скачать книгу бесплатно
"17, (окт.1985) четв. Сегодня в стрессовом день
Богоявленской. Я ей нажаловалась на старшую сестру,
которая не выдает препараты. Учитывая характер
профессорши, я сказала, что и ее блатная П. тоже их не
получает. Галина просто взбеленилась! Тут же встала и
направилась к старшей, вся свита – за ней, а я в самом
хвосте. И надо ж было случиться такому совпадению – в тот
самый момент, как мы вошли, бледная, как белый больничный
табурет под ней, Виллимовна разговаривала с ревизорами из
КРУ*[6 - *КРУ – контрольно-ревизионное управление]. На полу, на столе, на тумбочках валялись пузырьки и
коробочки с самыми дефицитными лекарствами – большая
часть из них с просроченными сроками годности! Тут по
театральнымзаконам должна была последовать немая сцена.
Но ее не было, благо все вопили, как сумасшедшие:
Богоявленская – на Виллимовну, та отбрехивалась, а
прибежавший на шум Сучк. вопил безадресно, на всех сразу.
Я вспомнила, что работаю в сумасшедшем доме. Стойкие
бабы-ревизорши из КРУ тоже пытались повысить голос, но
куда им до наших! Я зажала уши руками и убежала к себе в
ординаторскую. Интересно, Виллимовна одна воровала или
на пару с И.Л.? Скорее, второе.
24 (октября). Я опять поссорилась с Г.П. – я ей в глаза
сказала, что ее блатная Антонина П. – не несчастная
страдалица, которая приходит в себя после тяжелой болезни
(у нее был выкидыш), а развратная баба, которая свила
себе гнездышко в мужской палате и пьет с мужиками – их
выбрасывают из стационара одного за другим за
употребление спиртного, а ее трогать не смеют – как же ее
выписать без разрешения професорши? Г.П. нахмурилась и
заявила всем нам, что надо уметь отличать парадоксальную
реакцию на душевную травму от банальной распущенности, а
мое дело – не думать, а выполнять, "а то слишком много
вас, умников развелось". Мне бы смолчать – а я возьми и
ляпни, что в Ленинграде на моей родной кафедре меня учили
именно думать. Дело с Виллимовной замяли – ей вынесли
строгийвыговор с занесением "за халатность".
25 о.(окт.1985) Отлилось мне вчерашнее! Г.П. отдала меня на
растерзание И.Л. Сучк. С понедельника я выхожу на работу на
пятый этаж.
30, среда. Как я устала! Я не бросила своих пациентов
из стрессового – мы договорились, что новых я брать не
буду, а старых доведу до конца, до выписки. Сучк. сразу
же мне дал 15 человек – резаные алкоголики, тяжело
больные лежачие шизофреники из Кащенко и молодой человек
из спецбольницы, вор, у которого во время отсидки
появилось хобби – глотать алюминиевые ложки. Сидеть в
спецбольнице (это ведь не заведение "для особо опасных"
душевнобольных, куда сажают диссидентов и убийц) лучше,
чем в тюрьме, но все равно не сахар. Как только пациент
проглатывает инородный предмет и об этом заявляет, его
тут же переводят туда, где его смогут извлечь – а это уже
новые впечатления; к тому же в психосоматических
отделениях режим не такой строгий. После операций он уже
дважды сбегал; так как к нему не приставлен персональный
страж из милиционеров, то не сомневаюсь, что и в нашей
больнице он надолго не задержится. Я лично присматривать
за ним не намерена. Резать его будут завтра.
4 ноя. Пришло приказание сверху – на праздники никого из
психических не выписывать и не отпускать в домашний
отпуск. Как всегда, как в прошлом году. Не дай Бог кто-то
что-то устроит перед Мавзолеем. На третьем, в стрессовом,
как раз сейчас лежит молодой человек Гера,
совершенно разрушенный изнутри шизофреник.
Кажется, он сын давней подруги Г.П.; впрочем, он совсем
безобидный. Он убежден, что симулирует психическую
болезнь, чтобы не идти в армию и вслух высказывать свои
убеждения – они у него антикоммунистические и
антисоветские. Он диссидент, и об этом рассказывает всем
направо и налево. Я как-то раз подслушала один разговор в
курилке: – Ах, как мне хочется умереть! – восклицала Наташа,
хорошенькая истеричка, запутавшаяся в своих мужьях и
любовниках. – Тогда ты иди на Красную площадь, облей себя
бензиноми поджигайся, – посоветовал Гера. – Если ты все равно
житьне хочешь, то пусть твоя смерть послужит благой цели.
– Какойтакой благой цели? – спрашивает оторопевшая
Наташа, которая на самом деле хочет жить, но не одна, а с
супругом и двумя возлюбленными. – Ну, ты самосожжешься
в знак протеста.– Протеста против чего?
Но на этом вопрос Гера ответа уже не нашел. Что за
сумасшедшая страна, где здравомыслящих диссидентов
сажаютв психушки, а настоящие сумасшедшие под них
мимикрируют… Мне вспомнилась одна больная, которую нам
показывал профессор Нейман, еще когда я была студенткой -
тихая ушедшая в себя женщина лет сорока.
– Где вы сейчас находитесь? – спросил ее профессор.
– В психиатрической лечебнице, доктор, – ответила она
тихим монотонным голосом.
– А что раньше вы думали по этому поводу?
– Раньше мне казалось, что я в тюрьме.
– А еще раньше?
– А еще раньше – что при коммунизме.
– А почему вы так считали?– Просыпаюсь, открываю глаза
– на окнах решетки, и мы все вместе, на одинаковых сетках,
под серыми одеялами…
Что за страна, где только душевнобольной порою может
позволить себе сказать то, что думает…"
Бедная моя сестричка! Что бы она сказала про нашу страну сейчас, когда коммунизма уже нет, зато она еще больше стала похожа на дурдом – не привилегированный, где я сейчас работаю, а просто на обычную психушку… Кажется, ни Антонину П. (блатную), ни "диссидента" Геру, ни красивую истеричку Наташу разыскивать нет смысла.
"12 ноя. Как мне подсуропил И.М. – устроил два суточных
дежурства подряд на праздники – 8 и 10! Я думала, что у меня
не хватит сил и я свалюсь где-нибудь прямо в палате. Хорошо,
