Морана и Тень. Плетущая

Хоть няни и лечец[5] наведались, чтобы обработать ссадины, но оставленные раны нестерпимо жгло, а синяки ныли. Только спустя сутки Ена начала ходить, и той же ночью, пока никто не видел, она выбралась во двор, чтобы проверить, куда упал кубок. Сама она не знала, какие подсказки искала, но надеялась понять, правильно ли поступила, испортив князю вечер. Ена не нашла даже осколков разбитой слюды, зато, глянув на юг, увидела знакомый высокий дуб за палисадом. Нечто странное в нём было, и девочка забралась по лестнице повыше. Лунного света ей хватило, чтобы различить на толстых ветвях три тела, свисающих в петлях. С трудом, но в их посиневших лицах Ена узнала кое-кого из приезжих гостей и ту женщину, что держала поднос.

Глава 2. Настоящее

Ена могла бы притвориться, что не узнала Морану. Могла бы попытаться убежать или начать молить за свою судьбу, но не стала. Когда вопль оборвался хрипом, девушка согнулась, уперев руки в колени. Длинные, перепачканные в засохшей крови волосы свесились вперёд.

Морана терпеливо молчала, лишь жемчужные рясны на её невысоком кокошнике звякнули, стоило богине повернуть голову. Прекрасная ликом, с горделивой осанкой, молочной кожей и чёрными волосами. Такой её представляли. Говорили, что в руках у неё серп, а под ногами снег да черепа.

Правдоподобность картины ужасала, особенно трупы, покрывшие все видимые поля вокруг. Куда ни глянь – обезображенные тела. Запах подступающей зимы и крови в воздухе.

Ена несколько раз протяжно вдохнула и выдохнула, успокаиваясь. Ощупала свой бок, вспомнив боль от когтей ожившего чудовища. Её кафтан был перепачкан и порван, но на коже не осталось и следа рваных ран.

Солнце проглядывало плоским бледным кругом на небе, затянутым дымом многочисленных погребальных костров по всем княжествам. Стелющийся по земле туман медленно рассеивался, являя молчаливо глядящих в небо мертвецов.

– Что произошло? – дрожащим голосом спросила Ена.

– Трагедия, – бросила Морана, в её свободной руке из ниоткуда появился второй серп, который она протянула Ене. – Мне нужна помощь.

Девушка не посмела отказаться и с благоговейным страхом приняла оружие.

– Что мне делать?

– Повторять за мной, – бросила Морана и потянулась к ближайшему трупу мужчины.

Богиня коснулась его шеи, Ене показалось, что её пальцы стали бесплотными и исчезли под сизой кожей, но спустя мгновение Морана вытянула наружу золотую нить. Ена задержала дыхание, воочию увидев Нить Жизни. Сжав губы в тонкую линию, Морана серпом перерезала её, и та потухла, исчезая.

– Ты их убиваешь? – ахнула Ена.

Морана одарила девушку вымученной улыбкой.

– Они уже мертвы, – напомнила она, кивнув на ближайшего обезображенного юношу.

Ена тяжело сглотнула. Живыми они точно не были, но нить…

– В живом теле их три, – словно прочитав её мысли, ответила Морана. – Если после смерти остаётся хоть одна, то покойники становятся упырями, духами или ещё какими тварями.

Серп в руке богини взметнулся в сторону запада. Ена прищурилась, не сразу заметив вдалеке две сгорбленные, одиночные фигуры. Двигались они странно, неестественно и неуклюже, один припал к земле что-то вынюхивая, а потом остервенело заработал руками, принявшись что-то копать. Ену замутило, когда эхом донёсся хруст ломающихся костей.

Ожившие мертвецы.

Ена помнила.

Стоял изок[6], кузнечики стрекотали. Всё началось тогда. Мертвецы перестали умирать. Привычный мир погрузился в хаос, и в итоге Ена оказалась здесь.

– Не бойся. Эти слишком далеко и нас не заметят, – успокоила Морана, когда серп в руке Ены задрожал. – Но проблема не в них.

– А в ком?

– В этих, – мрачно ответила богиня, взмахнув обеими руками.

Ена проследила за движением, оглядев поля. Тревога дрожью поползла по рукам, страх сковал лёгкие, не позволяя Ене вобрать воздуха.

Она поняла.

Проблема – все мертвецы вокруг.

Сотни, если не тысячи.

– Они… в-все м-могут встать?

