Дети, сотканные ветром

Вынырнув из взлохмаченного оперения, глаза пугача уставились на мальчика. Филин не понимал причины его взволнованности.

– Чуйка/волшбы/довесок малый/жалким тушкам, – вещал он.

– Вы всё-таки проверяли меня. Я же могу быть не тем, кто вам нужен, – Лев не сомневался: задержись они в коридоре подольше, их растащили бы в норы по кусочкам. – Это испытание, которое…

– Прошёл/наравне, – перебил его филин. – Запомни/отбрось сомнения. Охрану/дурила/сила могучая/которая/не овладеешь/ты. Вправду/не мыслил я/кроху/волшбы/отыщут/в тебе.

Хоть филин и изъяснялся словами, будто вырванными из спектакля одного актёра, по птичьим гримасам и ужимкам легко угадывались его эмоции.

Лев покачал головой, в которой продолжали бродить отголоски туманного коридора. На чёткое объяснение и моральную поддержку в птичьем черепе, по-видимому, места не хватало. Зрение свыкалось с отсутствием светлого тумана, и теперешняя обстановка постепенно выявлялась. Постамент, на котором сидел филин, подозрительно походил на автомат для продажи газированной воды.

Лев осел на пол. Перед ним и вправду покосился аппарат с выцветшей надписью, которая завлекала в летнюю жару детишек. Теперь в него деловито упёрся манекен, одетый вразрез нормам.

– Для чего так расставлено? – спросил мальчик, глядя на сценку, воссозданную у него под боком.

Филин нехотя перевёл взгляд на чучела, глядящие угольками на пустой аквариум, последний жилец, которого белел на дне костями.

– Продолжим/опаздываем, – произнёс он, вместо ответа.

Тело изнывало от усталости и боли, и всё же Лев не перечил. Ему желалось как можно скорее покинуть несуразных экспонатов подземной галереи. К тому же свет бумажного фонаря ослабевал. Падение выбило дно, и из него выпал знакомый шнур.

Та же затейливая манера плетения, те же излюбленные цвета тесьмы: лазурный, оранжевый, изумрудный. Подобный браслет остался в другом мире, сорванный наращёнными когтями хозяйки Харьковой.

Рука мальчика зависла над шнуром в нерешительности.

– Не страшись/женщине/родившей тебя/принадлежал, – объявил филин.

От услышанного пальцы мальчика сомкнулись на шнуре и, потянув за неё, он вытащил камень, испускающий свет.

«Нет, – изумился Лев, – он сам был застывшей каплей солнечной росы».

Невероятными усилиями свет высвобождался из заточения прозрачной темницы. Лев будто мог ощутить его, разогнать словно морозное дыхание.

– Ух ты, – только и сумел выдавить мальчик.

Он положил камень между ладонями, и его тело втянуло в себя всё сияние, обнажив источник, державшийся в простенькой медной оплётке.

– Янтарь! И в нём крохотное дерево?

Лев в восторге осматривал мирные блики, гуляющие по венам на руках, и не заметил, как с морды филина сошло напряжение.

– Вы ошибаетесь. Маме не по карману… Я о таком в жизни не слышал.

– Воистину/подобия/не сыщешь.

Красоту янтаря Лев видел в его зелёном оттенке и заключённом внутри ростке дерева, хотя и казавшемся неуклюжим и хилым. С двумя сухими крохотными листочками росток походил на растеньице засушливых степей.

– Тут отколот кусочек. Хотя и таким он стоит огромных денег. Да что я говорю, камень же волшебный. Вы точно ошибаетесь.

Филин взъерошился. Похоже, обвинение в промашке он принимал близко к своему крошечному сердцу.

– Возмутительно/глупый/мышонок. Софье/дар/хранителя/сокровища.

Филин ухнул, что впервые сблизило его с лесным необразованным братом. Собственные слова показались ему неожиданными.

– Вы знали мою маму? – Лев выпрямился в полный рост, янтарь повис на тесьме и, лишённый прикосновения с телом, вновь налился медленным светом. – Кто дал янтарь моей маме? Мой отец? Ваш хозяин?

Филина передёрнуло, оперение на нём вздулось, и глаза сощурились. Нешуточная угроза исходила от крылатого хищника.

– Незнание/мира/спасёт/дурака. Прощу/единый раз.

