Пятна на солнце

– Как я понимаю, у вас нет денег, чтобы рассчитаться со мной? – спросил он. – Вы знаете, я это предвидел. На столе лежит бумага, прошу вас внимательно прочитать текст и, в случае согласия, подписать ее. Хочу предупредить вас, господин Покровский, что ваш проигрыш зафиксирован многими приглашенными мной журналистами. В случае отказа, все газеты Петербурга завтра запестрят информацией о том, как вы проигрываете огромные деньги, немецкому атташе. Вам как сотруднику Генерального штаба, насколько я знаю, запрещено играть в карты на деньги…

Он не договорил: Покровскому вдруг стало плохо. Чтобы не упасть, он облокотился на спинку стула.

– Читайте, читайте, господин штабс-капитан. Надо правильно принимать проигрыш. Нам от вас многого не нужно, лишь кое-какие уточнения и детали.

Покровский взял в руки листок и начал читать. Буквы прыгали у него перед глазами, и он не сразу смог понять текст. Когда до него дошел смысл написанного, он хотел что-то сказать, но полковник его опередил.

– Не нужно истерик, господин Покровский. Я подсел за ваш столик не просто так. Мы вас «разрабатывали» в течение года. Я могу вам зачитать фамилии офицеров, которые умышленно проигрывали вам деньги. Это были наши люди, и сейчас мне ничего не стоит, как «слить» вас вашей же контрразведке. Поверьте, вы никогда не сможете доказать, что выигранные деньги были честными, а не нашей платой за оказанные услуги.

Покровский молча взял ручку и, обмакнув перо в чернильницу, подписал текст, тем самым добровольно согласившись помогать кайзеровской Германии. С этого дня за ним был закреплен псевдоним – Директор.

* * *

Соня быстро шла по улице. Ее старенькая кроличья шубка практически не грела, и только взятый ею темп движения позволял не замерзнуть. Редкие прохожие, которые попадались на пути, с интересом смотрели на нее, гадая, куда в такой ранний час торопится эта девушка. Прежде чем свернуть в узкий переулок, она огляделась и, убедившись в отсутствии слежки, быстрыми шагами направилась дальше. Пройдя два небольших дома, она остановилась около двухэтажного здания. Привычно бросив взгляд на небольшое угловое окно, на подоконнике которого стоял цветок, она открыла дверь подъезда и направилась на второй этаж. Остановившись у двери с табличкой, на которой была указана фамилия владельца квартиры, она нажала на звонок. Прошло несколько секунд, и дверь открылась. На пороге стоял мужчина, одетый в атласный халат темно-вишневого цвета. Его редкие светлые волосы были зачесаны назад.

– Проходите, – не здороваясь, произнес мужчина, пропуская девушку в квартиру.

Прежде чем закрыть за ней дверь, он вышел на лестничную площадку и посмотрел вниз. Убедившись, что никого нет, он закрыл дверь.

– Раздевайтесь, – предложил он гостье. – Проходите в зал, будем пить чай.

Соня быстро сняла с себя шубку, платок, валенки и, сунув озябшие ноги в мягкие и теплые домашние тапочки, прошла вслед за хозяином в зал. Ей приходилось бывать в квартире Директора, и поэтому она уже не удивлялась его антикварным вещам. Пока хозяин разливал черный ароматный чай, она подошла к комоду, на котором стояла маленькая, искусно вырезанная из слоновой кости фигурка Будды.

– Нравится? – поинтересовался у нее хозяин. – Это подарок. Его подарил мне в 1916 году генерал Брусилов. Слышали о нем? А вещь уникальная и очень ценная. Я люблю предметы, связанные с моей молодостью. Может, это ностальгия, а может, уже и какая-то фобия. А сейчас присаживайтесь к столу, а то остынет этот божественный напиток.

Женщина послушно села за стол, и он поставил перед ней чайную пару из тонкого китайского фарфора.

– Берите сахар, Соня, – стал угощать он ее. – Не стесняйтесь.

Она положила два кусочка сахара в чашку и стала медленно его размешивать.

– Вот возьмите, – произнесла она и достала из кармана маленький клочок бумаги, на котором аккуратно были написаны четыре колонки с цифрами.

Директор взял листок и, поднявшись из-за стола, направился к книжной полке. Он взял в руки томик стихов Александра Блока и, найдя нужную страницу, начал расшифровку полученного сообщения.

