Неизвестная пьеса Агаты Кристи

– Пошел вон! – вдруг выкрикнул гробовщик. – Вон отсюда! – Он сунул руку в карман. – Кто тебя послал? Ты откуда взялся, гад?!

– Кирилл Петрович, вы здесь? – послышался безмятежный женский голос, и немолодая женщина в строгом темном костюме заглянула в зал. – Извините, я выскочила только на минутку. Ой, у нас клиенты…

– Пока нет, – улыбнулся Олег. – Пока заказчики, и то потенциальные. Мы, пожалуй, забежим позднее, уже с деньгами. Извиняйте, если что не так!

И, проворно лавируя между гробами, он вылетел из зала, прихватив за руку Женю.

– Вы что?! – начала было она возмущенно, едва очутившись на улице, но Олег, бросив на ходу:

– Все потом! – втолкнул ее в «Тойоту» и с места рванул так, что под колесами засвистело.

Женя стиснула кулаки, чтобы унять дрожь. Олег покосился на нее и выключил кондиционер.

– Я тоже… замерз, – сообщил он, и Женя впервые обратила внимание, что ее бравый спутник несколько побледнел. А уж как она сама выглядит, можно себе представить! Но лучше не надо.

– Не пора ли объясниться? – спросила, напряженно глядя вперед, но уже не замечая расстилавшихся перед ними тенистых уютных улиц.

– Пора, – согласился Олег, вытаскивая из кармана смятую рекламную листовку. – Вот, взгляните.

«Ритуальные услуги», – прочла Женя.

– Не там читаете. Переверните, – велел Олег.

Женя послушалась – и чуть не выронила газету, прочитав набранное крупным шрифтом:

«Используйте смерть, ибо это великая возможность. „Бардо Тодол“».

– «Бардо Тодол»?! – с ужасом повторила Женя.

– Тибетская Книга Мертвых, – пояснил Олег, осторожно въезжая во двор, образованный каре из изрядно облупившихся, но еще довольно симпатичных «сталинок».

Он выключил мотор и обернулся к Жене. Лицо его утратило бледность, и Женя робко понадеялась, что и сама выглядит уже не как набальзамированный труп.

– Разумеется, нет ничего удивительного в том, что человек, посвятивший себя служению Танатос, сделал своей настольной книгой «Бардо Тодол», – сказал Олег. – Но есть маленькая деталь: нашего нового знакомца зовут Кирилл Корнюшин.

Если Женя не хлопнула себя по лбу, то лишь потому, что побоялась показаться полной дурой.

– Ну да! Секретарша назвала его Кириллом Петровичем! Конечно… Я видела его на старой фотографии, но никогда, ни за что не узнала бы. Хотя, припоминаю, в нем и тогда было нечто зловещее. Или мне так кажется теперь?

– Наверное, кажется, – согласился Олег, приотворив свою дверцу. Теплый ветерок ласково прильнул к Жениному лицу. – Не знаю, какое фото имеется в виду, но я видел их несколько, и десять лет назад Корнюшин был вполне похож на человека.

– А что случилось десять лет назад?

– Трагическая случайность – железнодорожная авария. Товарняк столкнулся с электричкой, переполненной дачниками. Погибло народу – ужас. От первых трех вагонов практически ничего не осталось. Корнюшин вышел в тамбур покурить – это его и спасло. Но вся его семья: отец, мать, молоденькая жена… можно сказать, и ребенок, потому что она была беременна… – Олег тяжело махнул рукой. – Вот где кошмар! Его можно было только пожалеть: в двадцать шесть лет потерять в жизни все! Он долго болел, потом ушел из школы, в которой работал, запил… Подрабатывал от случая к случаю в бригадах могильщиков на кладбищах. Этот бизнес золотым считается, в него попасть всегда было трудно, однако Корнюшина почему-то брали – на подхват, разумеется. Но пять лет назад вдруг словно заново родился. Прошел кодирование, бросил пить совершенно. Продал все свое имущество, большую квартиру, купив себе совсем уж жалкую «хрущевку», только дачу отцову оставил – и стал компаньоном в той фирмочке, где мы побывали. Это одно из лучших заведений такого рода в городе. Странно, что сегодня народу не было. Я надеялся застать Корнюшина в деле, показать, так сказать, товар лицом. Зрелище в своем роде замечательное! Служитель культа! Но вот видите, пришлось импровизировать, чтобы вызвать в нем подобие человеческих чувств.

