Анты

Зашибись! Я думал, что пора пожинать сладкие плоды победы, а оказалось, что плоды то незрелые. От такой несправедливости судьбы аж слёзы выступили. Эта несносная баба, шутя, нарушила все планы, выплеснув на наши головы ведро плохо пахнущих проблем. Хоть плачь, хоть вой, хоть зубами скрипи, а всё равно придётся поднатужиться, чтобы доиграть свою роль до конца.

Сообщение гонца, что сарматская и савирская конница собирается на Дону, чтобы двинуть следом за аварами, мы приняли к сведению, но без особых надежд. Сколько они будут собираться, не известно, а сейчас был дорог каждый час. Самое паршивое, что и мы тоже опаздывали, да к тому же толком не успевали подготовится к большому сражению. И если на Псёльском поле битва шла по моему замыслу, то теперь нам предстоял сумасшедший марш, а потом бой с ходу, и то, если мы успеем к шапочному разбору. В любом случае мысль о предстоящей битве не внушала радости и оставляла мало надежд.

Отпустив сармата, мы с мужиками засели за карту. Выходило, что, если мы не выступим немедленно, то имеем все шансы безнадёжно опоздать. А что такое опоздать в битве даже на час? Это полный разгром словен, тиверцев и уличей, и толку тогда от нас как от козла молока. Значит, надо поднимать полки немедленно. Кого поднимать? Тяжёлая пехота для марша и маневренного боя не годилась. Решили взять сводный полк топорников из воев покрепче и повыносливей, в полном составе всех лучников, полк щитников и метателей сулиц, а также полк катафрактов. Всего шестнадцать тысяч. Для скорости движения всё оружие, щиты, зброю и снаряжение нагрузили на полковые повозки, запряжённые не волами, а самыми выносливыми и сильными конями. На хозяйстве я оставил Зверо, Серша и Лео, остальные отправлялись со мной.

Весь день, вечер и даже ночь экспедиционный корпус готовился к броску на запад. Выступили мы затемно до рассвета, переправились относительно быстро, и в девять утра уже пылили по дорогам правобережья.

По моим прикидкам авары должны форсировать Днепр ниже Ингула и задержаться на переправе на три-четыре дня, поджидая кутригуров. Затем холмистая степь выведет их к Южному Бугу, за которыми начинаются земли тиверцев и открывается путь в Антанию с юга. Вот туда к берегам Южного Буга я и направил полки. Сначала шли по левому берегу Ингула, потом двинулись по водоразделу, чтобы не путались под ногами овраги, речки и ручьи. На этот раз предстояло решить почти нерешаемую задачу. С одной стороны, нужно успеть вовремя, с другой – не измотать маршем бойцов до крайности, чтобы их не перебили, как загнанных лошадей.

С грехом пополам, с молитвами и с матерной руганью, насквозь промокнув от пота и пропылившись, почти загнав лошадей, на пятый день мы вышли к Южному Бугу.

Войный вож полковник Лабута невольно улыбнулся, вспомнив последний строевой смотр. Он гордился своими полками. Никогда ещё Буг и Днестр не поднимал этакой силищи. Но улыбка сползла с его сурового, словно вырубленного из камня лица, и по спине пробежал холодок, когда он увидел, чтобранное поле от края до края заполнила бесчисленная аварская конница. Однако Лабута взял себя в руки, або с дружинных лет накрепко вбил в голову, что честный муж не может быть трусом. А, когда поганые двинулись вперёд, Лабуту и вовсе перестало трясти. Невместно тиверскому полковнику выказывать страх воям, которые плотными квадратами сотен стояли за его спиной. Добро, что уличи подошли вовремя, да словены ввечор подоспели. Теперь поглядим, кто кого. Зря что ли антские вожи поболе года гоняли ополчение, превращая этих увальней в умелых и грозных воев. Зброю и оружие из Бусова града всю зиму возили, топоры, клевцы, пики и эти… как их… але-ба-ры. И хоть выговорить нормальному человеку невозможно, а добрым оружием оказались, боевым и вельми злым супротив конницы. Хошь коли ими, хошь руби, хошь с коня крюком тащи. Да-а, вот сейчас и потащим, или нас… Тьфу, даже думать пакостно.