«Срок акции 21.01.42. Желаю удачи. Цитадель».

Прочитав сообщение, он вынул из кармана халата зажигалку и поджег записку. Он положил ее в хрустальную пепельницу и, дождавшись, когда она сгорела полностью, размял пепел в порошок. Взглянув на гостью, он улыбнулся ей и направился обратно к столу.

– Как майор? – спросил он ее. – Освоился на новом месте?

– Не жалуется, но мне кажется, что у него начинают сдавать нервы. Как бы не было срыва. Боюсь, что он может сдаться НКВД.

– Не бойтесь, он не сдастся. У него вся семья у немцев, и их жизнь напрямую зависит от выполнения задания. Обратного пути у него просто нет. Взяв Серова, в НКВД должны успокоиться и посчитать, что разгромили немецкую разведывательно-диверсионную сеть. Вы, голубушка, пейте чаек, такого чая вы еще долго не попьете. Я перед самой войной закупил его два десятка килограммов, вот сейчас и наслаждаюсь.

Она сделала глоток: чай действительно был чудесным. Она посмотрела на часы, которые пробили девять утра. Перехватив ее взгляд, Директор поднялся из-за стола.

– Вот возьмите, Сонечка и передайте эту шифровку нашему радисту. Спрячьте ее. Ответ сразу же мне.

– Хорошо.

Она быстро допила чай и направилась в прихожую, где стала одеваться. Закутавшись, она вышла из квартиры и направилась вниз по лестнице. На площадке между первым и вторым этажами стоял парень и курил. Он был в одной гимнастерке, что говорило о том, что он вышел на площадку только покурить. Он с нескрываемым интересом посмотрел на Соню и, выпустив дым в потолок, направился к двери, которая была приоткрыта.

«А он ничего, – оценила парня Соня, – видимо с фронта».

Она вышла из дома и быстрым шагом направилась вдоль улицы. Из подъезда появился парень и, на ходу натягивая армейский полушубок, пошел к стоявшей автомашине.

– Ну как? – спросил его сидевший на заднем сиденье Сорокин.

– Она была в квартире Покровского, – ответил парень. – Я чуть не умер от холода, когда стоял в подъезде и ждал ее выхода.

– Ничего, сейчас отогреешься, – произнес Сорокин и протянул ему флягу со спиртом.

– Поехали, – приказал он водителю. – Посмотрим, куда еще приведет нас эта женщина.

Машина медленно тронулась, и вскоре они увидели Соню, которая спешила к станции метро.

* * *

Покровский медленно прогуливался по скверу, который находился рядом с его домом. После вчерашнего жуткого мороза сегодняшняя погода в шестнадцать градусов казалась необычайно теплой. Остановившись около неработающего фонтана, он на минуту задумался. Он хорошо помнил этот фонтан, музыку, которая доносилась из глубины парка. Этот божественный вальс до сих пор звучал в его ушах. Тогда, в 1916 году, он по воле случая оказался в Москве и именно около этого фонтана увидел ее, которую полюбил с первого взгляда на всю жизнь. Девушка сидела на скамейке и читала томик стихов Пушкина. Она иногда бросала рассеянный взгляд на прохожих и снова углублялась в чтение. Григорий остановил проходившую мимо продавщицу цветов и купил самый большой букет крупных ромашек.

– Извините, мадмуазель, вы чем-то напоминаете мне этот букет ромашек. Вы такая, как эти цветы – прекрасная и недоступная. Не знаю, понравятся ли они вам, но мне они по душе.

Щеки девушки вспыхнули. Она молча приняла из его рук букет и преподнесла к лицу.

– Спасибо, – скромно ответила она ему. – Мне еще никто и никогда не дарил такой большой букет моих любимых цветов.

Всю неделю они проводили свободное время вдвоем, гуляя по старым улицам Москвы. Вера, так звали девушку, окончила Петербургский институт благородных девиц и поступила на работу в одну из школ города. Из родителей у нее была лишь мать, которая жила за счет небольшого поместья, которое находилось недалеко от Шереметьевского дворца. Покровский и сам не заметил, как влюбился в Веру. Но однажды утром принесли письменный приказ о его незамедлительном прибытии в Генеральный штаб. Шла война, и не выполнить приказ начальника Генштаба он не мог. Собрав вещи, он направился на вокзал, решив по дороге заехать и попрощаться с Верой. Ему не удалось застать ее на работе. Из школы он поехал к ней домой, но и там ее не оказалось. Оставив для нее записку, он двинулся на вокзал. Всю дорогу от Москвы до Петербурга, он думал о ней. На вокзале его встретил немецкий связной.

