Анты

– Слышь, Бор, может и я с вами? Мочи нет здесь сидеть, с места на место сотни переставлять.

– Нет, дружище, я на тебя и наших мужиков сильно рассчитываю. Ты пойми, драка предстоит невообразимо отчаянная и жестокая. И именно на тебя и Стинхо в центре попрёт вся эта кодла, особенно на тебя. Ты мне здесь нужен. Иди и готовь полки. Не забудь подготовиться для боя в окружении. Советую перед сцепленными в круг повозками вырыть траншею и на высоту колёс насыпать круговой вал. Заранее запасись водой, бинтами, зброей и оружием.

– Ладно, вот уж и уговорил. А своим разбойникам скажу, чтобы слушались тебя бесприкословно, как меня, но ты их там побереги.

– Не боись, верну в целости и сохранности. Да и кого там беречь? Этих волчар убивать замучаешься.

– Ладно, если что, найдёшь меня в центре.

– Бывай. Увидишь Стинхо, пришли сюда, хочу на время отлучки оставить его за себя.

– Вот, вот. Это ты правильно придумал. Пусть тоже репу почешет, а то привык чуть что морду воротить, да начальство критиковать, понимаешь.

Спустя час слегка растерявшийся Стинхо внимательно выслушал, что он должен будет делать, пока я в рейде, и как командовать в случае моего выхода из строя.

Под вечер разведчики подтвердили слова пленного. В ожидании приказа кагана орда встала на водоразделе. Наступил тот самый переломный момент неустойчивого равновесия, когда требовалось незамедлительно принимать решение, и я задумался, пытаясь спрогнозировать события.

Такая прорва людей и лошадей должна ежедневно сжирать минимум сто двадцать тонн харчей и в двадцать раз больше разного фуража, сена и травы, как саранча, уничтожая всё вокруг до голой земли. Каган не глупец и не станет надолго задерживать эту ненасытную ораву на одном месте. Исходя из этих соображений, в нашем распоряжении от силы пара дней.

Рано до света полусотня волковоев в зелёной полевой одежде одвуконь переправилась через Псёл и исчезла в утренней дымке, отправившись на восход.

Отдохнувшие лошади уверенно отмахивали версту за верстой, и к вечеру мы достигли холмистой возвышенности, того самого водораздела, откуда брали начало десятки рек и ручьёв, и откуда вели десятки путей.

Начало смеркаться, и сумерки спрятали нас в густой поросли оврагов. Но всё равно, то, что мы незаметно прошмыгнули мимо разъездов и разных бродяг, можно назвать маленьким чудом, поскольку все холмы и распадки видимого пространства занимали авары. Перед нами мельтешило, колыхалось, орало, галдело, жрало, воняло и гадило живое море алчных живодёров и жестоких убийц. Над землёй вместе с плотным дымным маревом от десятков тысяч костров и тонн испражнений висела душная атмосфера жажды крови и насилия. В стороне на отдельно возвышающемся холме виднелась группа разноцветных ханских шатров, где обитали знатные авары. В центре среди тех богатых обиталищ поднимался большой серо-синий шатёр кагана. Насколько я понял, такое явное нарушение традиции обычного кольцевого устройства стоянки было связано с невыносимыми гвалтом и запахом, исходящими от огромного скопища.

Через всё стойбище протекала речка, к которой примыкали глубокие заросшие тальником и тростником балки с бегущими по дну небольшими ручейками. В одном из оврагов вблизи стоянки кагана мы и затаились в непролазных зарослях.

Наблюдая за аварами, я взял на заметку важные детали: организация и места постов охраны, подходы к шатрам, пути перемещения обитателей. Собрав десятников, я объяснил, что задумал. После ряда толковых замечаний я внёс в свои планыважные поправки. Расчёт был прост: чтобы вынудить кагана двинуть орду в нужном направлении, нужно захватить знатных заложников и предложить забрать их там, где нам надо. Напасть на лагерь кагана предполагалось десятью группами по четыре бойца. Вооружённый луками десяток оставался в резерве с лошадьми и для возможного прикрытия отхода. В ожидании темноты мы переоделись в ночные тёмно-серые комбинезоны, вместо сапог обернули ноги тряпками и ремешками, надвинули капюшоны и завязали лица тёмными платками с прорезями для глаз. Мазаться углём не имело смысла, поскольку мы решили пробираться к стоянке по воде.

