Сновидец

Мы на ходу, как можем, строим клин и врезаемся в строй телохранителей. Йован, Милун, Драган сбиты с коней, поднимаются, пытаясь принять бой, но быстро падают под атаками турок, уже не шевелясь.

– Где ты, Мурад?! – кричу я. Если не добраться до него сейчас – всё напрасно.

– Вон он! – ревёт Предраг, показывая на сгорбленную фигурку, убегающую от места схватки в окружении нескольких военачальников и телохранителей.

Мгновение – и мы уже настигли беглецов. Конь Ангелара натыкается на выставленное копье, и тот летит вперёд, сбивая с ног двух телохранителей. Первый получает такой удар кулаком в лицо, что больше не шевелится, но второй успевает вонзить ятаган в спину под доспех моему дружиннику.

Я уже вижу цель – Мурад больше не бежит и стоит с саблей, приготовившись к бою. А мне не до ритуалов чести. На ходу прыгая с коня, сбиваю с ног турецкого султана и вонзаю меч в его грудь.

– Сделано, братцы!

Мои товарищи спешиваются и становятся вокруг меня. Все, кто остался: Сава, Предраг, Небойша. Вокруг нас уже сотни турок, но мы смеёмся и плачем, поём какую-то песню. Предраг уже словил несколько стрел, но отбивает атаку первых нападающих, Небойша держит меч левой рукой, правая висит плетью, Сава падает на колено, но снова поднимается, оставляя на земле кровавый отпечаток. К нам тянутся копья и ятаганы, по нам бьют булавы, но мы поём, смеёмся и плачем.

Острия лезвий всё ближе.

Перед глазами всё плывёт. Контуры турок, тех, что видно боковым зрением, становятся резче. Фиолетовое свечение.

Я просыпаюсь.

8

– С тобой моё копьё! – крикнул Егор.

– И мой меч! – вторил Серёга.

– И мой лук! – добавила Адолат.

– И моя секира! – довершил Роман шершавым гномьим голосом.

Засмеялись. Этот сон сегодня отсматривал весь отдел. Очень важный заказ, на экспорт. Роман попросил Варданяна дать посмотреть его дважды, будто бы для уточнения деталей. Как показалось Гончаренко, начальник даже отметил его рвение. Сновидение осталось как будто тем же самым, но эмоции несколько приглушились: крик обиды уже не рвал лёгкие, и в конце он не пел с другими персонажами, а с суровой готовностью встречал неминуемую кончину.

На утреннем обсуждении у Валерия Платоновича сегодня присутствовали все, хотя и длилось оно всего минут пятнадцать. Адолат высказала мнение, что «моё копьё с тобой» – слишком явная отсылка к «Властелину колец», с чем согласились почти все, даже те, кто этого не заметил сам. И так по мелочам. Содержание нооформ в сновидении наблюдалось минимальное, значит, сон был предсказуем, неприятных сюрпризов быть не должно.

– Завтра проверим финальную версию и отдадим Ярославу Николаевичу. Кто-то должен отсмотреть ещё раз.

– Можно я? – поспешно поднял руку Роман.

Варданян вскинул бровь.

– Мне привычно уже, – отшутился Гончаренко.

– Ладно. Хорошо. Тогда все свободны, отчёты прислать не забудьте.

Роману показалось, что Варданян что-то прокручивал в голове в фоновом режиме. Гончаренко давно понял, что у его начальника весьма острый ум, скрываемый в теле эдакого Тома Бомбадила (сегодня день Толкина, не иначе), который Валерий Платонович старался не афишировать. Но, как-никак, физмат в самом престижном техническом вузе страны даром не проходит.

Сновидцы покинули кабинет. Адолат Набиева встретилась взглядом с Романом и сделала жест головой, означавший «на крышу?». Тот согласно кивнул.

Они отправились в лифт, доехали до восьмого этажа и вышли на открытую крышу второго корпуса – там располагалась уютная зелёная зона метров тридцати в длину, упиравшаяся в увитую плющом стену. Работники прозвали это место «сквером». Зона отдыха «на природе» находилась в том месте, где здание имело минимальную высоту, по краям же «сквера» вверх шли ещё несколько этажей: три у той части, откуда вышли Адолат и Роман, семь – у противоположной, фасадной.

