Восстание Айка

Айк стоял у края могилы, не в силах оторвать взгляд от гроба. В его голове всё ещё звучали последние слова брата, его твёрдая вера в спаянность народа, его непоколебимая решимость защищать то, во что он верил. Сказка о прутьях и венике, которую Тигран рассказал перед смертью, теперь обретала новый смысл – смысл жертвы и единства.

Отец, всё такой же грозный и непреклонный, стоял неподалёку, его взгляд был устремлён вдаль, в какую-то невидимую точку за горизонтом. В его глазах читалась гордость за сына и неизбывная боль утраты. Мать, казалось, постарела на десятилетия за эти несколько дней. Её лицо, обычно излучавшее тепло и заботу, теперь выражало лишь бесконечную печаль и смирение перед судьбой.

Когда последняя лопата земли упала на гроб, люди начали расходиться. Жизнь продолжалась, но для семьи Тиграна она уже никогда не будет прежней. Остались только воспоминания, его слова, его убеждения и долг – жить так, как он учил: сплоченным народом, сильным, который невозможно сломать.

ГЛАВА 3. ЭХО ТРАГЕДИИ

Просторный зал родительского дома хранил дух советской эпохи. В центре комнаты возвышался массивный дубовый стол, укрытый белой скатертью с вышитой каймой. Вокруг него расположились стулья с гнутыми ножками, помнившие ещё детские годы Айка.

У стены высился монументальный сервант – гордость любой советской семьи. За помутневшими стеклянными дверцами хранилась лучшая посуда: пожелтевший хрусталь, фарфоровый сервиз с отбитыми краями и несколько старинных фотографий. По бокам серванта тянулись книжные полки, уставленные томами классиков и семейными альбомами.

В углу примостился потертый диван, обитый красной тканью. На нём лежали самодельные вышитые подушки. Рядом стояли два кресла с такой же обивкой, местами протёртой до основы.

Комод с резными узорами служил хранилищем семейных реликвий. На его полках теснились книги, фотографии и безделушки. Старый радиоприёмник иногда оживал, наполняя комнату треском и далёкими голосами.

Пол покрывал выцветший палас с поблекшим геометрическим узором. На одной из стен красовался ковёр с изображением леса и нескольких оленей. На остальных стенах с пожелтевшими обоями висели картины в простых рамках. В углу тикали механические часы, отсчитывая мгновения семейной истории.

Прошло десять месяцев с того рокового дня. Время, которое должно было принести облегчение, лишь глубже вонзало в душу Мариам свои острые когти. Она не могла избавиться от гнетущего ощущения, что её собственная судьба висит на тончайшей нити.

Её терзали тревожные видения – она постоянно твердила окружающим, что не доживёт до октября. Тяжёлые предчувствия, словно рой назойливых мух, кружились вокруг, не давая покоя ни днём, ни ночью. Она говорила об этом всем – соседям, друзьям, случайным прохожим. Её настойчивые предупреждения звучали как заклинание.

Миша долго сопротивлялся идее организовать поминки раньше срока. Он считал это дурной приметой, бессмысленным нарушением традиций. Но когда увидел, как страдает Мариам, как её глаза наполняются слезами, он сдался.

Подготовка к поминкам стала для них обоих своеобразным ритуалом прощания не только с Тиграном, но и с собственными надеждами на светлое будущее. Мариам с удивительной точностью организовывала каждую деталь, словно это было её последним делом на земле.

В широкой гостиной собрались близкие. За поминальным столом царила гнетущая тишина. Гости сидели, опустив головы, не зная, как нарушить это тягостное молчание. Воздух был пропитан горечью утраты.

Постепенно разговор начал завязываться. Отец Миша, стараясь поддержать атмосферу, вспоминал светлые моменты из жизни Тиграна. Роза, тихо рассказывала истории об их совместной жизни. Друзья Тиграна, Хорен и Роберт, делились воспоминаниями о совместных приключениях.

Однако, Айк оставался безучастным. Он сидел у окна в углу комнаты, его взгляд был устремлён куда-то вдаль. Голоса гостей доносились до него словно сквозь толщу воды, приглушённые и далёкие. Его душа всё ещё была там, в той роковой палате реанимации, где он в последний раз видел брата.

