Агапея

– Так что компания вам уже подобрана и даже упакована, – с ядовитым сарказмом пошутил следователь и продолжил давить: – Есть единственная возможность поехать сегодня же на трибунал в Ростов-на-Дону. Это только чистосердечное признание и полнейшее содействие следствию. Нам самим жрать нечего, чтобы вас ещё в тюрьмах Донбасса хлебом и киселём кормить. Уяснили, заключённый номер семнадцать двадцать один?

Дальше уже оставалось только слушать и быстро записывать всю страшную историю, которую поведал главный виновник кровавой расправы. Как оказалось, убитые ни в чём не были повинны перед властями. Простые, совершенно безобидные обыватели, вся вина которых состояла в том, что кто-то из соседей имел виды на ухоженный участок и добротный домик. Вот так просто кто-то оболгал ради обогащения, а кому-то очень хотелось пустить кровь ради удовлетворения своих хищнических инстинктов и садистских природных устремлений. Две гнусности нашли друг друга, что стало трагедией для целой семьи с двумя маленькими мальчишками.

– А давай ему устроим попытку к побегу, Чалый? – вдруг спросил Пашка, пытаясь поймать злыми зрачками испуганные глазки «азовца».

– Хочешь прибить при скачке? Не выйдет. Он не побежит. Для этого тоже сила воли нужна, а этот сил не имеет, да и воля его теперь лишь в заднем проходном отверстии умещается.

* * *

Павел ещё долго находился под впечатлением услышанного на очной ставке и только по возвращении в казарму, приняв душ и приведя в порядок форму для следующего дня, наконец дал себе волю снова окунуться в размышления о милой его сердцу девушке с интересным именем Агапея, что с древнегреческого языка на русский переводится весьма символично – «Любимая».

Не каждому человеку подходит его имя, и не каждый человек сам способен соответствовать ему. Как много мы встречаем черноволосых Светлан и совершенно добродушных и мягких Роз, хотя первому имени больше подходит быть блондинками, а вторые непременно должны быть с колючим и цепким характером. Сколько раз мы по жизни встречаем Людмил, которых большинство окружающих людей не жалует и не милует? А где все эти победители с именем Виктор, защитники людей по имени Александр, трусливо наблюдающие трагедию Донбасса исключительно на экране телевизора? Откуда только берутся кривоногие низкорослые Аполлоны с бурной растительностью на груди и спине? Как часто у нас на пути встречаются Владимиры, которые не только миром, собственной женой владеть как следует не умеют? А ещё часто, давая имена, родители даже не удосуживаются изучить историю их происхождения. Например, Клавдия – Хромая, или из рода Клавдиев. Неужели мама и папа так невзлюбили народившееся дитя, что сразу обрекли несчастную на жизнь, полную преодоления всяких кочек, буераков, оврагов и подножек? Возможно, конечно, что где-то они обнаружили ниточку родства, восходящую ещё к римскому роду древних патрициев. Но в это верится с трудом.

Родители Агапеи удачно подобрали имя дочери. Предназначенная быть всю жизнь любимой – это разве не то самое счастье, о котором мечтает любая женщина? Но если бы все люди шли по жизни как корабли, плывущие в соответствии с данным им именем… Хотя корабли тоже тонут, несмотря на самое непотопляемое название. Быть всегда любимой – это большая ответственность, требующая благодарной верности тому, кому ты позволила себя желать и кого возжелала сама, пустив под свой альков.

Сколько же можно хранить верность, если женщина ещё молода, а мужа уже нет на белом свете? И что делать, когда твоя судьба начертана твоим же именем – Любимая? Ты обязана быть любимой и не имеешь права сопротивляться самой прекрасной данности человеческого бытия, обрекая душу и тело иночеству, вечно закрытому от ликования человеческих радостей чёрной вуалью печальной скорби. Так жить нельзя.

Перебирая разные мысли в голове, Павел скоро уснул в надежде хотя бы сегодня увидеть во сне Агапею.

«А если не приснишься, то я скоро и сам к тебе приеду. Хорошая моя…» – последнее, что он подумал, уходя в полное забытьё.

* * *

Утро очередного дня поездки по городу в составе конвоя артёмовской комендатуры задалось привычно солнечным, что обещало жаркий зной, по обыкновению для второго месяца лета. Море было совершенно безветренным и никак не угрожало изнывающему от пекла городу даже намёком на дождик или хотя бы на прохладный бриз.