Но, светлые боги, как же много пришло поганых! Похоже, не уйти с этого поля живым. Да, и куда тут уйдёшь. Бают, звери те авары, алчные и кровожадные, коих невмочно в веси допустить. Эх! Придётся до конца стоять. Помоги нам Перун и светлый Хорс!

– А ну, сучьи чада, приготовиться к обстрелу!! Щитникам отойти за рвы и колья, поднять да сдвинуть щиты!! Пики и алебары упереть супротив конницы!! Держать строй!! Стрелами и сулицами не разбрасываться, метать наверняка!! Да, не вздумайте трусить, али помирать!! К бою!!!

Как обычно авары начали с массивного обстрела, и строй славян осыпали тысячи стрел, утыкав щиты и ужалив неловких воев.

А потом был УДАР!! Страшный и невыносимо сильный удар аварской конницы!

Первые ряды бешено несущихся всадников превратились в живой вал, споткнувшись в рвах и напоровшись на колья, но натиск был настолько чудовищным, что прорвавшись по телам павших степняки обрушились на славян. Под чудовищным натиском строй прогнулся и тогда навстречу аварам в воздух взвились тысячи стрел и сулиц. Но куда там. Разве можно сдержать этакую силищу! А надо сдержать!! И вскипел праведный гнев! И пошла рубка отчаянная, свирепая и беспощадная! Со скрежетом и звоном скрестились клинки. В воздухе замелькали копья, топоры, алебарды. Дробились кости кистенями, вбивались булавами головы в плечи. Летели во все стороны брызги и струи крови. Разваливалась под клинками зброя и одежда. Озверев от яростной решимости, славяне не обращали внимания на раны и боль и помнили лишь об одном: за их спинами остались беззащитные жёны, дети и старики.

– Бей поганых!! – гремел отчаянный рёв.

А аваров то втрое против славян, да на конях, да с разгона.

С поразительным проворством Лабута с хода прямо с седла срубил степняка топором. Размахнулся и вдарил по вырвавшемуся вперёд авару. Крутанувшись, чиркнул своим страшным оружием горизонтально, и ещё один поганый схватился за живот, пытаясь руками удержать вывалившиеся кишки.

Запрыгнув на повозку, Лабута моментально окинул взглядом картину боя, и мельком зацепил глазом справа что-то необычное, повернул голову и всмотрелся.

С юга показалась и начала приближаться какая-то красная полоса, в которой, напрягая зрение, вож разглядел стройные ряды сотен, одетых в одинаковую красную одежду, одинаковую зброю и одинаковые шлемы. Они, как одно большое существо, медленно приближались к полю боя во фланг аварам, подняв одинаковые красные щиты.

Лабута крякнул и врасхлёст врезал по аварскому шлему, прорубив его крест-накрест.

– Кажется, мы немного опоздали, стратиг Юлиан? – осторожно спросил примпил первой когорты Гермолай.

– Нет, в самый раз явились. Прикажи от моего имени ставить когорты по карфагенскому строю. Обе алы всадников на правый фланг. И пусть кто-нибудь позовёт трибунов Макария Флавия и Стефана Комнина.

Юлиан привёл свой личный легион. И плевать он хотел на придворные хитросплетения, запреты и интриги политиканов и церковного клира. Он вольная птица, а здравый смысл и совесть воина привели его на это поле. Юлиан точно знал, что именно здесь, на земле Антании он должен защитить свою родную Византию.

Прищурившись, Юлиан быстро оценил ситуацию, разглядев, что авары имели подавляющий перевес, но каким-то непонятным образом славяне держали фронт. Конница кочевников скучилась, утратила пробивную силу, увязла в тесном сражении и теперь тупо давила массой. И потому именно сейчас фланговый удар легиона мог переломить ход сражения.

– Сальве, стратиг Юлиан, – поздоровались трибуны, – Что скажешь? Пирушка то в разгаре.

– Ничего наше угощение никто не съест. Макарий, бери три первые когорты и двигай прямиком во фланг варварам, а ты, Стефаний, дождись удобного момента и двумя когортами и всадниками постарайся подрезать их сзади.