К полуночи стойбище угомонилось и погрузилось в тишину. Привыкая к темноте, мы усердно таращились в ночь, и, когда взошедшая молодая луна залила угомонившуюся землю слабым мертвенным светом, бойцы вступили в речную воду и медленно без плеска двинулись вперёд. Одна за другой четвёрки волковоев расходились в стороны и растворялись в темноте. Я отправился с первой четвёркой прямиком к шатру кагана Бояна.

Из воды мы вышли в сотне метров от цели. На площадке около шатра чуть в стороне слабо горели два костра, у которых вповалку спали авары. Медленно без резких движений на четвереньках и ползком, как пять теней, мы подкрались к шатру. У входа, опираясь на копья, стояли два закованных в доспехи и увешанные оружием рагухана. Неподалёку мерцал углями ещё один костёр, возле которого крепко спали четверо. Можно было бы проникнуть внутрь шатра сзади, распоров войлочную стенку, но оставлять бодрствующую охрану на входе не хотелось. Малейший шум, и она поднимет тревогу.

Волковой отполз в сторону и пощёлкал языком. Один из охранников встрепенулся и шагнул на звук за шатёр. Вонзившийся в его горло нож не позволил закричать. В тот же миг на землю сполз и второй охранник. Тёмные фигуры скользнули к костру, и там никто не проснулся, отправившись в аварский ад.

Оставив у входа охрану, я откинул полог и с двумя бойцами проник в душную тьму, нарушаемую огоньком масляной плошки, стоящей на подставке вблизи входа. Направо за занавесью женская половина с бабами и мелкими детьми. Нам туда не надо. Налево мужская. Прямо покои кагана. Я махнул волковоям налево, а сам скользнул вперёд за плотную занавесь.

На невысоком подиуме, на мягкой войлочной подстилке во сне раскинулся человек средних лет, одетый в красную или коричневую одежду типа пижамы. Слабый огонёк светильника не позволял рассмотреть детали. Прежде всего, требовалось его обездвижить и не позволить закричать. Подкравшись, я приготовил верёвку и на выдохе коротко сильно ткнул пальцем в ярёмную ямку внизу горла. Каган схватился за шею и, выпучив глаза, начал хватать разинутым ртом воздух. Через пять секунд он уже лежал на животе, а я вязал ему руки. Потом я жгутом из тряпки перехватил ему рот, стянул ноги и посадил аварского владыку на пол, привалив спиной к ложу. Он ошалело пучил глаза и слегка кхекал от саднящей боли в горле. Он недоумённо озирался, не пытаясь сопротивляться, а потом замер, уставившись на меня. Когда его взгляд стал осмысленным, я поднёс поближе плошку с огоньком и тихо на ухо проговорил по-аварски заранее подготовленный монолог:

– Не дёргайся, умрёшь уставшим! Я не желаю тебе здоровья, каган Боян, ибо оно тебе не потребуется. Ты заявился в эти края стричь овец, а сегодня остригут тебя. Похоже власть тебе не по плечу. Я убил бы тебя, но это слишком лёгкий выход для такой шелудивой собаки, как ты. До утра проваляешься в своей моче, а потом тебя отыщут слуги. Потом ты полный гнева и позора узнаешь, что в шатре нет твоих старших сыновей, а младшие связаны, вроде тебя. А потом ты узнаешь, что тоже самое случилось со всеми твоими ханами. Ты разъяришься и не будешь знать, как утолить гнев. А я тебе сейчас подскажу. Своих ублюдков вы найдёте в верховьях реки Псёл на правом берегу, где на большой равнине моя стоянка. Туда ты и твои ханы принесёте каждый по тысяче золотых монет и можете забирать своих недоносков. Если понял, кивни головой. Молодец. А теперь я свяжу тебя покрепче, лежи и не дёргайся, а то придётся тебе ножом горло перехватить.

От ярости скулы кагана отвердели, а переполненные огненной ненавистью глаза без слов говорили, что моя уловка должна сработать. Я уложил его на живот, притянул за спиной руки к ногам и зацепил петлёй за горло. Теперь любая попытка освободиться вызовет удушье.

В шатре тишину нарушало лишь лёгкое похрапывание на женской половине. На мужской стояла кладбищенская тишина. У входа тёмная фигура махнула мне рукой на выход. Каждый из волковоев тащил упакованный в тёмную ткань свёрток.

Вокруг шелестела и издавала звуки ночная степь. Мы осторожно спустились балку, добрались до реки. Бойцы на плечах понесли свои поклажи по реке до места встречи. Там уже ждали три группы. Одна за другой в течение получаса подтянулись остальные. Мокрая одежда вызывала озноб, но нам только добраться до лошадей, а там переоденемся в зелёное. Пора было срочно уносить ноги.