Ещё один день – и Пашка увидит Агапею. Пригласит её погулять по центру, где сохранился какой-то парк. Он будет с ней говорить на разные темы и даже попробует блеснуть афоризмами житейской мудрости от Артура Шопенгауэра. Говорят, что для порядочной женщины самый возбуждающий орган в мужчине – это его мозг. А с другой стороны, сам же великий философ сказал: «Любой ум останется незамеченным тем, кто сам его не имеет». Паше почему-то казалось, что Агапея не просто наделена удивительной природной красотой, но и незаурядными мыслительными способностями, которые легко прочитались в её глазах в тот миг, когда они встретились взглядами.

По заведённому порядку, команда Пашки стояла в ожидании колонны артёмовских комендачей, которые почему-то в этот день решили задержаться. Жара уже наступила, несмотря на утренние девять часов. Открылись маленькие магазинчики рядом с остановкой на перекрёстке широкого проспекта и большой улицы. Подземный переход был разрушен до основания, и пешеходы пробегали по проезжей части огромного перекрестия магистралей, рискуя попасть под иногда пролетающие военные машины. Хотелось пить, и Пашка, предупредив старшего группы ефрейтора Бологура, отправился в ближайший магазин, больше напоминающий ларёк с предбанником.

Не успел Павел подойти к двери и взяться за её ручку, как она распахнулась в его сторону, и на пороге он увидел… Агапею! Она предстала перед Пашкой в совершенно неожиданном для него белом в крупный голубой горошек сарафане. Чёрные волнистые волосы, распущенные до самого пояса, были скреплены простеньким синим ободком чуть выше лба. На маленьких мочках ушей аккуратно смотрелась пара серебряных серёжек с голубыми прозрачными камешками. Удивлённый взгляд на трогательном личике с еле заметным лёгким макияжем ввёл парня в окончательный ступор.

– Здраст-т-те, – чуть погодя, нашёлся Пашка. – Пропроходите, проходите сюда, девушка.

– Благодарю вас, – ответила она, и грустное подобие улыбки тенью промелькнуло на её лице.

– А это вы? – только и нашёл что сказать солдат.

– Здравствуйте, – смущённо ответила Агапея и наивным голоском спросила: – А это, значит, опять вы?

Павел ещё не до конца пришёл в себя от такой неожиданной встречи и ничего не мог произнести в ответ, как вдруг выпалил:

– Ага. Это, значит, мы. Пить очень захотелось. А вы тут, значит, живёте?

Неожиданно лицо девушки приобрело серьёзный, сосредоточенный вид, и она поспешила прочь, бросив на ходу:

– Извините, но я спешу, а вас друзья, кажется, ждут.

Она так быстро ушла, а Павел настолько оторопел, что на этом их случайная встреча и прервалась. А тут ещё пацаны начали кричать из «предбанника»:

– Где ты там, Пашка? Деньги-то у тебя. Давай уже к кассе шуруй…

* * *

– Чего лыбишься? – спросил Бологур, когда Костин вернулся с тремя баклажками воды в руках.

– Не поверишь, братка, я её сейчас встретил! – радостно отрапортовал Павел.

– Кого ты там встретил, чудик? Дембель, что ли?

– Дурак ты! Дембель мужского рода! Я её повстречал!

– Да кого ты там повстречал? Пачку баксов на тротуаре? Так давай делись!

– Там Агапея была!

– Какая такая Агапея? – пристал Васька.

Тут Павел понял, что прокололся, и решил пропетлять:

– Да тебе не понять. Это такая фантасмагория предстоящей удачи.

– Ты, брат, по ночам или спи, или бабу заведи. Иначе зряшный дроч руками тебя обязательно с катушек сведёт, – важно заметил Бологур и отобрал у Пашки две полуторки минералки.

День для Павла складывался совсем даже отлично. Теперь, когда он к ней придёт завтра, это уже не будет совсем неожиданностью. Скорее, можно будет представить случайной закономерностью, которая совсем не зря сводит их в разных местах. Конечно, она сначала удивится или заподозрит, что Пашка следит за ней, но это уже пустяки. Главное, что будет с чего начать разговор, а там уже всё пойдёт само собой. Лишь бы глупостей не наворотить чрезмерной спешкой. Например, нельзя даже пытаться лезть целоваться в первый же день. Нельзя рассказывать глупые или пошлые анекдоты, надо избегать разговоров про войну или армейские будни.