На удобных креслах-мешках под тенью гинкго уже полулежали Егор и Серж. Насколько знал Роман, за пределами «Фабрики» из их небольшого коллектива дружили лишь эти двое. И он ещё не уставал этому удивляться, поскольку с трудом мог представить точки соприкосновения двух настолько разных людей. Егор – высокий, спортивный, с модной стрижкой, Сергей – маленький, полноватый, с беспорядочными вихрами на голове. Егор – программист, помешанный на технологиях, достающий на чёрных и серых рынках заграничные гаджеты и одежду. Сергей – филолог, любящий время молодости его родителей, фанат старой техники и вязаных свитерков с барахолок.

– Как вам сеанс одновременного сна? – поинтересовалась у них подошедшая Адолат.

– Да как обычно, вообще-то, – ответил Егор, – мы же не в одном сне были.

– Не патиссон, – вставил Марков.

Коллеги с недоумением посмотрели на него. Серж филфак окончил, любит всякие вывороты со словами. Нередко понятны они лишь ему одному.

– Ну, патиссон – пати и сон, вечеринка во сне, чего непонятно-то? – привычно объяснил Сергей элементарные вещи непонятливым коллегам.

– Интересно было бы патиссон провести, а? – поддержал товарища Роман.

– Это невозможно. К сожалению. – Адолат сделала по-детски грустное лицо и села в кресло, обняв колени.

– Вообще-то, возможно, – заявил Егор.

– Нет, ну возможно, конечно. Теоретически. – Адолат с её короткой стрижкой и тонкими очками выглядела почти как профессор на лекции, если бы не полосатые штаны, футболка и небольшая татуировка на правом предплечье в виде старинного ловца снов – из тех, декоративных, что существовали до распространения синтетических сновидений. – Но ведь для этого нужен кто-то посильнее, чем мы.

– «Девятка» же, не меньше? – спросил Гончаренко.

– Некоторые «восьмёрки» вроде бы тоже могут, – вставил Сергей.

– Но нам от этого не легче, – подытожил Егор.

Ребята закурили и стали вспоминать, есть ли среди знакомых им коллег «девятки» и «восьмёрки».

– Можно подумать, кто-то из них согласился бы нам патиссон провести, – подумал вслух Роман.

– Ну, если это, например, Варданян, то почему бы и нет? – Адолат, похоже, всерьёз заинтересовалась вопросом.

– А он может? – повернулся к ней Роман.

Та пожала плечами.

– Я помню, однажды к нам в отдел пришёл Зотов, вы ещё не работали, – начал Егор, – нас всего четверо было. У Ленки что-то во сне приключилось. Ну, Зотов с Варданяном её спать отправили, сами «ириски»[3] надели и на креслах у Варданяна задремали. Вот я думаю, очевидно же, что её сон пошли смотреть.

– Похоже на то, – согласился Сергей.

– Только это значит, что без Зотова Варданян нас в сон поместить не может, – рассуждал Роман, – а ещё это значит, что Зотов – минимум «восьмёрка».

– Короче, надо пробить этот вопрос. И сделать это должен ты, – Сергей посмотрел на Егора.

Тот согласно кивнул. Егор работал здесь дольше всех – с тех пор, когда Варданян ещё был простым сновидцем, а руководил отделом Зотов. Коллеги встали с кресел и направились к лифту.

9

Роман не поделился с коллегами своими планами, а точнее сказать, мечтами – у планов-то должны быть определённые основания, а мечты – они на то и мечты. Не хотелось спугнуть. А хотелось ему не только смотреть сновидения, периодически запуская эндогнозис, или, как говорили у них в отделе, «открываться». Гончаренко мечтал попробовать себя в создании снов. Как таковое повышение его не слишком интересовало, но вот творить в новых условиях – о, это стоило бы попробовать!

У него «пятёрка», причём, как тогда определил Зотов, твёрдая. Читай: есть потенциал развить онейру до шести. Ему уже под тридцать, но почему бы не попробовать?

На днях он поинтересовался у Варданяна, есть ли на «Фабрике снов» возможность повысить онейрогномику. Тот ответил, что да, но этим в НИИ при «Фабрике» занимаются, а чтобы попасть туда на глубокое обследование, нужен запрос от руководителя управления. То есть от Зотова в его случае. Поинтересовался мотивом, конечно. Гончаренко скрывать не стал. И решил поговорить с Ярославом Николаевичем сегодня, если получится. После того как отсмотрит вчерашний сон и получит, как он надеялся, ответы на некоторые вопросы.

– Спокойной ночи! – по традиции приветствовали его вечером коллеги.

