скачать книгу бесплатно
В лифте, посмотрев на себя в зеркало, Лоран сказал:
– Ну и морда у меня!
– Здесь такое освещение, – сказал Мюстер. – В лифтах зеркала добавляют двадцать лет возраста и желтуху к тому же. Потом дела пойдут лучше.
Бегом добрались до комнаты Лорана. Он увидел чистую рубаху на его постели.
– Спасибо, друг мой, вы обо всем подумали. Вы и отец мой и мать, благодетель, одним словом.
Мюстер слушал этого человека, сильные и слабые стороны которого он хорошо знал.
В ванной Лоран накинулся на щетину, что появилась на щеках. Голос Мюстера сопровождал шум электробритвы.
– После этого собрания, касающегося ядерной энергии, надо бы сочинить коммюнике для прессы. Скоро выборы, время летит. Сроки приближаются. Нынешний президент нянчит страну, как кормилица младенца. Дает соску, пудрит попку, а когда по-дружески шлепает по спине, французы отрыгивают, они чувствуют, что ими все время занимаются. Вам надо быть везде и повсюду и говорить обо всем. Этим утром понадобились бы «шары».
На их жаргоне они выражали некоторые идеи, запущенные в воздух, чтобы лопнуть как «шары». Эти коммюнике – шары – служили для стимулирования пресыщенного общественного мнения и для раздражения противников.
Лоран надел рубашку.
– Я верю в мудрость молчания, Мюстер. Пошли. Я готов.
Спускаясь в холл, они повстречали улыбающуюся японскую семью.
– А об инциденте с переводчицей еще говорят?
– Вчера галерка откровенно забавлялась, – сказал Мюстер. – В самолете будут газеты. Представляю, как будут выходить из положения.
– Еще немного кофе?
Светло-желтая, как нарцисс весной, швейцарская сотрудница склонилась к нему.
– Да, спасибо. А вы, Мюстер, будете пить?
– Всегда.
Испытав легкое угрызение совести, Лоран подумал о Лизе и об их несостоявшемся утреннем завтраке. «В любом случае это было невозможно», – заключил он. И он погрузился в чтение ежедневной газеты, распространяемой сотрудницей отеля. Он имел право на благонамеренную, хорошо сделанную публикацию в несколько возвышенном стиле, обращенную к денежной и настороженной публике. Хитрая газета пробуждала опасения и тут же предлагала средства от страха. Лоран привык читать по диагонали, чтобы выискивать только ту информацию, которая касалась его. Он с трудом переносил выпады. Перед его уходом из Партии народного объединения, прозванным «раскол Же», Жозеф Дюмулен, его патрон, собрал большую часть обвинений. Лоран обнаружил свою относительную независимость и то место, какое ему отвело общественное мнение, когда он удостоился первых личных нападок. Его внимание привлекла такая информация: «Лоран Же, основатель UFL, предпринимает многочисленные попытки утвердиться в качестве главы движения, размеры которого очевидны только для него одного. Возможная кандидатура Же на президентских выборах лишь умножит ряды второстепенных деятелей предстоящего политического фестиваля. Как и его коллеги, он подаст “суп” двум важным персонам – нынешнему президенту и Жозефу Дюмулену. Если Дюмулен выставит свою кандидатуру». Он наклонился к Мюстеру и показал ему газету.
– Видели это?
– Ну да, это, возможно, не то, что вы хотели, но все же надо, чтобы о вас говорили. Ваше последнее выступление по телевидению было замечательным по точности и сдержанности. Наши соотечественники любят поспорить. Будем надеяться, что, несмотря на ваш политический переход из одного лагеря в другой, период, который мы представляем как период «обучения», вы все же будете рассматриваться как человек новый.
– Не знаю, почему Дюмулена продолжают возводить на такой пьедестал, – сказал Лоран.
