скачать книгу бесплатно
– Твори волю Твою в вышних на небесах и даруй благоволение боящимся Тебя на земле. Аллилуйя!
– Аллилуйя! – подхватил Иошаат.
Он был счастлив.
Наконец-то Мириам улыбнулась, наконец-то она приняла из его рук в свои – сына, Мануила, наконец-то он может вздохнуть свободно. И все будет хорошо.
Так. Так! Мануил уже сейчас начинает приносить счастье.
Он плеснул себе еще в чашу.
За дверью послышались шаги, шаги многих людей, и они все ближе. Иошаат встревоженно поднялся с места.
Открылась дверь, и Иошаату предстал равви Менахем. Он был явно чем-то взволнован.
– Равви Менахем? – удивленно воскликнул Иошаат. – Что привело тебя сюда, если мы совсем недавно расстались, совершив богоугодное дело?
– О Иошаат бен-Иаков, – сказал равви Менахем, – важные гости посетили меня после этого, и вот – я привел их к тебе.
Он посторонился, уступая дорогу, и в комнату вошли двое мужчин. С их приходом комната сразу сделалась какой-то маленькой и невзрачной. Одежда вошедших, их походка и манеры выдавали в них столичных людей.
Иошаат указал им на скамью и сам сел напротив. Гости важно расселись. Равви Менахем скромно устроился сбоку. Мириам со своего ложа встревоженно оглядывала незнакомцев, прижимая к себе Мануила.
– Мир тебе, Иошаат! – отрывисто сказал один из гостей, молодой щеголь в дорогой, тонкого покроя одежде, по которой в нем даже без талита и тефиллина можно было узнать представителя храма Иевуса. – Меня зовут Гаиафа, – и добавил, не удержавшись, после короткой паузы, – зять Ганана бен-Шета.
Иошаат молча склонил голову, хотя имя это ему ничего не говорило. Только равви Менахем часто-часто закивал, смиренно прижав руки к груди.
Кто же не знает Ганана бен-Шета, члена Санхедрина, одного из вероятных преемников Иоазара бен-Боэта, Первосвященника Израиля!
– А это – Рувим, один из советников Архелая, – так же отрывисто, играя нервным, поминутно меняющимся подвижным лицом, продолжил Гаиафа, подняв тонкую, породисто-вялую руку в сторону второго гостя. Рувим, обрюзгший, высокомерный, в цветастом сирийском одеянии, слегка качнул головой, только обозначив приветствие, и неожиданно тонким, богатым оттенками голосом пропел:
– Мир тебе, Иошаат!
Равви Менахем еще торопливее закивал головой, а Иошаат, пребывая в непонятном оцепенении, так же склонил голову, машинально ответив:
– Мир и вам, гости мои.
Смущение и стыд испытывал он, видя, с какой плохо скрытой брезгливостью оглядывают гости маленькую комнату и нехитрый ее скарб: ложе в углу, деревянные скамьи, кувшин, выщербленные чаши, остатки утренней трапезы на столе. Но все пересиливало едва зародившееся, смутное ощущение тревоги, которая охватывает простого человека в присутствии людей, облеченных властью. Он вспомнил песенку, которую часто слышал на рынке от униженных жизнью нищих:
Горе мне от рода Боэта, горе от их копий!
Горе мне от рода Кантара, горе от их перьев!
Горе мне от рода Ганана, горе от их шипенья![23 - Из подлинной песни того времени.]
Горе! Что там еще пели нищие?
Иошаат никак не мог вспомнить. Отрывистый, точно лающий голос Гаиафы вернул его к действительности:
– Из хорошего ли рода происходишь ты, Иошаат, и достоин ли ты его славы?
– Я – Иошаат бен-Иаков, из рода Давида-псалмопевца.
– Спроси любого мастерового или пастуха от Дана до Вирсавии, и услышишь, что он происходит из рода Давидова, – сказал Гаиафа, обращаясь к Рувиму.
Рувим тонко улыбнулся в ответ:
– Значит, он не только пел псалмы!
– Хорошо, Иошаат бен-Иаков из рода Давидова, – Гаиафа снова остро глянул на Иошаата, – ты, без сомнения, праведный человек, исполняешь все предписания Торы и веришь в Завет Израилю.
– Я могу подтвердить это, уважаемый Гаиафа, – подал голос равви Менахем, – ибо не далее как сегодня утром я исполнил обряд обрезания по закону Моисееву над родившимся неделю назад младенцем его и нарек его Мануилом.
