Кровь на колёсах

Ланге не ожидал такой проницательности и поэтому молчал, не зная, что ответить.

– Да ладно, живи, как хочешь. Не буду читать тебе нотации. Жизнь сама тебя научит. Квартируй у меня, только чур недолго и без всяких там закидонов. Мне милиция здесь не нужна. Я женщина честная.

Михаил поставил в угол свою сумку и стал снимать пальто. Раздевшись, он смущенно прошёл в комнату, где стояла всего одна кровать. Он оглядел комнату и остановил взгляд на постели.

– Извини, второй кровати у меня нет. Будем спать вместе. – Лида улыбнулась и ушла на кухню.

«Везёт же мне, – подумал он. – Из одной койки сразу в другую».

Он раскрыл сумку и выложил свои вещи. Затем достал пистолет и бережно положил под матрас.

– Лида, – позвал он, – может, что-то нужно, ну дров наколоть, воды принести? Ты только скажи, я мигом!

– Чего уж там, – крикнула Лида. – Отдыхай! Наверное, устал там с Катериной кувыркаться? Вот отдохнёшь, а там и посмотрим.

Михаил прилёг и закрыл глаза. Кровать была настолько мягкой, что он чуть не утонул в ней. От белоснежного накрахмаленного белья тянуло запахом, похожим на лаванду. Незаметно для себя он крепко заснул.

* * *

За дверью моего кабинета послышался странный шорох. Я резко открыл дверь. На пороге топтался Старостин.

– Разрешите, Виктор Николаевич?

– Проходи. Ты что там за дверью скрёбся? Что-то случилось?

– Как вам сказать, – замялся коллега.

Он прошёл в кабинет и сел на предложенный мной стул.

– Виктор Николаевич! вы, наверное, уже в курсе, что приехал руководитель оперативно-следственной бригады с двумя заместителями? – Я кивнул. – Так вот, один из них, по фамилии Кондратьев, заставляет всех нас, оперативников, написать ему рапорта по общению с вами. Ну, куда мы с вами выезжали, с кем вы там встречались, какие указания давали.

Сейчас ребята в недоумении. Они не понимают что происходит. Мы тут с вами работаем уже два месяца, и вдруг на тебе, приехали неизвестные и требуют непонятно что и непонятно для чего. Мы все верим вам и не хотим ничего писать, вы наш настоящий руководитель. Пожалуйста, объясните личному составу, с чем это всё связано. Они имеют право знать, что происходит в бригаде!

«Вот оно что! – подумал я. – Кондратьев хочет выйти на моих людей в городе через оперативников, минуя меня. Сильный ход! Он, похоже, понимает, что я не отдам свои источники, так решил схитрить».

– Вы не дергайтесь только, – успокоил я Старостина. – Приехало новое руководство, которое, по всей вероятности, не совсем довольно результатами нашей работы. Считает, что за всё это время мы обнаружили недостаточно много машин. Собери ребят и объясни им, пусть напишут всё, что знают, и всё, что интересует Кондратьева. За меня не беспокойтесь: дальше фронта не пошлют, меньше роты не дадут. Идите, работайте спокойно. Спасибо, что сообщил мне эту новость.

«Единственный, кто видел источника в лицо, был мой водитель, – начал рассуждать я, когда Старостин вышел из кабинета. – Что он может рассказать Кондратьеву? Никаких анкетных данных он не знает. Видел только в лицо и то один раз, и не более. Все документы я уничтожил. Следовательно, особо опасаться не стоит».

Я вышел в коридор и лицом к лицу столкнулся с Лазаревым и его новыми заместителями.

– Позволь, – произнёс Лазарев и, отстранив меня рукой в сторону, проследовал в мой кабинет. Вслед за ним прошли и его коллеги.

– Что нового за моё отсутствие? – поинтересовался Лазарев. – Сколько автомашин нашел?