– Потому что он – интересный феномен. Он – единственный современный политик, возраст которого для него – козырь. Он не изнашивается, а набирает моральный вес. С каждым днем его надежность увеличивается. Ваш уход имел двойной эффект. Ваше отсутствие идет ему и на пользу, и во вред одновременно. Он – опасный противник. Но будьте спокойны, с помощью вашего тестя мы будем вести исключительную кампанию. После ваших последовательных разрывов, ваших поступков, наделавших много шума, вы вошли в сознание людей. Вы сказали «нет» Партии народного объединения. Это достойное поведение. И к тому же оригинальное. Вы – одинокий всадник, а время работает на нас. Через семь лет ваш возраст будет лишь пятьдесят шесть лет.
У них в голове была таблица умножения. Они знали возраст всех политических деятелей, их конкурентов, их союзников. Они знали все о здоровье сердечной мышцы, о различных грыжах, простатах и о тайных связях каждого. Лоран очень любил наблюдать, как Мюстер производил разборы, они меняли его настроение. Жан внушал ему доверие, успокаивал его тревоги, он умел превращать будущую неудачу в славу на определенный срок. Политический ум Мюстера, его предчувствие, его опыт, терпение и особенно умение выражать события делали его необходимым и по-братски теплым. Объявили приземление в Париже. Стюардессы собирали подносы. Когда самолет приземлялся, Лоран на минуту представил себя в садах Елисейского дворца. С его собаками. Это прекрасная картина, когда он прогуливался с высоко поднятой головой, глубоко задумавшись. Он отстегнул ремень безопасности.
– В «пузырях», – подумал он вслух, – надо бы включить несколько фраз о наших проектах налога на капитал.
– На вашем месте я бы воздержался. Капиталом можно манипулировать, можно его ругать, ликвидировать, когда в нем не нуждаются. Подождем, когда вас официально провозгласят от нашей партии. В этой области психические воздействия непосредственны, надо их очень точно рассчитывать. Ваш тесть – миллиардер, а французы, даже на уровне СМИК’а, врожденные экономисты.
По прибытии в шумном холле, полном топота и возгласов, навстречу им вышел официальный экономический советник партии. Андре Боровиц был человеком, которого слушали и уважали, к его определениям и цифрам относились почти как к словам Евангелия. Рядом с ним был третий соучастник, элегантный мужчина, специалист по компромиссам, чемпион по уверткам: Антуан Ру. Они дружески окружили Лорана. Он чувствовал себя важной персоной, ведь его ждали с таким интересом. Они вышли из аэровокзала и сели в машину Боровица, который, ведя свою машину, посвятил их в курс событий вчерашнего дня.
– Прошу вас поговорить с господином Моро. Ваш тесть слишком настаивает на важности его индивидуальных домиков, обогреваемых солнечной энергией.
Плохо чувствующий себя, Лоран сжал зубы. Присутствие всемогущего тестя его и поддерживало, и мешало ему. С первой же их встречи этот бизнесмен его беспокоил, казалось, возраст ему не мешал. Моро по-хозяйски вел международные дела, большую часть времени проводил в игре в гольф с бывшими королями и ссыльными диктаторами. Перед этим человеком, слишком уверенным в себе, Лоран чувствовал, что вновь становится маленьким юристом, совершившим прекрасную женитьбу.
Антуан Ру мягко вмешался:
– Видимо, г-н Моро хочет использовать вашу избирательную кампанию, чтобы вывести на мировой рынок свои сборные дома, отапливаемые солнечной энергией. В этом проблема.
– Я понял, – сказал он. – Я приторможу этот «порыв». Мой тесть напористый человек.
«Хотел бы я в один прекрасный день раздеть их всех догола, – подумал Лоран. – Друзья, враги, советники, финансисты, фабриканты ловушек и горячие сторонники распродажи солнечной энергии. Использовать до конца и выбросить вон. Растоптать и раздавить!»
– Не надо, может быть, слишком его раздражать, – сказал Антуан.
– Что вы советуете? Я слушаю вас, – промолвил Лоран.