Рассвет мы встретили в пути. Бессонная ночь и крайнее напряжение вылазки навалились тяжестью усталости. Волковои почти не разговаривали, некоторые на ходу клевали носом. Товарищи их будили, шутливо предупреждая, чтобы те перестали грызть лошадям уши. Я и сам мотался в седле, мало что соображая.

На привал встали в истоках Псёла. Размялись, умылись и осмотрели поклажу: сорок связанных аварских мальчишек и отроков. Все они извивались, мычали, кряхтели, а, значит, не померли от страха или ярости.

Изрядно пообтрепавшиеся, провонявшие потом и костром, на последних остатках силы воли мы добрались до лагеря, и передали добычу дежурному комбату из полка дулебов. Как там они будут устраивать пленников, не знаю. Я, едва успел расседлать лошадь, и свалился прямо на землю на войлочный потник.

Проспал беспробудно до вечера, когда меня растолкал Марк, сволочь такая. Я долго соображал, где нахожусь и какое сейчас время суток. Окончательно проснувшись, я не смог избавиться от желания кого-нибудь растерзать, а потому сгоряча послал Марка по известному пешему сексуальному адресу. Но он не обиделся, и, сложив руки на груди, с сочувствием терпеливо ждал, когда я окончательно приду в себя.

– Что случилось, – проворчал я хриплым ото сна голосом.

– Савиры побоялись тебя будить, пришли ко мне. Их разъезды докладывают, что авары пришли в движение и начали перемещаться к истокам Псёла.

– Очень хорошо, – я сдавленно фыркнул. – Боян разозлился по-настоящему и двинул сюда орду, а разъярённые потерей наследников ханы его подгоняют. Выбрав этот путь к Днепру, каган наверняка думает, что, стерев в труху пару сотен вымогателей золотишка у богатых папаш, продолжит нашествие на Антанию, двигаясь вдоль Псёла. Вот пусть так и думает. А, когда вся эта кодла втянется в долину, то повернуть назад уже не сможет. С учётом скорости движения орды, они нагрянут послезавтра утром. Давай, Марк, собирай командиров в полдень здесь на холме. И… это… извини, что обругал.

– Бывает. Всё нормально, Бор.

На этот раз совещание проходило спокойно, осмысленно и вдумчиво. У полковников и комбатов пропала первоначальная растерянность, и теперь они ясно понимали свою роль и место в предстоящем сражении. Они обдуманно уточняли важные детали построения, манёвры в ходе боя, систему сигналов и взаимодействие полков. Помимо всего прочего я обратил внимание командиров на состояние одежды, обуви, снаряжения, зброи и оружия. Перед сражением в строю не должно оказаться ни одного бойца не выспавшегося, голодного, разутого, раздетого, с неисправным оружием.

Итак, на подготовку к битве оставались сутки. Послезавтра всё решится. Всё, ради чего мы девять месяцев готовились на Камчатке и три года, как каторжные, вкалывали в Антании, ради чего поставили всю державу на дыбы и изменили систему власти, ради чего создали армию нового типа и подготовили её к грандиозной битве. И, как всегда, именно в последний день выявилась куча неотложных проблем, которые требовалось срочно устранить.

Вечером савирский разъезд сообщил, что на противоположном краю поля в пяти верстах появился аварский авангард. Орда пришла.

Ночью та сторона долины озарилась заревом десятков тысяч костров, и оттуда отчаянно завоняло конским потом, навозом, мокрыми овчинами и дымом.

Как время не тянулось, но ранний рассвет прогнал мучительную ночь перед сражением, которую будущие историки назовут битвой на Псёльском поле, или Псёльской битвой. Едва серые утренние сумерки пробились сквозь лёгкий туман, в антанском лагере началось движение. Бойцы основательно готовились: одевали чистое исподнее и рубахи, в крайний раз проверяли оружие и доспехи, строились по десяткам в сотни и занимали боевые позиции. Ровные ряды воинов шелестели и позвякивали боевой сталью, покрытой мелкими каплями осевшего тумана. Сосредоточенные бойцы вглядывались в затянутую дымкой даль и тихо переговаривались.

Все полковники и комбаты собрались на холме у ставки.