– Директор! Что случилось? Почему не выходите на связь с резидентом?

– Я был в отъезде по делам службы.

– Глядя на вас, я могу с полной уверенностью сказать, что вы потеряли голову от этой Веры. Не буду скрывать, она действительно красива и обаятельна.

Кровь прилила к голове Покровского. Он схватил мужчину за грудки и подтянул его к себе.

– Слушайте, господин неизвестный, если с ней что-то случится, я клянусь, что порву вас на куски. Можете это передать своим хозяевам.

Ловким движением рук тот освободился от штабс-капитана.

– Покровский, держите себя в руках и не раскисайте. Ничего с вашей барышней не произойдет, если вы будете четко выполнять наши приказы. Нас интересуют планы генерала Брусилова. Постарайтесь узнать, когда и где он планирует нанести удар по нашим войскам. Вы хорошо меня поняли, штабс-капитан?

– Да, но я не имею никакой возможности узнать о его планах.

– А вы постарайтесь, Покровский. Жизнь вашей барышни в ваших руках.

– Не трогайте ее. Я сделаю то, что вы хотите.

Мужчина улыбнулся и, повернувшись, направился в сторону выхода. К штабс-капитану подошел поручик и, козырнув ему, поинтересовался, с кем он так долго и эмоционально разговаривал.

– Это мой старый знакомый. Приглашал навестить его на неделе, – ответил Покровский. – Между прочим, у него очень красивая жена. Она настоящая нимфоманка.

Поручик помог ему донести вещи до пролетки, и они направились в Генеральный штаб.

* * *

На следующий день Покровский получил приказ отбыть в распоряжение армии Брусилова. Путь до штаба действующей армии занял около недели. Проезжая мимо сгоревших деревень, разбитых станций, он невольно обращал внимание на толпы беспризорных детей. На одной из станций, когда Григорий вышел из вагона, чтобы перекурить, мальчишка-беспризорник, мастерски работая «пиской», ловко вырезал у него из кармана шинели портсигар. Это было сделано так искусно, что он даже не почувствовал. Только после того как он забрался обратно в вагон, ему об этом сказал проводник. Портсигара было не жалко, расстройство Григория вызвала порезанная шинель, представиться в ней генералу Брусилову было недостойно для офицера Генерального штаба.

Прибыв к месту дислокации штаба армии, он обратился к своему знакомому, и тот, словно волшебник, выполнил его просьбу. Он привел его к старому закройщику-еврею, который вынес из-за занавески абсолютно новую шинель, которая как влитая легла на его плечи.

– Откуда она у вас? – поинтересовался он у закройщика.

– Был заказчик, но два дня назад погиб. Вот и осталась после него эта невостребованная шинель. Я рад, что она вам подошла.

Покровский расплатился с ним и направился в штаб Брусилова. Он внимательно слушал доклад начальника штаба о разработанной операции прорыва линии фронта и наступлении. Он не мог не отметить четкие и своевременные поправки, которые вносил непосредственно в план наступательной операции генерал Брусилов.

– Что скажет представитель Генерального штаба? – обратился к нему генерал. – Замечания есть?

– Никак нет, господин генерал. Я, в принципе, прибыл по другому не менее важному вопросу, – начал Покровский. – Генеральный штаб озабочен активностью немецкой разведки в полосе наступления русских войск. Изучив доклад представителей вашего штаба, хочу доложить вам, что необходимо провести целый ряд мероприятий, прежде чем армия начнет свое наступление.

Генерал перевел взгляд с Покровского на начальника штаба.

– Представитель Генерального штаба прав. В настоящее время мы разрабатываем комплекс мероприятий по очистке нашего тыла от немецко-австрийской агентуры. Я согласен с замечаниями господина Покровского, что наступать сейчас – преждевременно, – произнес начальник штаба.

Генерал Брусилов встал из-за стола и подошел к карте.

– Господин штабс-капитан, подойдите сюда, – предложил он ему. – Какие районы наиболее нашпигованы немецкой агентурой?

