Рождение Древней Руси. Взгляд из XXI века

В греческих портах хлеб перегружался на морские суда и далее через Черное море шел в Грецию. В течение долгого времени плавание по морю было каботажным. Существовало два основных пути. Первый шел от Босфора вдоль западного берега Черного моря к Ольвии и далее в Крым. Второй тянулся вдоль южного и восточного побережий к Боспору. Каждый н. э.их путей имел свои преимущества и недостатки. Важное значение имел и торговый путь по Азовскому морю к устью Дона (Танаиса).

По данным IV в. до н. э., плавание от Босфора до Пантикапея вдоль западного берега Черного моря занимало 7 суток. Начиная с конца V в. до н. э. осваивается и начинает регулярно функционировать третий, краткий путь через Черное море, пересекавший его напрямик в наиболее узком месте, что примерно в пять раз укорачивало путь. По сообщению Диодора Сицилийского, при попутном ветре плавание от Меотиды до Родоса завершалось на десятый день, а оттуда на четвертый достигали Александрии в Египте.

По археологическим материалам можно представить тот перечень продуктов, который шел из Греции в Скифию в обратном направлении: вино, оливковое масло, глиняные амфоры, металлические изделия из бронзы, золота и серебра. Греческие товары проникали, судя по находкам, уже в V в. до н. э. достаточно далеко на север по Днепру. При этом особо следует отметить, что если на первом этапе развития этой торговли греческие товары поступали в основном к земледельческим племенам среднего Приднепровья и Побужья, то позднее наибольшее число импортных изделий поступало теперь к кочевникам, точнее, к ее аристократии. Это четко говорит о том, что сравнительно рано скифы взяли на себя роль посредников и старались не допускать греков к прямым контактам с земледельческим населением. Особенно отчетливо это выясняется из слов Страбона, отмечавшего, что грекам знакомы лишь устья Танаиса, а выше них известна лишь небольшая часть реки[31]. Среди причин такого неведения он называет запрет кочевников общаться с другими народами, которым они преграждали доступ в свои земли по реке.

Но, судя по всему, действительной причиной этого являлось нежелание скифской знати терять огромную для того времени прибыль, которую она извлекала из хлебной торговли. О ее размерах можно только догадываться ввиду отсутствия всякой статистики. Тем не менее в нашем распоряжении имеются косвенные свидетельства, позволяющие хотя бы приблизительно оценить ее размеры. Сделать это позволяют письменные источники, относящиеся ко времени расцвета афинской хлебной торговли с Боспорским царством в конце V–IV в. до н. э. Судя по ним, в IV в. до н. э. в Боспоре существовала развитая система торговых пошлин. Со всех ввозившихся и вывозившихся товаров взимался портовый сбор в размере одной тридцатой части с цены товара (3,3 %), которым обычно облагалось вывозимое зерно. При прогрессивном увеличении покупаемого зерна пошлина пропорционально сокращалась – до одной шестидесятой (1,66 %) и даже одной девяностой (1,1 %). Можно полагать, что скифы, выступая посредниками в хлебной торговле, брали не меньшую часть. При огромных потоках зерна, шедшего в Грецию, эти пошлины в итоге складывались в весьма значительные суммы.

Об объемах вывозимого хлеба можно судить по сообщению Демосфена, что во времена боспорского царя Левкона I (389/8 – 349/8 гг. до н. э.) только из одного Пантикапея в Афины ежегодно привозилось 400 тыс. медимнов (более 16 тыс. тонн) зерна. При этом следует учитывать, что данная цифра составляла примерно половину от общего количества хлеба, поступавшего в Грецию[32].

То обстоятельство, что контроль над поставками хлеба, преимущественно пшеницы, к V в. до н. э. перешел из рук кочевников к грекам, имело несколько очень важных последствий, сыгравших огромную роль в дальнейшей истории Северного Причерноморья.

Долгое время для историков оставалось загадкой – почему богатейшее Скифское государство, быстро достигнув в IV в. до н. э. своего могущества, практически сразу же утратило свою гегемонию в степях Восточной Европы, уступив ее сарматам, и сократилось до размеров Тавриды. Ответ на этот вопрос необходимо искать в экономических последствиях столь бурного роста производства и вывоза хлеба.