– Слава светлым богам, всем поздорову, – приветствовал я командиров. Затем выслушал их доклады о готовности и напутствовал напоследок: – Государи мои, к сказаному давеча добавить нечего, кроме того, что именно сейчас перед боем важно вдохновить воев. Скажите им слова важные и слова честные: перед нами враги и мы их ждали. Они пришли грабить, насиловать наших жён и дочерей, убивать наших стариков и смердить детей. Но ноне на их пути стоим мы, и поганые не пройдут, або нам некуда отступать, за нами наши семьи, наша земля, наши веси и грады. Врагов вдвое против нас, значит, каждому вою нужно убить по два врага. Всего по два. И не вздумать помереть до этого. Отчизна или смерть.

Командиры вскочили на коней и исчезли в утренней дымке. Я подозвал сотника савиров:

– К тебе, вож Атын, будет просьба. Посади всех пленных отроков связанными на коней и, как покажется светлый Хорс, сбрось их с коней перед строем врага. Живыми, конечно. И сразу уходите.

Савир кивнул головой и тоже исчез в предрассветной дымке. Через полчаса горизонт на востоке порозовел и посветлел от показавшегося краешка солнца. Наступило утро сражения, и все прежние заботы вдруг измельчали и исчезли.

Накинув на плечи длинный красный плащ-корзно, я без доспеха в своей кожаной рубахе и с непокрытой головой забрался на штабную повозку, откуда с высоты холма открылся вид на наши позиции и построившиеся квадратами сотен батальоны. Перед повозкой возле поставленного на опорах на бок огромного полутораметрового барабана стояли двое смердов с большими, обтянутыми мехом колотушками. Чуть в стороне замерли сигнальщики с опущенными вниз четырёхметровыми древками сигнальных флагов разного цвета. С другой стороны возле осёдланных коней топтались вестовые. Рядом с повозкой тихо переговаривались вож ковалей Асила, ведун Даян и жрец Перунич. Асила позвякивал кольчугой и пластинами доспеха. На его голове блестел начищенный конический шлем с кольчужной бармицей. Его широкий боевой пояс слегка перекосила подвешанная на кожаной петле шипастая булава, а к ноге был прислонен круглый окантованный щит. Одетый во всё белое ведун Даян в трёх местах перетянул бороду, заплел и скрепил волосы косами и щеголял с длинным мечом и клевцом на широком боевом поясе. Перунич выделялся на общем фоне красной одеждой, красным щитом и боевой секирой.

Взошедшее солнце прогнало утреннюю дымку, открыв всё поле и подсветив его слева. От края до края стояли сотни, выдвинутые в центре фронта клином вперёд. Над передними линиямизлыми высверками полыхали на солнце десяти тысяч антских пик и алебард. Слева и справа чётко просматривались выдвинутые вперёд фланговые редуты, валы которых защищали шеренги дулебских лучников и стоящих за ними квадраты сотен готовых к бою мечников. Ближе к холму сразу за лощиной сплошным забором протянулись три шеренги полянских щитников и метателей сулиц. Где-то слева в перелеске укрылись катафракты Марка и савирская конница, а справа напротив речного брода за густыми прибрежными зарослями замерли боевые порядки сарматских бронированных копейщиков.

Ожидание превратилось в сущую пытку. Меня предательски потряхивало от понимания грандиозности предстоящего события, ощущения сопричастности к возможному перелому истории, от волнения и страха. И, не смотря на то, что в прежних воплощениях пришлось побывать в жутких переделках, почему-то только сейчас стала понятной старая истина, что только дурак не боится перед боем. А я по-настоящему боялся не за себя, за исход сражения. Истово верил в победу и боялся. Вместе с противным мандражем начало щемить сердце от осознания скорого и страшного побоища, в котором погибнут пока ещё живые молодые полные сил люди, многих из которых я хорошо знаю.

Вот в туманной дали зашевелилась тёмная полоса. В передовых батальонах центра полковой барабан ударил дробь, и там дважды поднялся и упал красный флаг.

Началось!!

И сразу вместо тошнотворной трясучки меня охватило расчётливое и уверенное спокойствие и чёткое видение всей обстановки.

Между тем с дальнего края поля, словно грязная волна половодья появилась и стала наползать на ковёр цветущих трав тёмная колючая масса. Подминая хилые кустики и густой травостой, авары надвигались плотной стеной от края до края без малейшего признака какого-либо построения. На линию батальонов текло живое море степной конницы, а вдали из дымного марева выплёскивались всё новые и новые волны всадников.

