Рождение звезды

– Саша, что же ты делаешь, паразит? – заговорила бабушка, и голос строг, но в нём присутствуют нотки обиды и огорчения. – Опять ты за свое принялся, посмотри кругом, остановись, хватит уже.

Я оглядываюсь и тут понимаю, что было неправильно: нет ни одного взрослого кругом, на креслах дети, причем очень много грудных, а я шестым чувством или пятой точкой – в этот момент по-моему они совпали – понимаю, что это все мои. Меня дергают за руку, оборачиваюсь, а передо мной Светлана, и держит руками подол, а в нем еще один грудной младенец.

– Как же мы их всех прокормим, кобелина ты такая, – снова раздался голос бабушки.

И вдруг все дети начинают плакать, а в зал по одной заходят молодые девушки и взрослые женщины, и все в подоле несут детей к моей бабушке «Анна Николаевна, это вашего Сашеньки».

Подрываюсь, не сразу соображаю, почему кругом тьма, в ушах еще голоса плачущих детей. Сон всего лишь сон, «Ну, бабушка!» – прошипел я. Это ж надо такому присниться, ведь так может и сердце прихватить, а может и еще что страшнее, потенция пропасть.

Сходил умыться, а когда покидал ванную комнату, столкнулся с бабушкой, еще не отойдя ото сна, как-то зло пожелал доброго утра.

– Саша, что с тобой? – бабушка сразу обратила внимание на мой тон. – Что случилось, почему такой злой с утра?

– Я остановился, вздохнул пару раз, да и вывалил весь – ну почти весь – сон, конечно, без интимных подробностей.

Такой заливистый смех я давно не слышал. Надувшись, как мышь на крупу, хотел уже отвернуться и уйти с гордо поднятой головой, но не тут-то было. Бабушка схватила меня за руку.

– Подожди, подожди, Сашенька, – смех все еще вырывался из нее, как бы она не пыталась успокоиться, но вот немного отошла и, стерев слезы с глаз, все же смогла заговорить со мной.

– Саша, ну извини, что не дала тебе заделать еще одно дитя во сне. Хотя постой, ты же сказал, что все же она смогла и была уже с ребенком, – все же не удержалась от подколки бабушка.

Я опять хотел надуться, но сам не выдержал комичности ситуации, и вот по квартире раздается уже наш общий смех. Успокоились, я пошел на кухню по настоянию бабушки, она же в ванну – утро все-таки, а человек только проснулся.

– Сашка, вот видишь, тебя и свыше предупреждают, чем может это окончиться, – с порога взяла быка за рога родственница. – Ты поумерь все же свое либидо.

– Я постараюсь, но ничего не обещаю, – не стал спешить я с такими обещаниями, все же и в той жизни я был охоч до сладкого.

– Ну да ладно, давай уж приготовлю завтрак, коль уже встали.

Я решил, пока бабушка занимается завтраком, заняться зарядкой, после сходил в душ. Затем мы сели с бабушкой за стол, прекрасная яичница, бутерброды с колбасой и отличный чай, что ж, приснившийся кошмар ушел во время поглощения бутербродов.

Пока ел, вспоминал вчерашний день. Что сказать о нем, весь день мы расписывали партии для инструментов, в конце дня даже попробовали спеть совместно с хором, да, пока шероховатости, но Игорю понравилось. Дядя Боря пока не доволен, но теперь остается только репетировать. Игорь связался с Марком Наумовичем, который обещал приехать сегодня послушать песню, я уверен, что он согласится исполнить ее. Дядя Боря предложил спеть нам ее совместно, не знаю, посмотрим, как это выйдет. Надо сегодня поговорить насчет оркестра Утесова, я думаю, песни, которые я предложу, ему понравятся, да и Магомаева надо как-то уговорить. Хотя и тут я уверен в его согласии, просто, как я помню, он должен в этом году уехать на стажировку в Милан. В общем, планов громадьё, а времени мало.