– Работаем, – ответил я сухо и отодвинул штору. – Вот видите, помимо одиннадцати отправленных в Набережные Челны машин на плаце стоят еще семь изъятых. В настоящее время, по моим сведениям, многие владельцы похищенных КамАЗов скрываются вместе с машинами. Часть из них работает по найму в Узбекистане. Всего, как вам известно, группой изъято восемнадцать автомашин.

Лазарев подошел к окну и стал рассматривать КамАЗы.

– Это всё? Я думал, больше.

– Я тоже так думал. Хорошо, что эти успели собрать. Всех людей, как вы знаете, своевременно предупредили, и многие ринулись в бега.

– Может, просветите нас в этом вопросе? – встрял в разговор Кондратьев. – Кто же их предупредил о вашем приезде? Это очень интересно!

– Видите ли, – повернулся я к нему, – организатором продаж ворованных машин является Михаил Ланге, который приходится зятем начальнику городского отдела милиции. Буквально за день до прибытия нашей группы в Аркалык, в помещениях фирмы вспыхивает пожар, в результате чего сгорает вся бухгалтерия, а сам Ланге и его главбух уходят в бега. Сейчас бухгалтер задержана, она предоставила нам копии всех документов, и мы располагаем сведениями о покупателях этих машин.

– Да, целый детектив, – прокомментировал Лазарев, – с завязкой, погонями и кровью. Мы уже беседовали с личным составом и заметили, что многие люди явно устали и требуют замены. А вы как на это смотрите?

– Я с вами полностью согласен. Действительно, люди работают без выходных и очень устали. Все в усиленном режиме уже два месяца, вдали от дома и семьи.

– А вы, Абрамов, у них в большом в авторитете! – с чего-то польстил мне Кондратьев. – Люди считают, что только благодаря вам они собрали столько машин.

– Я думаю, любой руководитель должен быть авторитетом у подчинённых. Они должны верить ему и всегда рассчитывать на его опыт и поддержку. Особенно здесь, в Казахстане, где собраны сотрудники из многих регионов Союза.

– Ладно, Абрамов, мы с Сычёвым пойдём дальше, а вы побеседуйте с Кондратьевым, – сказал Лазарев. – Он хочет поговорить с вами по целому ряду вопросов. Кстати, что за дыра в вашем стекле?

– Стреляли, – коротко произнёс я. – Видно, стрелок оказался не профессионалом, либо просто хотели предупредить, чтобы я снизил обороты работы.

Все подошли к окну и стали с интересом рассматривать пулевое отверстие в стекле. Обсудив выстрел, Лазарев с Сычевым ещё раз взглянули на плац и направились к двери.

– Читая ваши отчёты из Аркалыка накануне выезда сюда, – перешёл к делу Кондратьев. – Не мог не заметить, что вы располагаете хорошими оперативными позициями, которые позволяют вам обходить расставленные недругами ловушки. В качестве примера можно привести случай с гражданкой Штерн. Скажите мне, Виктор Николаевич, как вам удалось создать здесь пусть небольшую, но действующую агентурную сеть? Кто вам помог в этом? Местные товарищи из КГБ или вы сами сумели это сделать?

– Виктор Степанович, вы где раньше работали? – спросил я прямо. – Наверное, там, где люди больше удивляются, чем что-то делают. А я всё время работаю с уголовниками. Это сейчас стало модно называть их организованной преступностью. Для меня же они все одинаковые.

Это у вас так принято, что любой вызванный к вам человек даёт согласие на сотрудничество. У нас же в МВД всё по-другому. Мы не оперируем в беседах с преступниками словами «родина» и «государство». У нас всё проще, это человеческий страх. Страх перед подельниками, ну и перед государством, разумеется. И деньги, представьте себе, деньги! Конечно, таких больших денег, как у вас в конторе, у нас нет. Но того, что мы выдаём своим людям, им вполне хватает. Вот в чём наша с вами принципиальная разница. Мы можем работать везде, в отличие от вас.