Снова тревожная дробь барабана в центре, и через пару секунд его поддержали другие на флангах. С громким стуком и шорохом одновременно сдвинулись две тысячи больших щитов и склонились шлемы, защищаясь от тучи летящих впереди орды стрел.

И тут до меня долетел жуткий разноголосый визг и рёв. Кочевники начали разгон. Я до боли сжал рукоять меча. Какого хрена медлят пикинеры! И словно в ответ на мои мысли, шитоносцы быстро скользнули за край коробок, десять тысяч пик и алебард разом опустились, и батальоны густо ощетинились острой сталью. Я знал, что сейчас передовые пикинеры уткнули подтоки в землю, прижали пики ногой и упёрлись, направляя острия на приближающихся коней врага. Следующие три шеренги пикинеров нацелили оружие и подпёрли плечами передовых. За ними приготовились рубить и колоть алебардщики. Во второй линии покрепче ухватились за рукояти длинных топоров топорники.

Визг, вопль и рык обрушившейся на антов конницы походил на рёв реактивного самолёта. Первыми приняли на себя удар фланговые редуты. Даже отсюда с холма я слышал жалобные крики поломавших ноги в траншеях и напоровшихся на колья коней, которые падали и увлекали под копыта наездников. Буквально за секунды перед редутами вырос вал из мёртвых и раненых коней и людей. И без того непередаваемый шум и грохот поднялся до невыносимого уровня. От выпущенных стрел воздух потемнел и запестрел, и в замешкавшихся конных аваров впились тысячи гранёных стальных наконечников. Промахнуться в этакой толчее было немыслимо. Выбравшиеся из-под умирающих коней, в отчаянной ярости и ужасе от напирающей сзади конной массы авары лезли на валы, и сражённые дулебскими стрелами и мечами опять исчезали в мешанине из живых и мёртвых тел.

Через пяток секунд с жутким грохотом живая лавина ударила в передовые батальоны центра, а ещё через пяток достигла фронта. Давление и напор конной лавы продолжали нарастать. Шум боя изменился, превратившись в гул, сходный с рёвом штормового моря и работой десяти тысяч кузней одновременно.

– Полковник Лео, атака конницы!! – заорал старший сотник передового батальона.

«Началось, – подумал Лео, – поудобнее перехватывая свой чудовищный бердыш и слушая рухнувшее в пустоту сердце, – господи, да, как же их много, будто половодье накатывает»:

– Поднять боевой флаг! Барабанщик сигнал к бою!! Сомкнуть строй!! Поднять щиты! Приготовиться к обстрелу!

По щитам, шлемам, плечам ударил ливень аварских стрел. Дрянные железные наконечники, горохом отскакивали от стальных доспехов, втыкались в высокие деревянные щиты, превратив их в подобие дикобразов. Вслед за пёстрой тучей стрел быстро приближалась аварская конница, разгоняясь для копейного удара.

– Щиты на фланги!! Пики в упор!! Плотнее ряды!! Алебарды приготовить!! Держать строй, сукины дети!! Я с вами!!

Мгновенно строй ощетинился, уплотнился и закаменел. Лео быстро окинул взглядом ощетинившиеся пиками и алебардами батальоны. Почти физически ощутилось, как над неподвижным фронтом славян сгустилась гневная ярость боя. Боевые сигналы барабанов и громкие крики командиров утонули в нарастающем рёве надвигающейся конной массы. За секунду до столкновения, глаза выхватили отдельными кадрами оскаленные конские морды, лохматые шапки, нацеленные копья, блеск клинков, распяленные в крике рты.

Удар!!! Уй-ё-ё!!! Дер-р-ржать!!!

Волна нападавших вздыбилась, нанизавшись на длинные пики порой по две лошади и всадника сразу. Через них протискивались другие конные и полезли пешие авары! Замелькали алебарды, а потерявшие оружие потеснённые пикинеры вытянули короткие мечи, клевцы и шипастые тяжёлые кистени на аршинных рукоятях. Доспешная пехота, оправившись от первого жесточайшего натиска упёрлась, как скала. Но не камни, а живые люди держали таранный удар аварской лавы.

В жуткой по ярости и пока не растраченной силе схватке смешались в огромную колышущуюся кучу живые, мёртвые и раненые тела, щиты, оружие, мёртвые и живые кони. И этот кровавый орущий вал продолжал давить и наползать на стоящие насмерть батальоны.

– Батальоны второй линии, вперёд!!! Комбаты командуйте, мать вашу!!! – рявкнул голос, перекрывая грохот сражения.

