Анты

По сарматскому обычаю мы обнялись с Ратконом и тысяцкими, и их полусотня унеслась на восток, подняв облако пыли. Так неожиданно решился сарматский вопрос. Осталось дождаться Стинхо и Черча, которые где-то запропастились.

Собирался недолго, всё моё имущество разместилось на поясе, в перемётных сумах и калите. Я запрыгнул в седло заводной лошадки и свистнул Бродягу, который за последнее время заметно отъелся, превратившись в матёрого и умного пса. По совету Марка я направился в ближайшую полянскую весь со смешным названием Хмыза.

Всю дорогу я наслаждался чудесными видами летней Антании. Густой воздух наполняла пряная смесь запахов цветов, свежего сена и тёплой пыли. По обочинам за полоской пожухлой пыльной травы шумели и золотились светом поля с горячими колосьями. За ними сочную лазурь очерчивали зелёные контуры рощ и холмов. А с бесконечного неба лилась трель невидимого жаворонка. На околице веси паслись белые козы, бродили любознательные гуси, и баловник ветер поигрывал хвостами петухов и листьями деревьев.

Но благодушное настроение моментально исчезло, когда, въехав на вескую площадь, я увидел возле колодца возбуждённую толпу, из которой доносились крики и плач. Общий шум дополнял дружный брёх домашних псов. Вот тебе и гостеприимная весь, вот тебе и беспечный отдых.

Привязав лошадь к коновязи, в сопровождении Бродяги я направился посмотреть, что же там случилось. А случилось то, что умер веский вож Алкун. Умер внезапно, вдруг. Зачерпнул у колодца воды и на втором глотке отдал богам душу. Толпа селян окружила лежащее тело и зло ругала высокого человека в светлой рубахе с длинными волосами и бородой с проседью. Опираясь на посох, он спокойно стоял, оглядывал распалившихся огнищан и слегка кивал головой, слушая злые слова. Рядом с ним вертелась женщина в тёмных одеждах с множеством амулетов и оберегов и в тёмной выгоревшей на солнце накидке. Она огрызалась на все стороны и громко отвечала на обвинения.

– Тихо! – я поднял руку, – тихо, поляне! Я воевода Бор, что тут происходит?

Все разом заорали, и я вновь крикнул погромче:

– Тихо!! Говори ты, – я ткнул пальцем в женщину с амулетами.

– Поздорову тебе, воевода Бор. Я ведьма Есмена. Умер наш веский вож Алкун. Умер там, где лежит. Умер сам. Первым его узрил ведун Даян, – она указала на высокого человека в светлых одеждах, – попытался помочь, да уж поздно. Случился удар у толстого Алкуна. А тут и бабьё набежало, а за ними и их мужи пожаловали, что орут хуже баб. Виноватят Даяна, будто он за обиду убил веского вожа.

Я кивнул головой, жестом отогнал толпу от мёртвого тела, присел, разглядывая труп. Лицо покойника имело чугунно-сизый цвет, что говорило о внезапной резкой остановке кровообращения. Убитые обычно бледнеют, а такой цвет кожи случается, когда внезапно умирают от оторвавшегося тромба. И никаких следов насилия или борьбы. Всё ясно.

Я поднялся, расправил усы и бороду, и поднял руку, призывая к вниманию:

– Алкун умер от внезапного удара. Даян невиновен. Кто думает иначе, пусть выйдет сюда.

Толпа заворчала и начала расходиться.

– Стоять всем!! Я никого не отпускал. Ты и ты отвезите тело к алтарю, что у общинного дома. Ты бегом в град за жрецом Сварожичем. Ты, ты, ты возьмите лошадей и свезите дров на погребище для огня. Ты и ты помогите родичам умершего собрать тризну. Теперь всех глав семейств касается. После тризны ввечор сход у общинного дома. Пригласите коваля и старейшин. Будете выбирать нового веского вожа.