Я замолчал и, отвернувшись от собеседника, стал смотреть в окно.

– А кто вам сказал, что я из КГБ? – спросил Кондратьев.

– Чтобы это понять, надо разбираться не только в людях, но и в методиках работы КГБ. Вы сами выдали себя своими вопросами, поведением и явным пренебрежением к работникам МВД. Я тоже подумал, зачем Москве присылать в Аркалык вас, если я уже начал здесь работу? Значит, у вас будет совершенно другая задача. Вы же приехали сюда не заменить меня, а работать по линии комитета, параллельно со мной, под легендой сотрудника МВД.

– Я снимаю шляпу, Виктор Николаевич, перед вашей логикой! Мне бы не хотелось оказаться среди ваших врагов, – дружески улыбнулся Кондратьев.

– А вы не старайтесь в них угодить. Не делайте ошибок, подобных той, что сделали сегодня утром при встрече с моими подчинёнными. Я вам не враг, и вам не нужно копать то, что уже давно вскопано. Я ясно выразился?

Кондратьев попрощался со мной и отчалил в кабинет, в котором некогда работали Ныров и Пашуков.

* * *

Когда за Кондратьевым закрылась дверь, я тоже покинул кабинет. Решил прогуляться в сторону городского универмага.

«Комсомолец недоделанный, – думал я про Кондратьева. – Сидел, наверное, на Лубянке, протирал там штаны. Тоже за медалью или за должностью приехал. Их прямо как пчёл на мёд тянет сюда. Посмотрим, на что ты способен».

Я хорошо помнил свою первую встречу с работником Комитета государственной безопасности. Это произошло на последнем курсе института. Мои ребята из группы, привыкшие щеголять в джинсах, вдруг неожиданно стали по очереди приходить на учёбу в строгих костюмах и при галстуках. На мои приколы и вопросы о смене имиджа они отмалчивались.

Однажды, вернувшись после института, я застал дома заплаканную мать.

– Мама, что случилось? Кто тебя обидел?

Она достала из кармана фартука сложенный вдвое листок бумаги и протянула его мне. Это была повестка, в которой меня просили прибыть в КГБ.

– Ты что-то сделал? Почему тобой интересуются органы? – сквозь слёзы спросила мать. – Я всегда знала, что все эти длинные волосы, джинсы и гитара до добра не доведут.

– Мама! Не хорони меня раньше времени. Я ни в чём не виноват и не знаю, зачем они меня вызывают. Ну, поговорят там со мной и отпустят. Сейчас не тридцать седьмой год, когда люди просто так пропадали в застенках НКВД.

Ни я, ни мать не спали в эту ночь. Я всё думал, зачем я мог понадобиться «чекистам», но в голову ничего хорошего не приходило.

Утром я привёл себя в порядок, надел костюм, повязал галстук и направился на улицу с говорящим названием – Дзержинского.

Я долго стоял напротив здания КГБ, не решаясь перейти дорогу и открыть потемневшую от времени дверь. Наконец собрал волю в кулак и приблизился.

Стоявший на посту прапорщик с синими петлицами на кителе взял у меня повестку.

– Подождите минутку, – произнёс он и кому-то позвонил. – Ждите, вас вызовут.

Я присел на железный стул. Мимо меня деловито сновали молодые мужчины.

«Абрамов» – донеслось из глубины коридора. Я посмотрел по сторонам и увидел человека, махавшего мне рукой.

– Паспорт у вас с собой? – поинтересовался он, когда я преодолел дистанцию.

Я молча кивнул. Мы вместе вошли в неприметную для глаза дверь и оказались в небольшом кабинете, в середине которого стояли стол и всего лишь один стул.

– Присаживайтесь, – предложил мужчина. – Меня зовут Смолин Виталий Павлович. Вы, надеюсь, комсомолец?