– Могут, – кивнула Морана. – Поэтому приступай, дитя, у нас много работы. Находи нити и режь. Не думай, не сомневайся и не гадай. Просто режь.

Ена подчинилась.

Несмотря на наставления, сперва она боялась прикасаться к трупам, затем тряслась всем телом и бормотала молитвы богам, но тянула сохранившиеся нити. Рука дрожала, пока она резала первые.

Однако разобравшись с десятком мертвецов, Ена прекратила смотреть в лица.

После третьего десятка смолкли её молитвы.

После пятого рука перестала дрожать.

После первой сотни заныла поясница от необходимости наклоняться.

Замогильная тишина угнетала, дневной свет тускло пробивался сквозь посеревшие облака, стало немного теплее, силы возвращались в тело Ены, но голова опустела от вида такого количества покойников. Мужчины в дорогих доспехах и женщины в мужских нарядах. Кто был с мечом, кто с вилами. На поле лежали юноши и даже мальчики. Ена переступала через растерзанные тела стариков и юных девушек.

Увиденное больше не ужасало, её желудок успокоился. Ена перестала что-либо чувствовать, бездумно повторяя один и тот же набор действий: наклониться, нащупать нити, вытянуть, разрезать, подойти к следующему, и так по кругу.

Она старалась не думать, что произошло с её близкими. Погибли ли они? Лежат ли на таком же поле или встали мертвецами, как многие?

Девушка изредка замирала, чтобы размять ноющую поясницу. Останавливалась, чтобы запрокинуть голову и глотнуть воздуха ртом. Под дневным солнцем запах крови стал резче.

Ена то и дело поглядывала на Морану, которая работала без перерыва. Богиня не роптала, не ругалась и в целом почти не говорила. Морана упорно трудилась, пачкая руки в земле и крови. Сосредоточенный цепкий взгляд скользил среди мертвецов, выискивая тех, чьи нити нужно перерезать. Она явно не ощущала стоящей прохлады, одетая лишь в подпоясанный роскошный сарафан. Изысканный синий шёлк был густо расписан серебряной нитью. Но спустя долгие часы работы её наряд местами окрасился красными и бурыми кровавыми пятнами, рукава потемнели до локтей, но Морана не обращала внимания, работая без продыху, упрямее, чем любой виденный Еной слуга на княжеском дворе.

Богиня остановилась на закате, когда Ена рухнула на встреченный пень. Девушка тяжело дышала, ноги тряслись от усталости, пальцы едва сгибались и разгибались от холода. Она так вымоталась, что мысль посидеть в окружении мёртвых тел уже не казалась столь ужасающей. Страшили не они, а осознание, что пейзаж вокруг становится привычным.

– Прости, я… только немного… передохну, – пересохшими губами попросила Ена.

Мимолётное недоумение сменилось понимающей улыбкой. Морана хоть и продолжала стоять прямо, но, глядя на осунувшееся лицо богини, Ена не могла отделаться от мысли, что и ей знакома усталость. Может, просто она настигала богиню не так быстро, как это происходило со смертными.

Ена тихо вскрикнула, когда один из мертвецов схватил её за сапог. Он поднял проломленную голову, завыл, дёрнул так сильно, что девушка рухнула с пня. Не успела она закричать, как Морана появилась рядом. Богиня двигалась молниеносно, первый взмах оружия отрезал ожившему мертвецу руку, а второй – голову. Серп Мораны отсёк её с невообразимой лёгкостью, и Ена подавилась застрявшим в горле криком.

– Всё хорошо, дитя, не бойся. – Морана подала ей руку, и Ена вцепилась в неё трясущимися пальцами, торопливо встала, хоть ноги едва держали от накатившего испуга.

– Разве это возможно? К-как нам всех п-проверить? – потрясённо промямлила Ена, оглядывая окрашенный алым горизонт.

– Невозможно, все тела нам не проверить, но я и не собиралась, – подтвердила догадку Морана и посмотрела на стену леса, до которого осталось рукой подать.

– Мы куда-то направляемся? – поняла Ена, проследив за взглядом богини.

– Да, мы идём наказывать тех, с кого всё началось.

Глава 3. Прошлое

Ефта не дожила до одиннадцатого дня рождения Ены. Умерла в начале зимы, до последнего вздоха отказываясь признавать в повзрослевших сыновьях своих детей. У крады[7] пятнадцатилетний Зоран не плакал. Стоял прямо, пустым взглядом наблюдая за пожирающим тело княгини пламенем, которое шипело и трещало из-за обильно падающего снега, а белоснежный покров вокруг костра стремительно чернел от пепла.

