скачать книгу бесплатно
Если ты её не спасёшь.
Знай – никто его не убьёт,
Если ты его не убьёшь.
* * *
Жестокие реалии фронтовой жизни талантливо изобразил поэт-фронтовик Николай Любченко. Я приведу лишь три стихотворения из его сборника «Раны памяти», который был издан в 2005 году в Ванкувере.
Боям высотка помешала.
Её бы можно обойти,
Да очень выгодно стояла
К звезде Героя на пути.
И были брошены солдаты
В атаку под прямой огонь.
За сутки боя было взято…
Плацдарм величиной с ладонь.
Сначала немцы удивились:
Они в сраженьях знали толк.
Потом серьёзно укрепились
И… перебили целый полк…
Высотку эту всё же взяли
За жизнь полка – такую мзду
Солдатики врагу отдали
За генералову звезду…
* * *
В глазах отвагу вижу вновь,
На белых марлевых повязках —
Ещё дымящуюся кровь…
И трупы, трупы на салазках…
Стоял бессменно, как любил я,
Над спящей ротой на часах
Смотрел, как ИЛов эскадрильи
Стригут просторы в небесах.
На миг тревожно засыпаешь
Под свет мерцающих ракет
И, видя вещий сон, гадаешь:
Убьют сегодня или нет…
Я здесь умру без вдохновенья,
Задушен будничной тоской…
Я жажду битвы упоенья,
Я жажду вихря и смятенья,
И смерть в сраженьи – жребий мой…
На штык мундир грязно-зелёный
Любил в атаке насадить.
Увидеть вид благословлённый:
Ему (не мне) уже не жить!
И насладиться видом мук,
Не выпуская штык из рук.
И ад, и рай в игре видений
В уме пылающем моём,
Где Дьявол с Господом вдвоём
Рвут миллионы поколений
И превращают в толпы теней
Всепожирающим огнём…
* * *
Война окончена. Прошла…
Как ждали этот час!
Как будет жизнь теперь светла
У каждого из нас!
Нам двадцать пять! Зачем грустить?
Ведь жизнь так хороша!
И можно горы своротить,
Когда поёт душа!
Я этот миг годами ждал
В окопах и боях.
Я имя милое шептал
И звал тебя во снах.
Искал в строю среди бойцов
И трупов на полях…
В походах ждал я письмецо
И ждал в госпиталях.
Я знал: к тебе далёкий путь
Идёт через Берлин.
Тебя себе могу вернуть
Сквозь прах его руин.
И вот взвился победный стяг,
Окрашенный в крови…
Фундамент прочный – на костях —
Для жизни и любви…
Страшную и жестокую картину кровопролитной Великой Отечественной войны помогает осмыслить и понять художественная литература.
Глава 11. Кем быть?
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью.
Преодолеть пространство и простор.
Нам разум дал стальные руки-крылья,
А вместо сердца – пламенный мотор.
«Марш энтузиастов»
Седьмой класс я закончил на отлично по всем предметам. В начале июля 1945 года, после демобилизации, вернулся из армии дядя Арон – обладатель нескольких медалей, включая самую Престижную, «За отвагу».
Приспело мне время задуматься о своём будущем. Ещё до войны моё воображение поразила авиация. До сих пор помню фамилии отважных советских лётчиков, совершивших беспосадочные перелёты через Северный полюс в Америку. Это экипажи в составе Чкалова, Байдукова и Белякова, а также Громова, Юмашева и Данилина. Навсегда запомнил имена и фамилии замечательных советских лётчиц – Валентины Гризодубовой, Полины Осипенко и Марины Расковой, совершивших сверхдальний перелёт через всю территорию Советского Союза. В годы Великой Отечественной войны отличились герои Советского Союза Николай Гастелло, Иван Кожедуб, Александр Покрышкин.
Я зачитывался биографиями известных советских авиаконструкторов. В их числе был Александр Яковлев.
Я конструировал простейшие модели планеров. По окончании девятого класса я купил в газетном киоске «Справочник для поступающих в вузы». Стать студентом самолётостроительного факультета стало моим самым сокровенным желанием! Я написал запросы в авиационные институты Москвы, Харькова и Уфы. Вскоре пришли ответы: общежития предоставляются лишь участникам и инвалидам Великой Отечественной войны…
Спустя год, весной 1948 года, я снова написал в вышеупомянутые вузы, однако ситуация с общежитиями не изменилась… Поэтому мне пришлось действовать по второму варианту: подать свои документы на электроэнергетический факультет Московского энергетического института. Как раз в то время было обнародовано постановление ЦК партии и советского правительства о сооружении на реке Волге каскада гидроэлектростанций, которые впоследствии были названы великими стройками сталинской эпохи. Работать на одной из этих станций стало моим намерением.