Я опять кивнул и посмотрел на него.

– Вот, что Абрамов, – серьёзно сказал Смолин. – Отдел кадров КГБ решил рассмотреть вашу кандидатуру для работы в нашем аппарате. Несмотря на ваши неоднозначные взаимоотношения с органами милиции, ну вы сами знаете, какие: это длинные волосы, джинсы и так далее, – мы считаем, что ваша кандидатура вполне может удовлетворить наших коллег из Таджикистана. У вас ведь там ни родных, ни знакомых? Это очень хорошо. Пройдёте медкомиссию, и, если у вас не выявят нарушений в здоровье, начнём оформлять документы о приёме на работу.

– Постойте, постойте, Виталий Павлович! А вы не хотите спросить, желаю ли я работать в вашей структуре? Почему вы за меня уже всё решили? У меня мать, старая больная женщина, и я бы не хотел её бросать на произвол судьбы!

– Ты, Абрамов, комсомолец! А девиз комсомола помнишь? Если Родина скажет «надо», комсомол ответит «да».

– Поймите меня правильно, у меня мама одна. Она очень больна. Я не могу её оставить одну!

– А долг перед Родиной у тебя есть? – навис надо мной Смолин. – У тебя есть две сестры, которые присмотрят за матерью! Не нужно ею прикрываться.

– А как же долг перед родителями? Он что, менее важен, чем долг перед Родиной? – отчаянно выкручивался я. – И почему я должен служить в Душанбе, а не в Казани? Оставьте меня здесь, и у меня не будет никаких сомнений. Разве это невозможно?

– Короче, Абрамов, – начал сворачивать разговор Смолин, – вот тебе направление на обследование. Пройдёшь его и сразу ко мне. Не вздумай хитрить, а то привлечём за дезертирство. Что так смотришь на меня? Да, представь себе, за дезертирство!

Я вышел из кабинета и, миновав постового, направился на улицу. Теперь мне стало понятно, почему мои друзья поменяли джинсы на костюмы. Их так же, как и меня, вызывали в КГБ.

В этот день я не поехал на учёбу, а сразу же вернулся домой, чтобы хоть как-то успокоить мать. Моя мама была человеком старой закалки, хорошо помнила предвоенные годы, когда людей не только арестовывали по ночам, но вот так же, как и меня, приглашали в органы НКВД, откуда те уже не возвращались никогда. Я рассказал ей о предложении КГБ, о своём нежелании ехать далеко от дома и немного успокоил.

К своему удивлению, я в течение нескольких дней успешно прошёл медкомиссию и получил на руки медицинское заключение. Обмозговав варианты, я поехал в КГБ.

– Молодец, Абрамов, – довольно усмехнулся Смолин. – Ты единственный из сокурсников прошёл медкомиссию. Надо же, один из всего вашего потока.

– Виталий Павлович! Я опять хотел бы заострить вопрос о месте службы. Я не хочу никуда ехать. У меня здесь мать, в конце концов, квартира!

– Что значит, мать, квартира? А интересы Родины тебе, выходит, по боку? Если каждый из нас будет выбирать место, где служить, что тогда будет? Будет анархия, бардак, а не государство! Извини, но эти вопросы решаю не я, а большое начальство.

Я ушёл от него полностью опустошённый. На улице выбрал направление: через Ленинский садик к остановке трамвая. Впервые в жизни я почувствовал себя абсолютно беззащитным перед государственной машиной.

Прошло несколько дней. Как-то на выходе из института меня остановил незнакомый мужчина.

– Абрамов, срочно нужно поговорить, – сказал он.

Я взглянул на него с нескрываемым удивлением. Это был сравнительно молодой человек лет двадцати пяти-тридцати. На его узком лице сверкали очки в золотой оправе.

– Извините, не имею чести вас знать, – ответил я и, отстранив его руку, направился дальше.