Через пару минут площадь опустела, только двое огнищан ждали у тела повозку, да взъерошенная женщина с амулетами и ведун Даян стояли на прежнем месте, внимательно вглядываясь в мой воеводский знак солнца.

– Не в обиду, воевода, откуда сие знамено? – взволнованно спросил ведун.

– Этот знак воеводства Антании от имени светлых богов мне вручили жрецы в Зимно на их общем сходе по воле верховного правителя Антании князя Межамира.

– А ведаешь ли, что, то за знамено?

– Это знак солнца, переданный в Зимно святыми старцами Арконы.

– Так ныне его называют. А щуры и пращуры баяли, яко во времена стародавние случались великие войны богов и бились они так, аже горели земля и вода. Стрелы великие бросали с небесных своих колесниц с огненным светом, аже ярче тысячи солнц. От света того и люди, и боги горели, яко листья сухие, а кто выживал, тот кровью харкал, зубы и власы терял. В тех войнах сгинули многи, а выжили те, коих ныне светлыми да тёмными богами зовут. Знамено сие одно из чудесных вещей, аще богами утеряны в их сече великой. И не ведает тут уж никто, почто значит оно. А в Аркону из отчины щуров его принесли арии двадцать столетий тому уж назад.

Я вертел свой амулет и начал присматриваться к нему по-новому, отыскивая следы высоких технологий.

– Благо дарю, мудрый Даян. Внял я тебе, и знамено богов сберегу.

– Хочу испросить, воевода Бор, пойти с тобой.

– Так и без того все вы со мной, ано я с вами.

– Я о том, абы весь путь пройти за тобой, ибо ведомо мне, великие дела скоро вершиться бысть на земле.

– Добро. А как же огнищане? Кто их обиходит, кто даст им мудрый совет и свершит ритуал?

– Дважды за едину луну тут оскорбили смертельно меня в ответ на добро. Давеча вож Марк от лютой казни спас, а ноне и ты веское слово изрёк. На душе стало тяжко. Боле невмочь мне служить подлым и злым.

– Не злые они, а невежды и глупое стадо. А кои и злые, те мстят за страхи свои. И блудят в мыслях они, что благо им во тьме бытовать, абы грязи своей не узрить. Ано коли решил уходить, то бысть посему. Поедешь со мной через пару дней.

– Обузой не стану, а весь оставлю Есмене, – он кивнул на взъерошенную женщину. – Управишься?

– Управлюсь. Тут моё место, хоть и дурные огнищане попались. Прав ты воевода, не злые они, лишь глупы и верят кому ни попало, легко им внушить. Вот заступом беды свои и гребут. Будто чада они, хоть бородаты и седы.

Я улыбнулся и кивнул мудрой женщине. Потрепав Бродягу по холке, я кинул взгляд на Даяна и подумал, что моя личная команда увеличилась ещё на одну единицу.

Ведун Даян посоветовал мне поселиться в доме на окраине веси, где жила старушка Збара с внучкой Лазой.

– Там благо и чисто, тебе воевода, по нраву там бысть.

Все крытые камышом хибары полян внешне выглядели убого и неказисто: низкие стены, камышовые крыши, узкие окна, двор, навес, овин да скотник. А в потёмках и вовсе походили на кучи соломы и дров. Однако обычная снаружи полуземлянка, в которую я зашёл, внутри показалась мне сказочной избушкой. Ровно оштукатуренные глиной пополам с извёсткой стены превращали её в светёлку. А ухоженная и чистая обстановка, застеленный циновками земляной пол делали дом изысканно оригинальным. В отличие от иных жилищ здесь пахло свежим хлебом и ягодами, витал приятный дух смолы, трав и корешков, пучками висевших на стенах. Сквозь узкое окошко пробивался лучик света и плясал на белёной стене, а в нём танцевали лёгкие пылинки. Прав был Даян, понравилось мне здесь.