– Спокойной ночи, – отвечал им Гончаренко.

Всё как всегда, но кое-что сегодня будет иначе – никогда до этого он ещё не смотрел один и тот же сон третий раз подряд. Роман включил рабочий сонник, довольно мощный, третьего поколения – он не только транслировал сновидения и удлинял фазу быстрого сна, но и ускорял засыпание, а также несколько упрощал эндогнозис, чего в домашних и персональных моделях, разумеется, не было. Лёг, набросил плед, закрыл глаза. «Открылся» Роман поздно, самопроизвольно, сонник он на режим эндогнозиса не ставил. Ему было нужно как можно дольше отсматривать сновидение как простому пользователю – погрузившись в него целиком. Гончаренко дождался конца сна и открыл глаза. «Обмозгую на крыше», – решил он.

…Никого. На встроенном в рукав комбеза экране – три часа ночи, пульс 92 (решил по лестнице пробежаться), вероятность дождя 12 %. Отчёт Варданяну отправлен. Теперь, когда почти всю порученную на сегодня работу он выполнил, на крыше можно посидеть часов до четырёх, а то и до пяти – один оставшийся небольшой сон он уж как-нибудь за полчаса отсмотрит.

Итак. Сегодняшний сон был значительно эмоциональнее, чем его предыдущая версия до правки. Если расположить три просмотра на одной шкале «принятия» сновидения, то получается, что два сновидения находились примерно на одном уровне – это первый просмотр вчерашней версии и сегодняшняя финальная. А вот второй вчерашний просмотр провисает. Если допустить, что это провисание – результат привыкания сознания, то его опровергает возрастание «принятия» финальной версии, которая практически ничем не отличается от остальных. Таким образом, логично прийти к выводу, что происходит деградация сновидения, заложенная случайно или сознательно в файл.

Если это происходит случайно… Хм, нет, не бьётся. Сновидения проходят множественные тестирования, да и официальная причина – привыкание мозга – не на пустом месте родилась. Значит, не случайно. Не баг.

Теперь следующая развилка. Первая вероятность: деградация сновидений – неизбежное следствие, вроде как постепенное стирание старых носителей информации, всяких плёнок-дисков из музеев. Вторая вероятность: это сознательное добавление. Фича. И первое утверждение быстро привело Романа в тупик: он чётко помнил, что самые ранние, первые в его жизни искусственные сновидения не деградировали, всегда оставаясь эмоциональными примерно на одном уровне. Так почему же современные сны при каждом использовании становятся всё более эмоционально тусклыми? Расплата за сложность? Да нет, ведь и сейчас выпускаются простые сновидения, которые тем не менее тоже деградируют. Таким образом, логическая цепочка оставляет один вывод: деградация – сознательно добавленное свойство синтетических снов.

Пожалуй, стоило поразмыслить, хорошо это или плохо. Но Роман заметил Адолат и поставил логические измышления на паузу.

– Привет, Ромул, – Набиева окончила истфак, поэтому, видимо, и любит называть его именами исторических персонажей, а не бесячими прозвищами вроде Ромашки или Романеско, – медитируешь в одиночестве?

– Да так, на звёзды смотрю. Это вон там что – Юпитер или звезда какая-то?

– Без понятия. Это ты у Хорхе спроси.

«Хорхе. Егор, что ли? – задумался Роман. – Он вроде любитель с телескопом повозиться. Но почему каждый раз новое прозвище?»

– Нет, Ром, ты давай мне без этого всего. Сидишь, смотришь в стену, бормочешь. Не хочешь – не говори, конечно, но только так прямо и скажи.

Гончаренко подумал было так прямо и сказать, но рассудил, что не делает же чего-то запрещённого или незаконного. И выдал Адолат свои рассуждения. Та с ходу включилась в разбор:

– Смотри, у тебя есть допущения. Теоретически раньше могли записывать файлы в другом формате. То есть могли пожертвовать стабильностью ради большего размера, например. Так бывает. Нам препод на истории вещей пример с телефонами приводил. Первые мобильные телефоны могли заряд недели две держать. Но чем больше шло их развитие, добавлялись функции, росли характеристики, тем меньше становилось время работы. В конце концов заряжать приходилось каждый день, а то и чаще. Но вообще я с тобой согласна. Скорее всего, деградацию специально добавили.

– Почему?

– Потому что и такое тоже уже бывало. Вот представь Китай. Китайцы ведь ужас сколько всего изобрели.

– Ну, в курсе. Компас, бумагу. Порох. Шёлк.