– Вы думаете, он готов был стрелять? Так угрожающе сунул руку в карман…

– Да нет, едва ли. Не стал бы поганить храм своего искусства. Да и разрешения на ношение оружия у него нет, проверял. Вот газовый баллончик всегда носит при себе, это доподлинно известно.

– Постойте, – вдруг осенило Женю. – Вы сказали, Корнюшин пил, но пять лет назад вдруг резко взялся за ум. Но ведь именно пять лет назад погиб…

– Погиб Николай Полежаев, да, знаю, – кивнул Олег. – Ваш начальник изрядно напичкал меня информацией. Ну что ж, дело простое!

– В каком смысле?

– Думаю, убийцу мы только что видели, – пожал плечами Олег. – А теперь, может, хватит в машине сидеть, побеседуем на свободе?

Женя как-то не сразу осознала, что путешествие закончилось: Олег уже доставал из багажника сумку.

– А в гостиницу? – спросила не без удивления.

– Бесполезно, – покачал головой Олег. – Летом в Хабаровске номер снять – это нереально. Заказ-то я, в принципе, сделал, как только Грушин сообщил, что ты приезжаешь. Может быть, завтра, если захочешь…

– То есть? – изумилась Женя. – Предполагается, что я предпочту спать на вокзале?

И еще больше изумилась, обнаружив, что они вдруг перешли на «ты».

– Да бог тебя знает, – как-то неуверенно отозвался Олег. – Просто я хочу пока поселить тебя в квартире брата – она пустая. Брата сейчас нет. Там тебе будет удобно. Опять же – это близко от наших точек слежения, от квартир Корнюшина и Чегодаевой. Впрочем, у нас в Хабаровске все близко.

– Да! – спохватилась Женя. – Еще ведь и Чегодаева! Давай оставим вещи, я быстренько приму душ – и поедем к ней.

– Бесполезно, – ответил Олег, быстро поднимаясь по широким ступеням сумрачно-прохладной лестницы. – То есть душ – это да, сколько душе угодно, а до Чегодаевой мы сегодня не доберемся. Завтра открывается выставка в Доме журналистов, а там самое интересное в экспозиции – ее работы, так что наша дама до ночи провозится с оформлением и размещением. Один мой знакомый фотокор тоже там выставляется, он и сказал, что все эти жрецы объектива будут камлать чуть не до полуночи. Там появляться смысла нет: не пустят, только зря засветимся. А вот завтра в одиннадцать утра открытие – придем и поглядим и на Чегодаеву, и на ее работы.

Квартира оказалась просторная, обставлена просто, но приятно. Несколько книжных стеллажей от пола до потолка – основной предмет мебели. Не меньше десятка картин на стенах: все больше закат над огромной рекой. Это, наверное, и есть Амур, которого Женя еще не видела. Если он и вполовину так же красив в действительности, как на картинах… Скорей бы на него посмотреть!

Она с любопытством оглядывалась, бессознательно отыскивая следы присутствия женщины. Похоже, их нет. Довольно чисто в отличие от большинства квартир одиноких мужчин.

– Он не женат? – спросила Женя, бродя за Олегом, который открывал дверь за дверью: «Вот кухня, вот ванная…»

– Был, теперь нет.

– Развелся, что ли? А дети?

– Да, нет, – рассеянно ответил на оба вопроса Олег, заглядывая в холодильник.

– Он на тебя похож? – спросила Женя, сама не зная зачем.