– Считаю, что вот эти районы, – произнес Покровский и, взяв в руки указку, обозначил их на карте. – Вы знаете, господин генерал, направляясь к вам в армию, я столкнулся с одной проблемой, которую, думаю, стоит использовать в наших целях.

Генерал с интересом посмотрел на штабс-капитана.

– Я говорю о сотнях беспризорников, которые толкаются на вокзалах и рынках. Я предлагаю вашим сотрудникам контрразведки привлечь их к выявлению вражеской агентуры. Именно они могут сделать то, что никогда не сделает взрослый человек. Они могут вести наблюдение на станциях и полустанках, в районах расположения воинских частей и так далее. Затраты на их содержание минимальные, а результат, думаю, будет большой.

В кабинете стало тихо. Все офицеры, присутствующие на этом совещании, устремили взгляды на генерала Брусилова.

– Неплохо, штабс-капитан, неплохо. Я предлагаю нашим контрразведчикам взять предложение господина Покровского на вооружение. Дети вездесущи и замечают то, что не видит глаз взрослого.

Вечером, во время ужина генерал Брусилов подарил Григорию статуэтку Будды.

– Будьте таким же мудрым, как этот азиатский бог. Я уже позвонил вашему руководству и передал ему от своего имени благодарность за умные и своевременные советы представителя Генерального штаба.

Именно эта статуэтка и стояла на тумбочке в его квартире.

* * *

Бекметов доехал до нужной станции и вышел из вагона метро. Он дважды проверился на наличие за ним наблюдения и, лишь убедившись в ее отсутствии, неторопливо направился к техническому помещению. Он привычным движением снял навесной замок и, закрыв за собой дверь, начал быстро переодеваться. Через пятнадцать минут он предстал перед сотрудником НКВД в совершенно другом обличии: он был одет в черную форму железнодорожного обходчика, державшего в руках небольшой деревянный чемоданчик с инструментом.

«И куда он собрался в этой форме? – подумал Сорокин. – Неужели хочет спуститься в туннель?»

Майор прошел мимо Александра. Его походка была настолько уверенной, что трудно было не поверить, что он работает в метро. Заметив, что Бекметов скрылся в штольне, капитан быстро направился в комнату милиции, которая находилась неподалеку.

– Храпов! Срочно перекройте все выходы из туннеля, – приказал ему Сорокин. – Пришли мне людей, я собираюсь последовать за Бекметовым.

– Все понял, товарищ капитан. Сейчас направлю людей вам на помощь.

Майор Бекметов медленно шел вдоль туннеля. Чувство опасности, не покидавшее его последние три дня, сегодня, как никогда, обострилось и с каждой минутой становилось все более ощутимым. Ему показалось, что кто-то идет и внимательно наблюдает за ним, фиксируя каждый его шаг. Он остановился и резко обернулся. В свете приближающейся электрички он заметил, что какая-то тень метнулась с путей и растворилась в стене.

«Вот тебе и первый призрак, который я заметил в туннеле, – подумал он. – Не зря люди рассказывают о призраках, которые живут в этих темных штольнях».

Мимо него промчался поезд, обдав его сильным запахом криолита. Бекметов вышел из технологической ниши. До нужного ему места оставалось около ста метров. Сзади показался новый состав. Он снова встал в нишу. Когда поезд скрылся в темноте туннеля, он направился дальше. Забрав в одной из ниш мешок с взрывчаткой, он доложил в него из своего чемоданчика несколько брусков тола и, подняв его, прикинул на вес.

«Маловато будет, – решил он, – нужно еще добавить килограмма три для верности. Завтра двадцать первое января, это для меня – крайний срок. От завтрашнего дня будет зависеть жизнь моей семьи».

Он снова укрылся в нише, пропуская мимо себя очередной поезд. Взглянув на мешок, он сунул его в ящик, а сверху прикрыл ветошью. Затем направился по путям в обратную сторону.

Бекметов навесил на дверь замок и закрыл его ключом. Неожиданно он почувствовал на своей спине чей-то взгляд. Он резко обернулся. Мимо него сплошным потоком шли люди, не обращая на него никакого внимания.

«Нервы начинают сдавать», – подумал он.

Он проехал несколько станций, прежде чем решил отправиться домой.