– Это только то, что все знают. А ведь ещё книгопечатанье, весло, колокол, пароварку, вилку, арбалет, лекарство от малярии, вентилятор, домну, воздушный змей, сейсмометр, чугун…

– А ты хорошо училась.

– А? Ага. Чтобы ты понял. Так вот, в прошлом веке Китай стал выпускать очень много всякой продукции по всему миру. И была эта продукция в основном отвратительного качества. «Китайский» стало синонимом плохого. Но мы же понимаем, что китайцы делать хорошо умеют. Но если бы они делали хорошо, как те же японцы, то у них возникла бы проблема с безработицей. А так все при деле: делают дешёвую одежду, плохие телефоны, заводы выпускают плохие машины, всё быстро ломается, поэтому нужно делать ещё. Всё дёшево, поэтому покупатели есть. Понимаешь, о чём я?

– Деградация снов нужна, чтобы было чем заняться их создателям. А люди, которых не цепляет их любимый сон, вынуждены покупать свежую версию.

– Точно. И ничего криминального в этом нет. Законы экономики. Проверенные историей.

– Теперь ясно. Спасибо тебе. А теперь пойдём вздремнём?

– Эй, а на звёзды кто за нас смотреть будет?!

10

– К снижению готов!

– Приступайте, командор!

«Индевор» врезается в плотную атмосферу планеты. Снижаюсь на пару десятков километров, затем стабилизирую курс.

– База, запрашиваю анализ.

– Принято, командор.

Держусь на постоянной высоте. Как бы ни хотелось быстрее очутиться на поверхности, видимость такова, что скорее её можно назвать невидимостью – сплошная облачность без намёков на просвет. Спустя две минуты из динамика доносится голос диспетчера:

– «Индевор», приём! Судя по анализу атмосферы, поверхность ожидается твёрдая, неровная, возможны горы высотой до 10–15 километров, вулканическая деятельность. Спуск по Протоколу 6.

– Принято, база.

Начинаю спуск по Протоколу 7. Всё же я знаю свой корабль лучше. Снижаюсь до 20 километров, разворачиваю верный «Индевор», врубаю торможение. Атмосфера развеивается. Отключаю экранирование. Поверхность планеты действительно гористая, но мой корабль кружит над долиной.

– База, запрашиваю анализ.

Я, наверно, самый дотошный изыскатель из всех. Но мне не нравится идти вслепую. А база, анализируя данные, выдаёт мне основные сведения о моём пути. Мне очень важно довести спуск до конца.

– «Индевор», приём. Температура 42 градуса. Атмосфера не пригодна для дыхания – на две трети метан, на треть диоксид углерода. Плотность пол-атмосферы. Ветер 26 метров в секунду.

– Спасибо, база. Снижаюсь. Отбой.

Выбираю плоский камень на ровной поверхности, помня истории старых изыскателей про жидкий песок, и сажаю корабль.

– База, мы выходим.

Мы? Почему я сказал «мы»?

– Ю-ху! – раздаётся в наушниках. Я и забыл, что у нас один канал. Я вообще настолько увлёкся навигацией, что забыл про напарницу.

Выбираюсь из корабля первым, как и положено. Поверхность гладкая, рисунок… периодически повторяется, чего не бывает у природных минералов. Остатки цивилизации? Адолат тоже спрыгивает на камень. Смотрит удивлённо. Её первый спуск.

– База, запрашиваю анализ.

– Командор, в районе корабля температура на полградуса выше ожидаемой. Наблюдается ритмичное пульсирование под грунтом. Рекомендация: смена локации или подъём, дополнительный удалённый анализ.

– Адолат, на борт, – строго говорю я, – мы поднимаемся.

– Так быстро?

– Не обсуждается.

Напарница послушно, хоть и неохотно, поднимается на борт «Индевора». Но когда последовать за ней собираюсь я, поверхность под ногами приходит в движение. То, что мы приняли за плоский камень, теперь стоит почти вертикально, а я и корабль отброшены метров на десять от него на песок. Не жидкий – обычный, сыпучий. «Камень» поднимается выше, и становится видно, что это щиток на спине огромного животного, по форме похожего на садового слизня. Зависнув на мгновение, каменный слизень ныряет в песок, образуя огромную воронку, в которую я тут же начинаю сползать. До «Индевора» не добраться. Да и смысла нет – он тоже ползёт вниз. Разворачиваюсь и бегу что есть мочи от центра воронки. Мне не успеть.