– Да мы практически близнецы, – буркнул Олег. – Чай, кофе?

– Если можно, сначала душ.

– На здоровье. Вот сюда.

Практически близнецы… Сказать по правде, Женю очень мало интересует, похож ли Олег на своего брата – и наоборот. Но не спросишь же вот так, прямо, о том, что в действительности интересно: «А ты сам-то женат?» Хотя что особенного в этом вопросе? Почему ее беспокоит, как бы Олег не услышал в немчего-нибудь такого? Естественно попытаться узнать как можно больше о друге своего босса, о своем будущем партнере, однако… Нет, она не спросит. Достаточно того внезапного и совершенно необъяснимого разочарования, которое она испытала, узнав, что Олег привез ее на квартиру брата, а не к себе домой. Ну, все понятно: там жена, дети, теща какая-нибудь (образ семейства Климовых отчетливо вырисовался пред глазами)…

«А чего бы ты хотела? – ожесточенно спросила она себя, подставляя лицо под упругий прохладный дождик. – Чтобы он сказал: „Никаких гостиниц! Я решил – ты останешься здесь!“»

Вот именно: чтобы он решил за тебя, свалил бы тебя в постель, избавил бы от этих мучений, душевных и плотских. Чтобы именно он вынудил тебя сделать это, а не ты сама отважилась, чем скорей, тем лучше, поставить крест на прошлом. Вот уж воистину: башмаков не износила, в которых шла, в смысле, в которых летела в самолете, прощаясь со своей великой любовью! А уже мечтаешь оказаться в постели первого встречного!

Нет, ведь истинная правда: первого встречного. Другое дело, что попался ей какой-то ходячий секс-символ, но это совсем не означает, что он призван быть также психо- и физиотерапевтом…

«Ты вообще-то сюда зачем приехала?» – с ожесточением спросила Женя, презирая себя за то, что надевает юбчонку еще более «нарисованную», чем шортики, а также козырный топик, не достигающий пупка. Без лифчика, естественно. И практически без трусиков, потому что юбка облегает, как перчатка.

Работать, работать она сюда приехала, а не… Ладно – замнем, как говорится, для ясности!

Ее ждал кофе.

– Ты, наверное, есть хочешь? – спросил Олег. – Тут кое-что есть в холодильнике, но лучше сходим в китайский плавучий ресторанчик: там потрясающая еда и река вокруг. Я туда чуть не каждый день наведываюсь.

– Жена не обижается?

Не удалось-таки удержаться от вопроса, но тотчас захотелось откусить себе язык!

– На что? – вскинул брови Олег.

– Ну, что дома не ешь, – неуклюже объяснила Женя, и он усмехнулся:

– Нет проблем!

Ну, спасибо и на том. Хорошо, хоть прямо не спросил: «А твоя какая печаль?»

На улице ясность мысли постепенно вернулась к Жене. Да, определенно с ее головушкой что-то не так, если она совершенно пропустила мимо ушей прозвучавшие недавно слова: «Убийцу мы только что видели».

Обернулась к Олегу:

– Что ты имел в виду?

– А конкретнее? – глянул тот с улыбкой. – Под сходством моего брата и меня? Или под тем, что обожаю китайскую кухню? Или…

– Насчет Корнюшина, конечно! – пискнула Женя, впадая в панику от его проницательности.

– Ах вот что! Ну, это очень просто. Когда был убит Неборсин? 20 июля? Так, а 18 того же месяца Корнюшин улетел в Москву. То есть утром 20 вполне мог оказаться в Нижнем. Я поузнавал: Корнюшин брал отпуск на две недели за свой счет. Потом сообщил, что задерживается. А прилетел, знаешь, когда? – Олег сделал выразительную паузу. – Только вчера. Около двадцати четырех часов ночи. А это значит – что?

Женя тупо качнула головой.

– Это значит, – терпеливо пояснил Олег, – что Корнюшин, как псих, улетал из Москвы в девять утра!