Верхушка скифских племен, потеряв контроль над транзитной хлебной торговлей с греческими колониями, а соответственно и значительную долю своих доходов, постаралась компенсировать их утрату ростом производства зерна за счет расширения запашки. Чтобы показать, в каких размерах происходило это увеличение, сравним всего две цифры. Выше уже говорилось, что в первой половине IV в. до н. э. в Афины при Левконе, по известию Демосфена, вывозилось ежегодно 400 тыс. медимнов зерна. Буквально несколькими годами позже, по словам Страбона, после вступления в действие Феодосийского порта все тот же Левкои вывез в Афины только из Феодосии 2 млн 100 тыс. медимнов, или 86 тыс. тонн зерна[33]. Как видим, за очень короткий промежуток времени вывоз хлеба вырос более чем в пять раз.

Но при тогдашнем чрезвычайно низком уровне развития агротехники подобное расширение производства хлеба не могло продолжаться сколько-нибудь длительное время. Господствовавшая в степи и лесостепи переложная система земледелия давала высокие урожаи только в первые годы после распашки целины, а затем требовала все новых и новых площадей. Но это помогло лишь на время. В силу вступил антропогенный фактор – воздействие человека на природу, приведшее к тому, что в условиях, когда прежние пахотные земли резко снизили отдачу, фонд новых земель, пригодных для посевов зерновых, оказался исчерпанным.

Между тем скифская знать уже привыкла к огромным доходам, извлекаемым из посредничества в торговле хлебом. В политическом отношении стремление кочевников установить контроль над хлебной торговлей привело к качественному скачку скифского общества и переходу от союза племен к первичному государству. Из источников послегеродотовского времени становится известным, что IV в. до н. э. стал периодом наивысшего развития Скифии. Из сообщения Страбона следует, что в IV в. до н. э. царь Атей объединил под своей единоличной властью все племена Скифии от Дуная до Дона[34]. Письменные источники совершенно определенно свидетельствуют о стремлении Атея на всем продолжении его долгого правления расширить свои владения в западном направлении. Около середины IV в. до н. э. он достаточно прочно обосновался на правом берегу Дуная, захватив какую-то часть земли гетов на территории нынешней Добруджи. Тяжелыми повинностями была обложена часть фракийцев, а сами скифы стали играть важную роль в балканской политике, обострившейся в это время в связи с действиями Филиппа II Македонского, отца знаменитого Александра.

Как далеко заходили скифы во время набегов, свидетельствует, например, знаменитое погребение в Феттерсфельде (в среднем течении Одера), где было найдено много золотых изделий явно скифского происхождения, или скифские могильники на территории Венгрии.

Одновременно происходит дальнейшее усиление давления на оседлых землевладельцев лесостепи и продвижение скифского влияния на север от Черного моря. К сожалению, у нас нет источников, на основании которых можно было бы судить о деталях этого процесса, однако можно предположить, что зависимость земледельцев от кочевников, вероятно, ограничивалась лишь сбором дани и грабежами во время походов военных отрядов скифов на своих северных соседей.

Выражением могущества Атея на западных рубежах Скифии явились его переговоры «на равных» с Филиппом II, о которых рассказывают римские историки, чеканка собственной монеты. Но все же силы македонян и скифов оказались далеко не равными, и в 339 г. до н. э. в битве с Филиппом II близ Дуная престарелый царь Атей погиб в возрасте 90 лет. Македонянам в качестве добычи досталось 20 тыс. женщин и детей, проданных затем в рабство, и множество скота[35].

Активизация внешней политики скифов на западном направлении привела к тому, что они уже при Атее потеряли какую-то часть своих владений на востоке и вынуждены были отойти от Танаиса под давлением сарматов. Поражение же Атея знаменовало собой падение скифской гегемонии в Северном Причерноморье. Геты перешли на левый, скифский берег Дуная, и в их владении, видимо, оказалась вся территория между Прутом и Днестром. Но ослабленное царство скифов все же не распалось, как полагают некоторые исследователи. В частности, это способствовало тому, что после смерти Филиппа II натиск македонян на скифов ослаб из-за того, что сын последнего, знаменитый Александр Македонский, направил основные свои усилия на разгром Персидской державы, а скифам уделял недостаточное внимание. В 331 г. до н. э. Зопирион, наместник Александра во Фракии, вторгся в Скифию, осадил Ольвию, но скифы уничтожили его войско.

