скачать книгу бесплатно
– Объявишь, дорогой мой, – сказала она. – Объявишь. А я смываюсь из нашего роскошного рая.
С бьющимся сердцем и коротким дыханием, он почувствовал себя с облегчением. С дикими амбициями, возможно, было покончено. Обустроится. Наладит более скромный образ жизни. Ему пришла в голову мысль вернуться к Дюмулену. Он тут же ее отбросил.
– А кто счастливый избранник?
– Коннозаводчик, выводящий породу французских лошадей. Я буду жить у него в Ирландии.
– Странная леди Чаттерлей, – сказал он. – Зная тебя, представляю его себе скорее миллионером, чем конюхом.
– Ни то ни другое. Просто человек в своей шкуре. С ним я чувствую себя свободно, почти счастливой. Он не витает в идеологиях. Просто существует в приятной повседневной жизни. Не собирается спасать Францию. Любит меня. Причем не между двумя дверями…
– Ты меня убиваешь, – сказал Лоран.
Голосом, спокойным как у стюардессы, хотя она и видит горящий реактор, она объявила:
– Что касается квартиры, не беспокойся, мы тебе ее оставляем, так что в ближайшее время не предвидится изменений. Можешь продолжать жить здесь, как раньше. А если переберешься в Елисейский дворец…
– Елисейский, ты шутишь? С семейным скандалом? Твой уход – это казнь через отсечение головы. Кляк. Голова отлетает. Моя уже лежит в корзине.
– Ты слишком рано порвал с Дюмуленом, – сказала Эвелина. Ты собираешься представлять «левую либеральную» часть населения, не имея за собой ни Социалистической партии, ни даже части Партии народного объединения. Без союзника ты не победишь.
– Ты меня торпедируешь, – сказал Лоран. – Топишь корабль.
– Не думаю, – сказала она – Все остается на месте: обстановка, тесть, миф Моро за твоей спиной, папа даже покупает тебе дом графини. Он получил согласие старой дамы, еще позавчера сопротивлявшейся. Это была эпическая история. Нет больше старой дамы, некого эксплуатировать. Перед лицом папы она одна была крепче, чем любой адвокат. Этот дом будет подарком в честь развода. Этим подарком воспользуется партия.
– Ты резюмируешь сделку, – ответил Лоран. – А я думал, что ты меня любишь…
– Не смейся надо мной, – сказала она. – Вначале это было прекрасно, приятно и даже бескорыстно. Наша жизнь переменилась, когда тебе исполнилось тридцать пять лет. Великое освобождение мужчины. Обнаружив свою способность к политической жизни, испытав неудовлетворенность в большей степени, чем бальзаковская героиня, началась сексуальная гонка. Ты поимел всех или почти всех женщин.
Несколько фраз она не стала говорить. Не захотела заходить слишком далеко.
– Я покидаю наш прокатный стан роскоши.
– Ты сохраняешь роскошь, – сказал он, – и оставляешь мне прокатный стан.
– Бег до потери жизни, мне это надоело, – сказала Эвелина. – Сперва я была влюбленной женщиной, все разделяющей, потом стала соучастницей, советницей, своего рода Мени Грегуар из твоих политических пыток. Это была не сердечная переписка, а переписка стратегическая, как правильно вести интриги. Отказываюсь так продолжать до конца жизни. У меня будет жизнь с уикэндами, представь себе. Я буду жить с человеком, который меня любит, это несравнимое ни с чем счастье.
– Нельзя стать ни министром, ни президентом республики, если только смотришь, как жена лузгает семечки.
– Гонка переродилась. Ты стал жаден на изнурительный труд. Твоя совесть успокоится, лишь когда иссякнет. Если не возвращаешься, вдрызг измочаленный трудом, считаешь, что мало работал.