Репетиция

Жду, когда бабушка уже наконец оденется. Слышу, скрипнула дверь ее комнаты. «Надо бы смазать», – сделал напоминание себе, повернувшись, схватился театрально за сердце.

– Что? – голос ее был немного напряжен. Одета Анна Николаевна была в свой любимый наряд, в котором ходит в театр. Я не мастак описывать женские наряды, но выглядела она просто великолепно в свои пятьдесят восемь. Ей в этом наряде не дашь больше сорока пяти.

– Боюсь, не доживет дядя Боря до вашей свадьбы: увидит тебя сегодня, и от томления в груди сердечко прихватит.

– Тьфу на тебя, охальник! При чем тут Борис? – бабушка повертелась немного у зеркала в прихожей. – А что думаешь, ему понравится? – зарделась как девица на выданье, а глаза такие хитрющие.

– Ох, бабушка, пожалела бы его.

– Да что с ним станется? – крутанувшись еще раз около зеркала, надела пальто и начала выталкивать меня на выход.

В десять утра мы были уже у дверей зала, где проводили вчера репетиции. Ох, как же дядя Боря стал похож на кота при виде бабушки, а комплименты так и сыпались словно из рога изобилия.

– Ой, прекрати, Боренька! Ну какая я тебе красавица! Кошёлка старая уже, – а в глазах так и читается: «Только попробуй не разубеди, тут ты окончишь свой бренный путь».

– Аннушка, да ни у кого язык не повернется так назвать прекраснейшую из женщин. – Ох, как стелет котяра, а как крутиться вокруг и за ручку возьмет и в ушко шепнёт. Это что, я злюсь что ли? А ведь правда, злиться начал. А ну прекращай, Сашка, вон смотри, как бабушка расцвела. Отпустило. Правильно, Сашка, бабушка тебя меньше любить не станет, а у тебя скоро свободного времени почти не будет, а так она не одна.

– Дядя Боря, вы знакомы с Утесовым, если да, то насколько хорошо? – уже успокоившись и осознав глупость своих мыслей, спросил Александрова.

– Леонида? – с удивлением посмотрел на меня Борис Александрович, – очень хорошо знаю, общаемся довольно часто, если не на гастролях, а иногда и на них пересекаемся. А что ты хотел?

– Песни у меня есть, которым нужно сопровождение гитары и саксофона. Хотел попросить его о помощи.

– Да и у меня есть кому играть на гитарах и саксофоне, – в голосе прозвучала обида, – но если тебе нужен именно Утесов.

– Дядя Боря, вы меня не так поняли, просто я не думал, что у вас есть такие музыканты, – я поспешил покаяться.

– Ну и славно, а что за песня? – вроде даже как успокоился Александров, – может, споешь?

– Песня на книгу Гюго «Собор Парижской Богоматери», назвал ее Belle.

– Прекрасная песня, мне очень понравилась и на русском и на французском языке, – бабушка выдала свое мнение.

– На французском? – в голосе Бориса было столько удивления. – Я правильно понял, Саша, ты написал песню на французском?

– Да, и не одну, – скромно потупился, чуть ли не шаркая ножкой. – Ну давайте я лучше спою.

– Да, да, конечно, – дядя Боря посторонился, пропуская меня к сцене.

Сев за рояль, я немного настроился и начал опять с небольшой хрипотцой:

et qu'elle met son corps à jour, tel…Belle C'est un mot qu'on dirait inventé pour elle Quand elle danse

Всю песню я пропел с закрытыми глазами, а когда окончил, услышал аплодисменты и незнакомый голос:

– Борис Александрович, что это за песня и кто этот юноша?

В голове зазвучали фанфары, дамы и господа, позвольте поприветствовать Фурцеву Екатерину Алексеевну, у меня аж дыхание перехватило. «Всесильная Екатерина. Вот сейчас я вижу перед собой либо РОЯЛЬ попаданцев, либо надгробный камень на своих планах», – а рядом стоял Муслим Магометович Магомаев – любовь многих советских женщин.