Попытки скифов возместить прежние доходы от торговли хлебом захватом земледельческих территорий успехом не увенчались. Результатом всех этих сложных процессов стало в итоге значительное повышение себестоимости скифского зерна, и причерноморская пшеница перестала пользоваться таким большим спросом, как в V–IV вв. до н. э. Она не выдерживала конкуренции с другими зернопроизводящими районами, и в период раннего эллинизма зерно выгоднее стало закупать в Египте. По свидетельствам античных авторов известно, что скифы одно время пытались было восполнить утрату места на зерновом рынке диверсификацией своего экспорта за счет поставок из Северного Причерноморья в материковую и малоазиатскую Грецию меда, воска, хороших сортов рыбы, шкур, скота, а также рабов «хорошего качества». Но все это так и не смогло возместить им былые доходы.

Чуть позже начинается интенсивное движение на скифские земли сарматских племен с востока, а с запада кельтов. Несмотря на это, скифам все же удалось вплоть до III в. н. э. сохранять свои владения в степном Крыму и в низовьях Днепра и Южного Буга. В определенной мере этому способствовало то, что к этому времени в истории скифов наступает третий этап процесса оседания кочевников на землю, для которого характерно появление уже постоянных поселений. Первоначально в этих поселках кочевники проводили лишь часть года, тогда как другую по-прежнему находились в движении, оставляя на месте семьи и бедноту, у которой не было стада. Чуть позже у скифов появляется уже крупный рогатый скот, а сами они все больше переходят к земледелию. Свою роль в этом сыграло и то, что, несмотря на существенное сокращение хлебного экспорта, в IV в. до н. э. Северное Причерноморье и в дальнейшем продолжало оставаться хотя и не главным, но все же важным зерновым районом античного мира. Это отчетливо вытекает из сообщения Страбона, что население Крыма и Таманского полуострова в I в. до н. э. ежегодно выплачивало царю Понтийского царства Митридату VI Евпатору дань практически одним хлебом в размере 180 тыс. медимнов зерна[36].

Что же касается скифов, их столица была перенесена в Крым, где на реке Салгир (городище Керменчик близ Симферополя) возник город Неаполь Скифский. По свидетельству Страбона, эта территория получила название Малой Скифии[37]. Нового расцвета Скифское государство в Крыму достигает во II в. до н. э., когда оно стремится захватить в свои руки внешнюю торговлю Крыма хлебом.

Скифы в это время с попеременным успехом воюют в Крыму с Боспорским царством за первенство на полуострове. Но сокрушительное нашествие готов в середине III в. н. э. нанесло скифам непоправимое потрясение. Они вынуждены были оставить практически всю свою территорию и укрыться в труднодоступных горных районах юго-западного Крыма. Окончательный удар был нанесен им в IV в. н. э. гуннами. После гуннского нашествия скифы перестали существовать как этническое целое, и само их имя сделалось достоянием истории.

Сарматы

Согласно античной традиции, восточными соседями скифов являлись кочевые племена, близкие к ним по образу жизни и известные грекам под именем савроматов, или сарматов. Первые указания на их местоположение дает еще Геродот: «По ту сторону Танаиса нет более Скифии; первая из тамошних областей принадлежит савроматам, которые занимают пространство в 15 дней пути, начиная с угла Меотидского озера по направлению к северу. Вся эта страна лишена диких и садовых деревьев»[38]. Хотя в литературе и высказывалось мнение, что под Танаисом следует подразумевать Северский Донец и нижнее течение Дона, более признанным считается, что под Танаисом все же нужно понимать именно Дон.

Судя по археологическим исследованиям (всего было найдено около 500 савроматских захоронений), сарматы первоначально сформировались на территории Южного Урала и степных областей к востоку от реки Урал. Поскольку находки из степных районов Казахстана вплоть до Алтайских гор имеют определенное сходство с предметами, обнаруженными на Южном Урале и в низовьях Волги и, несомненно, принадлежавшими сарматам, можно предположить, что предки сарматов когда-то кочевали в самом сердце Евразии.