Улыбчивая старушка, одетая в длинную светлую подпоясанную фартуком холщовую рубаху и расшитый красным орнаментом колпак, с радостью приняла меня и отвела лучший угол за очагом. Там у стены широкий топчан с набитым свежим сеном холщовым матрацем покрывало овчинное одеяло.

Скинув на топчан зброю, оружие, пояс и амулеты, я остался в одной рубахе и со знаком солнца на груди, с которым решил не расставаться даже во сне. С хрустом потянулся и направился к выходу.

– Стой, воевода!

Я аж подпрыгнул от окрика бабы Збары.

– Рази мочно без наузы? Навь одолеет. Без опояски не ходи. Не пущу. Меня ж суседи зажурят, что гостя не сберегла.

Я вздохнул, пожал плечами, огляделся и приметил у дверей свёрнутую кольцом верёвку.

– Можно?

Бабка кивнула, и я опоясался той верёвкой, завязав излишки бантиком. Она жестом остановила меня, изобразила в воздухе круговой оберег и забормотала:

– На небе ярь, на подоле ярь, ярью Бор ярится, с ярью ходит. Крепок оберег, сохрани его век. Сварог в головах, Лада-мати в ногах, Перун осеняет, врагов отгоняет. Гой еси! – и она махнула рукой, мол, ступай теперь без опаски.

От души накупавшись в ласковой речной водице, я голышом растянулся на тёплом песочке и пригрелся под солнышком. Усталость взяла своё, и дремота затяжелила веки. Очнулся я от громкого шёпота:

– Глянь, како здоровый. А ножищи то. А ручищи то. Глянь, а на шее то самое знамено, яко робя баяли.

Я прикинул, где сидят зрители, резко вскочил и заорал:

– Стоять!! Бояться!!

Оба мальчишки замерли в столбняке.

– А ну-ка, ходите сюда, босяки. Как звать-величать?

– А-ва-ва… У-ю-ю, – не мог опомниться тот, который постарше, – Ю-юско меня кли-и-чут, а он – Бачу-у-ута. О-отроки мы.

– А лет то вам сколько?

– Мне чечире на десять, а он на лето помене.

– В дружину ко мне хотите?

– А возьмёшь, дядько?

– Возьму, коль слушать будете.

– Будем, будем! Ух, как будем, дядько!

– А сперва сберите мне всех отроков у общинного дома, пока я дойду. Бегом!!

Они подпрыгнули и рванули, сверкая пятками. Насчёт дружины я ляпнул просто так, а потом призадумался. Глядя на этих сорванцов, мне пришла в голову идея создать малую дружину отроков лет двенадцати-четырнадцати, которые лет через пять-шесть пополнят основной состав. А, чтобы посмотреть ребят, я захотел проверить их в игре. И, пока одевался, решил распространить эту задумку на всю страну, а всем вожам велеть отбирать самых шкодливых забияк в малую дружину. Но тогда придётся ставить ещё и детские воинские дома, а Кугуту назначить наставников и воспитателей из числа дружинников кто постарше.

Под щебет птиц, шелест деревьев и запахи цветущего луга я по тропинке через малую рощу вышел к заросшей бурьяном околице, за которой лениво перебрёхивались несколько собак. Зайдя внутрь веси, я увидел, что у общинного дома уже толпятся десятка два мальчишек лет двенадцати-четырнадцати. Те, кто постарше уже невместно, поскольку в пятнадцать лет их уж принимали в общину и разрешали жениться.

При виде меня мальчишки замерли и вытянулись.

– Кто желает в дружину?

– Я. Я! Все! – раздалось многоголосье.

– Тогда два спытания бысть. Перво зовомое «волки и зайцы».

– А како энто, дядько?

– На земле дрючком чертим окольный забор. Посерёдке пара линий. Внутри – ров, там бродят «волки». Снаружи – «зайцы», они должны перескочить через ров, а «волки» должны их ловить. За окол не ступать. Кого ухитили, тот обертается «волком». Забава до остатнего «зайца». Стать тут! Ты – «заяц», ты – «волк»… – я быстро вытащил из толпы пяток ловцов. – «Волки» стать в ров. «Зайцы» в край. Начали!