Вазген, шестидесятипятилетний родственник, заметив подавленное состояние Мариам, подошёл к ней и крепко обнял. Его тёплые слова утешения немного смягчили её страдания, хотя тревога в её тёмно-карих глазах не исчезала.

Мариам производила впечатление хрупкой, почти невесомой женщины. Её худощавая фигура казалась слишком миниатюрной для её возраста, а тонкие черты лица подчёркивали бледность кожи. Тёмные волосы, собранные в строгий пучок, придавали её облику строгость и некую отстранённость.

– Тигран был замечательным человеком, – произнёс Роберт, пытаясь разрядить обстановку.

Он всегда находил слова поддержки в трудную минуту.

– Да, – тихо добавила Роза, – он был моей опорой.

Айк продолжал сидеть молча, погружённый в свои мысли. В его душе бушевала буря эмоций, которую он не мог, да и не хотел, показывать окружающим. Горе его было слишком глубоким, слишком личным, чтобы делиться им с другими.

Комната наполнялась разговорами, воспоминаниями, слезами и улыбками, но для Айка время остановилось. Он всё ещё жил в том октябре, когда его жизнь навсегда изменилась.

– Ничего, Мариам. Отомстим за твоего сына. Еще заберём Арцах обратно, вот увидишь, – неожиданно процедил Вазген.

– Вазген, зачем ты говоришь такое? – печально спросила Мариам. – Опять войны хотите? Сколько ещё матерей должны пролить слёзы?

– А что же, мы всё должны простить этим туркам? Сколько они крови нашей выпили! Сколько земли нашей забрали! – продолжал Вазген. – Армения и так потеряла девяносто процентов своих земель!

– Все земли, которые Армения теряла, больше не возвращались обратно, так показывает история, – вмешался Роберт. – Так что не питайте ложных надежд касаемо Арцаха, дядя Вазген. Он уже навсегда отошёл к туркам, как Карская область с легендарным Араратом.

– Их алчность не знает предела: выпьют ещё много крови и отберут последнюю землю, – с горечью сказал Хорен, опустошая рюмку.

– Не остановятся, ты прав, Хорен, – вторил Роберт, покачивая головой. – Эта саранча до конца будет давить, пока из дома тебя не выгонят и не пустят по миру. Хорошо, если жив останешься!

– Лучше умереть стоя, чем жить на коленях, – мрачно произнёс Вазген.

– Вечная память тебе, друг! – с печальной торжественностью произнёс Роберт, подняв стопку к портрету, и выпил до дна.

– В любом случае нужно договариваться, – весомо добавил Хорен. – Дипломатия – это искусство находить компромиссы и обеспечивать безопасность своих интересов. И сейчас, как никогда, важно сохранить этот хрупкий баланс.

– Из слов не сваришь плов. Наш оппортунист премьер всю армию угрохал, пока договаривался. И что толку? – возразил отец, ударив кулаком по столу. – Арцах сдали, своих людей предали!

– Какой смысл сильному договариваться со слабым? – резко бросил Роберт, сверкнув глазами. – Если он в одночасье может всё забрать себе! Слабым просто диктуют условия, вот и всё. Настоящие переговоры ведутся только между равными, между теми, кто способен отстоять свои интересы и дать достойный отпор.

В разговор вновь вступил Хорен. Обвиняющим тоном он произнёс:

– Кто нас предал, так это Россия! Почему она за нас не вступилась?

В этот момент Айк вышел из своего мрачного оцепенения.

– Подожди-подожди, – прервал он. – Как она могла вступиться, когда твой дорогой ненаглядный премьер-министр сам сказал, что Карабах – территория Азербайджана? Что же, Россия должна была пойти против армянских властей? Хватит искать виноватых! Всё, что происходит – наших рук дело. Россия не обязана решать чужие проблемы. Вбей себе это в голову!

– Ты просто любишь русских, поэтому их оправдываешь! – недовольно высказался Хорен, отворачивая лицо.