Трибуны стукнули правыми кулаками в грудь и поспешили к центуриям.

«Вот же не думал, не гадал, что ромляне на помощь подойдут, – подумал Лабута и, смахнув с лица пот, размазал пятна крови. – Слава светлым богам, можа теперь полегче будет и живот сохраним».

Он ясно видел замешательство аваров, видел, как они перестраиваются против нового противника, ослабляя давление в центре.

Но, светлые боги, как же поганых много.

Лабута поднял топор и обухом мощно отоварил высунувшегося из-за борта повозки авара, повернул топор и со всего маха всадил чёрное от крови лезвие в шею другому.

– Тестудо!! – по команде центуриона щиты моментально сдвинулись в сплошную стену, накрывая строй сверху. Аварские стрелы забарабанили по крепким щитам. Раздалось несколько вскриков. Всё-таки летучие посланницы смерти нашли дырочки в сплошной защите и укусили. И тут на строй ромеев навалилась визжащая масса.

– Вскройсь!! – новая команда будто взорвала сжатый, как пружина строй, и пронзённые копьями авары отлетели от него, как кегли.

Легион медленно теснил варваров, шагая по их мёртвым телам. Но за ним оставались и красные пятна покинувших строй легионеров. Кого ранили, а кого и убили. Ромеи стали нести потери, а и было их всего-то шесть тысяч.

– Опоздали, мать перемать! – выругался Стинхо, бросая на поле хмурый взгляд, – слышь, Бор, авары уже наших дожимают.

– Не спеши, Стинхо, не спеши. Видишь, фронт стоит. А теперь посмотри вдаль. Видишь красную полосу. Похоже, это ромеи врезали гадам во фланг. Так что спокойно выводи сотни! Строй обычный, со щитовым прикрытием коробками десять на десять. Сейчас мы их с другой стороны долбанём, и устроим им мешок.

На удивление быстро, буквально с хода батальоны выстроились по сотням на левом фланге поля боя.

– Щиты вперёд!! Приготовить сулицы!! Лучники укрыться за щитами, не подставляться!! Стрелять быстро и по готовности!! При атаке отходите за линию сотен!! Топорники, рубить всё, что шевелится!! Тесно станет, берите мечи, клевцы и кистени!! Внимание всем!! Вперёд, марш!! Бой!!!

Я жестом подозвал Марка:

– Не спеши лезть в драку. Как начнётся серьёзная рубка, ударишь в стык между нами и тиверцами. Это по диагонали рассечёт аварские порядки, а мы их тут и подзажмём. Давай, не подведи.

Лабута уже не чуял от усталости правой руки, а раны и вовсе перестал считать. Сердце норовило проломить грудную клетку, и удрать подальше от окружающей жути. Он давно потерял шлем и щит. Опустив топор и, превозмогая боль, Лабута откинул мокрые волосы со лба и… глазам не поверил.

Слева на поганых надвигался плотный строй щитов, которым, казалось, не было числа!

«Светлые боги, благо дарю, видно то ваше небесное воинство. Иначе откуда им взяться».

Над щитами взлетела туча стрел, потом тут же ещё и ещё. Неизвестное войско столкнулось с аварами. Полетели сулицы. Поганые дрогнули и отшатнулись. Но быстро выправились и конным кулаком ударили по новому войску.

Однако на фронте тиверцев и уличей стало ещё легче, будто удавку с шеи сняли. Теперь в основном битва шла на флангах, где дрались ромеи и эти непонятно откуда взявшиеся вои.

– Сотники!! – прохрипел Лабута, – перестроить сотни! Держать строй, сукины чада!!

Он обвёл мутным взглядом кипевшую вокруг битву и тут удар выбил искры из его глаз и сознание из головы.

– Стратиг, на другом фланге происходит что-то непонятное, – подбежал запыхавшийся примпил, вытирая с лица грязный пот, – напор варваров заметно ослаб, и они начали перемещаться.

– Похоже, нам кто-то здорово помогает, – задумчиво проговорил Юлиан, – и авары оказались в мешке. Теперь у них никаких шансов. Сколько бы их ни было, им конец. Как дела у нас?