Что тут началось! Шум, схватки, даже драки. Через четверть часа осталось всего два «зайца», и, что интересно, это были неразлучные Юско и Бачута.

– Всем стать! Испытанию покон. Все молодцы. Гэть к колодцу. Лики и раны умыть, сопли подтереть. Следом иное спытание «волки и овцы».

Через четверть часа меня снова окружила галдящая толпа, и мне показалось, что мальчишек стало побольше.

– Слухают все! Спытание «волки и овцы». Чертим окольный забор два десять на два десять шагов… Готово. Сызнова супротив пара загонов в пять шагов… Готово. На третьей стороне посерёдке логово волка в пять шагов… В загонах «овцы», в поле один «волк» и один «пастух». «Пастух» кричит «Овцы!!», и должно бежать из одного загона в другой. «Волк» ловит, а «пастух» боронит. Биться не мочно! За свару из спытания вон! Ухищенные «овцы» ступают в логово «волка» и обернутся «волчатами». Им мочно «овцам» помеху чинить, но ловить мочно токмо «волку».

Я назначил «волком» крепкого мальчишку по имени Дуса, а «пастухом» – Юско.

– Внимание! Начали!

Вот тут-то и началось настоящее побоище. А я стоял и брал всё на заметку, незаметно поддаваясь общему веселью. Самое смешное, что вокруг площадки столпилась минимум половина взрослого населения Хмызы. Неискушённые зрители орали, болели за своих, поддерживали. Вот как-то так появляются новые обычаи. И, похоже, новые игры здесь приживутся надолго.

Через полчаса я распустил потрёпанных, ободранных, но счастливых игроков, отправившихся зализывать ссадины и ушибы.

Солнце клонилось к вечеру. Взглянув на часы, я поторопился к общинному дому на сход. Взрослые мужи, главы семей и родов стояли в круг около старейшины, ведуна, ведьмы и коваля. Всего пятьдесят три человека.

– Поздорову, отцы. Ныне надобно миром решить, кто веским вожем достоен бысть. Реки ведун.

– Слава светлым богам. Все отцы достойны вожами стать. Но то не заслуга, не привилей, но бремя великое и обяза пред людьми и пращурами. Я мыслю посох вожа надо вручить Дариушу.

– Кто аще изречёт?

– Дариуш достоен посоха вожа. Добро, – пробасил коваль Ярмах, одобрительно кивая головой.

– Ведаю я Дариуша, яко доброго огнищанина. Обычаи блюдёт да богов чтёт, – выступила ведьма Есмена. – Добро.

Старейшина тоже согласился.

Немного поспорив для порядка и важности, мужи единогласно избрали веским вожем Дариуша, крепкого рассудительного мужика с лобастой кудрявой головой и широкими плечами пахаря.

Вернулся я затемно под сонный перебрёх деревенских собак. По традиции и ложились спать и вставали здесь рано, и я тоже не стал нарушать сложившийся веками уклад.

Следующим утром бодрый и выспавшийся я поднялся, едва петух исполнил арию восходящего солнца, и истошно заорали дойные коровы. Вернувшись с речки, возле дома я увидел стайку девчонок, которые, хихикая, жались в сторонке. В качестве делегата они послали бабкину внучку Лазу:

– Дядько, Бор, а, дядько Бор, что изреку то.

– Чего тебе, егоза?

– Давеча ты отроков спытал, а девкам тако ж забавы потребны.

– Верно, отроков спытал. Х-м-м, – я задумался, вот только девок мне в команде не хватало, – Ладно, бысть вам забавы.

– Покаж, дядько Бор, молим тя.