Айк решительно кивнул. Он не любил конфликтов и предпочитал решать вопросы спокойно и рассудительно. Его манера поведения резко контрастировала с эмоциональным напором Хорена, создавая в помещении ощутимое напряжение, которое, казалось, можно было потрогать руками.

– Не буду отрицать моего братского отношения к русским… Я считаю Россию своей второй родиной. И твой упрёк совершенно неуместен.

– Хорен, пойми ты наконец! – воскликнул Роберт, поворачиваясь к нему. – Если Россия сейчас начнёт помогать Армении, то это будет выглядеть, как современный крестовый поход. В России тюркская группа народов составляет десять процентов от всего населения. И в основном, это люди, исповедующие ислам. Кто захочет, чтобы внутри страны начались межрелигиозные разборки? Никто… Поэтому не нужно втягивать Россию в нашу войну. Айк прав, Армения должна решать свои проблемы сама. Иначе быть не может.

– Вот когда американцы дадут нам гарантии – тогда турки точно дальше не пойдут.

Айк горько усмехнулся:

– Хорен, ты как ребёнок! – укоризненно произнёс он. – НАТО сама заварила всю эту сборную солянку, а ты хочешь каких-то гарантий от этих пиндосов? Америка находится в десяти тысячах километров о нас, а турки – за стеной. Пока твои америкосы сюда доберутся, нас всех уже перережут.

С этими словами Айк медленно поднялся. Его движения были почти автоматическими. Глаза, казались остекленевшими, словно покрытые тонкой плёнкой тумана.

– Три мухи делили-делили каплю мёда, а потом хозяин взял и прихлопнул всех одним разом, – произнесла Мариам, обводя взглядом собравшихся гостей. Её голос звучал на удивление спокойно, будто она знала какой-то важный секрет, недоступный остальным.

– В каком это смысле? – нахмурившись, спросил Хорен, не понимая скрытого подтекста.

– Это басня такая, – пояснил Миша, покачав головой. – Автор Туманян, если не ошибаюсь. Всё уже сто лет назад написали. Эх, молодёжь, ничего вы не знаете… – в его тоне проскользнула лёгкая укоризна.

– Значит, мы – мухи, да? – задумчиво протянул Хорен. – А кто тогда хозяин?

В комнате повисла тяжёлая пауза. Каждый из присутствующих невольно задумался над аллегорией, заложенной в старой басне. История о трёх мухах вдруг приобрела совершенно новый, тревожный смысл, заставляя задуматься о хрупкости их собственного положения.

Мама Айка, не говоря ни слова, лишь пожала плечами, подняла глаза к потолку и тихо перекрестилась.

Айк тем временем вышел из комнаты. Его шаги эхом отдавались в пустоте коридора. Он направился в ту самую комнату, где когда-то, в далёком детстве, жил вместе с братом. Комната, хранящая столько воспоминаний, теперь казалась ему единственным местом, где можно было укрыться от тяжёлых мыслей и найти хоть немного покоя.

За окном монотонно стучал дождь, словно отсчитывая секунды в такт тому дню, когда они провожали Тиграна в последний путь. Каждая капля, ударяющаяся о стекло, отзывалась острой болью в сердце Айка. Он погрузился в воспоминания, и перед глазами одна за другой вставали яркие картины из детства: они с братом беззаботно играют в этой самой комнате, заливисто смеются во дворе, строят грандиозные планы на будущее, сидя на старой скамейке у дома.

Его рука машинально скользила по книжным полкам, заполненным произведениями великих армянских авторов. Хачатур Абовян, Аракел Сюнеци, Егише Чаренц, Агатангелос, Раффи – каждый потёртый том хранил частичку их общей истории, тепло семейных вечеров и глубокую любовь к родной культуре. Айк взял в руки «Рассказы» Ованеса Туманяна, открыл книгу и долго смотрел на портрет писателя, словно ища у него утешения.

Затем он прилёг на кровать почитать, но слова не складывались в осмысленные фразы – в голове только образ брата, его заразительный смех, его глубокий голос, его несбывшиеся мечты. Книги, которые когда-то они читали вместе, теперь казались пустыми и безжизненными без его присутствия.