Во-первых, не очень скромно выпячивать брутальность бывалого вояки. Во-вторых, рядовой Павел Костин всё-таки военнослужащий пока ещё не совсем дружественной армии для Агапеи. В-третьих, хочется и самому как-то о мирном поговорить. Да хоть о её родном городе, который обязательно будут восстанавливать и создадут на этом месте настоящий курортный оазис. Девушки любят мечтать о достойном муже и крепкой семье, но это всё может быть ещё счастливее в сказочном городе, где тротуары обрамлены алыми розами, на набережной раскинулись тенистые каштаны, кусты сирени рассеивают благоуханный аромат в парках и на всех бульварах журчат и дарят горожанам свежесть фонтаны, фонтаны, фонтаны…

– Всё! Приехали! Всем из машины, – неожиданно громкий командный голос Бологура вывел Пашку из состояния рассеянного полусна.

– Чего ты орёшь над ухом? Такой сон мне обломал! – недовольно пробурчал Костин. – Чего там ещё? Новая могила?

– Похлеще будет. Сапёры работают. Под самый фундамент вон того дома «карандаш» от «Града» воткнулся по самые яйца.

– И не взорвался?

– Как видишь.

– А мы тут каким боком?

– Рядом нет больше военных. Рагнар попросил с оцеплением помочь сапёрам. Часа на два, не больше.

– Пленных надо из автобуса вывести. Не дай бог задохнутся.

– Скажи Чалому. Это его подопечные, – решил снять с себя ответственность Бологур.

Но Чалому подсказывать было излишним, тем более подходило время обеда, а тюремная баланда в огромном алюминиевом бачке имела свойство за два-три часа в душном салоне автобуса закисать. От такого харча почти каждый раз по пути из Мариуполя на зону колонне приходилось останавливаться, и не единожды. Понос – дело непредсказуемое, но избежать его наступления всё-таки можно. Например, есть не скисшую, а ещё вполне съедобную кашу. Команда Чалого за две-три недели сопровождения военнопленных уже свыклась с обыкновением добавлять к своим пайкам три-четыре банки армейской тушёнки и свежего хлеба для «подшефной» команды бывших украинских военных.

– А чего нам? Нам не жалко. Хоть и враги наши, но всё же люди. Да и мы не звери какие или фашисты, – приговаривал Серёга Алищанов, открывая штык-ножом банки и вываливая содержимое в бачок с кашей.

Пашке почему-то захотелось, чтобы Агапея, пусть совершенно случайно, оказалась здесь, и прямо сейчас. Вот бы она увидела, какие мы гуманные и не ведём себя как скоты нацистские. Она бы сразу прониклась к нему и ко всему русскому воинству большущим уважением и добротой. Вот какими глазами она бы посмотрела на Павла? Наверняка добрыми и ласковыми, а лучше – сразу влюблёнными…

– Опять ты в думах своих сидишь, братуха, – оторвал Пашку от облачных мечтаний голос Чалого, который тут же опустился на траву рядом. – Дома-то всё в порядке? Пишут или звонят? – добавил сержант, сделав правильное ударение в последнем слове на «я».

– Да всё у меня в порядке, Чалый. Просто думаю всякие думы. Почти мечтаю.

– О чём, если не секрет?

– Так, о мирной жизни, когда эта войнушка закончится. Будет же она – мирная жизнь-то? – закрутил вопросом Пашка и повернулся лицом к Чалому.

– Непременно будет. Вот только когда? Тут я тебе не оракул. Наперёд сказать не могу, но думаю, что долго ещё нам ждать. Допустим, что завтра наши парни где-нибудь на Крещатике или в Одессе поднимут триколор или Знамя Победы. Допустил?

– Ну, допустим, что да.

– И как ты себе представляешь дальше? Они к нам на шею бросятся или немного подождут, причепурятся, платья новые наденут и после кадриль с нами пойдут отплясывать? Ты сам-то веришь в эту ахунею?

– «Ахинею», хотел сказать?

