потом, в будущем, в будущем, в будущем, не сейчас, не сейчас».

Я горько кивнула вот этому ответу, что всё останется в завтра. Мне не догнать свои мечты про завтра, ибо сегодня я лежу пластом.

Ну, вы поняли, что это за песня. Изначально мысль была такая. Потом отредактировано.

Он подумал, спросил:

«А ещё мысли-пожелания есть?»

Я покачала головой. Он:

«Ладно. Тогда – травок выпей и иди под одеяло, если хочешь»

Кивнула.

Он снял с плиты парившийся заварочный чайник, поставил мне его, пиалку, кувшин воды.

Налил. Ушёл к компу.

Я машинально взяла, упираясь локтями в стол. Начала пить, отстранённо наслаждаясь горечью до сладости.

На второй пиалке он замер. Хмыкнул. Залез в стол, достал радиотелефон. Через пяток секунд телефон зазвонил.

Ну, я это видела, краем глаза. Но даже ничего не подумала. Хотя мозг от чая уже запускался потихоньку, но – так, типа мыслей что «ему что-то написали, сказали, что – позвонят. Ну и он достал телефон до звонка».

И то, что это телефон, я поняла, когда он заурчал вызовом, а Деск взял и сказал:

«Привет, ты как ныне?… Ага. Я – нормально, дописываю… Конечно, заходи… Давай сама… а вот и узнаем… передаю»

И передал трубку, тяжеленную, удивлённой мне.

Взяла этот кусок нереальности. Ну, это был мой первый телефонный разговор. Сразу – по мобильной. Тогда – правительственной радио.

В трубке раздался голос Люки:

«Ринка, привет! Я вообще всё помню про то, как у тебя с разговорами. Но вот решила узнать, а как оно через телефон. Попробуем?»

Я – зависла. От трепыхнувшейся надежды, что может быть, через аппаратуру мой голос как-то не так. Потом тихонечко сказала:

«Привет, Люка. Давай»

Люка:

«Попробуй громче, пожалуйста. Не очень слышу»

Вздохнула. Заранее сморщившись от предчувствия отдачи, повторила громче.

Он – встал, подошёл, наклонился, потыкал на телефоне кнопочки, и голос Люки – загремел, а мне маякнул «можно не орать». Люка спокойно сказала:

«Я в гости хочу заглянуть. Фоток занести, что у нас получилось. И ещё небольшую, всего пяток вёдер, сумочку одежды и мелочёвки для дочки даймё. Два вопросика возникли. Ты платья – носишь? Или всего пару для тренировки положить?»

Повисела. Пытаясь сообразить, как сказать, что денег нет, и не могу себе позволить.

Люка, не дождавшись, закричала:

«Алло, Рин?»

Меня зажало страхом со стыдом. Что и времени сообразить – нету, а я всё туплю.

Деск встал, подошёл, наклонился, сказал громко:

«Абонент думает. Вероятней всего, не успел сообразить, что за работу фотомоделью и статью положен какой-то гонорар. И тем более эта зверуха лесная не в курсе размеров гонораров за такие работы. Так что сидит и плющится непониманием, как бы тебе сказать, что денег – нет, и отказать, не обидев».

Меня, пока говорил, разодрало… ощущением теплоты, что он меня – понимает. И обидой, что он меня – сдал. Но и то и то было такое… тупенькое. Ну, понимает, и – чего? Ну, братик же. Ну сдал, и чего? Тёть Люка же.

Люка в трубке воскликнула:

«Хераси Пирикоси!»

Меня против воли улыбнуло. А Деск сказал:

«Ну да. И пока она у нас…»

Вот тут в душу жахнуло… как летним ливнем на пыльный лес. Ну, я ощутила, что они это – серьёзно. Точней, не серьёзно, а очень привычно, как что-то само собой и уже лет несколько как. Абсолютно не понарошку. Что я – у них. Что я, извращенка мелкая и засранка голосистая – у них, а не только у Ангела.

Голос Деска… там, наверное, было «…без кованой пластинки с пока непонятно какими значками, не видать ей коммунизма с полным обеспечением». Ну, это пролетело где-то мимо.

Я попыталась сдержаться. Не смогла. Вскочила, пошатнулась от потери равновесия, и шатаясь, выбежала из места, где про меня болтали два человека, которые…

Короче, это сейчас я такая умная вся набитая учебниками и опытом. И слова знаю описать. А тогда меня пипец рвало, просто в пыль агонизирующую раздирало душу от того, что я полностью ощутила то, как они ко мне. Их, грубо говоря, любовь к товарищу по банде. К новобранцу в отборном коллективе. Их радость, что появился ещё кто-то, к кому можно – спиной и кто прикроет ещё одно направление, взяв часть работы. Свою пайку работы из общей кучи. И от них шло почти то же… давно забытое из детства… ощущение папы с мамой. Ощущение взрослых, которые любят и готовы заботиться. Но.

Я чуяла, что они очень хотят меня рядом. Спина к спине и в обнимку. Но – не сдвинуться. Не имеют права менять ради меня свою позицию. И попытка их поменять будет воспринята, как атака. И они, сцепив зубы от горя, порвут со мной.

И мне надо было быть такой же. Сидеть на своём месте так же. И только тогда я могу себе позволить осмелиться выдать им хоть какие-то ответные чувства без опасения, что отдачей меня снесёт за горизонт.

Да, «Безоткатная любовь» – из вот этого момента. Надеюсь, теперь понятней, почему она такая… цитируя типовой отклик – «чую, что там какая-то огромная мысль, но пятый раз переслушиваю – а она ускользает. Чёртова магия высокой поэзии, я тупой, убейте меня».

Ну и ещё раз, коротко. Они уже считали, что я – там. И одна часть меня хотела быть там. И не хотела, не могла себе позволить не оправдать их ожиданий. И если бы речь шла только о том, чтобы умереть с ними в атаке, прикрыв собой – всё было бы очень просто и легко. Но надо было ещё и ответить им на любовь. А меня снесло за горизонт отдачей, что – кто я такая, чтобы. И какая я, чтобы. И что я им наношу просто голосом. Не говоря об остальном.

Ну и меня – разорвало. Часть… тот мизинец в руке Люки – там. Часть… (хер на стыд!) кричащая в объектив попа – за горизонтом. Остальное – мелкой пылью между.

Забилась под одеяло и рыдала. От бессилия. От того, что я – слабачка.