Снова и снова он возвращался к той записи на диктофоне, где голос Тиграна звучал так ясно и так невыносимо больно: «Мы все – один народ, брат. Неважно где. Везде, где истребляют мой народ – моя война». Эти слова эхом отзывались в его измученном сердце, напоминая о том, что осталось недосказанным, о том, что они не успели сказать друг другу, о том, что теперь уже никогда не будет сказано.

Перелистывая пожелтевшие страницы «Истории Армении» Мовсеса Хоренаци, Айк будто пытался найти ответы на терзающие его вопросы. Но усталость взяла своё, и сон постепенно одолел его, словно милосердный ангел медленно накрыл его своим крылом. Книга выскользнула из ослабевших пальцев, и в комнате воцарилась удручающая тишина, нарушаемая лишь мерным стуком дождя за окном.

Вечер окутал дом мягким, уютным покрывалом, и когда последние гости разошлись, мама тихо вошла в комнату. В полумраке она увидела спящего сына, склонилась над ним, бережно подняла упавшую книгу и села рядом. Её взгляд, полный материнской нежности и тревоги, скользил по лицу Айка.

Он приоткрыл один глаз, встретившись с любящим взглядом матери. В его полусонном состоянии этот взгляд показался ему таким родным и знакомым, словно возвращая в далёкое детство, когда мама точно так же сидела рядом, оберегая его сон.

– У тебя есть какие-нибудь планы, сынок? – мягко произнесла Мариам.

Айк лишь покачал головой, не находя в себе сил ответить словами. Его взгляд оставался отрешённым.

– Надо жить дальше, – тихо сказала она, стараясь подбодрить сына.

В её голосе звучала неизменная вера в лучшее, та материнская надежда, которая всегда помогает пережить самые тяжёлые времена.

В этот момент в дверях возникла массивная фигура отца. Его появление было резким, почти агрессивным. Широкие брови, словно две тёмные дуги, подчёркивали выразительность лица и придавали взгляду глубину и серьёзность. Особенно примечательным был его нос – крупный, с характерным изгибом.

– Хватит с ним возиться! – голос Миши прозвучал как удар хлыста. – И хватит ему книжки читать. Уже ничего на полках не осталось, чего бы он не прочёл. Тоже мне, историк выискался… Вставай, работу тебе найдём нормальную.

В его словах звучала неприкрытая грубость, попытка через жёсткость скрыть собственную боль и беспомощность перед горем сына. Отец не знал, как иначе поддержать Айка, и выбрал единственный способ, который понимал – возвращение к привычной жизни через работу.

– Не думала, что скажу такое, но… Возвращайся в Москву, сынок. Не будет тебе здесь жизни, – тихо произнесла мать.

– Что ты говоришь, Мариам? Совсем разум потеряла? – возмутился отец.

– Нет, ты оставайся, мы тебе рады, – слёзы начали катится по её лицу. – Очень рады. Сколько хочешь оставайся. Но потом…

– Никаких «но»! Завтра дядя Арам приедет из Еревана. Чтобы привёл себя в порядок, – строго сказал отец. – Что-нибудь для тебя придумаем.

ГЛАВА 4. МАРИАМ

В просторной комнате чувствовалась приятная атмосфера. За большим столом восседал отец, его серьёзный взгляд был устремлён на гостя. Напротив, расположился дядя Арам – импозантный мужчина лет пятидесяти пяти, одетый в щеголеватую кожаную куртку. Его манера держаться выдавала человека, привыкшего быть в центре внимания.

Мать суетилась вокруг стола, то и дело принося новые блюда и убирая опустевшие тарелки. Её движения были нервными, выдавая внутреннее беспокойство.

Дядя Арам, не переставая, сыпал остротами и историями, его громкий смех эхом отражался от стен.

– Представляете, выхожу на площадь, а там полицейские – один к одному, словно на подбор: подтянутые, рослые, мускулистые, – вещал Арам, обращаясь к Мише. – Глядя на них, самому захотелось вытянуться по струнке. А наши-то? Их, поди, по размеру живота и ширине шеи на службу принимают. Чем больше пузо – тем выше оклад.