Антуан Ру, молодой технократ с бледным и живым лицом, выходец из богатой семьи, стал слегка потеть. В ту эпоху, когда Лоран в разгар конгресса вышел из Партии народного объединения, Антуан решил последовать за ним в движение диссидентов, финансовое существование которых обеспечивал Моро. Завороженный силой Жозефа Дюмулена, сохранившего великолепное спокойствие во время инцидента, он последовал за Лораном, будущее которого выглядело более обещающим. Лоран, будучи моложе, а главное, поддержанный более надежными силами, вне всякого сомнения, сохранит в любой ситуации свое равновесие.
– Сообщаю вам, – сказал Боровиц, – что просят вашего интервью. Хотят опубликовать портрет супружеской пары. Господин и госпожа Лоран Же в домашней обстановке.
– Это хорошо, – сказал Лоран. – Пресса начинает двигаться. Какая газета?
– Женский еженедельник.
Он был разочарован.
– Нам полезнее была бы «Матэн», чем издание – орган торговли бюстгальтерами.
– Вы слишком поспешны в вашем суждении. Те, что носят бюстгальтеры, голосуют. Оставьте при себе ваш антифеминизм. С женщинами-избирателями надо быть очень внимательным. И поскольку мы не перегружены запросами, удовлетворимся тем, что нам предлагают…
Антуан Ру нервничал. Он не хотел беречь Лорана и тратить много времени на манеры и реверансы. Он пощелкивал суставами пальцев. Лорана раздражал этот тик, но он воздержался от замечаний. Боровиц обогнал грузовик в очень узком проезде.
– Не убейте нас, – сказал Лоран. – Это доставит слишком большое удовольствие Дюмулену.
– Он будет не единственным счастливым человеком на ваших похоронах, – сказал Боровиц. – Найдутся и другие, кто порадуется. Интервью очень важно. Эта публикация весьма распространена среди врачей, парикмахеров, везде, где надо ждать. Но где их принять, этих двух журналистов? Ваши апартаменты на авеню Жоржа Манделя слишком роскошны, ваша собственность несколько бросается в глаза, и у вас такая же собака, как у президента. Той же породы, я хочу сказать.
– Это случайность, – сказал Лоран. – Мне предложили Прометея, я не смог отказаться.
– Случайность или нет, – продолжал Антуан, – это похоже на «ностальгию по власти», пинок в адрес общества. Человек, который прогуливается с собакой, как у президента, наверняка важная персона и достойный последователь, не так ли?
Лоран ответил очень спокойно:
– Сфотографируйте меня с таксой в муниципальном доме.
Мюстер захотел разрядить обстановку.
– Вам, быть может, надоело, не обижайтесь, но мы здесь, чтобы думать о деталях.
На голубом небе несколько серых облаков играли в догонялки. Они пересекли мост Александра III.
Боровиц продолжал:
– Скоро каникулы. Журналистка предложила, чтобы мы поехали к вам в деревню. Я не согласился, сославшись на работу. Там слишком красиво, трудно представить, слишком роскошно. У вас перед домом – пруд, а рядом – теннисный корт. Я бы предпочел приземистый домик, скрывающийся в виноградниках.
– Все это принадлежит моей жене, – сказал Лоран. – Вот она – богатая. Я – на пансионе. Можно было бы сказать, что я живу у нее и покрываю расходы моим заработком депутата.
Боровиц сказал очень мягко:
– Не надо резких выражений, идеальным был бы старый мещанский домик в района Луары. По возможности скрытый диким виноградником.
– И дедушка-железнодорожник? – сказал Лоран в отчаянии— Нет у меня такого дедушки. Почти все мои предки были юристами. Ничем не могу помочь. И дома у меня никакого нет ни в районе Луары, ни в ином месте. Передайте мне, пожалуйста, папку с документами собрания. Вы мне рассказываете процесс денег г-на Моро, будете расхваливать во время кампании. Надо знать, чего мы хотим.