– Я из КГБ, – тихо произнёс он. – Моя фамилия Герасимов, я буду вашим куратором.

Для убедительности он достал удостоверение и показал его мне. Я остановился, чтобы ознакомиться с документом. После ничего не оставалось делать, как медленно прогуляться с ним до Площади Свободы.

– Абрамов, у тебя много знакомых, в том числе и среди лиц еврейской национальности. Так вот, первое твоё задание. Необходимо войти с ними в доверительные отношения. Нам интересно, чем они дышат, что планируют. Кто из них ведёт подрывную работу против нас, я имею в виду – против государства.

Мне казалось, мой собеседник бредит.

– Простите, товарищ Герасимов, скажите конкретно, кто из моих друзей вас интересует? У меня очень большой круг знакомых евреев, не могу же я со всеми разговаривать на подобные темы.

– Меня интересуют все евреи, независимо от того, где они работают или учатся. Я должен знать о них всё. Запомни, по окончании твоей стажировки я буду писать характеристику, и от её содержания будет зависеть, возьмут тебя в КГБ или нет.

Он юркнул в поджидавший его автомобиль и, сверкнув на прощание очками, покатил по Карла Маркса.

* * *

Прошло несколько дней. Я вновь увидел Герасимова. Он стоял недалеко от института и ждал, по всей вероятности, меня. При виде куратора у меня ёкнуло сердце, и смутное беспокойство охватило душу. Он тоже заметил меня и приветственно помахал рукой. Ничего не оставалось, кроме как подойти к нему.

– Что скажешь Абрамов? С кем встречался, что узнал? – спросил он и фамильярно улыбнулся, как ближайшему другу.

– Скажите, вы кто по званию? – спросил я.

– Майор, – скромно ответил он. – Пока только майор.

– А я вот не имею званий, и пока не оформлял ни одного документа для поступления к вам на работу. Я не присягал никому в верности: ни вам, ни КГБ, ни Родине. А вы спрашиваете с меня как с вашего подчинённого. Вам не кажется, товарищ майор, что это не совсем правильно? Вот когда я буду штатным сотрудником, тогда буду выполнять задания, а пока увольте, я этой работой заниматься не буду. Одно могу сказать точно, среди моих друзей и знакомых врагов государства нет.

От такого нахальства с моей стороны, Герасимов на секунду потерял дар речи.

– Ты понимаешь, что говоришь? – воскликнул он. – Я в интересах государства, а не из личного любопытства просил тебя!

– А я не знаю, что вы имели в виду! Может, интересы государства, а может, и свои. Вы знаете, я не бываю на ваших совещаниях и не знаю задач ваших сотрудников.

– Ну ты меня достал своей демагогией! Я сегодня же отражу это всё в своём рапорте.

– Дело ваше. Отражайте, если считаете, что вы правы. Я на вашем месте не торопился бы. Во-первых, вы обязаны были меня тщательно проинструктировать, что я должен делать. Как мне строить беседу с этими людьми, чтобы не вызвать у них подозрений. Я думаю, это дело – целая наука. Во-вторых, вы меня должны были проинформировать, что вам уже известно об этих людях, об их политических взглядах. А то, иди и разговаривай! А если набьют морду? Значит, плохо отработал? А если нет информации, тоже плохо, не добыл сведений. Вообще, беспроигрышная лотерея у вас, товарищ майор.

Герасимов, только что проявлявший большую решимость доложить о моём поведении, вдруг как-то стих.

– Ну, ты и демагог, Абрамов, – произнёс он. – Ладно, будь свободен. Мы с тобой ещё увидимся!

Я долго смотрел вслед куратору, и только когда тот скрылся за углом, пошёл своей дорогой. «Будет писать или нет? – думал я, шагая по весенней улице. – Я бы на его месте на время воздержался, мало ли что».