Обратившись к Мариам, он продолжил:

– Сестра, да сядь ты уже, не мельтеши. Дай хоть лицо твоё разглядеть.

– В моё лицо, братец, лучше не смотреть, – ответила Мариам с горькой усмешкой. – Ничего там уже привлекательного не осталось.

В ту же минуту из ванной появился Айк. Несмотря на небритость, он явно пытался привести себя в порядок, старательно приглаживая волосы.

– Привет, дядя, – поприветствовал он Арама.

– Айко! Да ты ли это? – воскликнул Арам, вглядываясь в племянника. – Ну надо же, вылитый отец в молодости! Сколько лет не виделись? Десять? Пятнадцать? Совсем о нас забыл в своей Москве. А сейчас вот вспомнишь!

Дядя Арам принялся трепать Айку волосы, словно тому было лет десять, затеял шутливую потасовку.

– Дядь, прекрати, – смущённо попросил Айк.

– Арам, может, займёшься им? – вмешалась мать. – Совсем загрустил наш Айко. Сидит, в книги уткнулся, носа на улицу не кажет.

– А что такого? Нос-то у него хороший, почему бы и не высунуть? – парировал Арам. – А девушка у него есть?

– Не до девушек сейчас, – коротко ответил Айк.

– Вот именно! – всплеснул руками Арам. – Потому нас, армян, всё меньше и меньше становится. Скоро совсем вымрем, туркам даже воевать не придётся. А кто род продолжать будет, Айко?

– Арам, может, у тебя работа для него найдётся? – спросил отец, с надеждой глядя на шурина. – Глядишь, и втянется, и останется.

Арам задумчиво потёр подбородок:

– Работа… Подумаем. А ты что умеешь? Что закончил?

Айк ответил с явным безразличием:

– Кулёк.

Арам недоумённо приподнял бровь:

– Чего?

Мать поспешила объяснить:

– Институт культуры.

– А… Культурный, значит, – усмехнулся Арам, но в его голосе проскользнула нотка уважения. – Ну что ж, для начала вывезем тебя в цивилизацию. В Ереван поедешь со мной, готовься. Через минут тридцать выдвигаемся.

Мать бросила на сына тревожный взгляд, в котором читался немой вопрос: «Готов ли ты к этому?» Отец же, напротив, заметно оживился, увидев в этом предложении шанс для сына начать новую жизнь.

Айк лишь уныло опустил взгляд, чувствуя, как внутри него борются противоречивые чувства. Предложение дяди Арама не вызывало в нём ни энтузиазма, ни желания что-то менять. Он всё ещё был погружён в свои мысли и боль утраты, и перспектива новых начинаний казалась ему непосильной ношей.

В машине дядя Арам без умолку рассказывал о чём-то, но Айк едва слышал его. За окном проплывали пейзажи Армении, дорога вела в Ереван. Айк задремал.

Проснулся он уже вечером, когда машина въезжала в город. Огни вечернего Еревана отражались в окнах зданий.

– Гляди, какая красота! – воскликнул Арам. – Завтра познакомлю тебя со всеми важными людьми города. Подключим к главным событиям, найдём тебе занятие.

Остановившись у ярко освещённого ночного клуба, Арам с энтузиазмом кивнул в сторону входа:

– Ну что, оторвёмся как следует?

Но Айк отвернулся, его лицо выражало явное отторжение.

– Лучше отвези меня завтра в Национальную библиотеку, – тихо попросил он.

– Серьёзно? – искренне удивился дядя.

– И в Библиотеку манускриптов тоже, – добавил Айк.

Арам с беспокойством посмотрел на племянника:

– Айко, ты здоров?

Следующий день встретил Айка величественным фасадом Национальной библиотеки. Старинная архитектура здания, с её изящными колоннами и арочными окнами, словно притягивала его. Проникая внутрь, он оказался в другом мире – мире тишины и знаний.

Его взгляд скользил по бесконечным рядам книжных полок, по старинным шкафам, по мягким креслам для чтения. В воздухе витал особенный аромат – смесь запаха старых книг и свежей типографской краски.