– Нет, брат. Именно «ахунею»! Или, проще говоря, – х…ню. Потому что этого не будет, и очень долго нам с тобой ждать придётся, пока украинский народец нас снова своими родственниками посчитает. А если и посчитает, то очень дальними, как пятиюродных сестёр от четвероюродной тётки троюродного деда со стороны батькиной марухи, у которой дядька в Киеве бузиной на базаре торговал. Вот только попробуй не согласиться, пан философ. На фронте огонь затихнет, а в сердцах, наоборот, может ещё сильнее воспылать. Вот говорят, что месть – это блюдо, которое лучше подавать холодным, но в жизни всё наоборот. Не может народ спокойно смотреть на солдат, убивших мужчин этого народа и возлежащих под одеялами с их вдовами. И для украинского, и для российского народа такой сценарий неприемлем. Мы не парижские лягушатники, чтобы перед победителем задницу майонезом смазывать и под е…у подставлять. И наши бабы с обеих сторон никогда ножки перед оккупантом не раздвинут без расчёта за свой траур и безотцовщину осиротевших детишек. Вот, брат, такие дела у нас с тобой.

– А как же понимать такое философско-нравственное понятие, как «Любовь спасёт мир»?

– Во-первых, у Достоевского в «Идиоте» звучит «Мир спасёт красота». Во-вторых, даже если по-твоему, то какая любовь будет спасть и какой мир? Твоя любовь к Родине спасла мир? Нет. Она разрушила мир украинцев. А любовь украинцев к Украине спасла их мир от нашей неограниченной любви к России? Нет? Так что, Паша, это всё демагогия.

– А жить когда? Семью заводить, детишек рожать? Вот у тебя четверо детей…

– Взрослые уже, – поправил Чалый Пашку.

– А внуки есть?

– Нету пока. Не торопятся ни сын, ни дочки.

– А привыкли они жить для себя и не хотят обременяться. Я так думаю. Или я не прав?

– Согласен я с тобой. Только поделать ничего не могу. Ну не автоматом же мне их в загсы гнать?

– Знаешь, Чалый, – Павел приобнял товарища и продолжил очень доверительным тоном, тихо и размеренно, – я тебе первому расскажу. Знаю, что не будешь болтать. Я ведь правильно полагаю?

– Можешь верить без сомнений, – твёрдо ответил Чалый и протянул открытую ладонь для рукопожатия.

Пашка крепко стиснул руку седого солдата и, немного помолчав, начал говорить:

– Ты понимаешь, какая штука приключилась со мной, Чалый… – Пашка снял кепку с головы и вытер её внутренней стороной пот с лица. – Придумал я себе девушку… Ты не перебивай только, и я тебе всё расскажу по порядку. Тут надо всё с самого начала…

* * *

День уже давно перевалил на вторую половину. Солнце заметно сдвинулось к западу. Сапёры продолжали ковыряться возле неразорвавшегося реактивного снаряда. Пленных и конвой вконец разморило в душной тени бесхозного сада. Комендачи роты Рагнара периодически сменяли друг друга в оцеплении на углах улицы, хотя за всё время ожидания по ней не прошёлся ни один человек. Похоже, что в домах по всему переулку днём просто никого не было или вообще никто не жил.

– Да-а-а, брат, – протяжно сказал Чалый, когда Пашка закончил свой рассказ на том месте, где он случайно встретил Агапею утром. – Это, я тебе скажу, непростая история. Ты хоть сам-то понимаешь, что это такое? Это, братишка, любовь… И очень она с тобой не вовремя случилась, да и не в самую нужную сторону.

– Похоже, что именно так оно и есть. А что делать? Как быть? Ума не приложу никак…

– А тут ты по уму ничегошеньки и не решишь. У тебя сейчас гормоны мозги погоняют. Ни те ни другие сейчас тебе правильного решения не дадут. А решать только самому. Сначала тебе, а если уж не выйдет она из твоего сердца, тогда вместе с ней. Так что рано или поздно надо будет обязательно идти и говорить с объектом твоей страсти. Иначе понапрасну изведёшься и наделаешь дурных глупостей. Ты на службе в период войны, а солдат должен быть не только телом здоров, но и головой, и душой в полном порядке.

– А если душа болит?

Чалый с сочувствием глянул на Павла, прикурил, сделал три-четыре затяжки и ответил:

– Мысли здесь нужны трезвые, а для этого душу свою успокой. Теребить её долго нельзя. Значит, иди завтра же к ней и выложи всё. Как есть выложи. Но смотри ей в глаза обязательно. И за руку держи непременно. И только без лукавства в глазах говори. Если ты её действительно любишь, она это увидит. А уж коли не увидит, то тут одно из двух: или ты сам не до конца уверен в своих чувствах, или она пока тебя боится. Второе не страшно. Главное, чтобы она услышала твои слова, а память её сама отложит их на нужную полочку. Отложит и воспроизведёт позже, в самый нужный момент для вас обоих.