– «Индевор», взлёт!

Корабль прочихался соплами и на боку ползёт по песку, но через пару мгновений всё же ловит устойчивое положение и взмывает в воздух. Я продолжаю бежать, но склон с каждой секундой всё круче. Ноги безнадёжно вязнут в песке. Я падаю вниз.

Просыпаюсь. Кажется, я упал на подлетевший снизу корабль? Не успел запомнить. Тайком оглядываю кабинет. Ребята напротив спят, рядом со мной – тоже, только пара кресел пусты, Варданян увлечённо пялится в смартфон. Вот и славно, никто не догадается, что я видел на работе естественный сон.

11

Роман посмотрел на монитор – до конца работы оставалось полчаса, к Зотову успевает. Вообще-то Зотов обычно уходил позже, но неудобно же по служебным вопросам во внерабочее время с начальником встречаться. А встретиться хотелось. И даже не потому, что от этого разговора многое зависело, дело же не только в продвижении по карьерной лестнице. Гончаренко по работе контактировал только с тестировщиками, а Зотов был чем-то вроде потайной дверки в ту часть «Фабрики снов», где сны рождались. Кабинет Зотова находился на том же этаже, через пару дверей от их отдела. Минутой позже Гончаренко постучал в дверь руководителя.

– Можно, Ярослав Николаевич?

– Да, входи, Роман. Валерий со мной уже поговорил, так что я тебя ждал.

– Значит, повторять не нужно?

– Да. Твою просьбу выполнить возможно. Всё зависит от тебя. Но я должен тебе объяснить плюсы и минусы твоего решения.

– Хорошо.

– Надо понимать, что если твоя онейрогномика больше пяти – твоя жизнь сильно изменится. Наименее чувствительное – то, что работы станет намного больше. Ты уже не сможешь после работы бодрствовать до вечера, физически не сможешь – сон на работе перестанет быть в какой-либо степени отдыхом. Ты станешь сильно уставать, и дневной сон станет необходимостью. Но помимо этого, твоя свобода станет сильно ограничена. «Шестёрки» и «семёрки» – ценный ресурс. Такой онейрогномикой обладают лишь около трёх процентов людей. Но ведь далеко не все могут или хотят работать в корпорации. Вероятнее всего, тебе придётся поселиться в общежитии при «Фабрике». Все перемещения и контакты вне её будут жёстко контролироваться, поскольку носителей высокой онейрогномики стремятся получить в орбиту влияния многие: спецслужбы, криминал, иностранная разведка. «Фабрика» же не заинтересована в оттоке специалистов. Можно ли будет взять собаку? Тебе ведь наверняка это интересно? Не знаю. Возможно, да. Но совсем не факт. Второй момент. Ты у нас в управлении на очень хорошем счету. Скажу больше: если завтра освободилось бы место Валерия, я бы предложил занять кресло тебе – у тебя всё-таки есть опыт руководства коллективом, пусть и детским. Но это потенциально – Валерий никуда не уходит. Просто чтобы ты знал. Так что, Роман, сегодня вторник, подумай до конца недели. Если решишь пройти дополнительный тест – я вопрос решу. Так тебя устроит?

– Да, Ярослав Николаевич. Спасибо за объяснения. И за оценку моего труда, конечно. Я подумаю.

– Прекрасно. До свидания, Роман.

* * *

– Почему у вас собака без намордника?! – возмущённо воскликнула женщина лет пятидесяти, пряча за спину трёхлетнего мальчика, скорее всего внука.

«На майке, что ли, ответ напечатать?» – подумал Роман. Но вслух в тысячный раз озвучил:

– Это бассет. Ему не положено по закону.

– Тут же дети ходят, вы не понимаете?

– Пусть играют, я не против.

В это время, ну вот никак не в другое, Винт громко пролаял. Два раза.

– Ну вот видите! – женщина показала на Винта и задвинула ребёнка ещё дальше.

– Собачка говорит «гав-гав», – из-за спины бабушки произнёс малыш.

– Вот видите, – сказал Гончаренко, улыбаясь мальчику, – даже дети знают, что собачка говорит «гав-гав». В любой ситуации. А не только когда злится.

– Это собака, вы не можете знать, что у неё на уме!

– Почему же, в этот раз всё очевидно: «Хватит болтать и пошли», – перевёл Роман с собачьего и ушёл.