– Ну и ради бога! Что же тут психического? А почему так долго летел – с посадками, что ли?

– Восемь часов – разве долго?

– Как это – восемь? Пятнадцать! С девяти-то утра до двадцати четырех!

– У вас у всех, кто из России прилетает, проблемы с математикой. – Олег снисходительно погладил Женю по голове, и она невольно замерла под этой ласковой ладонью. – Разница во времени. Девять утра по Москве – это шестнадцать в Хабаровске. Плюс восемь часов перелета – вот и получается двадцать четыре.

– Ах, да, – с понимающим видом кивнула Женя, пытаясь прорваться сквозь комок в горле.

Это же надо… Она и сама не подозревала, что до такой степени измучилась от одиночества. Так и прильнула к его руке! Нет уж, держи себя в руках, если не хочешь сделаться посмешищем. А вот интересно, как бы он воспринял, если бы залетная гостья вечерком предложила ему… задержаться? Ну что тут особенного, что? В конце концов, Женя в Хабаровске дольше недели не останется. Улетит – и они забудут друг о друге. Судя по внешности, Олег не знает недостатка в дамском внимании. А судя по тому, как по-свойски хозяйничает он в квартире брата, она знакома ему, как своя. Наверняка запросто бывает на холостяцкой территории не один! В памяти возник огромный разлапистый диван. Заслуженный, много повидавший на своем веку!

Ей вдруг стало тошно. И стыдно – так стыдно, как будто она уже предложила Олегу «задержаться», а тот прямо и грубо сказал: «Извини, я бы с удовольствием, но меня дома ждут!» Или, еще хуже, согласился, нопотом вдруг вскочил, глянул на часы и с воплем: «Боже мой! Да мне жена голову оторвет!» – ринулся в бегство…

– Эй! – Большая теплая ладонь стиснула голое плечо, и Женя так и подскочила. – Ты где?

Да, по части моделирования собственного беспросветного будущего Женя за последние годы сделалась настоящим мастером! Мгновенно мобилизовала внутренние резервы гордости, стыдливости и самолюбия – то есть проделала привычный, будто чистка зубов, аутотренинг.

– Ну, я… – отозвалась с максимальной глубокомысленностью, – я думала! Что-то не получается с Корнюшиным. Аделаида Пахотина пропала позавчера, то есть двадцатого августа, ориентировочно в полночь. Артур говорил с ней в двадцать три тридцать, и в это время она еще была жива. В девять утра – самолет из Москвы. Сомнительно, чтобы Корнюшин – предположим, что это он! – успел покончить с Аделаидой и добраться до Москвы. Поездов в это время нет. Самолетов – тоже. Надо, значит, ловить попутку или заранее нанимать машину. Это немалые деньги. Конечно, за пять-шесть часов можно домчаться до Москвы, но это если и правда мчаться сломя голову. Теоретически возможно, а практически…

– А практически – еще возможнее. Если предположить, что Артур не врет и по времени все обстояло так, как он сказал, то Корнюшин просто не тратил ни минуты даром. Прихватил жертву с собой и прикончил ее по дороге.

– А свидетеля – тоже прикончил?

– Какого свидетеля?

– Привет! Частника! Шофера! Или ты предполагаешь, что у него в Нижнем был сообщник, который и Аделаиду помог прикончить, и в Москву Корнюшина отвез?

– Насчет сообщника вариант хороший, однако, мне кажется, Корнюшин и сам с усам. Ведь пропала не только эта ваша Глюкиада, но и ее «Вольво». – Олег усмехнулся, взглянув на изумленное лицо Жени: – Предваряя твой вопрос, скажу, что мне об этом сообщил по телефону Грушин, разбудив среди ночи. Только он проводил тебя, как позвонил Алфеев, обнаруживший исчезновение машины. Почему-то раньше ему, придурку, в голову не пришло в гараж заглянуть! Может, если бы по горячим следам дали машину в розыск… Хотя какие там горячие следы, если увели «Вольво», грубо, в полночь, хватились вечером другого дня, а искать вообще надо в Москве.