– Трудно будет убедить с ходу. Она ведь, наверное, нас личными врагами считает. Ты и сам только что говорил о мести…

– Так а ты чего хотел? Но ты уже готов и добивайся её расположения до тех пор, пока или точно не поймёшь, что это бесполезно, или она уступит. Когда, говоришь, муженька её «задвухсотили»?

– Так уже восемь дней как прошло. А чего?

Чалый вдруг откинулся назад, хлопнул себя по колену и вскрикнул:

– Дурья твоя голова! Отменяется завтра поход к зазнобе твоей.

– Ты же сам говорил, что… А как же?

– Завтра она и её свекровь будут девять дней справлять… Включайся, брат. Уразумел, что тебе точно не очень будут рады? На этом всё и закончится у тебя, Пашка. Перенеси увольнительный на пару дней.

– Вот я дурень-то! Точно бы завтра всё опошлил. Спасибо тебе, Чалый, что вразумил… Но я всё равно пойду туда и просто постою, со стороны на окна её посмотрю. Сил нет, брат, так хочу видеть её. А через неделю уже с цветами… Как думаешь?

– Это уж сам решай, коли душу рвёт. Но опять же помни и будь готов, что тебя встретит вдова, и вполне возможно, что она его любит до сих пор. Особенно это чувство углубляется после смерти близкого человека, даже если при жизни они жили как кот Васька и сучка Жучка. Женщинам свойственно самобичевание, будто именно она не уберегла мужа и будто именно ей теперь нести крест до конца жизни ради будущего прощения на небесах. Будь готов к этому, но и ждать конца положенного траура длинною в год или наступления сорока дней – не стоит, и ты сам должен в этом её убедить. Это ведь люди придумали себе глупые ритуалы, а потом удивляются, почему жизнь так несправедлива к ним. Живым надо жить. Жить и дышать полной грудью. И любить по полной, будто в последний раз. Что я тебе-то это растолковываю? Ты же войну прошёл! Сегодня не знаешь, где тебя завтра похоронят или не похоронят, а так просто, разорвёт на мелкие атомы – и нету Пашки Костина или Чалого с Серёгой Алищановым, – закончил седой солдат, когда рядом приземлился Танкист и взял без церемоний из пачки Чалого, лежащей на траве, парочку папирос.

– Я себе и Шкурному. Можно? – спросил Алищанов уже после того, как прикурил от своей зажигалки.

– Правильно я говорю, Серёга?

– Ты всегда правильно говоришь. А ты, Пашка, его больше слушай. Он тебя научит. Ох и научит… Только потом на себя не обижайся, – ответил Танкист и весело расхохотался беззубой полостью своей же шутке.

– Вот пришёл Серёга Алищанов и весь серьёзный разговор испохабил. Иди уже, противный. Заводи пленных в автобус. Похоже, что уезжают сапёры, – закончил Чалый, с трудом поднялся на отсиженные ноги и протянул руку Пашке, чтобы помочь ему подняться следом.

– Спасибо тебе, старый. Ты меня очень поддержал. Спокойнее стало на душе. Ей-богу!

Бойцы крепко обнялись и, подняв оружие с земли, двинулись к транспорту. Больше в этот день работы не было.

* * *

«Вот и последний день. Осталась одна ночь. Завтра я сразу после завтрака поеду на тот самый перекрёсток двух больших городских магистралей, найду дом, устроюсь где-нибудь на скамеечке и просто буду сидеть и высматривать. Выдавать себя нельзя. Чалый правильно напомнил о поминках и несвоевременности даже попыток знакомства. Ну и ладно. Просто я буду смотреть и любоваться её восхитительной фигуркой и волосами, когда она выйдет во двор или направится в магазин. Она же не может не выйти за покупками или просто за водой? Конечно, она обязательно выйдет. У них наверняка нет ещё ни газа, ни электричества. Значит, они готовят во дворе, у подъезда. Там наверняка стоит самодельная печка или буржуйка. Она непременно будет готовить. Это же поминки, которые собирают родню и друзей. Я обязательно её увижу…

Стоп! Какие друзья, какое застолье? Все его друзья должны быть или на том свете, или за решёткой, или в бегах. Да и какая готовка для родни, когда с продуктами у народа сейчас полный швах. Не до застолий, даже скорбных. Кто же будет собирать в такое время гостей, да ещё зная, как и за что погибли те двое? Да и вряд ли их тела выдали родственникам. По крайней мере, не так быстро. А с другой стороны, не солить же их?