Мальчик не нашёл достойного ответа и только кивнул в знак того, что уяснил, какую допустил неосторожность. Просто он привык видеть на ярмарках Петербурга, дивных пташек, заключённых в клетку. Везде и всегда рядом с ними находился владелец, готовый ублажать слух покупателя, лишь бы выручить за товар больше денег. Этот же филин – особенная птица, вольная и приспособленная к человеческому мышлению, поэтому Лев не терпел встреч с его неподвижными глазами.

Теперь под светом фонаря и без шали проявились огрехи в его облике. Ржавые цвета в окраске пугача проступали из-за пожилого возраста. Некоторое оперение местами обожжено, кое-где выпирали старые травмы, и уши оказались неравной длины, и ни одно из них не было целым. Лев присмотрелся к шее пугача, на что тот втянул голову глубже плеч. Мальчик потупил взгляд, он и сам не понял, почему вдруг испытал стыд. Под перьями в шее филина пряталась решётка, похожая на радиоприёмник.

Видимо, благодаря этому приспособлению птица овладела человеческой речью. Желал ли этого сам филин?

Впредь Лев решил быть рассудительней. Мало ли что творится в пернатой голове.

– Извините, – начал он. – Ведь я вправду ничего не знаю о вашем мире. Не знаю ваше имя, и в какое странное место мы пришли.

– Имя/избрано/Дуромор, – надменно сообщил филин, всецело полагая, что на мальчика известие произведёт нужный эффект. Он с прищуром осмотрел обстановку. – Странный/кавардак.

Не предупреждая, пугач перелетел на другой конец зала, набитого ветхим старьём. Лучезарный янтарь прогнал тени, и сцены с чучелами переставали казаться Льву жуткими. Они скорее походили на несуразную пародию на повседневность.

Впрочем, как мальчик отметил про себя, с появлением пылающего камня сомнения и страхи рассеялись. И всё же главной особенностью янтаря было то, что когда-то им владела мама. Вплетённая в удивительную историю, которая происходила со Львом, она после смерти подарила сыну надежду на хороший исход.

Филин ожидал мальчика на винтовой лестнице, тянущейся к потолку.

– Выведет/путников/город чаровников, – поведал пугач. – Снаружи/не разговаривай/незнакомцев.

– Мы разве выйдем наверх не вместе? – переполошился Лев.

– Птице/место/небе. Нет/толпе. Ищи/мой след/на крышах.

Дуромор взлетел, по обычаю, не вдаваясь в подробности, в которых так нуждался мальчик. Сделав вираж, он выпалил, прежде чем исчезнуть:

– Береги/камень/чужих рук!

Перескакивая ступени, Лев добрался до верха. Следы филина виднелись на горке слежавшегося пепла, который завалил пол низкого прохода в светлую комнату. Осторожными шажками, чтобы не запачкать себя в саже, Лев пролез в него и тут же зацепился курткой за что-то. От неловкого движения послышался хруст швов, а далее громоподобно застучала складывающаяся лестница. В спину Льву ударила стена, и он уткнулся лицом в пепел.

– Чудесно, – угрюмо произнёс мальчик, вылезая в комнату. – Филину будет то ещё удовольствие.

Отныне закрытый проход был скрыт внутри большого котла, значительную часть содержимого, которого Лев выволок наружу.

В руке затрепетал и погас янтарь.

– Теперь ты дома, – понял мальчик и засунул камень в карман куртки.

После такого количества виданных странностей, закопчённый подвал с углём и оконцем под потолком казался заурядным и приветливым. Отряхнувшись по мере сил, мальчик поднялся к выходу и очутился за высоким прилавком, на котором восседал медный кассовый аппарат. И только он указывал на прошлое узкого помещения, потому как в остальном его заполняли гам с улицы и грузно плывущая пыль в лучах заколоченной витрины. Хотя была ещё лестница, ведущая на верхний этаж.

Лев, не сомневаясь, что и там поселилась разруха, поспешил заявить о своём присутствии:

– Извините! Прошу прощения, я здесь немного наследил! – сообщил мальчик и понял, что зря беспокоится, так как основная часть пола ушла на замену стекла в витрине. – Меня привёл сюда филин! Большой филин.

Звук его голоса, проскакав по лестничному маршу, пропал на втором этаже, схваченный кем-то. Будто кто-то загородил дверной проём наверху. Лев попятился к выходу и через широкую щель в витрине заметил на карнизе соседнего здания филина.

Поправив когтями тёмные очки, пугач расправил крылья.

– Постой!