– В центуриях большие потери до шестой части состава. Но пока держим строй.

– Держитесь, скоро финал, – Юлиан приложил руки к глазам, вглядываясь вдаль. Интересно, кто там принимает на себя основной удар?

Линия щитов в десятке мест порвалась, а стрелы и сулицы вышли. Началась отчаянная рубка, сила на силу, удар на удар, ярость на ярость. Схватка кипела похлеще, чем на Псёльском поле, поскольку наши позиции не подготовлены и драться пришлось с хода.

И тут от удара четырёх тысяч копыт вздрогнула земля.

Атака катафрактов потрясла и шокировала аваров, которые никак не ожидали встретить здесь тяжёлую ударную конницу. Разгоняясь стремя в стремя, стальной клин полка Марка, как нож сквозь масло, наискось пронизал аварскую конницу, стоптал пешую массу и вышел в аварском тылу возле потрёпанного ромейского легиона. Развернувшись, катафракты отбросили обломки копий, достали мечи и начали перестраиваться для новой атаки. Испуганно ржали лошади.

Марк выдернул ноги из стремян, упёрся в седло, спрыгнул с падающей раненой лошади и тут же принялся отдавать команды. К нему, отдуваясь, подбежал ромейский центурион в помятом шлеме и испятнанной кровью лорике:

– Сальве, трибун. Чьи это катафракты?

– Сальве, центурион, – перешёл на латынь Марк, – передай привет стратигу Юлиану от воеводы Бора и вожа Марка и скажи, что анты всегда держат своё слово.

Марк легко с места запрыгнул на подведённую ему лошадь, и над полем раздался его зычный голос:

– По-о-олк!! Мечи вон!! За мной!! В атаку!! Ма-а-арш!!!

После атаки катафрактов тяжелораненая орда словно взбесилась, шансы и численность противников уравнялись, но попавшие в мешок авары стали драться, как звери. Их неистовство превысило всякие пределы. На раздумья времени не оставалось.

«Фил!». «Я здесь, командир». «Пора нам с тобой потрудиться». «Что на этот раз?». «Всё, как всегда, но радиус полного поражения десять метров». «Есть, командир».

Линия сотен смешалась, и рубка уже шла внутри нашего строя. Отбежав за левый фланг, я развернулся и врезался в гущу беснующихся аваров. Ярость заволокла взгляд. Весь мир сжался до поля боя. Остался только я и они. Не ждите пощады, твари! Добро пожаловать в ад!!

– Стинхо!! – заорал Черч, – смотри туда!!

Стинхо рубанул наискось авара, быстро дёрнул взглядом влево, потом повернулся всем корпусом и его глаза полезли из орбит. Всё, что он увидел, выпадало за грань здравого смысла!

За краем строя, где щитники из последних сил сдерживали натиск на фланге, среди давящей кучи аваров вдруг появилась просека шириной метров двадцать и стала медленно углубляться в толщу аварской массы. Будто там заработала какая-то гигантская сенокосилка. Вместе с конями авары распадались на куски, превращаясь в фарш.

– Твою ж маманю! – только и смог прохрипеть Рок.

От такого жуткого зрелища вокруг стали стихать схватки. Просека уже протянулась метров на сто и продолжала тянуться вдоль фронта внутрь массы аваров! В рядах кочевников возникла заминка, и вспышка буйной злобы сменилась безудержной паникой. Выпучив глаза от ужаса, авары ломанулись кто куда, и заметались, не находя укрытия. По рядам обезумевших кочевников прокатился жуткий истошный вопль: «Демо-о-он!!! Нас убивает демон!!!», и остатки орды брызнули прочь с поля. Поле перед измученными боем славянами стало быстро пустеть. Стук и топот копыт, вопли и крики стали постепенно затихать.

А в конце широченной полосы сплошного уничтожения стоял один единственный воин с головы до ног залитый кровью.

– Бор, – прошептал Стинхо.

– Светлый Бор!! – заорали анты.

– Святогор!!! – завопили поляне.

«Вот так и рождаются сказки. Фил, отбой. Спасибо, брат», – я устало опустил меч и начал через силу пробираться через горы трупов и человеческих обрубков, с трудом превозмогая желание проблеваться. – «Теперь вопросов не оберёшься. Да, и хрен с ними, пошли они в дупу».