И чего я за них переживаю? Главное, что завтра я точно увижу её, и очень надо будет постараться удержать себя и не подходить к ней. Так всё можно испортить раз и навсегда. Но я её увижу и буду смотреть за ней столько, сколько у меня будет возможности находиться рядом… Как хорошо, что осталось всего несколько часов, и как хорошо, что я видел её и даже чуточку поговорил. Какой же красивый у неё голос, какие красивые голубые глаза, какое чистое и нежное лицо…» – под сладостную мелодию убаюкивающих мыслей Пашка заснул глубоким сном, со счастливой улыбкой на безмятежном лице.

* * *

– Рота! Боевая тревога! Хватит дрочить втихую! Кончать будете на марше! – мощный и звонкий бас старшины тут же заглушил вой тревожной сирены.

– Быстро, пацаны! Получить оружие и надеть всё по самой боевой. Каски, бронежилеты не забудьте, – это уже раздавал команды Рагнар, всем на удивление оказавшийся в два часа ночи в расположении, хотя давно жил на съёмной квартире.

Народ вскакивал с нижних шконок, спрыгивал с верхних. Форма надевается молча, сосредоточенно и быстро. Прозвучала сигнализация оружейной комнаты. По мере продвижения очереди за автоматами бойцы завязывали шнурки на берцах, натягивали и укрепляли на себе бронежилеты или разгрузки, регулировали ремешки касок.

– Магазинов по шесть штук выдавай, старшина. Гранат эргэдэшных по три хватит, – командовал в коридорной суете Рагнар. – По ходу сбора ставлю боевую задачу. Замечено движение в глубине дальних цехов комбината. Нам необходимо шустренько оказаться внутри периметра, который уже оцепила Росгвардия. Бьём наповал всё, что шевелится. Пленных не брать. Похоже, ещё остались в глубине катакомб крысы недобитые. Задача ясна? – закончил капитан уже перед построенными в две шеренги бойцами группы быстрого реагирования.

– Так точно! – хором ответили уже совершенно бодрые солдаты.

Шестью легковыми машинами резко въехали в периметр уже через двадцать пять минут. Этого было вполне достаточно, чтобы доехать от санатория до главной проходной.

Старший оцепления в звании старшего лейтенанта по-деловому, ясно и чётко обрисовал ситуацию Рагнару:

– Движение заметили со стороны склада вторичного сырья. Часовой уверен, что его тепловизор не подвёл. Человека три или четыре. Трудно сказать точно, но мне было бы сложно справиться, да и без боевого опыта мы. Только неделя, как приехали. Нет обстрелянных бойцов вообще.

– Ясно, лейтенант. Слушай меня внимательно. Всех своих бодрствующих и отдыхающих на позиции выведи и прикажи открывать огонь при любом шевелении. Расставь не только на постах, но и между ними. Закрой все возможные бреши. Но! Открывать огонь только тогда, когда мы уже закончим свою работу внутри периметра. Не хочется нам от своих подыхать. Держи краба, – закончил Рагнар и пожал протянутую в ответ руку офицера-росгвардейца.

Потом он присмотрелся к своим парням и выдвинул новую вводную:

– Первое отделение за мной, второе – вправо, третье – влево. Идём как пантеры в сторону большой груды металлолома, что за большим таким цехом. Это главный литейный. Оттуда они, с…ки, вылезли. Я ещё по майской зачистке догадался, что там кто-то мог по-любому остаться. Связь по рации. Эфир не засорять и отвечать только на мои вызовы. Самим сигналить по самой крайней необходимости. Вперёд, пацаны!

Полнолуния уже не было, но «кусок сыра» на небе висел ещё вполне себе изрядный, чтобы ночь не казалась слишком тёмной и непроглядной. Это было и хорошо, и плохо. Первое, потому что ты видишь противника. Второе, потому что противник видит тебя. Но выбирать на войне не приходится. Тут хоть и побережье южного моря, но всё же это развалины крупного металлургического комплекса, и размер его сопоставим с размерами приличного города, где когда-то даже автобусы ходили между цехами. Любой штурмовик знает, что в развалинах партизанить весьма удобно. Намного лучше, чем в полях между лесополосами.

– Думаю, что они хотят в город вырваться и постараться среди руин затеряться. Если к морю пойдут, то там им уже не уйти. Всё побережье как на ладони. Потопят, как котят, – рассуждал вслух Рагнар, пытаясь что-нибудь разглядеть в тепловизор.