Лев выбежал на улицу и едва успел отпрыгнуть от мчащегося во всю прыть человека. Не переставая повторять «опоздаю, опоздаю» чудак нёсся вверх по тесному проулку, держа одной рукой соломенную шляпу, а другой – кипу бумаги. Прохожие благоразумно расступались перед бегуном, они не испытывали подобной нужды и двигались с лёгкой торопливостью. Люди кидались друг с другом фразами, быстро в пример походке переговаривались, а их продолговатые тени ложились на камни, которых солнце щедро осыпало бликами. И даже лёгкая примесь запахов сухого пергамента и чернил, не позволяющая назвать воздух чистым, не мешали воробьям на фронтонах домов восторгаться утром.

Здания на улице жались друг к другу, и из-за выставленных верхних этажей не разглядеть пернатый хвост пугача. Скованная постройками дорога кривилась по холму, и Лев принял спуск по улице за более лёгкую задачу.

Люди расступались перед ним, видя его измазанную в саже одежду. Женщины отводили в сторону подолы пышных юбок, а один из мужчин поднял трость в защиту, словно грязь со Льва могла наброситься на него.

Мальчику полсотни шагов не пришлось сделать. На вымощенной дорожке между камнями застряло коричневое перо крупной птицы. Его слегка теребил ветерок. Вероятно, оно слетело с крыла хозяина минутой назад, потому не успела попасть под ботинок прохожих.

Лев присел, чтобы подобрать его, как вдруг на перо опустился растрёпанный веник метлы. Мальчик, знакомый со скверным характером дворников, решил поскорее извиниться. Однако, подняв взгляд, он не обнаружил на деревянной голове лица. Перед ним высилась конструкция, которая сжимала в четырёх руках метлу.

Мальчик медленно привстал, машинально вытянув из-под прутьев перо. Механизм неодобрительно затрясся. Лев же, подавляя на подходе крик, попятился назад. Медно-деревянное устройство, перемещаясь невысокими прыжками, пошло в наступление на человека, посмевшего отобрать принадлежавший ей трофей…

Бегство Льва вновь оказалось недолгим. Оглянувшись, чтобы заметить за спиной метлу, он налетел на что-то крупное. Рядом с ним, задержавшись на мгновение в воздухе, упала метла.

– Так кто же теперь отстирает мой мундир?! – последнее, что услышал Лев.

Мальчик потерял сознание, закончив первый из череды невообразимых дней новой жизни.

Глава 5. Под чужими звёздами.

Шёпот… Тихий до неузнаваемости, он что-то пытался поведать, и его непостижимость притягивала. Увидеть бы человека, чьи уста изливали его. Вот бы свет ослаб на мгновение.

В таком странном месте отсутствовало что-либо похожее на солнце или огонь. Свет сквозь изумрудное сито листьев заполнял пространство вокруг, словно плотная дымка. Казалось, открой дверь, сквозняк разгонит его по углам.

Когда шёпот затих, только боль, отяжелявшая тело, убедила Льва в пробуждении. Другие чувства вернулись к нему позже. Под собой он ощутил мягкую перину, среди комнатной утвари различил чан с водой, ночной горшок и корзину с чуть влажными полотенцами.

Мрак в голове гудел и кружился, на языке залёг вкус полыни, отчего тошнота усиливалась. Лев заставил себя встать и перейти к дальней стене. Через парочку открытых стёклышек, из которых подобно пчелиным сотам собиралось окно, просачивался ночная прохлада.

Мальчик в отчаяние привалился к стеклу. За оконными ячейками широко растянулся незнакомый город. В тёмных очертаниях домов не горели окна, огни текли лишь по кривым улочкам с фонарями. Однако под неполной бледной луной и необычайно сочными звёздами очертания крыш и пики башен выделялись отчётливо.

Чужой город. Чужие звёзды и одинокая луна, глядящая на него с вышины своей тропы.

Сияние ночной хозяйки небосвода вдруг напомнили мальчику о светоносном камне. В поисках янтаря Лев напрасно истратил последние силы.

Тени в комнате тянулись к единственной двери, она оказалась заперта. Только глиняный кувшин на столе с прохладной водой не дал окончательно поникнуть. Мальчик припал к нему с жадностью и после разошёлся болезненным кашлем. Горло продолжала саднить тупой болью.

Нужно прилечь, сообразил Лев, головокружение успокоится, будет проще придумать, как выбраться из заточения. Надо непременно разыскать филина, и хорошо бы ему пробудить свою маленькую птичью совесть. Как же глупо он поступил, улетев посреди толпы невиданных чаровников.