Рука Зорана покоилась на плече тринадцатилетнего брата. Серо-зелёные глаза Рокеля хоть и блестели, но слёз и он не лил. И всё же сыновья были в трауре, как и их отец Яреш. Отношения с женой у него давно не ладились, все знали, что княгиня была нездорова, но, наблюдая за их молчаливым горем, Ена была уверена, что они любили Ефту и её кончина причиняла им боль.

Женщины княжьего двора с распущенными волосами стенали, рыдали и причитали. Ена же стояла в паре шагов от князя, прижимала руки к груди, склонив голову, чтобы распущенные в трауре волосы закрывали лицо.

Она не княжна, чтобы держаться с достоинством, но всё же не хотела привлекать чьего-либо внимания своим плачем. Закусив дрожащую губу, Ена прятала катящиеся слёзы и глотала всхлипы. Зимний холод сковывал застывшее в одной позе тело, мороз щипал влажные щёки, но Ена молчала, скорбя из-за кончины Ефты. Княгиня пугала в своих приступах гнева, плохо относилась к сыновьям, всё чаще ругалась с мужем, но Ену она холила и лелеяла. Девочка знала, что она этого не заслужила, чувствовала, будто нагло украла всю любовь и внимание, которые должны были принадлежать Зорану и Рокелю, а от того ещё сильнее боялась, что теперь князя ничто и никто не сдерживает, чтобы выкинуть её за порог. Поэтому Ену не удивило, что на следующей же день он послал за ней.

Ена несмело вошла в зал с троном на возвышении, однако князь Яреш дожидался её, сидя во главе длинного стола слева. Заметив Ену, он взмахом руки велел подойти. Помимо них у дверей ждали дружинники, пара помощников князя отступили от стола.

Ефты больше не было, чтобы наряжать Ену в красивые наряды, хотя у девочки остались две няни, которые годами ей помогали. Сегодня Ена сама выбрала штаны, рубаху да кафтан поскромнее, не притронулась к украшениям и косу оставила голой. Знала, что все носимые ранее драгоценности принадлежали княгине, а не ей.

От князя её скудный внешний вид не укрылся. В тёмно-русых волосах и густой бороде проглядывали седые завитки, вокруг глаз собрались морщины, но мужчиной Яреш оставался крепким, регулярно тренировался с сыновьями и своими дружинниками.

– Что за вид, Витена? Обидел тебя кто иль платья твои тебе боле не по нраву?

Ена торопливо согнулась в низком поклоне:

– Милостивый государь, все наряды прекрасны, но знаю, что не мне их носить.

Яреш похлопал ладонью по столу рядом, и Ена незамедлительно села на скамью. Взгляд она стыдливо тупила в столешницу, ожидая вердикта.

– Давно надо было нам поговорить, да момента не выдавалось, – пробубнил князь, отодвинув от себя какие-то пергаменты и свитки. – Ещё три зимы назад надо было обговорить всё.

Ена напряглась, вспомнив пир, когда князь вышел из себя и её выпороли до крови.

– Прости меня за тот раз.

Девочка вскинула голову и ошарашенно уставилась на князя, не ожидав извинений. Она давно на Яреша не злилась. Обижалась вначале до слёз, ни с кем не говорила неделями, пряталась по углам да амбарам и плела свои кружева молчаливо. Отметины зажили, князь и княгиня ей наставников и грамотников привели, чтобы писала красивее и читала быстрее, в травах разбиралась и другому рукоделию научилась. Теперь Ена не только плетёт и вяжет, но и золотыми нитями, бисером и жемчугами вышивает.

– Зоран кубок тот нашёл, псу дал облизать, а у дворняги ночью кровь ртом пошла и вскоре подохла бедняга. Сын передал, что ты его предупредила. Про всё мне рассказал.

Ена сжала ткань кафтана на колене, прекратив дышать. Брови князя сошлись на переносице.

– Отвечай, Витена, чего боишься. Вижу я, что язык у тебя от опаски немеет, но хватит молчать. С самого приезда молчишь. Говори как есть, чтобы страхи твои мы могли решить, – строго приказал Яреш.

Ена не сразу сумела перебороть желание промолчать, но и князю перечить не стоило.

– Боюсь, что колдушкой обзовёте и выгоните за ворота. Боюсь, что ненавидите меня все. Я не знаю, что и как предчувствую, кружево само плетётся. Я предначертанного не вижу, а просто ощущаю, – вырвалось единым потоком.