– Ты это видел?! – тряс трибуна Юлиан, – ты это видел?!

– Видел, стратиг, но я ничего не понимаю. Этого не может быть! Ни один человек не может совершить такого. Поистине, нам явился сам бог Марс! – трибун запнулся, опасливо оглянулся и мелко перекрестился, – Прости меня Исус.

Я уже почти пробрался к своим, когда Рок вдруг заорал:

– Сотни, строиться!! Атака слева!!

Я резко повернулся. С востока возвращалась аварская конница. Только этого нам не хватало! Ну, что за народ? Почти всех здесь положили, а им всё мало. Уроды!

Однако атака выглядела довольно странно. Авары будто от кого-то спасались. Нашли место, где спасаться!

Всё прояснилось через пару минут, когда по измотанным битвой аварам ударила плотная конная лава. В центре плечо к плечу, направив на врага длинные копья мчались сарматы, а по краям их прикрывали савиры. Ярость удара тяжёлой конницы и последующей жесточайшей рубки описать невозможно. До наших позиций добрали всего сотни три аваров. Они попадали на колени и согнулись в позе покорности.

Бандитского сообщества аваров, извратившего и изуродовавшего всю историю Европы, больше не существовало. Исчезли авары, будто и не было их никогда. Свершилась страшная и справедливая месть.

И хотя битва закончилась нашей полной победой, вскоре наступило боевое похмелье. В отличие от Псёльской битвы победа на Бужском поле особых восторгов не вызывала. Сил почти не осталось, но через немочь, через тошнотворный комок в горле пришлось всем вместе помогать раненым и увечным и собирать павших. И я точно знал, что сегодня появится немало поседевших юношей, и не одно молодое лицо прочертят морщины.

В сумерках на окраинах поля вспыхнули погребальные костры. Всем изрядно досталось. У нас из шестнадцати тысяч воев пало около двух тысяч. Вдвое больше насчитали раненых. Наибольшие потери понесли словенские, тиверский и улический полки, потерявшие четверть состава. Ромеи тоже понесли немалые потери, и тоже хоронили своих павших на христианский лад. Сарматы и савиры обошлись почти без потерь.

На другой вечер все вожи, полковники, стратиг и трибуны, тысяцкие и комбаты собрались вокруг большого костра. Небывалая победа над небывалым злом собрала вместе таких разных и таких похожих людей. Из круга сидящих вокруг костра командиров поднялся жрец Перунич:

– Слава светлым богам! Ныне их волей мы с великой победой! Слава победителям, слава павшим воям, ныне вознесшимся в светлый ирий! Слава нашей земле, силы собравшей супротив злого поганства! От имени светлых богов благо дарю и кланяюсь всем вам великие вожи, – и Перунич поклонился на три стороны, – а теперь пришёл черёд Перуну и павшим воям вослед тризну вознесть.

Я знал, что должны произойти ритуальные поединки с пленными врагами, но в душе надеялся, что мне драться не придётся. Зря надеялся. С одной стороны, не казнь затевалась, а равные поединки на равном оружии на глазах свидетелей и перед ликом Перуна. С другой стороны, по сути, убийство. А самое противное, что отказаться нельзя, поскольку по вере антов то грех великий. Однако, как мне всё это остобрыдло. Не могу больше. Сейчас меня точно стошнит. Не стошнило.

Когда все ханы потеряли головы, пришёл и мой черёд взять в руки меч. Мне оказали честь и поставили против аварского кагана Бояна.

Теперь я разглядел его получше: высокий моложавый мужик средних лет с крепким мускулистым торсом с седыми висками и голубыми глазами на лице европейского типа. Меня поразили его глаза полные мудрости, печали и насмешки. И от него исходила нистребимая жажда жизни.

А у меня внутри расползлась необъяснимая тоска. Стало противно и стыдно убивать этого человека, не смотря на всё то, что он натворил. А что натворил бы я, оказавшись на его месте? Вдвойне коробило понимание абсолютного неравенства поединка, ведь меня поразить он не мог ни при каких обстоятельствах. Видно мои переживания отразились на лице.