«Главное – не уснуть, а злость на бывшего проводника в подмогу», – решил мальчик.

Следующее пробуждение в отсутствие ярких грёз и кошмаров пришло вяло и нехотя. Сонный мозг, забыв о том, что его вместилище находится за пределами красного дома, по обыкновению попытался захватить голоса соседей и ор телевизоров. При солнечном свете удалось рассмотреть комнату. С просевшими углами, со стенами, отделанными деревянными панелями, и не раз налаженной мебелью – она не выглядела тем страшным местом, которое представлял себе мальчик. Здесь было светлее и просторнее, чем в комнатке красного дома, которую разрушила неведомая сила. Потолок не покрывала плесень, не торчал пучками электрический кабель. Телевизор здесь вряд ли отыщется.

Кувшин, нагретый утренним солнцем, мальчик оставил нетронутым, не рискуя тратить силы на борьбу со рвотой. Кто-то был настолько любезен, что вычистил сапоги от сажи. Обувшись, Лев потянул ручку двери, на этот раз та подчинилась.

По узкому коридору гулял ветерок, выход на балкон был распахнут, и мальчик, который позарез нуждался в любых сведениях, не упустил возможности посмотреть на город. Однако вид с балкона оказался скуп, взгляду не протиснуться дальше одной улочки.

Зато какие диковинные дома! Те, кто построил их, позабыли об основах не только зодчества, но и самих притяжений и симметрий. Каждый дом являлся творением чьих-то причуд, желательно ярко раскрашенных. Только гребни их крыш одинаково загибались дугой, пытаясь достать небо острым коньком. Лишь одна из построек выделялась из сумасбродного настроения улицы. Она выглядела как… бобровая плотина.

Лев почуял движение под балконом и метнулся в коридор, боясь быть замеченным. Внизу в уютном саду старушка прислонила к яблоне ножницы и подошла к скамейке, чтобы забрать стоящую на ней корзину с падалицей.

Мягко переступая по цветистым коврам, мальчик достиг лестничной площадки в тот момент, когда на первом этаже прошла та женщина. Через секунду за ней с задранным хвостом промелькнула белая кошка в окружение также вздыбленных котят.

По массивной лестнице с резными перилами мальчик прокрался на первый этаж, где уже разносилась напеваемая женщиной мелодия. Сообразив, что та занялась делом, Лев выступил в проём, напустив на себя самый уверенный при его самочувствии вид.

Низкорослая старушка безмятежно мыла посуду в деревянном корыте, напевая знакомый только ей мотив. В тесной кухне помимо чугунной плиты, дальний угол занимала белая печь и, разинув рот, ожидала стряпню. Посередине стоял неподъёмный деревянный стол, который запросто уместил бы многочисленную братию.

Лев, не зная, как выдать своё появление без испуга и неловкости, наблюдал за работой хозяйки до той поры, пока она с чистой посудой не отошла к буфету. Напущенный непреклонный вид сошёл с мальчика, как дождь по водостоку. Корыто с грязной посудой шевелило складными усами в искристой пене. Словно руководясь головой огромного таракана, усики, как юркого зверька, гоняли мочалку по торчащим из воздушной массы тарелкам.

Мысли Льва смешались в одну лужу, со дна которой вынырнуло «нужно бежать». Однако толстый серый кот с чёрным пятном на голове, проскочив у него между ног, запрыгнул на один из шкафчиков.

Зазвенела керамика.

– Проповедник, не проказничай! Ух! – старушка обнаружила оцепеневшего в проходе мальчика. – Как чудесно. Не надеялась, что ты так быстро оправишься. Иль всё же позабыла в свои-то годы, что такое молодость. Ведь юному телу не пристало хворать и находиться в покое. Ну же, милый мальчик, не стесняйся…

Хозяйка уловила боязливый взгляд Льва на «тараканьих» усах корыта.

– Беда с испорченными автоматонами. Мои же чары отменного качества, и всё же… – старушка цокнула, и усики бросили мочалку в прощальный кувырок. – Так лучше, милый?

Голос подвёл Льва. Разницы он не почувствовал: присутствие человека, способного управлять на расстоянии механизмами, его нисколько не успокаивало.

– Всё-таки я огорошена, с каким успехом ты встал на ноги, – старушка привлекла внимание гостя, который обследовал кухню в поиске остальных самодвижущихся частей.

– Да, – подтвердил он, частично понимая, о каком успехе шла речь. – Могу спросить вас кое о чём?