– А ну, егозы, подь сюда. В круг надобно встать. В серёдке сидит «водяной». Вот, ты, подь сюда, садись, закрывай очи. Мочно платом завязать. Все ступают по кругу и рекут: «дед водяной, что сидишь под водой, покажись чуток на един мижок». Потом все замирают, «водяной» встаёт и с закрытыми очами, подходит и щупает кого настигнет, ежели угадает, то меняется с ним местами. А, ну, девки, давай, починай!

От девчачьего визга и шума вначале из домов повыскакивали бабы, потом успокоились и с ворчанием разошлись. Я с облегчением вздохнул и прокрался в дом. Чуть не растерзали сатаны длиннохвостые. Уф-ф.

Баба Збара накормила меня куриным кулешом и печёной рыбой с луком и чесноком. Свежий хлеб издавал одуряюще вкусный запах. Я с удовольствием проглотил стряпню бабы Збары, запил травяным взваром на меду, прилёг отдохнуть на сеновале и незаметно заснул. Проснулся бодрым, скользнул по сену вниз и собрался порысить по окрестностям. Седлая лошадь, я оглянулся на громкий шёпот и обалдел. За коновязью испуганно жались не меньше двух десятков местных девок. От них важно отделилась Лаза и смело направилась ко мне. Я встал руки в бока и сделал строгое лицо, сдвинув брови. Задор стёк с физиономии Лазы, как пыль под ливнем. Она смущённо затопталась, моргая глазками, с видом побитой собаки, не зная, что и как сказать

– Ну?

– Я… это… хотела… девки… вот, – подала она дрожащий голос.

– А ну-ка, реки ясно и внятно.

– Девки просют аще забавы поведать. Ну, дя-я-ядько Бор, не сердись.

– Ладно, егозы, подь сюда.

Пришлось им показать игры, которые я помнил ещё по своему детству: классики и вышибалы. Глядя на бегающих, прыгающих, визжащих и заходящихся оглушительным смехом девчонок, я ухмыльнулся, теперь в веси о тишине можно навсегда забыть.

Прогнав коня рысью, шагом и галопом, вёрст десять, я вернулся с большим желанием выпить полведра холодного квасу и искупнуться в речке. Квас то я выпил, а вот искупнуться не успел.

– Поздорову, воевода Бор, – в дверях появился молодой мужик и низко поклонился, – выдь побаять, мужи просют, – и он с поклоном вышел.

Так, а это ещё что такое? Возле дома мяли шапки с десяток молодых мужиков.

– Поздорову, огнищане, о чём рек?

– Вот миром пытаем, верно ль, або исполчать бысть весь край?

– Так.

– Наши по жребью уж пошли в Бусов град, и пошто там бысть?

– Учить биться, абы живот уберечь и врага одолеть, абы живьём с сечи вертались.

– То дело. Ано и в веси мочно сбираться, и дом недалече.

– Толковая мысль, – проговорил я вслух. – По типу казачьей станицы создать в каждой веси отряд во главе с обученным десятником вроде курса молодого бойца, и являться на сборы изначально подготовленными, збройными и оружными. Пожалуй, так и будет.

– Ты давеча малых спытал на игрищах. То дело. Ано и мужей тако же мочно спытать.

Про себя я ухмыльнулся. Эк, мужики хитро подкатили. Игр им тоже, видите ли, захотелось на потеху народу. Ладно, их есть у меня.

– Добро. Дам вам бойные забавы. Шорника в веси имаете? Реките ему, обаче стачал из кожи покрепче вот такой круглый бульб. И крепко набил старым тряпьём. Аще надобно из крепких жердин толщиной в пару пальцев сробить дюжину чурбачков долом в пядь и четыре дубинки в аршин.

По дороге на речку я вспоминал правила игр в регби и городки. Ну, теперь они точно разнесут всю весь по брёвнышку. Надо сказать, чтоб соорудили игровую площадку за околицей. Потом весь вечер я наставлял мужиков.

Выспавшись до невозможности закрыть глаза, на другой день я начал собираться в Бусов град. Ведун Даян ушёл туда накануне. Едва я уложил в суму вещи, как в дом вошёл Лео:

– Здорово, Бор. Не опух ещё от сна. Хорош бока отлёживать. Дружина собралась и ополчение. Тебя все заждались.