Оглядевшись в поисках помощи, он заметил молодую девушку-библиотекаря. Она сосредоточенно разбирала книги за небольшим столиком, аккуратно расставляя их по местам. Её руки двигались уверенно и точно, а на лице читалась спокойная сосредоточенность человека, привыкшего к своему делу.

Айк медленно направился к ней, чувствуя, как сердце начинает биться ровнее в этих стенах, пропитанных мудростью веков. Здесь, среди книг, он наконец-то ощущал себя на своём месте.

– Вам помочь? Вы что-то ищете? – спросила девушка, её голос звучал профессионально вежливо, но с ноткой искреннего участия.

Айк замер, его взгляд невольно остановился на бейджике девушки. На белом пластике чётко проступали чёрные буквы её имени – Мариам. Это имя, такое же, как у его матери, теперь звучало совершенно иначе, словно обрело новое, особенное значение.

– Мариам… – тихо произнёс он, словно пробуя имя на вкус, позволяя звукам медленно разливаться в воздухе.

Девушка улыбнулась, и её глаза засветились особым, тёплым светом. В этой улыбке было что-то располагающее, что-то, что заставило Айка почувствовать себя немного спокойнее. Её взгляд, полный доброжелательности, словно говорил: «Я здесь, я готова помочь».

– Я… я ищу кое-какие редкие рукописи, – продолжил он, стараясь сохранить самообладание.

– Здесь будете работать или, может быть, предпочтёте взять книги домой?

– Здесь, – не раздумывая, ответил Айк, обводя восхищённым взглядом пространство библиотеки. – Здесь мне нравится гораздо больше.

– Тогда вам прямая дорога в читальный зал, – Мариам грациозно взмахнула стопкой книг и направилась к выходу.

Айк снова замер, наблюдая за её удаляющейся фигурой. Лишь когда она остановилась в нескольких шагах, обернувшись, он очнулся от оцепенения.

Мариам была девушкой невысокого роста, но её природная грация делала её поистине очаровательной. Её карие глаза, словно два глубоких омута, излучали искренность. Длинные чёрные как смоль волосы мягкими волнами ниспадали на плечи, придавая её облику особую женственность и загадочность. В её внешности было что-то завораживающее – то ли в том, как она двигалась между стеллажами библиотеки, то ли в том, как её волосы слегка покачивались при каждом движении. Её черты лица, хоть и не были классически правильными, обладали особым шармом, который притягивал взгляд. Когда она говорила, её голос звучал мягко и мелодично, а улыбка освещала всё вокруг. В ней было что-то такое, что заставляло забыть обо всём на свете – будь то тяжёлое бремя прошлого или тревоги настоящего. Она словно излучала внутренний свет, который был заметен даже в полумраке библиотечных залов.

Айк не мог оторвать от неё глаз. В этой девушке было что-то необычное, что-то, что пробуждало в нём давно забытые чувства и давало надежду на новое начало.

– Ну что же вы? Пойдёмте, я как раз туда направляюсь, – в её тоне прозвучала едва уловимая нотка иронии.

В просторном коридоре, ведущем к читальному залу, Мариам поинтересовалась:

– Что именно вы планируете изучать?

– Всё, что связано с Ованесом Туманяном, – с воодушевлением ответил Айк.

– О, весьма серьёзный выбор! – восхитилась Мариам. – На студента-филолога вы не похожи. Пишете диссертацию?

– Можно и так сказать, – уклончиво ответил Айк.

– Тогда вам непременно стоит посетить «Вернатун», – неожиданно предложила Мариам.

– «Вернатун»? – переспросил Айк, искренне не понимая, о чём идёт речь.

Мариам окинула его внимательным взглядом, в котором читалось неподдельное любопытство.

– Ах, вы не знаете? «Вернатун» – это знаменитый литературный клуб, основанный самим Ованесом Туманяном. Там собирались лучшие умы армянского общества: писатели, художники, композиторы… Изначально клуб располагался в Тбилиси, но после кончины его основателя все материалы были перевезены в Ереван.