Я оказался прав. Герасимов не стал докладывать обо мне руководству, тем самым оставив мне шанс поступить к ним на службу. Я успешно защитился в тот год, и мне оставалось только ждать вызова из КГБ Таджикистана. Время шло, а вызова всё не было. Я не мог сидеть на шее у матери и устроился грузчиком в ближайший продуктовый магазин. Директор магазина, женщина средних лет, принимавшая меня на работу, не скрывала своего удивления, узнав о том, что я недавно окончил институт.

Периодически, два раза в неделю, я приезжал в КГБ, чтобы узнать, есть ли новости по моему распределению.

– Слушайте, Абрамов, – разозлился как-то Смолин, – если мы получим сведения в отношении вашего трудоустройства, то непременно сообщим вам. Не будь таким навязчивым, вы просто надоели нам своими наездами.

– Виталий Павлович! ещё полгода назад вы лично меня чуть ли не каждый день обрабатывали насчёт службы в госбезопасности. А что теперь? Пропала необходимость в защите Родины? Или исчез мой личный долг перед ней? Вы знаете, что из-за этого распределения мне сейчас приходится работать грузчиком в Офицерском магазине? Вы думаете, это приятно, когда все спрашивают, почему я после института ящики таскаю? Дайте мне документ, что трудоустроить меня не можете, справку о свободном дипломе, и я сам устроюсь на любой завод. Все мои товарищи по институту уже давно работают, только я один болтаюсь без дела.

После этого разговора я перестал ездить в отдел кадров КГБ. Но где-то в середине сентября меня снова пригласили туда.

Я в сопровождении Смолина зашёл в кабинет заместителя председателя КГБ. За большим массивным столом восседал солидный мужчина средних лет.

– Извините, Абрамов, – произнёс он глухим голосом, – вчера мы получили из Таджикистана официальный отказ в вашем трудоустройстве. Дело в том, что они делали заявку на приём сотрудника в январе, а сейчас уже сентябрь. Прошло более полугода, и они самостоятельно нашли себе кандидатуру.

– А как же я? Что мне теперь делать? Все выпускники нашего института получили какие-то подъёмные после окончания учебы, мне их никто не дал из-за этого распределения. У меня сейчас нет даже справки о свободном трудоустройстве!

– Да, Абрамов, есть определенные сложности. Но я знаю, со слов Смолина, что вы всё это время работали грузчиком. То есть обходились без этих самых подъёмных. Мы постараемся в течение ближайшего времени выдать вам справку о свободном трудоустройстве. Однако предупреждаю вас сразу, что эта справка будет не от КГБ, а от какого-либо другого предприятия. Может, даже от вашего института. Думаю, это не будет иметь особого значения. Желаю вам удачи.

Мы покинули кабинет, и какое-то время шли рядом.

– Ты, главное, не обижайся, Абрамов. У Родины нашлись другие комсомольцы, которые не в пример тебе очень захотели ее защищать, – со всей серьёзностью сказал на прощание Смолин.

Вот я и имел сегодня честь побеседовать с подобным комсомольцем, который прибыл в Аркалык защищать интересы Родины.

* * *

Я вошёл в универмаг и на минуту остановился в дверях, стараясь определиться в какую сторону идти дальше. У меня закончилась пенка для бритья, и я уже третий день мучился, пользуясь туалетным мылом вместо неё. Повернув налево, я сразу же увидел нужный мне отдел. Я без промедлений купил пенку и поторопился обратно.

Около одного из отделов моё внимание привлекла молодая женщина, которая стояла в сторонке и внимательно наблюдала за мной. «Что это, – подумал я, – наружное наблюдение, или мне просто показалось?» Я внимательно посмотрел на даму, стараясь хорошо запомнить её. Сейчас я был на сто процентов уверен в том, что именно эту молодку я сегодня видел, когда утром выходил из милиции и направляясь в аэропорт. «Если это хвост, – рассуждал я, – то кто его мне прицепил? Каримов или Кондратьев?»