* * *

Сорокин возвращался из наркомата внутренних дел. Он был несколько озадачен тем, что получил приказ Сидорова о начале ликвидации агентурной сети немцев. За этот короткий срок им удалось сделать многое, однако выйти на радиста пока не получалось. Проходя по коридору наркомата, он случайно столкнулся с заместителем начальника отдела.

– Как дела Сорокин? – поинтересовался у него майор. – Я смотрю, ты предпочитаешь работать с Сидоровым, минуя меня? Думаю, что ты поставил не на ту лошадь.

– Я ставок не делаю, товарищ майор. Я просто честно работаю, выполняя свой долг перед народом.

– Я что-то тебя не понял, капитан? Выходит, ты работаешь честно, а мы так, вроде мебели в кабинете?

– Я такого не говорил, товарищ старший майор.

– Да, ты действительного такого пока не говорил, но ты так думаешь, я это знаю. Это преступно.

Сорокин вспыхнул как спичка.

– Если вы так считаете, то арестуйте меня!

– Не спеши, Сорокин, не спеши. Всему свое время.

Он ехидно улыбнулся Александру и направился по коридору наркомата, поскрипывая новыми хромовыми сапогами.

«Сволочь, – подумал капитан, – пытается напугать. Чего он хочет добиться?»

Сейчас, когда он остыл от этой стычки, он понял, что окончательно вбил клин в свои взаимоотношения с этим непростым человеком. Он закрыл глаза и попытался вспомнить все, что он знал о нем.

Пашутин Вячеслав Германович родился в городе Симбирск. Так получилось, что их семья проживала недалеко от дома Ульяновых, и в детстве они часто играли с маленьким Володей в разные детские игры. Проучившись с ним два года в одном классе, он с семьей вскоре перебрался в город Казань. Окончив школу, Пашутин поступил в Промышленное училище, где тесно сошелся с Кировым. После революции его по партийной линии мобилизовали в ВЧК: с этого момента и начался его стремительный взлет по служебной лестнице. Он в составе особого отдела армии Тухачевского принимал участие в подавлении антоновского восстания в Тамбовской области. За успешную работу в ликвидации бандитских крестьянских формирований он был представлен к Ордену Красного Знамени.

Прошло время, и личное знакомство с Тухачевским сыграло отрицательную роль в его карьере чекиста. Летом 1938 года он был арестован, как участник заговора военных. Однако судьба неожиданно подарила ему еще один шанс выбраться из этой истории. Находясь в камере, он написал большое письмо Сталину, в котором покаялся в том, что как чекист не увидел в фигуре своего бывшего командарма скрытого врага народа. Может, это письмо, может, какие-то другие обстоятельства повлияли на решение суда, но он был освобожден из заключения и восстановлен в рядах НКВД. Его понизили в звании и назначали на должность заместителя начальника отдела, но это все равно была его победа. Со дня своего освобождения он дал себе зарок, что больше никогда в жизни не будет поддерживать дружеских отношений: подобное поведение является единственно верным в непростой жизни чекиста.

Его стычка с Сорокиным была не случайной. Этот капитан сразу не понравился ему. Медаль «За отвагу», сверкавшая на его груди, вызывала у него черную зависть. Лишенный ордена, он не мог простить людям награды, которые те имели и с гордостью носили.

Однажды ему показалось, что в случае успеха этого человека в ликвидации группы немецких диверсантов он может потерять свою должность. Это еще больше усилило в нем неприязненное отношение к Сорокину. Две недели назад он отправил на имя начальника отдела обстоятельный рапорт, указывая на то, что капитан не может командовать этим спецподразделением, так как он открыто игнорирует приказы руководства отдела. Одновременно он не забыл указать, что капитан склонен к принятию довольно авантюрных решений, что приводит к гибели сотрудников группы. Однако начальник отдела, похоже, положил его рапорт под сукно и лишил его возможности каким-то образом влиять на действия оперативной группы. Три дня назад он отправил еще один рапорт на имя наркома Берии в надежде, что тот решит этот вопрос положительным образом. Как сообщил ему хороший знакомый из секретариата наркома внутренних дел, его рапорт попал на стол руководителя наркомата. За все время, что он работал в этом учреждении, он хорошо усвоил, что «сигнал», попавший на стол руководителя НКВД обязательно вызовет реальные действия властных структур, тем более, что он обвинил Сидорова в антисоветской деятельности, направленной на подрыв работы наркомата. Вечером Иван Тимофеевич Сидоров был отстранен от руководства отдела.