Считается, что сарматы принадлежали к северной ветви ираноязычной группы индоевропейских народов, которую часто именуют скифской и в которую входили саки, жившие в Средней Азии. Они были ближайшими родственниками древних мидийцев, парфян и персов.

Большинство сарматов вело кочевой образ жизни, а н. э.ономика базировалась на разведении скота, в основном лошадей. Страбон утверждал, что страна их обитания была бедной и холодной: «Выдерживать такие суровые условия может лишь местное население, привыкшее на кочевой манер жить на мясе и молоке, но для людей из других племен это невыносимо»[39].

Упоминает он и о сезонных миграциях: зимой они жили рядом с Азовским морем, летом – на степных равнинах. Это свидетельство говорит о переходе сарматов, в отличие от скифов, к другой форме скотоводства – отгонной. Пастухи весной угоняли часть стада на дальние пастбища, перекочевывая вместе со скотом, и лишь осенью возвращались обратно. Отгонное скотоводство стало посредствующим звеном в переходе к более продуктивному способу освоения степных пастбищ – кочевому хозяйству. Переход к кочевничеству вовлек в хозяйственный оборот огромные незаселенные и ранее не использовавшиеся степные пространства. Следами этой формы хозяйствования являются так называемые «татарские шляхи» – широкие дороги, шедшие из Причерноморья к северной границе степи – Муравский, Ногайский и другие шляхи. Самый известный из них, Муравский, очевидно, получил свое название от слова «мурава» (молодая трава) и шел по водоразделам рек на протяжении полутора тысяч километров от Перекопского перешейка в Крыму вплоть до среднего течения Оки – туда, где открытые степные и лесостепные пространства переходили в непроходимые леса. На всем этом пространстве он пересекал всего две водные преграды – реку

Быструю Сосну у позднейших Ливен и Упу в районе современной Тулы. Тем самым он идеально подходил для перекочевок и активно использовался степными кочевниками почти два тысячелетия – вплоть до XVII в. (карта 12).

В этих условиях основой стада все более и более становилась лошадь, не требующая повседневного ухода и способная к тебеневке. Это позволило резко удлинить маршруты перекочевок и окончательно сделать их сезонными.

Сарматы также охотились на диких зверей и птиц, а в некоторых местах, главным образом в долинах рек, занимались и возделыванием земли. Это подтверждают и данные археологии: в степях не было обнаружено ни одного сарматского поселения, за исключением временных стоянок. Только на периферии сарматской территории (в районе Самары, на Южном Урале, на западе Северного Кавказа и между Доном и северным побережьем Азовского моря) были найдены остатки поселений с сарматскими находками. Люди, жившие здесь, занимались земледелием и происходили от смешения сарматов с местным населением.

Существовавшие в V в. до н. э. достаточно мирные взаимоотношения скифов и савроматов не отличались особой стабильностью. Если у Геродота савроматы живут за Танаисом, то у Гиппократа (460–377 гг. до н. э.), почти современника Геродота, одно из сообщений можно трактовать как свидетельство их перехода на правый берег Танаиса и расселения «в Европе… вокруг озера Меотиды». Правда, при этом Псевдо-Скилак, автор второй половины IV в. до н. э., все еще помещает савроматов в Азии к востоку от Танаиса[40].

Приблизительно на рубеже V–IV вв. до н. э. неустойчивое равновесие на скифо-сарматской границе было окончательно нарушено. Набеги и проникновение савроматов в скифские пределы становятся все более продолжительными, а часть савроматов оседает в этих местах. Судя по античной традиции, с IV в. до н. э. низовья Дона, а возможно, и некоторые участки северного побережья Меотиды принадлежали уже савроматам.