– Ты преувеличиваешь. Не думай, что ты без недостатков, моя дорогая… Если бы ты захотела и если бы ты мне помогла, ты стала бы «первой дамой» в этой стране. Я никогда не пренебрегал твоими советами. Почти религиозно уважал твои «инстинкты». Твои «инстинкты» превратились в какие-то странные божественные слова, которые надо выслушивать. Не была ты равнодушна и к почету, тебе нравилось быть женой министра…
– Это правда, – сказала она. – Но за это надо было дорого платить. Я самая обманываемая жена в Европе, во всяком случае во Франции.
– Сколько энергии ты в меня вливаешь, – сказал он угрюмо. – Отсюда, где ты меня видишь, ржущим, как конь. Однако не надо преувеличивать. Я не настолько феноменален в отношении секса, чтобы показывать меня на ярмарках. Я то, что называют «нормальный мужчина».
Он страдал. Куда делись женщины – объекты прошлого, музы в розовых телесах, одетые в целомудрие, воспринимающие фрустрацию как священство и празднующие удовольствие, получаемое от мужчины? Надо было выйти отсюда, из этой комнаты благоуханных мучений, партия была проиграна. Кончать надо было как можно скорее.
– Ты очень привлекательна, Эвелина. Никогда не встречал подобную женщину… Ты живешь, обладая многочисленнейшими достоинствами. Ты – совершенство. Я – отвратное существо, признаю это, но ты уже не заставляешь меня напрягаться. Я чувствую, что не могу заниматься любовью с одной и той же женщиной после двадцати двух лет. Несмотря на мое глубокое уважение к тебе, тело мое безразлично. Холодное как мрамор. Женщина, даже фригидная, может совершать такие упражнения. Ей надо только терпеть, мужчине это невозможно.
– Какой ты деликатный и тонкий, – сказала она.
И решила сделать ему очень больно.
– Великий чувствительный умник, где ты был прошлой ночью?
– Долгое собрание задержало меня у одного жителя Женевы.
– Как его зовут?
– Это неважно. Что бы ни случилось, знай, что и умом, и чувствами я люблю тебя. Физически – это другое дело…
– Мы далеки от простого вопроса оргазма, – сказала Эвелина.
Его охватило чувство виновности, как в отрочестве. Мешала путаница понятий греха и невыполненного долга. Обвиненный секс сократился, тот несчастный кусочек тела, который вызывал «ахи» и «охи» у этих требовательных женщин, прочитавших в «Cosmopolitan», что удовольствие обязательно.
– Вот именно, – сказал он (ассоциация мыслей напомнила ему предложение, услышанное сегодня утром), – одна женская газета просит нас проинтервьюировать.
– Я увеличу тираж любой газеты, если расскажу им то, что скажу сейчас тебе.
– А если я не захочу тебя слушать?
– Не меняй свои убеждения, дорогой мой. Сейчас не время. Лучше будет, если посмотришь на вещи прямо. Вот уже несколько лет я тоже тебе изменяю, скорее подражаю тебе.
Он взглянул на нее недоверчиво.
– Ты шутишь? Мне изменяешь? Но почему? Ты никогда не была женщиной жадной до мужчин и до наслаждений…
Она сказала очень спокойно, даже любезно:
– Надо было ободрить меня. Быть уверенной, что я могла еще соблазнять. Что я еще существовала… Первый опыт был фантастическим. Сорокалетний иностранец. А во втором случае я столкнулась с самым трудным, с самым недоверчивым, самым непредсказуемым в Париже…
– С кем? – спросил он холодно.
– Дюмулен. Я переспала с Дюмуленом.
Лоран молчал, ногу свою он нервно переставлял с места на место и опрокинул стакан, стоящий на полу.
– Какая же ты шлюха! – сказал он. – Какая шлюха… Дюмулен? Но как ты могла приблизиться к нему? Возбудить в нем эту идею, которая никогда не возникала в его сознании?
– Слова сокрытые и взгляды открытые для чего-то созданы, дорогой мой…
Лорана едва не вырвало.
– Когда это случилось?
– Когда у тебя была связь с Барбарой. Весь Париж корчился от смеха, глядя на меня. Надо мной смеялись откровенно. Говорили так: «Эта бедная Эвелина не заслужила такое. Она еще недурна». Ты рекламировал себя с этой девкой. Даже папа хотел вмешаться. Я его отговорила.