Я тихонько вставал из-за рояля и, пока меня представляли, пытался успокоиться.

– Катенька, прекрасно выглядишь, – слова моей бабушки меня чуть ли не посадили обратно. «Так, надо внимательно изучить память маленького Саши». – Неужели не узнаешь в юноше мальчонку, которому втихаря давала конфеты шоколадные со стола.

– Аня? – Екатерина Алексеевна улыбнулась и как молодая девчонка подбежала к бабушке и обняла ее. – Ох, подруга, сколько мы с тобой уже не виделись? А ты ни капельки не изменилась.

– Два года, ну да ладно. Я рада тебя видеть и надеюсь, на этот раз делать это будем чаще, – было видно, что бабушка очень рада встрече с подругой, и, если бы не люди кругом, они бы ушли куда-нибудь сплетничать. – Сашка, подойди, поздоровайся с той, на ком обещал жениться, когда подрастешь, ведь у тети Кати всегда есть конфеты, – последние слова произнесла, изображая мой голос в детстве.

– Как Сашка, ведь ему должно быть лет четырнадцать-пятнадцать, если я не ошибаюсь, – Фурцева внимательно взглянула на меня, – а этому юноше лет восемнадцать. Ну а каков красавец, а как поет! Спускайся к нам.

Я спустился со сцены, нацепил на себя гагаринскую улыбку:

– Здравствуйте, Екатерина Алексеевна.

– Какая я тебе Екатерина Алексеевна, – Фурцева аж надулась от недовольства, – я же тебя нянчила, или забыл, как кричал: «Тетя Катя приехала» – стоило мне только войти к вам в квартиру. Эх, Анечка, видать не будет свадьбы, разлюбил меня внук твой.

Голова Фурцевой поникла, но во взгляде, который она кидала на меня, была хитринка.

– Ну, не смею я красивую и молодую женщину тетей называть, – даже ножкой шаркнул для большей достоверности.

– Ох и льстец растет, – Екатерина взглянула на бабушку. – Анечка, небось девицы вокруг него так и кружат?

– Ты даже не представляешь, как на него медсестры заглядывались после того, как он пару концертов устроил в больнице, – бабушка вздохнула и грозно посмотрела на меня, – в которую из-за своей любвеобильности и угодил.

– Тетя Катя, не верьте, я просто на катке не устоял.

– На который ты полез из-за девицы, – не дала оправдаться бабушка.

– Ну да ладно. Скажи мне, Саша, что это за песня, которую ты только что пел на французском?

– Я написал ее недавно на роман Гюго «Собор Парижской богоматери». Написал и на русском, если хотите, спою.

Фурцева посмотрела с недоумением на бабушку:

– Аня, это правда?

Я даже запыхтел для виду, что обиделся таким неверием в свой талант.

– Не пыхти, Сашка, – бабушка в своем репертуаре. – Да, Катя. Сама удивляюсь, но как ты слышала, поет он прекрасно, а песни сочиняет такие, что за душу берут. И не только слова, но и музыку сам сочиняет.

– Давай послушаем, Муслим Магометович, вы как, не против?

– Фурцева посмотрела на будущего кумира женщин СССР.

– Екатерина Алексеевна, я не только не против, я даже настаиваю, – Магомаев посмотрел на меня, и в его глазах было не только много удивления, но и немного восхищения. – То что мы успели услышать, мне очень понравилось, и я так же как и Вы не мог представить, что песню сочинил и поет четырнадцатилетний молодой человек.

– Пятнадцати, – поправил Магомаева, чем вызвал улыбку, мол, велика разница, – и если Вам правда понравилась моя песня, то не могу не воспользоваться и попросить Вас исполнить ее со мной. Песню я изначально писал на три голоса и партию священника хотел бы предложить Вам.

Магомаев задумчиво посмотрел на меня, видно, что внутри идет какая-то борьба.