Они воскликнули хором, утверждая, что он был слишком обидчив. Они заверили его в их преданности. Они вступили в партию, ее штаб-квартира была расположена в старинном патрицианском доме на левом берегу Сены. Им принадлежало здание. Они приглядывались к другому, отделенному от него внутренним двором. Владелица, практичная графиня, хотела передать здание лишь в пожизненную ренту. Лоран отказался, он надеялся, что его тесть сможет уговорить старую даму продать его без продления.
Едва войдя в зал собраний, где уже шумел народ, Лоран почувствовал себя счастливым. Он был в своей среде. Среди представителей региональных комиссий он провел настоящую кампанию по умственному обольщению. Надо было их убедить, что его присутствие необходимо. В это утро он должен был получить предварительное согласие на выдвижение своей кандидатуры на президентских выборах. Надо было понравиться всем и каждому.
С отлично сыгранным волнением, он говорил о своем прошлом, насыщенном событиями, не забывая период воинствующего синдикализма. Порою – завуалированный атеист, временами разочаровавшийся христианин, он представлял свою веру в прогрессистской упаковке. Возрождал радикалистский идеал в одеяниях по последней моде. Язык его, изобилующий техническими терминами, говорил о знаниях «профессионального политика». Однако он не колеблясь выставлял себя как «искренний молодой человек», говоря о конгрессе, когда он был с Дгомуленом. Ему ужасно хотелось назвать его как-то обидно, например «гениальным стариком», но он погасил в себе это желание и произнес с лживой искренностью, которая никого не обманула:
– Я очень уважаю Жозефа Дюмулена, но наши пути разошлись. Расхождение в наших взглядах неисправимо. Мы представляем два разных мира, два поколения…
Он изменил тон, аудитория была зрелой, внимательной.
– Вот именно, возвращаюсь к проблемам поколений. Все мы – или почти все – отцы семейств, – сказал он. – Расскажу вам поучительный случай. Некоторое время тому назад один молодой человек сказал мне…
Этот молодой человек был его сыном. Ребенок, зачатый на матрасе, набитом деньгами и рожденный в цветах, давным-давно жил далеко от них.
– …сказал мне: «Все вы – слепые. Ваши белые тросточки служат вам дубинками полицейских. С вами невозможно разговаривать. Создание технократами групп начинается в лицее и кончается в вузе. После великой паники в 1986 году вы стараетесь убить воображение. Вы придумали новый ГУЛАГ. Западный ГУЛАГ. ГУЛАГ секторизованных знаний. Мозги в банках. Кто еще может сказать, что французский дух господствует? Из молодых французов вы сделали цыплят, воспитанных на электричестве. Вы создали страну, где господствуют рантье, зачинщики, политиканы, противозаконные нотариусы, охраняемые соучастниками буржуями».
Рубашка Лорана взмокла от пота. И слова «Салют, папа!», сказанные его сыном, еще долго звучали в ушах его.
– Особенность нашей программы заключается в политике по отношению к молодежи. Мы должны создать страну, где молодые не чувствовали бы себя укрывающимися от прогресса, отброшенными неистовой индустриализацией. Мы – надежная опора для тех, кто вошел в систему. Что предлагаем мы для молодежи? Надо открыть ворота для солнца.
Расчувствовавшаяся аудитория стала аплодировать. Лоран тоже был тронут. Мюстер любил театральность Лорана. Когда надо было распространить гуманистическую идею, Лоран Же завоевывал явный успех. Сегодня он явно преуспел. Его приветствовали горячими аплодисментами, он зажег аудиторию, он ее захватил. Это был успех.
«Не забудьте, что через час вам предстоит посетить семью трудящихся иммигрантов!» Послание Мюстера было написано крупными буквами: Лоран не любил пользоваться очками на публике.
Внезапно почувствовав усталость, он покачал головой. Отказаться от этого визита он не мог. Это была трата времени, поскольку эти славные люди не голосовали, но визит такого типа порой вызывал фотографию, отклик. Все надо было использовать. Рукопожатие иностранного рабочего оправдывало себя.