Женщина у него за спиной закачала головой, сокрушаясь неисправимости собаковладельцев. Винт, удовлетворённый, радостно бежал впереди Романа.

На другой стороне улицы Гончаренко заметил Вишневецкого. Улица была широкая, две проезжих части, посередине – бульвар, покрытый сильно пожелтевшей травой. «Поговорить с ним, что ли?» – подумал Роман. Тем временем тот тоже его заметил. Роман помахал рукой. Оба дошли до пешеходного перехода на своей стороне, перейдя дорогу, встретились посередине и свернули на бульвар.

Гончаренко пересказал Евгению свои с Набиевой рассуждения о деградации сновидений. Вишневецкого выводы Адолат, кажется, застали врасплох: как убеждённый либеральный демократ, он просто обязан был принять право компании на свободную бизнес-стратегию, но как многолетнему оппозиционеру действующей власти, сделать ему это было чрезвычайно сложно. В конце концов Вишневецкий вроде бы нашёл выход из тупика.

– Это же очень большая корпорация, Ром. Нельзя к такой махине те же законы, что и к обычному бизнесу, применять. К тому же она монополист, а это дополнительную ответственность должно накладывать. Хотя… Ладно, наверно, тут и вправду никакого заговора нет. Даже обидно. Но могли бы хотя бы помедленнее их изнашивать, что ли. А ты сам когда начнёшь сны делать? – неожиданно сменил он тему.

– Вообще-то это не от меня зависит, это особый склад ума нужен. Но вы прямо как чувствуете, что я хочу попробовать.

– Интересно, наверно.

– Пока не знаю. Начальник говорит, что трудно и не очень-то уж и увлекательно. Но он, с другой стороны, работника терять не хочет.

– А я знаешь, что думаю? Интересно – это когда для себя. А когда на заказ, по техзаданию, это такое себе развлечение. Для себя-то ты сможешь сны делать? Для друзей, например?

– Сомневаюсь. Для этого ведь оборудование нужно серьёзное. Такое на кухне не сварганишь. Но я пока вообще не знаю, способен ли создавать сны. Мне до этого только про потенциал говорили.

Вишневецкий сегодня выглядел ещё более странно, чем обычно. Роман не сразу это заметил. Дёрганый какой-то. Оглядывался по сторонам периодически. Ареста ждал? Гончаренко даже выдохнул облегчённо, когда дядя Женя, напоследок пожелав ему удачи, торопливо попрощался и убежал по следующему переходу, к которому они подошли. Винт было бросился вслед, но был остановлен поводком.

12

Вместе с небольшой сумкой на колёсиках вхожу в терминал, где уже собрались почти все наши. Почти – потому что несколько человек подходят одновременно со мной. Теперь вся дюжина в сборе.

– Ну, что, все? – оглядывает компанию Варданян. – Пошли тогда. Привет.

– Здравствуйте, – говорю вместе со всеми.

Катим к терминалу, а через некоторое время мы уже на высоте нескольких километров над землёй. Летим на острова. Компания устроила нашему отделу корпоративный отдых, выкупив на три дня небольшой остров у побережья Африки в Индийском океане.

Мне досталось место с Сержем, впереди без умолку тараторит Леночка, что-то про кремы, пигменты и загар.

– А знаешь, что такое пигмент? – спрашивает Марков и сам же отвечает: – Свинья-милиционер. Pig-мент.

– С Ларисой так не шути, – предупреждаю его, – у неё муж в милиции.

– Да не, нормально, я ему сама расскажу, – раздаётся весёлый голос за спиной. Оказывается, жена милиционера Лариса Никульшина сидит позади нас.

Смеёмся. На соседнем ряду Толик Чиркин открыл бутылку мартини и наливает напиток в пластиковый стакан своему невольному соседу – Яну Чеснокову. Толик старше нас всех, ему чуть за сорок, но он всё равно для всех Толик.

– Всё будет чики-поки, Ян, – уверяет Толик соседа, – это ж самолёт, тут все квасят.

Ян – полная противоположность Толика, маленького, чуть рыжеватого и какого-то неровного, что ли, любителя олдскульного блатного сленга. Чесноков же – бывший профессиональный баскетболист, из-за травмы рано закончивший карьеру, высокий, мощный, немногословный. Он улыбается и берёт стакан. Определённо, в ближайшее время им будет «чики-поки».

Самолёт садится в международном аэропорту на самом крупном острове архипелага, а на «свой» остров нас на катере доставляет Джо, местный гид пиратского вида и широкого профиля.