– Знаешь, а я согласен, – видно, все же песня ему действительно понравилась, и, решив спеть, он закончил борьбу внутри себя и уже спокойно улыбнулся, – но ведь ты понимаешь, что на французском я пока с тобой спеть не смогу.

– Да, конечно, если тогда никто не против, мы с Муслимом Магомедовичем немного порепетируем, а потом споем вместе на русском, – я посмотрел на Фурцеву, ожидая ее ответа.

– Хорошо, так даже интересней будет, а мы пока с Аней сходим в буфет и посплетничаем немного, через часик вернемся.

Как только нас покинули женщины, я напомнил кратко сюжет книги, после чего спел песню на русском. Час, всего час понадобился Магомаеву, действительно великому певцу, чтобы вжиться в роль.

Через час меня ждал сюрприз – вместе с женщинами в зал вошли Месяцев и Марк Наумович Бернес. Хоть Гостелерадио вышло из-под власти Министерства культуры, но практически все фильмы и передачи были заказаны этим министерством, поэтому отношения Фурцевой с Месяцевым были хорошие. Они зашли, что-то весело обсуждая. Подойдя к сцене, заговорил Николай Николаевич:

– Я пришел сюда с Марком Наумовичем, чтобы вместе с ним послушать еще раз песню о Родине, но Екатерина Алексеевна встретила нас по дороге и попросила сначала послушать то, что вы подготовили.

– Ну, песня, конечно, еще не отрепетирована нормально, – начал немного оправдываться я, – да и третьего голоса с небольшой хрипотцой не хватает, но мы постараемся все же исполнить ее.

Пришедшие расселись на первом ряду, я же уселся за рояль, а Муслим Магометович встал рядом.

Я душу дьяволу продам за ночь с тобой…Рай, Обещают рай твои объятья. Дай Мне надежду, о мое проклятье. Знай, Греховных мыслей мне сладка слепая власть. Безумец прежде – я не знал, что значит страсть. Распутной девкой, словно бесом, одержим; Цыганка дерзкая мою сгубила жизнь. Жаль, Судьбы насмешкою я в рясу облачен, На муки адские навеки обречен. И после смерти мне не обрести покой,

Он прекрасно исполнил свою часть, а также вместе мы закончили последний куплет.

– Великолепно! Саша, Муслим, – Фурцева первой заговорила. – это действительно великолепно. Николай Николаевич, я надеюсь, эта песня будет на концерте в честь восьмого марта.

– Да, конечно, – Месяцев тоже был доволен, ведь это он привел на сцену такой талант. О том, что ему подсказали Кириллов и Шаталова, он уже благополучно забыл.– Я еще когда первый раз услышал эту песню на французском, сразу решил, что она должна быть на концерте, тем более там будет французская делегация. Пускай послушают, как поют в СССР. Но вам надо срочно найти третьего певца, я думаю, мы с Екатериной Алексеевной сможем Вам помочь.

«Ну уж нет!» – сразу в голове у меня раздался звук сирены, возвещающей об опасности.

– Николай Николаевич, Екатерина Алексеевна, у меня есть одна задумка. Дайте мне, пожалуйста, два дня, и я вам представлю третьего, и, если вы одобрите его, мы примемся за репетиции.

Николай и Екатерина переглянулись, там, в глазах, было что-то типа: «Ну пусть приводит, а там посмотрим».

– Ну хорошо, Александр, – озвучил их решение Месяцев, – только не тяни. Не больше двух дней: ведь, как я понял, ты эту песню под оркестр готовить собрался.

– Да, я постараюсь уже завтра все устроить, а сейчас, наверно, пора спеть песню о Родине, ради которой был приглашён Марк Наумович.

Я снова сел за рояль.