– О нет, милок. Не так скоро! Уж поверь, первым делом тебе надобно подкрепиться. Вопросы же припаси для его благородия Боремира. Городовой Боремир Сухой, – повторила старушка, не удовлетворившись реакцией мальчика. – Он принёс тебя ко мне бесчувственного. К слову, надо и нам познакомиться. Все зовут меня Баба Яра.

– Лев Лукин, очень приятно.

– Не стоит лукавить, милок! Могу сообразить, как ты себя чувствуешь, проснувшись неведомо где. Отведаешь завтрака, Лев… Лукин? Какое занятное имя.

– Наверное, я откажусь, – ответил мальчик, подозревая, как на него подействует пища.

– Ничего. Раз ты так бойко пришёл в сознание, то, надо полагать, с выздоровлением сладишь также проворно.

– Выздоровлением?

– Из многолюдной толпы ты нашёл Боремира Сухого, причём налетев на него в буквальном смысле. Он же обезвредил испорченного автоматона, а тебя, милок, перенёс сюда. Мы оба решили, что лучшим местом для твоего пробуждения будет мой дом, нежели койка при казарме. Уверяю, на моё врачевание никто пока не жаловался. Я полночи корпела над тобой, когда ты пребывал за явью. Наладила все порванные нити.Лицо Льва изменилось не в лучшую сторону, и старушка поспешила объясниться: – Так бывает, когда необузданные чары высвобождаются.

– Чары… – Лев натужно закашлял, горло не давало о себе забыть.

– Синяки-то на шее поправить – ерунда. Сперва, милок, расскажи, где живёшь. Откуда родом?

Ступор Льва заставил хозяйку дома осторожно продолжить:

– Надо бы известить родных, ведь день прошёл, как ты залёг без памяти. Только скажи их имена, а я пошлю весточку.

Лев поник головой, вернувшись мыслями к разгромленной комнате красного дома. Баба Яра настойчиво ожидала ответа. Ничего не придумав, мальчик решил сказать правду:

– У меня нет дома. Я потерял сознание в день… приезда в ваш город.

Полуправду.

После неловкой заминки Баба Яра, покружив у буфета, достала посуду:

– Приготовлю морс, милок. Вреда от него никакого, а наслаждение гарантировано. Будь добр, присядь.

Лев не решался опуститься на стул, до тех пор, пока у него не закружилась голова от наблюдения за хозяйкой, чьё хождение вскоре закончилось объёмным стаканом густой ягодной смеси. Мальчик ожидал, что она воспользуется проделками, какими заставила усики корыта двигаться, но к счастью или сожалению, морс был приготовлен обычным способом.

Обычный морс из рук необычной старушки. Она одного роста со Львом, а он оставался невысок для своих лет. Стан её полон, одежда чиста и опрятна: синее платье и передник с вышивкой степного поля. Оставался загадкой для мальчика точный возраст хозяйки и некоторая особенность. На солнечном свете, струящемся из широкого окна, или в затемнённых углах кухни внешность её разнилась. Небольшими деталями и всё же преображавшими её.

– Простите…

Мальчик вдруг засомневался в правильности принятого им обращения, и Баба Яра своевременно поддержала:

– Бабушка. Этак, полагаю, будет верно. Хотя с нашей-то разницей в морщинах я тебе в прабабки гожусь. А какая женщина не склонна к ухищрениям со своими годами?

Беззаботное стремление хозяйки завязать беседу подбадривало так, что мальчик попытался напрямую выяснить, что ей известно о нём и его недавнем провожатом:

– Простите, бабушка. Там, где меня подобрали, рядом не видели большой птицы?

– Большой? – удивилась Баба Яра. – Его благородие не упомянул о подобном. Ты потерял птицу?

– Нет, – разочарованно выдохнул мальчик.

– Пей, не стесняйся.

Баба Яра ждала, когда Лев испробует напиток. Он же, измученный горечью и сухостью во рту, не стремился выпить морс. Больше всего на кухне его настораживала безобидная, на любой другой взгляд, печь. Ведь всем знакомы сказки о ведьмах, запекавших детей в пирогах?

– Несмотря на то, как ты резво выздоравливаешь, я опасаюсь за осложнения. Твоя комната заранее приготовлена для одного гостя. Его приезд намечается через пару дней, так что есть время подготовить другую.

– Я не задержусь у вас надолго, – остановил её Лев. – Спасибо вам за всё, но не уверен, что останусь ещё на одну ночь.

– И куда же ты пойдёшь, милок? – встрепенулась старушка.