Взгляд князя смягчился, словно он ожидал другого, чего-то похуже.

– Страхи твои глупее, чем я думал, но тем лучше. Развеять проще, – с внезапной улыбкой добавил он, широкой ладонью похлопав девочку по голове. Ена так и застыла, удивлённая хоть неуклюжей, но лаской. – Не ведьма ты, все уже на дворе знают. Дар у тебя если и есть, да от Мокоши, а её-мастерицу уважают. Знают все о твоём нраве и подарках, оберегах, что ты для домочадцев то плетёшь, то мастеришь, а потом оставляешь. Слыхал, ты сыновьям моим рубахи да кафтаны кропотливо украшаешь. Знаю, что и это твоих рук дело, – князь вынул из-под рубахи плетёный шнурок с бусинами-оберегами.

Ена покраснела и потупила взгляд. Помнила, как оставила подарок в спальне князя, надеясь, что он однажды найдёт. Девочка не знала, убережет ли хоть кого-то её рукоделие, отвадит злых духов или заговоры, но сплела хоть что-то для каждого жителя двора. Всем: от князя до конюшего. А братьям Зорану и Рокелю каждый год в их дни рождения она оставляет то расшитые узорами рубахи, то тканые покрывала или новые плащи.

Рокель всегда радуется так, что у Ены щемит сердце, и даже Зоран благодарит за дары, хоть отношения у них и натянутые. Однако Ена никогда не думала, что сам князь придаёт её подаркам какое-то значение.

– Пугала ты многих своим молчанием, а не руками, Витена, – пожурил князь.

Ена с недоумением взглянула на свои ладони, на пальцах виднелись многочисленные бледные шрамы от ниток. Совсем тонкие, едва заметные. Если не приглядываться, то и не видно.

– Княжной величать тебя впредь никто не будет, но и гнать из дома не собираемся, – заявил Яреш, продолжая разглядывать Ену с печальной улыбкой в густой бороде. – Будешь, как и раньше, с нами жить, по хозяйству помогать. Ты часть моего двора и, может, не дочь, но под моей опекой. Защищай моих людей и сыновей дальше так, как умеешь.

Не выдержав, Ена расплакалась, голову опустила, едва лбом в столешницу не уткнувшись. Ладонь князя вновь легла на её затылок, несмело погладила, потом похлопала.

– Ну хватит рыдать, голова твоя дурная. Наставников новых позову, ещё многому тебе надо научиться. И рот открывай чаще. Что предчувствуешь, говори! Не мне, так Зорану, не ему, так Рокелю, поняла?

Ена энергично закивала, да не рассчитала и лбом об столешницу треснулась. Тихо взвыла, на что князь ответил смешком.

– Иди да наряжайся, как раньше, если желаешь. Всё, что жена моя для тебя купила, всё твоё. Иди, не рыдай.

Ена утёрла слёзы, слезла со скамьи, ещё пару раз поклонилась, да опять так энергично, что едва не рухнула, покачнувшись. То ли пелена слёз так странно искажала чужие лица, то ли взаправду, что дружинники, что помощники князя все улыбались. Смотрели на девочку со снисходительным пониманием, будто и правда не испытывали к ней неприязни или страха.

У Ены кружилась голова от слёз и лёгкости: страх отпустил. Да так сильно, что она чуть не запнулась и в снегу не оказалась, выбежав из терема во двор. Не упала только благодаря Рокелю, который успел девочку поймать. Ена во все глаза уставилась на братьев, обивающих порог дома. По следам на снегу увидела, как всё истоптали.

– Ведьмино варево! Зоран, она рыдала! Что не так отец сказал?! Неужто погнал! – внезапно дрожащим от испуга голосом заговорил Рокель, продолжая держать Ену под мышки и разглядывать её зарёванное лицо.

Девочка несколько раз моргнула, избавляясь от пелены. Рядом с братом появился Зоран. Волосы его уже до плеч доросли, а на щеках и подбородке поросль появилась. Ещё пару зим, и совсем мужчиной станет. Рокель же оставался юнцом, хотя в росте за последние месяцы сильно вымахал и брата начал догонять.

– Что батюшка сказал?! – с большей строгостью спросил Зоран, однако взгляд был не менее испуганным.

Ена невольно икнула.

– Говорил я, что тоже надо идти! Будь мы там, он бы помягче был! – обвиняюще бросил Рокель брату.