Родина…С чего начинается Родина? С окошек, горящих вдали, Со старой отцовской буденовки, Что где-то в шкафу мы нашли. А может, она начинается, Со стука вагонных колес И с клятвы, которую в юности Ты ей в своем сердце принес. С чего начинается

Уже на середине песни Бернес поднялся на сцену, встал рядом, облокотившись на рояль, и стал вслушиваться в слова и музыку, немного прикрыв глаза.

– Молодой человек, у Вас талант писать красивые песни, – по окончании высказал он свое мнение, – и вы бы хотели, чтобы эту песню исполнил я?

– Спасибо, и да, Марк Наумович. Когда я сочинил и первый раз пропел эту песню, представил именно Вас в роли исполнителя ее и, конечно, не смел мечтать, что вы ее когда-нибудь исполните.

– Молодой человек, не надо скромничать, это действительно хорошая песня и я с удовольствием буду ее исполнять.

– Саша, Марк Наумович прав, у тебя получилась очень хорошая и нужная песня и, прежде чем вы начнете репетировать, может, споешь еще что-нибудь из того, что ты готовил для себя на двадцать третье февраля и восьмое марта.

Я исполнил песню «Два орла» Газманова, «Восьмое марта» Саруханова и «Я люблю тебя до слез» Игоря Крутого. После последней песни Фурцева даже отвернулась на пару секунд, чтобы промокнуть глаза. Было много хороших и теплых слов, после чего Екатерина и Николай совместно решили, что не стоит меня отвлекать, так как работы очень много, подхватили мою бабушку за руки и увели из зала; я же остался с Бернесом и Магомаевым. С Марком Наумовичем мы расстались примерно через минут сорок, в это время Магомаев учил текст на французском. После ухода Бернеса мы начали репетировать с оркестром и Магомаевым, а еще у меня крутилось в голове: «Как же мне найти Высоцкого и пригласить его спеть с нами третьим».

Придя домой, я так и не нашел лучшего способа найти Высоцкого, чем через Фурцеву.

– Бабушка, дай, пожалуйста, телефон тети Кати.

– Он в блокноте около телефона, – ответила она, выйдя из своей комнаты.

Я поискал в блокноте и нашел ее номер под именем Катька Фурцева. Четыре долгих гудка, и вот в трубке раздался молодой женский голос:

– Слушаю.

– Будьте добры, Екатерину Алексеевну.

– А кто ее спрашивает?

– Скажите, Саша Семенов.

– Мам, тебя к телефону, – послышался крик из трубки, – Саша Семенов.

Через минуту трубку взяла Фурцева:

– Саша, что-то случилось?

– Тетя Катя, мне очень нужна ваша помощь, – с грустью в голосе начал просить ее о помощи.

– Так, Сашка, ты это прекращай таким похоронным голосом говорить. Чем я тебе могу помочь?

– Тетя Кать, помните, я Вам говорил о третьем для песни Бель.

– Ну?

– Я не могу найти его, точнее, я не могу найти способ, как с ним связаться.

– И кто же этот уникум?

– Владимир Высоцкий, молодой актер, поэт и певец.

– Хм-м, Высоцкий, Высоцкий, нет, не помню такого, – из трубки раздавалось бормотанье. – Саша, а зачем тебе он, есть много прекрасных певцов, которые прекрасно исполнят твою песню. Вот, например,…

– Тетя Катя, – решил я ее перебить, прежде чем она начала предлагать мне знаменитостей, – вы простите меня, что перебиваю Вас, но представьте, если кроме Магомаева, еще один знаменитый певец будет петь, я просто буду незаметен на их фоне.

– Саша, у тебя прекрасный голос, не волнуйся ты так из-за знаменитостей.

– И все же, тетя Катя, давайте сначала я вам представлю песню в исполнении Высоцкого, Магомаева и меня. Если он вам не понравится, то будем подбирать из знаменитостей, но я Вас уверяю, Вам понравится. У него подходящий голос для этой партии.

– Ну ладно. Сашка, давай его данные, какие у тебя есть.