– Я должен разыскать кое-кого

Мальчик встал из-за стола. От небольшого усилия в глазах помутилось, его повело в сторону.

– Ах, говорила про покой, и сама же позволяю тебе волноваться, – Баба Яра подхватила Льва за локоть. – Потерпи малость.

Хозяйка дома потянула гостя из кухни мимо лестницы в комнату, объединённую с прихожей. Она была обставлена с невиданной пышностью, притом глаз сразу улавливал излишества различной утвари и устилавших пол ковров. Десяток кресел и диванов приводили мальчика в недоумение.

– Почистила твою куртку. Не приложи я пару уловок с ядрёной пеной, это далось бы мне тяжело, – гордо сообщила Баба Яра.

Старушка провела Льва в дальний угол к камину и взяла с полки мешочек из грубой ткани.

– Когда ты упал бесчувственным, твой камень выкатился из кармана. Не волнуйся, городовой Боремир Сухой сведущ в подобных делах, дабы не прикасаться к нему.

Она положила мешочек в ладони мальчика. Поклажа холодила руку, ткань прошивали металлические нити. Лев торопко развязал шнур и увидел янтарь. Лёгкое чувство то ли радости, то ли облегчения пробежало дрожью по телу мальчика, и он впервые открыто заглянул в глаза Бабе Яре.

– Похоже, камень дорог тебе, – улыбнулась она.

– Он помогал осветить путь и принадлежит… близкому мне человеку, – мальчик не сумел под сказанным представить маму.

– Твой янтарь словно вобрал в себя лучик солнца. Впредь носи его ближе к телу и будь осторожен, показывая незнакомцам. Мешочек пригодится, янтарь в нём будет скрыт от назойливого любопытства. Теперь-ка выйдем на свежий воздух. Думаю, ты захочешь узнать о том месте, куда тебя занесло, – проговорила Баба Яра и в прихожей добавила со светлой улыбкой: – Представлю тебя моим дивным соседям.

Затея знакомства с другими чаровниками вызывала у мальчика нытьё под ложечкой, но перечить хозяйке приюта он не осмелился. К тому же под рукой находился лучезарный камень. Из всех приключившихся с ним событий, только янтарь не отдавался горькими мыслями и необъяснимо зажигал уверенность.

Выходя из дому, Лев заметил над дверью венок из сушёных трав, отчего в памяти закопошились полузабытые мамины суеверия.

Уютный небольшой сад был равномерно засажен фруктовыми деревьями. Между ними кучно расположились привлекательная скамейка, сарай, где теснилась насыпь угля, и дорожка изогнутым ручьём, впадающая в мощёную дорогу.

– Красивый двор, – несмело поделился Лев. – И улица удивительная.

– Так считаешь? – удивлённо спросила хозяйка.

Мальчик испугался оплошности – ведь для подобных Бабе Яре такие дома могут считаться обыкновенными. К облегчению он заметил в её улыбке иронию.

– Тупик на «Носу у мельника» – наследие давней молодости. Той, когда моё поколение казалось мне однотипным и серым. Не мне одной, как видишь.

Между тем они переступили за калитку. Лев замечал людей пожилого возраста в цветниках.

– У нас время проходит по-особенному, никак в других частях города. Порой, кажется, будто оно здесь струится, – старушка взглянула на Льва, словно желая непременно услышать его мнение. Тот пожал плечами, ничего такого не ощутив. – Да и правильно, нам старикам никакой суматохи не надо, она, как правило, дело молодых.

Внезапно в доме на другой стороне улочки распахнулись ставни. Из окна показался мятый ночной колпак, и мальчик различил под ним сонное лицо старичка с криво надетыми на нос очками.

– Добрый день, Даниил! – по-молодецки Баба Яра поприветствовала колпак. – О чём сегодня говорят нам звёзды?!

На такой странный вопрос старичок возбуждённо взмахнул руками и торжественно сообщил:

– Ныне ночью я вновь уловил музыку. Звёзды чем-то взволнованы или же обрадованы. Представляешь себе, Антонина, они пели. Красиво и тревожно точь-в-точь как зов коралловых коров. Надобно быть настороже – космос подаёт знаки. А сопляки в обсерватории решительно замалчивает об… Ух, что за юный всплеск с тобой?

Большие заспанные глаза под колпаком просветлели, завидев на улице чужака. Лев от внезапного внимания чудаковатого старичка пошатнулся, и бережно положенная на плечо рука Бабы Яры успокоила его.