Лоран продолжал с удивительной говорливостью, его нервозность выражалась в быстроте речи:
– Это глупо, Барбара – политическая муза, Барбара – национальное достояние. Она спит только с политическими деятелями будущего. Посредственный государственный секретарь, если он прошел через ее постель, может стать министром. Побывать любовником Барбары – своего рода знак качества, это – гарантия разума, паспорт в будущее. Эта кратковременная связь была необходима для моего жизненного уровня.
– Связь со мной была необходима также и для моего положения, – сказала Эвелина.
Лораном овладело настоящее любопытство. Как сумела его законная жена, дочь знаменитого миллиардера, этот образец супружеской верности и христианской морали, как сумела она очутиться в постели человека, чуть ли не такого же левого, как и коммунисты, ведущего строгий образ жизни, постоянно переезжающего из города в город, меняющего свои убеждения и являющегося раз в год в церковь, чтобы присутствовать на религиозной церемонии в память о его жене? Как это все ей удалось, Эвелина?
– Хорошо спланированная случайность. Он тоже был привлечен больше тем, что я представляла, чем тем, кем я была как человек. Потом наши отношения наладились. Хитрый и лицемерный, сперва недоверчивый как слон, хотя одновременно саркастический и нежный, он не отрицал возможности того, что я являюсь ловушкой. Я убедила его в моей искренности, когда сказала ему всю правду. Мы повстречались в очень секретном месте. Он был замечательно пылким, но и деликатным также, а в моменты неконтролируемые почти влюбленным.
Лоран воображал несговорчивым своего противника, этого маньяка власти и устарелого авторитета, с Эвелиной в его объятиях. Империя Моро в объятиях Дюмулена. Ему удалось произнести:
– Твой отец… в курсе?
– Немного да. Я нашла довольно пикантный анекдот, чтобы ему рассказать.
– Пикантный?
Он поднялся.
– Дорогая, можешь возрадоваться: сегодня вечером ты преградила мне путь к президентству. И я скажу тебе почему.
Он начал говорить, шагая.
– Предположим, что мне удалось преодолеть неудачу с твоим уходом, что твой отец меня финансирует, что общественность забывает этот инцидент, ты видишь меня в ходе встречи с глазу на глаз по телевидению перед Дюмуленом? Стоит ему допустить чуточку иронии во взгляде – и я потеряю почву под ногами. Когда мы заговорим о социальной справедливости, я увижу написанным и ясно освещенным, как неоном, в его взгляде слово: рогоносец. Это печально, верно, это смешно, но это по-французски.
– Я полагаю, что он очень скромен, – сказала Эвелина. – Мне даже кажется, что это – одно из важнейших его качеств.
– Плевать он хотел на мои переживания, – воскликнул Лоран. – Всегда есть лучший друг, которому говорят доверительные вещи. У него должен быть свой.
– Нет. У этого человека нет друзей. А если и есть друзья, он не делится с ними откровениями. Я уверена, что это – человек абсолютно честный.
– Он ничем не рискует, – сказал Лоран. – Он вдовец, значит, свободен. Делает что хочет.
– Не так уж он использует свое положение вдовца, – сказала Эвелина. – Но он, конечно, предпочел бы избежать нездоровую рекламу, которая связала бы его с дочерью международного капиталиста, с женой диссидента его партии. Он слишком связан с левыми.
– Мне надо было знать все это?
– Ничто не было предусмотрено. Просто сегодня пришел момент поговорить откровенно.