– И в заключение…
Мастер синтеза, он умел выражать мнение, которое приписывал другим настолько логично, что даже те, которые считали себя противниками, оказывались анестезированными, значит убежденными.
С блестящим от пота лбом, с рубашкой, прилипшей к спине, он взглядом задал вопрос Мюстеру. Ему нужна была доза комплиментов. Подобно тому как тюлень заглатывает рыбу, которую дрессировщик бросает ему в вознаграждение, он проглотил бы любую похвалу, чтобы продолжать усилия. Мюстер опустил веки в знак согласия. «Все хорошо, – подумал Лоран. – Все в порядке».
Быстрым шагом, с лицом, наполовину спрятанным в меховой воротник, Лиза шла по старому городу в Женеве. Она была спокойна и грустна. Никого не могла она в этом обвинить, кроме самой себя. Она сама хотела, чтобы случилась эта ночь, сама выбрала мужчину, который ей понравился. Она приняла Лорана Же вместо снотворного. Нельзя сказать, что она спала с большим удовольствием, но спала иначе. Она поднималась и спускалась по улочкам, туфли ее порой скользили по брусчатке, взглядом своим отмечала красивые старые здания. Утро было прекрасное и по-весеннему бледное. Незаметно для самой себя пересекла широкую дорогу, на другой стороне улицы увидела ступени, которые спускались к памятнику Кальвину, в окружении прекрасного парка. Клумбы цветов были разбросаны по газону как живые восточные ковры. Проходя мимо скамьи, она машинально поздоровалась с пожилым мужчиной, который ответил на ее приветствие по-немецки. Собачка, сидевшая на коленях мужчины, смотрела ей вслед.
Ей хотелось есть, она была в подавленном настроении и испытывала забавное чувство, что стала взрослой. Дальше, в парке, она увидела кафе, терраса которого еще была покрыта утренней росой. Служитель снимал со столов перевернутые на них стулья.
– Здравствуйте, – сказала она ему. – Можно уже заказать кофе?
– Да, – ответил мужчина. – Садитесь здесь… Рогаликов тоже хотите? Их только что привезли. Они еще теплые.
Он провел по столу еще мокрой мочалкой.
– На одного человека?
Ей стало больно. Поспешно ответила:
– Отец мой сейчас придет.
Она села на холодный стул. «Какую глупость я сделала, – подумала она, – что так соврала!» Неторопливый официант вернулся и поставил на стол две чашки и кофейник, а также корзинку, полную рогаликов.
– Приятного аппетита, – сказал он.
Она медленно ела, наслаждаясь каждым глотком. Дважды налила себе кофе. В стороне бородатый молодой человек внимательно читал «Сюисс». Она почувствовала, что за ней следит гарсон кафе. Быть может, ей показалось, что он следит за ней? Она собиралась попросить счет, когда к ней подошел старик со своей собачкой. Она поднялась и пошла ему навстречу.
– Извините, что я вас побеспокоила, сударь.
– Вы меня не беспокоите…
– Вы видели меня только что при входе в парк.
– Помню.
– Послушайте, месье. Я сочла гарсона нескромным, когда он спросил, одна ли я. Я сказала, что жду отца, и теперь мне стыдно, что я так ухожу. Если вы выпьете кофе со мной, мое самолюбие не пострадает.
Он улыбнулся и сказал:
– Почему бы нет? Который ваш стол?
Она показала:
– Вон там… Спасибо, что пришли.
Они приблизились и сели.
– Не надо заботиться о мнении других. Если начнете думать об этом, никогда не успокоитесь.
– Принцип этот я знаю, – сказала она. – Теоретически я этим не занимаюсь. А на деле – да.
Увидев, что оба они садятся, собачка уселась на третий стул.
– Наливайте себе, – сказала Лиза, показав на кофейник. Есть и молоко. Надеюсь, еще горячее.
– А вы тоже налейте себе немного кофе, – сказал мужчина. – Составьте компанию. Согласны?