– Да, красиво получается, только понять не могу: зачем Корнюшину столько народу убивать? Ну невозможно же, в самом деле, поверить, будто он решил принести в жертву обожаемой богине Танатос всех святотатцев, некогда издевавшихся над Смертью в том детском спектакле!

– А почему бы и нет? Люди, знаешь ли, и не так с ума сходят, а после того, что пережил Корнюшин, он вполне мог спятить очень круто. Не удивлюсь, кстати, если следующей жертвой буду я сам – за то, что валялся в гробах и проявлял великую непочтительность к загробному миру. Вот только одна загвоздка: если я все же прав и Корнюшин убийца, после гипотетической гибели Алины настанет его очередь. То есть он должен покончить с собой. Вряд ли его жертвенность окажется простерта до такой степени. И много можно будет позадавать ему интересных вопросиков на тему, почему он остается жив там, где погибают все.

– Климов тоже остался жив, – напомнила Женя.

– Если не ошибаюсь, чудом: благодаря тебе и Аделаиде. И то ему досталось. Быть может, у Корнюшина зарок: не трогать второй раз того, кого Смерть, так сказать, простила.

– Похоже, ты уже смирился с тем, что Чегодаева обречена, – неприязненно взглянула Женя.

– Совсем нет. Но ей сегодня совершенно ничто не грозит: товарищи по работе присматривают, а завтра мы ее возьмем под свое крылышко. Но если честно, меня до сих пор не оставляют сомнения. Причина смертей уж больно выспренна, психопатична и литературна. Это версия не твоя, не моя, не Грушина. Это версия Аделаиды, а мы тащимся у нее на поводу. Ну ладно. Технический перерыв. Ты хоть обратила внимание на город, по которому мы только что шли? Нет? Я так и думал. Посмотри хоть на Амур!

Да… Амур! Вот это Амур так Амур!

Женя как вцепилась в парапет набережной, так и не могла оторвать потрясенного взгляда от свинцово-коричневого разлива.

Течение – будто у горной реки, а ширина… это море! Едва различим плоский левый берег, но в стеклянном, чистом воздухе с необычайной четкостью видны очертания синих гор.

– Синие горы… – завороженно пробормотала она. – Сказка!

– Сопки, – уточнил Олег. – Это местное слово.

Да, Аделаида, помнится, говорила о сопках. Так вот это что такое! Мягкие очертания непрерывной синей волны.

– Почему же они синие?

– Загадка! – пожал плечами Олег. – В Приамурье все сопки такие. Это, наверное, объяснимо какими-то атмосферными штучками, но я точно не знаю и знать не хочу. Такого нет нигде. Тут много есть, чего нигде нет. Если захочешь, свожу тебя на рыбалку. Сейчас как раз кета идет – эх, золотая пора, вернее, серебряная!

– Почему же все-таки не золотая?

– А знаешь, как рыба в сетях кипит? Чистое серебро играет! Или просто сходим в тайгу, если интересно. Конечно, в сентябре вообще что-то неописуемое будет, но в этом году рано осенеет, еще успеешь наглядеться на истинную красоту. У вас в России такого нет. Уедешь – будет что вспомнить.

«Уедешь», значит… Да Олегу, похоже, не терпится ее спровадить! Женя стиснула зубы. Ну конечно, а ты бы хотела, чтобы он сказал: «Вдруг тебе так понравится Дальний Восток и дальневосточники, что и уезжать не захочешь!» Эх… дурость перманентная! Нет, пожалуй, не услышит Олег вечерком откровенного: «Может быть, задержишься?» Тем более что он этого и не ждет!

«Джонка» оказалась обыкновенным дебаркадером, стоящим впритык к набережной среди пяти или шести таких же. То, для чего, собственно говоря, и предназначены дебаркадеры – посадка и высадка пассажиров, – осуществлялось только на одном. На прочих красовались вывески гостиницы «Альбатрос», кафе «Чайка», туристического бюро и чего-то там еще. «Джонка» выгодно отличалась от соседей ярким антуражем: бумажными китайскими фонариками, дракончиками, гирляндами и всем таким прочим, празднично-новогодним, даром что лето на дворе.