* * *

Мухин находился дома. Он иногда садился за пианино, брал несколько аккордов, а затем подходил к окну и бросал свой взгляд на улицу, где бушевала снежная буря. Ветер ревел в печной трубе так, что у Бориса Анатольевича от ужаса мурашки пробегали по спине. Каждый раз он вздрагивал от этих звуков и с испугом смотрел на входную дверь, словно за ней стоял страшный неизвестный зверь и испускал их. Чтобы как-то успокоить себя, он прошел на кухню, где эти они были не такими громкими. Открыв створку буфета, он взял в руки бутылку с остатками водки и вылил их в стакан. Посмотрев на жидкость на фоне уличного окна, он молча опрокинул ее в себя. Водка обожгла гортань и быстро потекла по пищеводу. Отломив от черствого хлеба небольшой кусочек, он положил его в рот и начал жевать. Минут через пять он почувствовал себя намного лучше: страх, сковывающий его с самого утра, куда-то исчез, и теперь завывания ветра уже не казались ему такими зловещими. Насвистывая какой-то немудреный мотивчик, он снова сел за пианино. Бело-черные клавиши словно приковали его к себе невидимыми нитями. Он взял первый аккорд, а затем перешел ко второй симфонии Чайковского. Он так погрузился в музыку, что не сразу услышал стук в дверь. Он встал и направился к ней.

– Кто там? – спросил Мухин.

– Это я, ваш дворник, Борис Анатольевич. Откройте.

– Зачем? У меня ничего не произошло.

– Я не один. Со мной участковый уполномоченный. Проверка паспортного режима. Я ему говорю, что вы проживаете один, но он сам хочет в этом убедиться.

Мухин взглянул в глазок. Дверь соседа, проживающего напротив него, была открыта. Мужчина в синей милицейской шинели что-то записывал в школьную тетрадь. Мухин открыл дверь и по-свойски вышел на площадку. Он не сразу понял, что произошло. Двое мужчин быстро заломили ему руки и втолкнули обратно в квартиру. Толчок был таким сильным, что он не удержался и упал в прихожей.

– В чем дело? – вскрикнул он. – Кто вы такие?

– НКВД. Вы арестованы, гражданин Мухин.

– За что? Я буду жаловаться. У меня большие связи в вашем наркомате.

– Вы арестованы за шпионаж и подрывную деятельность против государства.

От этих слов его бросило в жар. Он моментально почувствовал какой-то нечеловеческий холодок между лопаток.

– Собирайтесь, – произнес один из чекистов, по всей вероятности, старший группы. Сотрудник подошел к вешалке и, сняв с нее пальто, бросил их к его ногам.

– Что вы стоите, как истукан. Я сказал, собирайтесь!

Мухин посмотрел на него каким-то отсутствующим взглядом, который говорил о том, что он находится в прострации и не совсем понимает, что происходит. Он никак не мог попасть в рукав пальто, пока ему не помог сотрудник НКВД.

– Боже мой, – шептал он, – какая глупость, вот так сгинуть со света.

– Давай быстрее – послышалась команда, и он, схватив с полки шляпу, стал натягивать ее на голову, не замечая того, что надевает ее задом наперед.

– Пригласите понятых, сейчас начнем обыск, – обратился оперативник к дворнику. – Нужно не менее двух человек.

– Я сейчас, – произнес тот и скрылся за дверью соседней квартиры.

Борис Анатольевич кое-как спустился по лестнице и вышел во двор, где его ожидал «черный воронок». Он обернулся и окинул взглядом дом, в котором прошла вся его жизнь. Он хорошо понимал, что больше уже никогда сюда не вернется. Машина заурчала мотором и, выехав из арки дома, направилась на Лубянку.

* * *

Бекметов медленно шел по железнодорожным путям. В небольшом чемоданчике, в котором путевые обходчики, как правило, носят свои инструменты, лежали три бруска взрывчатки. Сейчас он старался не думать о последствиях диверсии, которая унесет сотни человеческих жизней.

«Что моя жизнь по сравнению с ними? О них еще кто-то будет вспоминать, горевать, а в отношении меня будут лишь проклятия. Может, не стоит этого делать? Может, все-таки пойти в НКВД и сдаться? А что? Крови на мне нет, покаюсь, может, и простят?» – размышлял майор, поглядывая по сторонам.