– Высоцкий Владимир Семенович, окончил школу-студию МХАТ, сейчас вроде должен работать в театре имени Пушкина.

– Ну, хорошо, поищу его.

– Спасибо, тетя Катя. Вы самая лучшая!

– Подлиза. Ну да ладно. Дай бабушке трубку.

Я протянул трубку бабушке, которая стояла и слушала наш разговор с Фурцевой, а сам пошел в свою комнату.

Репетиция часть 2

Утро – зарядка, поедание блинчиков с жирной сметаной: «Завидуйте, женщины!» Бабушка смотрит, умиляется. К десяти заходим на проходную, встречают вежливо, видно, вчерашняя картина, где меня треплет по голове Фурцева и смеётся, переговариваясь с бабушкой, дала результат. «Ничего, Сашка, скоро тебя по имени-отчеству называть будут». Пропуск не стали спрашивать. Сзади хлопнула дверь, на автомате посмотрел, а там Владимир Семенович, молодой, немного нервный какой-то. Я разворачиваюсь, иду опять на проходную, Высоцкий не успевает начать объяснять, зачем он явился.

– Это к нам, – обращаюсь к вахтеру. – Не ожидал, что Екатерина Алексеевна так Вас быстро найдет, Владимир Семенович.

– Александр? – не отпускает напряжение Высоцкого, наверно, даже еще больше увеличивается, все-таки не ожидал, что его для малолетки вызывают. – Мне вечером был звонок от помощника Фурцевой, просили подойти сюда.

Фамилия Фурцевой опять играет пропуском: вахтер разрешает пройти.

– Владимир Семенович, у Вас, наверно, много вопросов сейчас в голове, но давайте пройдем в репетиционный зал, там я на все вопросы отвечу.

Кивает, молча, пристраивается рядом, поднимаемся в зал, а там уже оркестр репетирует с Магомаевым. Как только мы вошли, репетицию прервали, а Муслим Магомедович спустился к нам, вежливо поздоровался с бабушкой, со мной и протянул руку Высоцкому.

– Позвольте Вас представить друг другу. Муслим Магометович Магомаев, – указываю на одного. – Это Владимир Семёнович Высоцкий, – указываю на другого. – Надеюсь, он согласится петь с нами Бель.

– Очень приятно, но я только пока не в курсе, о чём идет речь, – Высоцкий смотрит на меня с ожиданием.

– Я написал песню на французском и русском языках на роман Гюго «Собор Парижской богоматери», песню должны исполнять трое. Вам напомнить, о чем была книга?

– Нет, я прекрасно помню, – никакого недовольства в голосе из-за того, что кто-то мог сомневаться, что книгу он читал, при этом я не услышал.

– Так вот, для исполнения партии Квазимодо мне нужен человек с хрипотцой в голосе, Вы идеально подходите. Давайте, сейчас мы исполним песню с Муслимом Магометовичем, чтобы вы поняли, о чем речь, и решили для себя, желаете ли в этом участвовать.

Мы с Магомаевым поднялись на сцену. Я не стал садиться за рояль, хотя пианист уже вставал.

– Не надо, играйте вы: на концерте мне все же придется только петь, так как мы втроем должны быть на сцене, – останавливаю пианиста и оборачиваюсь к Высоцкому: – Первая партия должна быть Ваша, а последнюю мы исполняем втроем. Сначала мы исполним на русском, а потом уже на французском.

Выступление с оркестром – это уже не я один за роялем.

О, Эсмеральда, я посмел тебя желать.Свет, озарил мою больную душу, Нет, твой покой я страстью не нарушу, Бред, полночный бред терзает сердце мне опять,

Хрипотца, а также движение рук, – как бы протягивая к той, о ком так мечтаю, – голос усиливаю, больше трагизма, во взгляде все то отчаянье, которое испытывает человек, понимая, что это все несбыточная мечта.