Гаиафа выслушал равви Менахема, картинно изогнув бровь, и снова обратился к Иошаату:
– Не об этом ли младенце на руках жены твоей идет речь?
– Да, – сказал Иошаат, чувствуя, как внезапно заколотилось его сердце.
Я не боюсь за себя, – я боюсь за Мануила.
– Но ты не разбирал крышу дома своего при его рождении, – усмехнулся Гаиафа.
– Дом мой – в Назире, – растерялся Иошаат.
Гаиафа и Рувим обменялись быстрыми взглядами.
– Назира! – сказал со значением Гаиафа. – Галил-ха-гоим! Можешь ли ты, о равви Менахем, свидетельствовать в пользу человека из Назиры? Но не спеши с ответом, подумай как следует, пока не сверишь его со всеми заповедями Моисеевыми, а их, да будет тебе известно, числом шестьсот тринадцать! И не нарушишь ли ты, равви Бет-Лехема, словом своим хотя бы одну?
– Все заповеди Моисеевы я не назову, – дрожащим голосом сказал равви Менахем, – но повторить свое свидетельство могу, ибо согласно оно с одиннадцатью заповедями Давида: поступай честно, твори правду и говори истину, не клевещи языком твоим, не делай другому зла, не возводи поношения на ближнего, гнушайся низостью, чти богобоязненных, не изменяй клятве даже во вред себе, серебра своего не давай в рост и не принимай взяток против невинного, – закончил равви уже твердым, окрепнувшим голосом, и вновь замолчал, смиренно сложив руки на груди.
– Одиннадцать заповедей Давида знаешь ты, – задумчиво произнес Гаиафа, – и Макот знаком тебе. Ну, что ж, похвально, похвально… А ты, Иошаат из рода псалмопевца, сможешь ли ты спеть нам оттуда же шесть заповедей пророка Исайи в свое благочестие?
– Сказано: будь праведен… говори истину… – страх уже расползся по всему телу Иошаата, сковав сердце ледяным обручем и обрывая мысли. – Презирай прибыль от греха…
О Адонай, спаси Мануила от этого человека!
– Не можешь сказать… Тогда хотя бы три заповеди пророка Михея?
– Сказано: поступай справедливо… – Иошаат смешался и подавленно замолчал.
– Воистину хорошо сказано, – тонко усмехнулся Гаиафа. – А ты, жена благочестивого мужа из Назиры? – он резко повернулся к Мириам.
– Я готова к страданиям, – обреченно сказала Мириам в пустоту.
– Страдания? Киппурим? Для утешения всего Израиля, не так ли?
– Темны твои слова для меня, о высокоученый муж.
– Конечно, поэтому тебе очень нравится свет!
– Кому же может не нравиться свет, – кротко сказал равви Менахем, – если сам Господь, сотворив его, сказал, что это хорошо?
Гаиафа нетерпеливо поморщился, досадливо повел плечом.
Глупый провинциал, не понимающий тонкости изысканных словесных построений!
Азарт охотника, преследующего дичь, оставил его.
– Я обратился к тебе не за этим, женщина, – сказал он, – а чтобы услышать от тебя, что гласит одна и единственная заповедь пророка Аввакума, завершающая Макот?
– Сказано, – голос подвел Мириам, прозвучав еле слышно, но она прижала к себе Мануила и справилась с дрожью, охватившей ее, – сказано: праведный своею верой жив будет.
Гаиафа откинулся назад, нервно скрестив тонкие подвижные пальцы и еще раз оглядел эту комнату, где бедность и скудость вдвоем безуспешно пытались скрыть нищету.
Этот запах! Как они тут живут, бок о бок с верблюдами и овцами? Или это от них так пахнет? А этот местный равви, обожаемый чернью цадик, который не умеет связать двух слов и только улыбается кроткой всепрощающей улыбкой? Гиллелит, он смеет перебивать его и вставать на защиту неграмотной савеянки! Достойная жена… Сепфорис, Назира… Галил-ха-гоим! Кто же там все-таки мутит воду? Жаль, что землетрясение было таким слабым… А вот сидит он, мужлан, как там его – древодел? каменотес? пастух? – из рода Давидова. Что о нем докладывать Санхедрину? Что осел не станет львом, сколько ни пересчитывай ему зубы? Да, но Санхедрин встревожен, и надо хотя бы формально выполнить его поручение.