Все эти события, изменившие коренным образом политическую ситуацию в Северном Причерноморье, в определенной мере явились следствием кризиса, поразившего хлебную торговлю, когда скифы в погоне за ускользающими доходами пытались захватить земли на западе, ослабив свои рубежи на востоке. Появление в восточноевропейских степях сарматов отчасти могло быть спровоцировано отзвуками очень далеких перемещений кочевников (в частности, массагетов), которые, возможно, были связаны с походами Александра Македонского, всколыхнувшими всю Центральную Азию и нарушившими традиционные торговые и экономические отношения между кочевниками и соседним оседлым населением. На страницах сочинений греческих авторов IV–II вв. до н. э. появляются новые этнонимы – «сирматы» и «сарматы», которые в некоторых контекстах противопоставляются савроматам. По некоторым версиям, сарматы являлись одним из родственных савроматам племен, вынужденным уйти из мест своего традиционного кочевания в Южном Приуралье и Заволжье под напором других племен на запад (карта 13).

Очевидно, именно с этим связано то, что не позднее конца IV в. до н. э. новые пришельцы сарматы (в отличие от родственных им савроматов, живших по-прежнему за Танаисом) активно начинают тревожить скифов, проникая вглубь территории между Доном и Днепром. Очень красочно события подобного рода описал знаменитый сатирик II в. до н. э. Лукиан Самосатский. Он подчеркивает неожиданность нападения сарматов, которые всех скифов обратили в бегство, многих храбрецов убили, других увели живыми, угнали добычу и разграбили палатки[41].

Скифия, ослабленная после гибели своего царя Атея в 339 г. до н. э. и вступившая с III в. до н. э. в полосу затяжного кризиса, не могла противостоять натиску сарматов. В конце концов постоянные набеги новых кочевников завершились их массовой миграцией, после которой степи Северного Причерноморья между Доном и Днепром оказались подвластными сарматам, и здесь пролегли маршруты их кочевий. Именно об этом сообщает во второй половине I в. до н. э. автор «Исторической библиотеки» Диодор Сицилийский: «…много лет спустя, сделавшись сильнее (сарматы. – Авт.), опустошили значительную часть Скифии и, поголовно истребляя побежденных, превратили большую часть страны в пустыню»[42].

Согласно имеющимся письменным и археологическим источникам, первая мощная волна сарматских орд остановилась на берегу Днепра. Именно на этой черте скифам на рубеже II–III вв. до н. э. удалось остановить натиск новых кочевников путем строительства опорных укрепленных пунктов. Однако отдельным группировкам сарматов удалось проникнуть и западнее Днепра, и они смогли дойти даже до Южного Буга.

С этого времени уже можно говорить о реальной гегемонии сарматов в Северном Причерноморье: с их силой вынуждены были считаться все соседи, включая даже Рим, а имя сарматов все чаще встречается в сочинениях того времени. Так, Полибий (II в. до н. э.) среди европейских властителей называет и сарматского царя Гатала. На карте Римского государства, составленной сподвижником римского императора Августа Агриппой (середина I в. до н. э.), среди 24 областей римского мира в качестве IX области названа Сарматия, западная граница которой проходила по Днепру.

Однако сарматы не являлись единым народом, а представляли собой конгломерат разных племен, хотя и близких между собой по языку. В «Географии» Страбона (65–25 гг. до н. э.) впервые появляются наименования отдельных сарматских племен: сираки, языги, роксоланы, аорсы[43]. При этом сарматы, очевидно, не составляли и единого политически целого, поскольку примерно в это же время в исторической и географической литературе укореняется деление на Европейскую и Азиатскую Сарматии, граница между которыми проходила по Меотиде и Танаису. В пятой книге своего труда Птолемей так определял границы последней: «Азиатская Сарматия ограничивается с севера неизвестной землей; с запада – Европейской Сарматией до истоков реки Танаиса и самой рекой Танаисом до впадения его в Меотийское озеро, а также восточной частью Меотийского озера, от Танаиса до Киммерийского Боспора»[44].

По данным Страбона, сираки и аорсы жили к востоку от Дона на территории Азиатской Сарматии. Роксоланов он помещает за Борисфеном, т. е. в междуречье Дона и Днепра, а языгов на западе, между Днепром и Дунаем, поблизости от бастарнов.