Я душу дьяволу продам за ночь с тобой.Мой тяжкий крест – уродство вечная печать, Я состраданье за любовь готов принять, Нет, горбун отвержен и с проклятьем на челе, Я никогда не буду счастлив на земле, И после смерти мне не обрести покой,

Высоцкий песню слушает внимательно, в глазах у него восхищение. Магомаев также исполняет не просто стоя на сцене: он вкладывает в свои слова душу, поет, и видно, что он злится на Эсмеральду.

(Notre Dame de Paris (Rus) – Belle https://www.youtube.com/watch?time_continue=79&v=DIPg4EPMKWA)…Цыганка дерзкая мою сгубила жизнь, Жаль, судьбы насмешкою я в рясу облачен, На муки адские навеки обречён…

Он прекрасно показывает борьбу внутри священника, и как страсть его сжигает изнутри.

Высоцкий пытается что-то сказать, но я его прошу сначала послушать на французском, а после уже высказаться.

– Александр, песня просто великолепная, – заговорил Высоцкий, как только мы закончили петь.

– Я рад, что Вам понравилась, – улыбнулся. – Ну что, давайте я Вам текст дам, почитаете, и попробуем спеть на русском сначала.

Сначала немного не получалось:

– Владимир, представьте себе Квазимодо. Он влюбился без памяти, до такой степени, что когда узнал, что виновник казни – его приемный отец, скинул его с колокольни.

– Саша, я пойду домой, – бабушка выглядела уставшей.

– Конечно, бабушка, а то мы здесь еще надолго.

Репетировали вместе до вечера, перешли давно на «ты»; певцы уже не задумывались над тем, сколько мне лет, говорили на равных: десять лет не такая большая разница, плюс, люди творческие, увидев мой талант, не о возрасте думали.

– Муслим, Володя, – уже на выходе из зала я остановился, в голову пришла идея, – я вот что подумал, а почему нам на концерт не одеться так, как должны были быть одеты наши герои. А еще, пригласить девушку-брюнетку, умеющую танцевать. И на словах, например: «И не Мадонне я молюсь, а ей одной» – протягиваю руки в ее сторону. А в конце песни она как бы погибает во время танца, и уже последние слова мы поем, склонившись над ней.

– Оригинально, и знаешь, Саша, я за, – Муслим, улыбаясь, хлопнул меня по плечу. – Это запомнят надолго.

– А что, мне тоже нравится, – Владимир подтвердил свою готовность.

И вместе улыбаясь, мы вышли из зала. Дома сразу же набрал Фурцевой, трубку взяла она сама.

– Тетя Катя, здравствуйте, – в голос побольше радости и восторженности.

– Здравствуй, Сашенька. Голос довольный, значит, все получилось на репетиции, – через трубку слышу смешок.

– Да, репетиция прошла прекрасно. Тетя Катя, я к Вам опять с просьбой.

– Ну что там случилось у тебя? – даже по голосу слышно, что человек улыбается.

– В конце репетиции я предложил нашим певцам спеть в костюмах героев: Муслим будет в сутане католического священника, я в кольчуге и кожаных штанах, а Высоцкому надо будет сделать горб и одеть его во что-то типа рубища. А еще, хотели бы, чтобы во время песни танцевала девушка – красивая стройная брюнетка в легком однотонном платье, которое будет выглядеть немного поношенным и надорванным.

– Хм-м, а знаешь, идея хорошая, немного добавить театральности в ваше исполнение не помешает, – а потом в голосе появилось немного ехидства. – Так значит, тебе брюнетки больше нравятся?

– Нет, вы меня неправильно поняли, просто она же цыганка, – из трубки задорный смех.

– Да успокойся ты, Саша, – прервала мои объяснения. – Значит, сделаем так: с утра Вам подвезут несколько костюмов, а также подъедет девушка из цирка. Она прекрасно танцует и даже поет, если понадобится, ну, и выглядит так, что мужики постоянно шеи сворачивают, когда она мимо проходит. Зовут Евгения, я сейчас с ней свяжусь.