– Давно готов. И собрался уже.

Я попрощался с бабой Збарой, оставив ей пять серебряных щеляг, взметнулся в седло, и мы с Лео верхом отправились восвояси.

В поле за городом горели костры, теснились холщовые навесы, тут и там виднелись повозки, и повсюду беспорядочно бродили мужики. Жуткая неразбериха, ужасающая антисанитария и абсолютное неумение ополченцев ввергали в уныние. Увеличившаяся втрое дружина выглядела не в пример лучше, но тоже весьма прискорбно. Я смотрел на этот бардак, и меня одолевали и злость, и отчаяная решимость взяться за дело всерьёз.

В хорме с трудом поместились жрецы, ковали, веские и войные вожи и, естественно все наши мужики из группы, кроме Рока. С облегчением среди них я увидел Стинхо и Черча. Вернулись. Я поздоровался со всеми, а парочку опоздунов дружески хлопнул по плечам. Все примолкли, похоже, ждали только меня.

– Слава светлым богам. Поздорову честные мужи. Винюсь, або задержался.

– Поздорову, вож вожей Бор, – проговорил жрец Сварожич, – не винись, сход токмо починаем.

Вперёд вышел жрец Перунич:

– Ныне собран сход, смотр учинить ополчению, и принять решение дале об исполчении земли.

Я поднял руку:

– Дозволь слово молвить.

Перунич кивнул и сел.

– Честные мужи, вожи и служители богов. Видел я ноне наше ополчение и дружину воев-хоробров. Горькое и жалкое зрелище. Люди смелы и сильны, ано купно то не войско, а стадо. А то лишь малая толика воев, коих должно собрать. Яко великие сборы почнём, так они друг друга и вовсе потопчут, а потом разбредутся от неустройства. Мало мужам исполчённым оружье дать, надо устроить строгий и ясный наряд.

– Антания уж сто зим не ведала войн, – проговорил вож ковалей Асила, – а полки племён и родов досель купно не сходились. То сызнова надобно всё обустроить.

– Так, и станем сызнова строить войско Антании. Но строить изначально крепко и сильно. Како основа, тако и крепость стоит.

– С чего почать мыслишь, воевода? – пробасил жрец Хорсич.

– Почнём с весей. В каждой веси мужей собрать во главе с обученным воем, чтоб знали они войный уряд, место в строю и оружье. Веские десятки сойдутся в сотни, десять сотен в батальон, а пять батальонов в полк. Во главе сотен и батальонов встанут дружинные вои-хоробры, коим надлежит воев в сечу вести.

Всякий полк займёт особый острог с домами, конюшнями, оружным амбаром, кузней, харчевней, ристалищем и домом для отроков. Полковых острогов бысть числом десять, и один учебный, в коем обучать будут новиков. Весями слать мужей на сборы в черёд и строго в указ.

Дале. Все градские и веские домницы, кузни, шорни, оружни, угольницы и конюшни переходят на войный лад под руку братчества ковалей и схода старейшин. Ковалям надобно починать ладить оружье и зброю, и поставить столь горнов, сколь потребно. На Псёле ставим новый град укладников, абы плавить железо и варить уклад в нужном числе.

Весям строгий указ: ставить амбары и токи, жита вдвое и втрое боле сеять, ибо огнищане уйдут в полки, а кормить их потребно. Тако же взрастить поболе скотского поголовья и делать припас впрок копчёной и вяленой убоины, а в лютую зиму много льда в погреба заложить, або питщу в лето хранить. Веским вожам сделать запас льна, шерсти, шкур, кож, холста, войлока и пряжи.

Дале. Смердам волю дать и к делу приставить, пусть како антанский народ тако же бремя несут. Созвать артели умельцев для возведенья острогов, мостов и иных строений. Не сыщете тут, зовите инородцев работать за щеляги. В черёд на веси и смердов бремя возложить на заготовку круглого леса, камня, глины. За работу платить серебром по уладу.