Через пять секунд строй второй линии двинулся вперёд, подпирая и уплотняя и сменяя собой поредевшую переднюю. Вовремя! Конная лава ослабила давление и стала обтекать передовые сотни.

Однако вдруг сбоку возник и начал медленно расползаться разрыв строя, через который полезли пешие и конные авары. А вот этого нам совсем не надо! Лео перекинул бердыш в левую руку, а правой махнул сотне волковоев: «за мной!!». С рёвом он бросился в прорыв, и его бердыш начал буквально сметать всадников вместе с конями, прорубая просеку в аварских рядах. Тяжёлое лезвие рассекало врагов пополам вместе со шлемами, халатами и доспехами. Развернувшись во всю богатырскую ширь, Лео резко хекал, очередная голова раскалывалась как тыква, и отлетали в стороны конечности. Вокруг него веером мелькали сотни обломков отскочивших от его тела стрел.

Вид сеющего смерть неуязвимого гиганта потряс прорвавшихся аваров, которые в ужасе отшатнулись, не торопясь умирать, и попытались куда-нибудь втиснуться, спрятаться от смертельной мельницы жуткого бердыша. Но куда спрячешься в невероятной давке, и обречённые авары, визжа от ужаса, падали и падали в кровавой мясорубке.

Через четверть часа на месте прорыва громоздилась баррикада из порубленных тел, со стоящим на ней покрытым кровью гигантом, от которого продолжали отлетать сотни сломанных стрел, а в руках жадно покачивался чудовищный топор. Авары и славяне с разных сторон с ужасом и восхищением смотрели на грозную фигуру героя.

– Топоры к бою!!! – заорал Стинхо, без тени испуга глядя, как врезалась конная лава в передовые сотни пикинеров.

В центре уже кипела жуткая свалка, которая моментально обтекла передовые батальоны и покатилась на линию батальонов. Со второй линии, где со своими топорниками стоял Стинхо, надвигающаяся конница казалась чёрным валом горного селя, который однажды он пережил на своей родине и слегка содрогнулся от воспоминания о том кошмаре.

– Освободить проходы!! Щитники прикрыть строй!! – Стинхо с трудом перекричал грохот столкновения конницы с плотным строем пикинеров и алебардщиков.

До предела уплотнив вал из аварских трупов, конница кочевников обтекла кровавое месиво и с визгом и воплями хлынула в коридоры между коробками передовых сотен. Топорники, развернулись вбок и, словно подсекая густые заросли, ударили по текущим мимо них потокам конницы. Взметнулись окровавленные лезвия, расколачивая вражьи головы, рассекая шеи и вспарывая животы.

Стинхо угрюмо усмехнулся, поудобнее перехватил клинки, набрал в грудь побольше воздуха и кинулся в самую гущу боя. От его мощного удара авар развернулся и подставил затылок. Короткий свист острейшего клинка, и вверх ударили две красные струи. Присев, он подрубил другому авару ноги и метнулся вперёд. Выкрутил кисть, на обратном махе рассёк шею, пронёс клинок и вонзил в живот.

Обезумившие от человеческой ярости, боли и крови лошади вставали на дыбы, лезли по телам, пытаясь вырваться из тесноты, кричали и визжали от невыносимого ужаса. Но тысячи топоров вздымались и падали, словно гигантская машина убийства. И среди них собирали свою кровавую жатву мечи Стинхо.

Как и предположил накануне Бор, несколько тысяч аваров прорвались за линию батальонов, и теперь, истошно вопя, копошились в грязи лощины. Другие продолжали бестолково толкаться в забитых трепещущим окровавленным месивом проходах.

тревожным возбуждением Рок смотрел поверх вала редута на накатывающуюся лавину аварской конницы, рёв которой мог на лету свалить стаю птиц. До надвигающейся тёмной орущей лавы оставалось с полверсты. Призывно запел рожок, и грохнули полковые барабаны.

– Лучники, к бою!!! – заорал Рок, – Стрельба по команде!!!

Вот уже первые ряды степняков достигли рубежа. Разогнавшиеся кони разметали маскировочные плетни и, как подкошенные, рухнули, оступившись во рвах. Смешались человеческие и лошадиные крики боли и ужаса. Но жуткий напор атакующей массы, погнал следующих по телам павших, и спихнул их во вторую линию рвов, моментально заполнив их живой плотью, ставшей мостом для следующих. Завалив рвы кониной и человечиной, аварская конница напоролась на частокол наклонённых острых кольев, будто налетела на стену.