Ена замотала головой и во все глаза уставилась на собравшихся: что проходящие мимо стражники, что женщины с кухни и, кажется, даже пробегающие мимо куры – все смотрели на Ену. Повисла тишина, все затаили дыхание, прислушиваясь к разговору и напряжённо дожидаясь ответа.

– Да глупость какая-то! – внезапно вспылил Зоран. – Я поговорю с отцом, а ты тут стой. Ену никуда не пускай!

Старший княжич замер, когда девочка вцепилась в его руку.

– Н-нет, – с трудом выдавила она. Не намеревалась никого пугать своим молчанием ни раньше, ни сейчас. Просто волнение горло сковывало, боялась что-то не то ляпнуть, но она хотела научиться говорить открыто. Князь велел. – Я остаюсь, милостивый государь позволил остаться. Княжной и сестрой вашей звать не будут, но жить в тереме разрешил. Как и раньше работать и помогать буду. Князь наказал двор защищать, как все делают, потому что это и мой двор.

Зоран, Рокель и все остальные застыли, забыв то ли вдохнуть, то ли выдохнуть, впервые услышав от Ены больше пары предложений за раз. Внезапно прозвучал первый вздох облегчения, за ним все расслабились. Мужчины и женщины вновь заторопились по своим делам, куры разбежались, спасаясь из-под ног.

– Перепугала, дурная! Сразу сказать надо было. Чего рыдать-то! – прикрикнул Зоран, как-то тяжело оперевшись на резные перила лестницы у входа.

Раньше она бы сжалась, отступила в тень, голову свесив, но в этот раз с губ сорвался смешок. Сам собой вышел. Зоран с Рокелем глаза округлили, а Ена снова издала незнакомый ранее звук и рассмеялась. Рыдала и смеялась, пока не взвизгнула, получив за шиворот охапку снега от Рокеля. Теперь и братья хохотали.

Глава 4. Настоящее

Морана работала без отдыха. И если вначале это восхищало, то спустя дни стало походить на отчаянную одержимость. Они прошли лес, встречая как бездыханные трупы, так и слоняющихся вялых мертвецов. Они миновали деревушки, сожжённые и опустевшие. Они пересекли широкие дороги с брошенными обозами и растерзанными подле них семьями. На протяжении всего пути их сопровождали тишина, редкие хрипы мертвецов да звуки собственного дыхания.

Морана всегда делала одно и то же. Наклонялась, хватала оставшиеся нити, тянула, резала и шла к следующему телу. Её синий сарафан всё больше темнел от чужой крови, а накинутый на плечи плащ поистрепался.

Ена помогала, как могла. Покорно следовала за богиней зимы и смерти, повторяла за ней, с беспокойством поглядывая на Морану. При свете дня её глаза становились карими, а в сумраке светились голубым гневом. Чем больше смертей богиня видела, тем отчаяннее свирепела, однако на Ене своей ярости никогда не срывала. Наоборот, на девушку глядела с немой благодарностью, интересом или же усталой улыбкой.

Ена не узнавала окружающий мир. Привычная земля под ногами чаще состояла из заледеневшей грязи, пожухлой, пропитанной кровью травы или сожжённых останков. Встречные леса будто ощетинились, растопырив голые острые ветки. Свинцовые грузные тучи не пропускали солнца. Увиденное напоминало безжизненную и выцветшую картину тех земель, по которым люди ходили при её жизни.

Ена рухнула на колени от усталости, Морана замерла и обернулась. По её губам вновь скользнула тень понимающей улыбки.

– Воды? – спросила она, и Ена закивала, моргнуть не успела, как в руках богини привычно появился бурдюк. Ена поблагодарила кивком и жадно приникла к горлышку.

Первые сутки шла она за богиней безропотно, без отдыха резала и резала чужие нити, пока спазм в пустом желудке не стал невыносимым. Голова закружилась, ноги перестали держать, и девушка отключилась, а очнувшись, получила выговор от Мораны. Богиня ни голода, ни холода не чувствовала и пределов человеческих не понимала. Ена же и раньше слабостей своих показывать не любила, а перед богиней смерти и вовсе стало страшно.

С тех пор Ена если голодна – говорит, если жажда мучает – просит воды, если устала, то останавливается. Морана всё, что нужно, ей даёт, из ниоткуда пищу да напитки сотворяет. Может, и одежду новую Ена могла попросить, но постеснялась и пару дней назад взяла сухие штаны и новую рубаху с кафтаном из встреченного обоза. Мёртвому мужчине одежды уже не пригодятся.