Я вышел из универмага и, пройдя метров тридцать, остановился около большой зеркальной витрины. В её отражении я видел, как женщина, идущая за мной, тоже остановилась, спокойно раскрыла сумочку и стала что-то искать в ней. «По всей вероятности, это Кондратьев. Он плохо изучал мой послужной список. Иначе он бы знал, что службу в МВД я начинал в подразделении наружного наблюдения, и для меня на улице определить сотрудников такой службы раз плюнуть, – думал я, скатываясь на яростный внутренний диалог: – Ну, ты даешь, комсомолец! Решил выйти на мои связи через наружное наблюдение. Ты, наверное, подумал, что я сразу брошусь к ним. Нет, Кондратьев, недооцениваешь ты меня».

Я, будто ничего не замечая, ускорил шаг. Женщина-«прицеп» с трудом выдерживала набранный мной темп. Через метров триста вдруг появился парень в чёрной вязаной шапочке и подменил уставшую даму. «Что, милые, потаскать вас ещё или пока воздержаться? – весело беседовал я с моими преследователями. – Ладно, отдохните немного».

Не сбрасывая темпа и нигде не останавливаясь, я направился в отдел милиции. Там сразу же прошёл в актовый зал к оперативникам. Разбил их на тройки и каждой дал задания с выездом из Аркалыка.

Нужно было активизировать работу по розыску машин, так как приближавшаяся весна могла спутать все наши планы.

* * *

Мне было видно, что с подобным решением я немного запаздывал, его нужно было принимать ещё две недели назад. Однако отсутствие Лазарева и заместителя по линии следствия стопорили все мои действия. Мне было очень трудно контролировать две эти составляющие. Приходилось заниматься не только чисто оперативными делами, но и сопровождением уголовного дела, то есть доставлять людей на допросы, осуществлять охрану при выходе на места, где преступники хранили машины. Короче, дел было так много, что мне приходилось без отрыва заниматься всеми этими вопросами практически одновременно.

Из актового зала я отправился к себе в кабинет. Из-за двери мне было слышно, как сотрудники шумно готовятся к выезду. Я заперся и поставил стул под люстру. Взобравшись на него, я сунул руку в плафон, но микрофона там не было. Я проверил остальные плафоны, и они были пусты. «Что это? – недоумевал я. – А где микрофон? Неужели догадались, что я его обнаружил и убрали? Тогда другой вопрос: кто его установил и изъял?»

Я поставил стул на место и сел в кресло. «Что происходит? Кто враг, кто друг?» – я стал анализировать сложившуюся ситуацию. И всё больше убеждался в том, что меня намеренно ввели в состояние конфликта с Кунаевым. Какие-то неизвестные лица через Каримова всё это время пытались вывести меня на начальника милиции, подчеркивая его социальную опасность. Они явно не хотели, чтобы я каким-то образом сблизился с этим человеком. Теперь я знал то, чего не знал в первые дни своего пребывания здесь.

Эти мысли окончательно выбили меня из равновесия. Я перебирал каждый прожитый день в этом городе и анализировал все свои действия. «Они хотели моими руками вывести его из игры!» – сделал вывод я.

Полковник после исчезновения зятя стал для них очень опасен. Убрать его с должности или просто ликвидировать они не рискнули, видимо, не исключали того, что тот оставил где-то на хранение компрометирующие их документы. А так, всё просто, взять и подставить его под оперативно-следственную группу, и тогда смещение его с поста покажется вполне естественным и не вызовет ни у кого лишних разговоров. А обыкновенного гражданина Кунаева, каких миллионы в стране, можно было ликвидировать очень тихо, устроив какое-нибудь ДТП. Ликвидация его не привлекла бы столь большого внимания, как если бы он был начальником милиции. От этого вывода мне вдруг стало не по себе: «Хорошая комбинация! Кто же мог её закрутить?»