Там, где сходни касались борта, стоял высокий худощавый парень в изысканном сером костюме, совершенный европеец с виду, однако жестко-черная шевелюра, оливковое лицо и тяжеловатые веки выдавали присутствие восточной крови.

– Привет, Олежка, сто лет тебя не видел! – воскликнул он.

– Это я тебя сто лет не видел, – хлопнул Олег по протянутой ладони. – Как ни зайду, тебя все нет да нет.

– Да, Таечка говорила, что ты нас не забывал, – улыбнулся черноволосый и перевел взгляд на Женю. – Ты сегодня в компании? Добрый вечер. Надеюсь, он будет для вас действительно добрым на борту нашей уютной «Джонки» и оставит незабываемое впечатление!

– Сашка, да пошел ты! – сморщив нос, по-свойски сказал Олег. – У меня от твоей казенщины аппетит пропадает. Лучше посади нас с прелестной девушкой где-нибудь по левому борту, чтобы мы могли наслаждаться красотами заката, вкушая дары загадочной страны Чин. И познакомьтесь: это Саша, это Женя. Оба вы хорошие люди, поэтому перестаньте колоться взглядами.

Саша усмехнулся и двинулся вперед, на просторную веранду, делая интернациональные жесты всех метрдотелей:

– Сюда, пожалуйста. Вот твой столик, Олег, располагайтесь.

Он отодвинул стул для Жени, та села, но Олег замешкался.

– Сюда? – пробормотал он. – Может быть, лучше… А впрочем, какая разница!

– Вот именно, – спокойно кивнул Саша. – Тут или там – все равно не спрячешься! Тогда уж вообще не надо было приходить или…

Он не договорил, развернул перед Женей бесподобно красивое черно-красно-золотое меню и, пожелав приятного аппетита, поспешил к сходням, по которым поднимались другие клиенты.

Женя огляделась. Веранда была прелестно декорирована: может быть, слишком в драконьем духе, но ей понравилось. Все вокруг чуть-чуть покачивалось: буйный человеко-зверь Амурище легонько ворочался, играючи подталкивал скорлупку дебаркадера своим скользким боком. Дальние сопки колыхались – вверх-вниз. Солнце клонилось к закату, и на округу медленно опускался золотистый туман. Небо из ослепительно-голубого сделалось зеленовато-лазурным, и бледно-лиловая полоса обозначилась на востоке, тогда как запад сверкал расплавленным червонным золотом.

Смертельная красота!

– Уже выбрали? Что будем заказывать?

Высокий женский голос прозвучал так неприязненно, что Женя вмиг очнулась от созерцательной задумчивости. Возле их столика стояла несравненная красавица из сказок Поднебесной империи и цедила сквозь зубы:

– Могу рекомендовать юн пао, юдзу хао мин, чоп сви, ю сцу хао ханг, ча ен тан, чоу фан…

Эта тарабарщина слетала с рубиновых уст с невероятной скоростью, подобно автоматной очереди, и, что характерно, все выстрелы были направлены в Женю.

Она вдруг с изумлением поняла, что красавица вполне может крыть отборным матом, пользуясь тем, что для нее это было воистину китайской грамотой. Крошечный алый ротик аж дрожит от ненависти, раскосые глаза мечут молнии, и вообще – такое впечатление, что эта миниатюрная девочка, прекрасная, будто Серебряная Фэй[3], сейчас выхватит из высокой затейливой прически шпильку и вонзит ее прямо в горле Жене! Что это ее так разбирает, интересно?

– Таечка, ну чего ты тараторишь, будто… не знаю что? – миролюбиво, вкрадчиво спросил Олег, и Женя обратила внимание, как ласково глядит он на разъяренную официантку. – И зачем спрашивать? Сама знаешь, что я выберу. И попроси Лао, чтоб поторопился: мы голодны, как красные волки.