– Ещё чего желаешь? – мягко уточнила Морана.

– Тепла.

Просьба была новой и, судя по всему, для богини внезапной и непонятной. Она оглядела опушку в сгущающихся сумерках: ни тел, ни животных, ни оживших мертвецов. Сделав одно движение руки, богиня щёлкнула пальцами, и в паре шагов от Ены загорелся скромный костёр. Девушка протяжно выпустила воздух, зажмурилась от вспыхнувшего света, но, подобравшись к пламени ближе, протянула руки. Ладони обдало потоком тёплого воздуха, и Ена задрожала сильнее, ощутив, насколько же холодно вокруг.

– Я умерла, верно? – У Ены были дни, чтобы обдумать, вспомнить свои последние мгновения, наполненные болью и бесконтрольно вытекающей из раны кровью. Она помнила онемение, слабость, сонливость и холод. Помнила свой конец.

Аккуратно подобрав перепачканный сарафан, Морана села на старый пень. Тяжело опустилась с тихим вздохом, и Ена лишь удостоверилась, что и богине знакомы усталость и бессилие, просто держаться она способна дольше. Эти слабости делали Морану более… живой и человечной. Радовали Ену, а затем пугали, ведь если у богини смерти есть предел, то как им со всем справиться?

Взгляд Мораны был спокоен, когда она согласно кивнула, отвечая на вопрос.

– А это… наказание за мои грехи? Тёмная сторона Нави? Впредь мне бесконечно ходить и на мертвецов смотреть?

Богиня одарила её снисходительной улыбкой.

– Неужели ты много нагрешила, что уверена в наказании? – прозвучал насмешливый вопрос.

– Достаточно, – со всей серьёзностью ответила Ена, стараясь не вспоминать о том, сколько жизней отняла, сколько судеб испортила.

Все они заслужили её месть, но и она за содеянное заслужила наказание. Знала, что расплата придёт, хоть и надеялась, что не так скоро. Морану её уверенность не впечатлила.

– Ты умерла, но это не Навь. Я сумела тебя вернуть.

– Почему именно меня? Разве нет кого важнее, разве… не князь… любой князь или воин пригодится больше.

– Помнишь, что я о мертвецах тебе рассказала? О нитях жизни?

Ена кивнула и обхватила себя руками: долгожданное тепло разлилось по телу. В первые дни совместного путешествия Морана поведала о царе и царице подземного царства, про их любовь к богатствам и о том, что скопившиеся мёртвые тела выбрались, потревоженные дрожью земли. И с тех пор покойники оживают, точно заражённые неведомой болезнью. Теперь далеко не все умершие уходят к Моране, как должны, многие души остаются, прикованные к погибшему телу из-за не до конца порванных нитей. Держат они души в гниющей плоти. Поэтому богине пришлось в физическом теле явиться на землю да самой мертвецов забирать.

Морана закрепила серп на своём поясе, вытянула руки и развела их в стороны. Между ладонями богини протянулись три золотые нити.

– В каждом смертном вдоль позвоночника находятся нити жизни. Вот так. – Она расположила ладони друг над другом, и нити вытянулись вертикально. Ена во все глаза смотрела на творимую магию. – Я не могу восстановить разорванные нити, а при смерти обязательно хоть одна да рвётся. Но ты… особенная, – с улыбкой пояснила Морана. – Мокошь то ли специально, то ли случайно, плетя твои нити, всё перепутала.

Богиня сделала вращающее движение кистью снизу, и три нити спиралью свились между собой, создав более прочную нить. Ена смотрела на происходящее с благоговением и тревогой, не до конца понимая, хорошо увиденное или плохо.

– Твои нити, соединённые вместе, стали крепче, – пояснила Морана, заметив растерянность Ены. – Когда я отыскала тебя, тело твоё действительно было мертво. Похоже, ты истекла кровью. Однако ни одна из нитей не порвалась. Я душу обратно в тело вернула, и раны твои сами затянулись.

– Значит, я… действительно умерла? Я к-как эт-ти бродячие м-мертвецы? П-покойник?

– Нет, – Морана качнула головой. – Ты не как они. Ни одна нить не порвалась, из-за них твоя душа не ушла, но и ходячим трупом ты не могла стать. У меня был выбор разрезать нити и направить душу на перерождение либо вернуть тебя к жизни.