Дале. Четыре крепких града заложим в устьях Десны, Сейма, Псёла и Ворсклы. Главную крепость поставим в Бусовом граде. В обороне надобно учесть такоже древние Змиевы валы, кои пращуры ваши меж реками возвели от набегов поганых.

Немного поспорив, ошалевшие от моего натиска участники схода с планом согласились, и против даже не заикнулись. Распределив обязанности персонально, мы отправились смотреть ополчение.

Моё выступление явно не прошло бесследно, и все вожи крепко призадумались, глядя на бестолковое ополчение совсем иными глазами. Я уж не говорю о наших мужиках из «Темпа», у них от вида неорганизованной толпы буквально зубы заболели.

Когда веские вожи и мужики разъехались и разошлись по домам, мы снова собрались в хорме. На этот раз в круге сидели только свои и Перунич, как хозяин очага.

На время организации войска, властью воеводы Антании я назначил Лео и Серша полковниками четырёх антских полков. Как и планировалось, Марк и Зверо займутся двумя полками полян. Рок приведёт к сроку из Зимно три дулебских полка. Стинхо и Черчу предстояло натаскивать дружину, будущих командиров сотен.

И началась повседневная тягомотина. Весь август рутинная работа и забота выматывали душу. Жаркое солнышко ещё отчаянно припекало макушки, но день уже заметно сократился, и впереди замаячила осень, а там не поспеешь и глазом моргнуть, и белые мухи полетят. Неторопливые аборигены за нашими спинами ворчали и осуждали нашу непоседливость, называя ужаленными в задницу. А мы привыкшие к иным темпам и скоростям без конца пинали и подгоняли огнищан, пытаясь хоть как-то раскачать это протухшее болото. Так или иначе, дело сдвинулось с мёртвой точки, и страна начала медленно с жутким скрипом и стоном раскачиваться, как тяжёлый ржавый язык старого колокола.

Худо-бедно все вопросы находили решение, но строительство вообще и строительство полковых острогов завязли наглухо. Здесь я пребывал в полной растерянности, поскольку не понимал в этом ничего. Но на самом верхнем верху кто-то продолжал на меня ворожить, и этот неразрешимый вопрос вскоре благополучно решился, когда за строительство взялись жрецы Даждьбожич и Хорсич вместе с советом старейшин, а вож ковалей Асила обещал подкинуть на это дело золотишка, инструментов и скобяных железяк.

Порадовали ведуны. Во главе с Даяном они взялись организовать амбулаторно-госпитальную службу, которой предстояло заниматься лечебной, аптечной, санитарной, карантинной и профилактической работами. Под своё начало Даян обещал собрать всех колдунов, лекарей, костоправов и травников.

Отдельной и жгучей проблемой стала сословная реформа. Как известно, в самом низу общества антов находились смерды – пленные чужаки или местные должники-закупы, отказавшиеся от почады. Ониобычно занимались тяжёлыми и грязными работами: пастушеством, скотоводством, лесоповалом, выжиганием угля, добычей руды, глины и камня, землекопством, гончарным делом. И, если почаженные, прислуживая в богатых домах и хормах, и в ус не дули, то смерды жили особняком и тяжело трудились, почти не общаясь с местными жителями. Иногда они объединялись в отдельные общины и ремесленные союзы и часто добивались немалых успехов. Меня категорически не устраивал такой общественный перекос, и я намеревался привлечь смердов к общему делу, дав им полную свободу и все гражданские права, но без права покидать Антанию в течение трёх лет. Я рассчитывал, что изменение состояния станет для бывших невольников мощным стимулом, и, что свободные пастухи вырастят в разы больше скота, а свободные горшечники завалят страну хорошей керамикой. Про углежогов я вообще не говорю, ведь очень скоро кузням потребуются тысячи тонн угля.