Археологические материалы позволяют уточнить на карте местоположение отдельных сарматских племен. Сираки, начиная с IV в. до н. э., локализуются в степях, простирающихся к югу от Дона до Кавказа, в бассейне реки Маныч. Языги, первоначально обитавшие в степях к югу от низовьев Дона, позднее перебрались в степи между Азовским морем и нижним течением Днепра, а к концу II в. до н. э. обнаруживаются в междуречье Днепра и Днестра и достигают дельты Дуная. Тот факт, что первоначально они упоминались под разными именами (яксаматы, иксибаты и др.), свидетельствует о том, что они являлись не чем иным, как племенным союзом, состоявшим из нескольких племен. Роксоланы в начале II в. до н. э. жили к востоку от Дона. Вслед за языгами они перешли Днепр. Страбон описывает роксоланов как кочевой народ, живущий в повозках. На зиму они переселялись в район Азовского моря, а летом откочевывали на север[45].

Наиболее многочисленной группой племен, обитавших в низовьях Волги и на Южном Урале, были аорсы. Имя «аорсы» в переводе с иранского означает «белые», что наводит на мысль о восточном происхождении аорсов и их родстве со своими восточными соседями – аланами Центрального Казахстана, поскольку в языках всех степных народов слово «белый» означало «западный». Первоначально аорсы жили в уральских степях, между современными Оренбургом и Орском. Здесь они упоминаются китайскими источниками II в. до н. э. под именем «яньцай». Вероятно, это было название самого крупного их племени. Аорсы, располагавшие 100 тыс. лучников, считались у китайцев могущественным народом, обитавшим где-то между Аральским и Каспийским морями.

Страбон застает аорсов в низовьях Волги и Дона. При этом он указывает, что на прежнем месте их обитания осталась их часть, поскольку помещает там верхних аорсов. Основным источником богатства аорсов был важный торговый путь, проходивший через их территорию, по которому индийские и «вавилонские» товары импортировались на верблюдах и продавались армянам с южной стороны Кавказа. Эта торговля была чрезвычайно выгодна аорсам, что они «могли себе позволить носить золотые украшения».

Как правило, в картине расселения племен сарматов, по Страбону, видят отражение реально существовавшей ситуации. Споры идут лишь о времени, к которому следует приурочить эту реальность. Разброс датировок идет от рубежа III–II вв. до н. э. до середины I в. до н. э. И хотя они остаются до сих пор спорными, принципиального значения для нас это не имеет, поскольку волна массовых переселений сарматских племен на этом не закончилась.

Языги, которые жили, согласно Страбону, между Днепром и Дунаем, не позднее середины I в. до н. э. прошли районы, населенные бастарнами и даками, и заняли равнину между Дунаем и Тисой. На карте к «Германии» Тацита (около 55—120 гг. н. э.) языги размещаются уже в Подунавье, к югу от бастарнов. Судя по свидетельству Плиния, обитая там, они постоянно беспокоили римские владения[46]. Очевидно, в конце I в. до н. э. на правый берег Днепра переправились и роксоланы. Начиная с середины I в. н. э. они уже известны в Подунавье, откуда совершали регулярные набеги на римскую провинцию Мезию.

Косвенные свидетельства римских авторов позволяют говорить о том, что языги и роксоланы не являлись отдельными племенами, а были крупными союзами племен и в их состав входили более мелкие объединения, названия которых нам не известны. Во всяком случае, Птолемей делил племена Европейской Сарматии на «многочисленные» и «менее значительные»[47]. Именно к первым он относил языгов и роксолан.

На другом конце сарматского мира, в Азиатской Сарматии, такими же союзами племен были аорсы и сираки, игравшие значительную роль в войнах Боспора с соседями и поддерживавшие то одну, то другую сторону. В частности, царь аорсов Спадин мог выставить войско из 200 тыс. всадников для участия в династическом конфликте в Боспорском царстве в 64–63 гг. до н. э. Имеются сведения о сарматском посольстве «с берегов Дона», прибывшем в Рим в эпоху правления Августа (23 г. до н. э. – 14 г. н. э.). В 49 г. н. э. Евнон, царь аорсов, живших между Волгой и Доном, был союзником римлян и нового правителя Боспора – Котиса. На фоне аорсов сираки были менее многочисленны.