Он посмотрел на нее, как посмотрела бы Красная Шапочка, будь она поумнее, чем в сказке, на волка, переодетого в бабушку. Эвелина, гладкая и красивая, выдержала этот взгляд. У нее были большие, элегантные руки, «чтобы лучше держать ракетку, дитя мое». Она дышала здоровьем, подвижностью. Приучившись к автомобильным ралли, она коллекционировала трофеи, а когда организовывались соревнования по плаванию кролем, плавала как дельфин. Воспитанная в бесшумном мире денег, она чувствовала себя уверенно в политических кругах и была бы главным козырем в избирательной кампании. Блестящая хозяйка дома, она преклонялась перед протоколом и посвящала много времени и сил также общественным делам. Помогала бедствующим семьям и организовывала у себя завтраки для бедных детей. Даже провела месяц на корабле, где занималась проблемами беженцев и эмигрантов, покидающих страну на подвернувшемся судне, в том числе направлявшемся во Францию. Во время их кампании возле Ардеша, колонизированного ее отцом, она присоединилась к команде молодых добровольцев, решивших реставрировать старую римскую церковь. Она одна стоила не менее пятидесяти тысяч голосов.
– А человек с лошадьми? – спросил он, стараясь избежать всего, что могло быть воспринято как ирония. – Что он тебе дает?
– Свое время…
– Ты вышла на рантье.
– Вовсе нет. Есть активные люди, умеющие жить, швейцарцы, англичане, некоторые французы, переселившиеся в другие страны.
– Я бы тоже хотел иметь свободное время, – сказал он. – Время – проблема материальная.
– Он предлагает мне более гуманную жизнь, чем наша.
Лоран стал возражать:
– Ты не можешь сравнивать. Политика требует особого ритма жизни. Это постоянное рабство, особая дисциплина. Это очень подходило тебе.
– Это могло бы мне подойти, – сказала она, – если бы, кроме нашей, так называемой «бригадной» жизни, у нас была бы любовная жизнь!
– А черт, – сказал он негромко.
Это восклицание было не только грубостью, но и сконцентрированным резюме положения. Эти женщины, видимо, не могут понять, что в некоторые моменты они должны стать прозрачными, несуществующими.
– Ты действительно бешеный, – констатировала она с удовольствием.
Лоран продолжал:
– Нет, правда! Ты можешь привыкнуть к иному ритму? К человеку, который будет приносить тебе букетики цветов? Будет любоваться, глядя, как ты выпиваешь?
– Почему бы нет? Мы будем жить медленнее, ближе к природе.
– Что он делал раньше?
– Он недавно разошелся с актрисой-неудачницей. Офелия, которая стала полнеть из-за гландов. Она навязала ему адскую жизнь. Мы оба спасаемся от неудачного брака. У каждого было плохое в прошлом.
– Спасибо, – сказал Лоран. – Спасибо.
– Мы хотим вновь найти друг друга, сидя в глубоких креслах перед камином и любуясь огнем. Люблю смотреть, как он наполняет трубку светлым табаком и зажигает ее.
– Ты всегда терпеть не могла запах светлого табака.
– Теперь мне это нравится. Мы не будем игнорировать мир, но будем избегать смотреть телевизор, со всеми убийствами в прямом эфире. Хочу, наконец, есть и не бояться, что появятся морщины. Хотела бы начать стареть без паники.
– Ты смешишь меня твоими планами. Полнеть, тебе? Королева грейпфрутов и обезжиренного йогурта. Полнеть, тебе? Это же не с завтрашнего дня начнется. Ты говоришь о будущем, как будто оно принадлежит тебе одной. Помереть и через полчаса можно… Проекты, светлый табак, верный пес – смешно. Ты и двух недель не выдержишь: слишком привыкла к деятельности.
– Посмотрим, – сказала она. – Можно провести опыт. Я оптимистка.
Лоран поднялся.
– Пойду предупрежу моих людей. Им будет трудно пережить твой уход, развод.
– Все знают, что я – вроде свадебного генерала, – сказала она. – Так что буду ли я тут или в другом месте, всем – плевать.
– Полагаю, что отец твой уже выбрал адвокатов…
– Уже сделано. Папа, как всегда, поладит со всеми. Я уезжаю завтра утром в Дублин. Если хочешь, могу тебе позванивать время от времени. Ничто не мешает нам видеться во время моих визитов в Париж.
– Желаю тебе большого счастья, – сказал Лоран. – А автомобили?