– Санхедрин встревожен, – сказал он и по очереди оглядел всех, – распространяющимися в народе слухами о приходе Спасителя, – он снова оглядел всех.
– Израиль давно ждет Спасителя, – осторожно заметил равви Менахем.
– Спаситель не приходит просто так, словно гость на пиршество к соседу! – резко оборвал его Гаиафа. – И Израиль спасется не раньше чем заслужит перед Богом спасение праведностью и истинным благочестием! А что касается всех самозванцев и смутьянов, волнующих народ и выдающих себя за Спасителя… – Гаиафа, приподняв бровь, многозначительно посмотрел в сторону Рувима.
– Воистину так, – кивнул Рувим, округляя щеки, – несчастный Багой[24 - Советник Ирода Великого; устраивал для своего правителя пиры, сопровождающиеся вакханалиями и кровавыми жертвоприношениями.]…
– Багой – не несчастный, а гнусный преступник и вероотступник! И хороший пример того, какая судьба ожидает любого лже-Спасителя. Что ты скажешь на это, Иошаат?
Иошаат побледнел, сжимая и разжимая ладони.
– Я… я даже не слышал этого имени, уважаемый Гаиафа.
Гаиафа усмехнулся.
Санхедрин, конечно, встревожен, но он, Гаиафа, знает, как его успокоить. Он знает! Он скажет: ам-хаарец, и этого будет достаточно. Но этих неотесанных древоделов, распевающих псалмы на пастбищах Галилеи со своими чающими утешения савеянками, надо поставить на подобающее им в земной иерархии место.
– Многие будут сеять смуту, – сказал он отрывисто, – пользуясь сложной обстановкой, вызванной сменой власти в стране. Многие будут вовлекать в соблазн доверчивый наш народ, говоря о Спасителе под видом магов, волшебников и прорицателей, о которых сказано:
И если какая душа обратится к вызывающим мертвых и к волшебникам,
чтобы блудно ходить вслед их:
то Я обращу лице Мое на ту душу и истреблю ее из народа ее[25 - Лев., 20, 6.].
Гаиафа встал и заходил по комнате.
Здесь присутствует Рувим, один из тех язычников, которыми окружил себя наследник Архелай. Вот следствие безбожия Ирода! Архелай… Август – язычник, но умный язычник. Остались худые плоды смоковницы Иродовой. Окружать себя сирийцами… Но это кстати: сирийцу не мешает дать понять, кто обладает истинной, а не фальшивой властью в этой стране. Око Востока далеко, как и лапа Волчицы, а Храм – в часе неспешной ходьбы отсюда…
Гаиафа повысил голос:
– Сказано также:
Если восстанет среди тебя пророк, или сновидец,
и представит тебе знамение или чудо,
И сбудется то знамение или чудо, о котором он говорил тебе, и скажет притом:
«пойдем вслед богов иных, которых ты не знаешь, и будешь служить им»:
То не слушай слов пророка сего, или сновидца сего;
ибо чрез сие искушает вас Господь,
Бог ваш, чтобы узнать, любите ли вы Господа вашего…[26 - Вт., 13, 1 – 3.]
Гаиафа прервал стих на полуслове и повернулся к равви Менахему:
– Не подскажет ли мне, забывчивому, пастырь города Бет-Лехема, что сказано в Писании о пророках и сновидцах?
Ты учишь милосердию, кроткий гиллелит, но я поймал тебя!
Равви Менахем вздохнул.
– Я могу повторить слова Писания. Дальше сказано:
А пророка того или сновидца того должно предать смерти за то,
что он уговаривал вас отступить от Господа, Бога вашего,
выведшего вас из земли Египетской
и избавившего тебя из дома рабства, желая совратить тебя с пути,
по которому заповедал тебе идти Господь, Бог твой;
и так истреби зло из среды тебя[27 - Вт., 13, 5.].
– И так истреби зло из среды тебя! – торжественно повторил Гаиафа и, неожиданно повернувшись к Иошаату, ласково спросил:
– С кем ты общался в последнюю неделю, древодел?
Пот выступил на лбу Иошаата: он вспомнил ночных пришельцев.
Чаша и крест, – он не успел их выбросить!
– Гик… – пробормотал он. – Дик…
Иошаат беспомощно оглянулся на Мириам.