Девушка, не удостоив его взглядом, резко повернулась и застучала каблучками по металлическим плитам, покрывавшим пол. В удаляющемся цокоте Жене опять послышались слова, звучавшие, как экзотическая брань: «Чоп сви! Тань су ю!»

– А то, что вы заказали… всякие там юдзу… это, часом, не ласточкины гнезда, тухлые яйца и маринованные собачьи уши? – высокомерно спросила Женя.

– Слабо отведать? – поддел Олег, открывая бутылку минералки и наливая Жене в высокий стакан.

– Ну… я как-то еще не готова морально. Может быть, для начала какой-нибудь лангет или хотя бы сосиску?

– Это все дело привычки. Китайцы ведь не едят наши сыр и масло – называют их испорченным молоком. А яйца подают вовсе не тухлые: просто их несколько месяцев выдерживают в специальном растворе из соли, извести, древесной золы. Однако тебя я не буду мучить этой экзотикой. Попробуем жареную лапшу и зеленый стручковый перец с мясом. Это потрясающе.

«Стало быть, потрясающе. Очень ценные сведения», – уныло подумала Женя. Внезапно все осточертело. И псевдокитайская бутафория, и золотое свечение на горизонте, и незнакомый пряный запах, вздымающийся из трюма дебаркадера, где, очевидно, размещалась кухня. А прежде всего – точеная фигура в обтягивающем алом платье, которая застыла возле стойки вполне европеизированного бара, даже не делая вида, будто чем-то занята, а в упор уставившись на Олега.

– Таечка – от имени Таисия? – не сдержалась Женя, приложив, однако, все усилия, чтобы голос звучал ровно.

– Ее настоящее имя Тао Той, – ответил Олег с совершенно невозмутимым видом. – Она китаянка, а вот Сашка Лю наполовину русский, потому и получился такой красавец. Среди китайцев вообще красивы в основном женщины, а вот мужчины… – Он пожал плечами. – Зато Таечка могла бы представлять свою страну на каком угодно конкурсе национальных красавиц. Знаете, какой у нее размер ножки? Тридцать четвертый! Это при росте 165 сантиметров! Китайцы просто помешаны на миниатюрных женских ножках. В старину девочкам нарочно туго-натуго пеленали ступни, чтобы не росли. Младенческая ножка была одним из главных условий женской красоты!

– Вы рассуждаете как знаток и ценитель, – процедила Женя, незаметно убирая ноги как можно дальше под свой стул.

Тридцать четвертый размер, убиться веником! А у нее тридцать девятый при росте 172. Нет, это полная безнадега… Что именно, кстати? «Да все! – со странным отчаянием ответила она сама себе. – Все, все, все!»

Ужасно захотелось убраться отсюда. Пойти в гостиницу, съев по дороге какой-нибудь вульгарный, презираемый хот-дог или биг-мак. Привычно поразмышлять о проблемах российского воздухоплавания… Это же просто клиника, до чего ей не везет! «Непруха», – частенько говорила Эмма. Вот именно! Олег даже и не заметил, что они опять перешли на «вы»: сидит, рассеянно поглядывая на холм – на сопку, гори она огнем! – где поднимает к небесам свою чашу, похожую на экзотический цветок, местная телевизионная «Орбита», а Тао Той просто пожирает его глазами.

У девчонки на лбу написано, что она взбесилась от ревности! Все совершенно понятно насчет нее и Олега.

– Водички подлить? – спросил он в это мгновение как ни в чем не бывало. Его словно бы ничуть не беспокоили ни ужимки Таечки-фуфаечки, ни отчуждение Жени! Не глядя, потянулся к минералке, но круглая пластиковая бутылка внезапно выскользнула из его рук, крышка слетела – и пенистая струя, вырвавшись на свободу, окатила Женю.