На минуту мы сцепились глазами. Боян горько усмехнулся и проговорил по-славянски с небольшим акцентом:

– Смелее, воевода,– сказал он без малейшего страха в голосе. – Перун ждёт твоей жертвы и победы. Подними меч и побеждай.., если сможешь.

Он первым сделал шаг и хитрым финтом попытался пройти вдоль моего меча. Отбой, уход и контратака. Я сорвал дистанцию и кинул меч сверху, переведя его в диагональ. Клинок чиркнул кагана по руке. Тот посмотрел на кровоточащую рану и кивнул. Снова атака, приход на встречных ударах и ещё одна рана на другой руке Бояна. Он хмыкнул, недовольно качнул головой и продолжил. Я опять достал его кончиком меча по ноге и тут же отбил боковой удар.

Мы с ним не рубились, как предыдущие пары, мы фехтовали. Но неотвратимо приближался финал. Я знал, что Боян обречён, но не хотел его убивать. А пошёл тот Перун к едрёной фене!! Я ушёл из-под кругового удара, поднырнул и приставил клинок к горлу Бояна. Каган и все участники тризны замерли. И тогда я громко крикнул:

– Тебе Перун, и тебе Макош, и тебе Велес, и тебе Сварог, и тебе Даждьбог, и тебе Хорс, и тебе Симаргл, и тебе Лада посвящаю жизнь этого человека. Да, будет он жить!!

Из сумрака к огню вышел Даян, воздел руки вверх и громогласно провозгласил:

– Свершилось!! Боги приняли твой дар, Светлый Бор. Кровь лютых врагов им мила, но много милей милость и великий дар жизни. Ибо нет ничего дороже под небом, чем хрупкая жизнь! А месть небо гневит, да душу губит. До скончания веков слава тебе, Светлый Бор – победитель!!

Все вожи вскинули мечи и в буйном восторге радостно взревели:

– Слава!!

Под низкими тучами висела косая борода дождя, подгоняемого слабыми порывами западного ветра. Шум непогоды сливался с сердитым шумом недовольных ненастьем деревьев. Частые капли выбивали нудную дробь, будто затеяли пробить дыру в человеческом терпении. Кожаные накидки и двойной парусиновый полог кое-как спасали от небесной хляби, но были бессильны против наполнившей воздух сырости, которая пропитала одежды насквозь.

Костёр шипел и сердито плевался искрами, но упрямо горел, изо всех сил борясь с торжествующей слякотью. Вокруг огня плечо к плечу сидели пятеро. Покашливая и отмахиваясь от дыма, они тихо переговаривались, не переставая бросать взгляды в наползающие с востока сумерки.

– Скажи, Бор, почему ты не убил Бояна?

– А зачем? Он теперь не опасен и будет жить в Византии.

– Да-а, наворочали мы тут дел и кровищи пролили море.

– И без нас бы тут той кровищи напустили вдвое поболее.

– Не тужи, Бор. Здесь тебя жрецы вославили от имени богов и объявили чуть ли не святым, а домой вернёмся, доктор Лободырный засунет тебя в свой волшебный ящик и окончательно грехи отпустит.

– Хватит вам про жуть всякую толковать. Ребёнка разбудите или напугаете.

– Не напугаем. Вон под навесом сладко дрыхнут все трое.

– А всё-таки здорово, что Зверо здесь свою судьбу нашёл, и мальчонка хороший и смышлёный.

– А Лео с Сершем так и не удалось отговорить. Остались. А может и к лучшему. За Антанией присмотрят и князю, если что, укорот дадут.

– Да, уж. Лео кому хошь укорот даст.

– Скорее бы хронокапсула пришла что ли. Ждать уж мочи нет. Ладно бы погода стояла, а то второй день льёт не переставая.

Они сидели плечо к плечу возле костерка и изредка бросали взгляды туда, где вот-вот должно появиться светящееся окно в сумасшедший двадцать первый век.

Москва. Апрель 2020 г.

Следующая четвёртая книга серии «Сторно» называется «Дружина», которая поведает о неизвестных и героических событиях первых лет становления Руси.