* * *
В феврале 1948 года к нам в десятый класс поступил новый ученик – Юрий Иванов, который был старше меня на четыре года. Перед войной Юрий окончил восемь классов. Когда немцы оккупировали наш город, Юрий стал работать в немецкой комендатуре переводчиком.
Осенью 1943 года, после освобождения Новгорода-Северского от фашистов, Юрий был призван в армию и принимал участие в боях с немцами. После окончания войны Юрий служил в оккупационных войсках в Австрии.
За годы службы в армии Юрий самостоятельно изучил все предметы за девятый и десятый классы. Чтобы получить аттестат, он поступил к нам на учёбу, намереваясь последовать примеру своих родителей, врачей-хирургов. Забегая вперёд, скажу: Юрий действительно поступил в Киевский мединститут.
Юрий сразу заявил о себе как о претенденте на золотую медаль. Другим претендентом был Соломон Левин, сын известного в городе адвоката. Соломон был моложе меня на один год, рос в интеллигентной еврейской семье. Его старший брат до войны учился в Московском институте философии, литературы, истории (МИФЛИ), ушёл добровольцем на фронт и погиб смертью героя…
Таким образом, в нашем классе определилась лидирующая тройка претендентов на золотые медали: Юрий, Соломон и я.
3 июля 1948 года мы сдали последний, тринадцатый, экзамен по немецкому языку. Решением педсовета школы вся наша «святая троица» была представлена к награждению золотыми медалями. Ситуация сложилась тяжелейшая… Дело в том, что «золото» обычно доставалось отпрыскам партийно-государственной номенклатуры областного центра – города Чернигова.
За год до этого, летом 1947 года, две девушки-еврейки, Белла Сагалевич и Берта Рошаль, были представлены к награждению золотыми медалями. Однако в облоно выделили лишь одну медаль, серебряную, которой наградили Беллу – единственную дочь известных в городе врачей.
Мой отец был в хороших отношениях с новым директором школы Василием Руденко. Будучи членом родительского комитета школы, он организовал в школе буфет, и ученики обеспечивались горячими завтраками.
Отец решил взять ситуацию под свой контроль. Он не хотел, чтобы по городу ходили слухи о том, что я получил медаль по знакомству отца с директором школы.
В понедельник, 5 июля 1948 года, отец оформил себе командировку в Чернигов и выехал вместе с директором школы. Отец договорился с ним, что будет ждать его вместе с заведующим облоно в одном из фешенебельных ресторанов Чернигова. Отец заказал в отдельном кабинете ресторана столик на три персоны. Он был мастером устраивать подобные «деловые встречи».
В назначенное время отец встретил в ресторане гостей. Блюда подавались самые изысканные, вино лилось рекой… Отец внушал заведующему: «Надо помочь ребятам». «Но я же не могу всем троим дать золотые медали», – возражал заведующий облоно. «А вы дайте им серебряные медали», – сказал отец. «Ну, это совсем другое дело», – согласился заведующий.
Вот так был разрешён сложный вопрос с награждением меня и моих одноклассников – Юрия и Соломона. Хочу заметить: в те послевоенные годы серебряные медали имели ту же силу, что и золотые медали. Обладатели обеих видов медалей принимались в вузы без вступительных экзаменов.
* * *
7 июля 1948 года в школе состоялся выпускной вечер, а спустя два дня я и дядя Арон выехали в Москву. Мы заехали к брату отца, дяде Грише, жившему с женой и годовалым сыном в посёлке Апрелевка Московско-Киевской железной дороги.
12 июля я с двумя дядями приехал в МЭИ, сдал свои документы в приёмную комиссию, а спустя три дня мне сообщили: я принят на первый курс электроэнергетического факультета МЭИ! Мы тут же дали телеграмму тёте Циле о моём зачислении в МЭИ.
На обратном пути в Новгород-Северский я чуть… не погиб! Вот как это произошло. В первые послевоенные годы железнодорожные пути были одноколейными. Наш поезд остановился на одной из промежуточных станций, не доезжая Брянска, в ожидании встречного поезда. Многие пассажиры, в их числе был и я, сошли с поезда и направились к зданию вокзала, в буфет.
Вскоре показался встречный поезд, который двигался по путям, расположенным ближе к вокзалу. Когда этот поезд стал замедлять свой ход, я вскочил на ступеньки и взобрался на площадку между вагонами. В этот момент какая-то женщина обратилась ко мне с просьбой взять её ребёнка на руки. Я взял у неё малыша и хотел пробраться между двумя поручнями, где был достаточно большой просвет. Когда я оказался между этими поручнями, произошло торможение, поручни сблизились и сжали меня в области живота. Я закричал от нестерпимой боли! Ребёнка тут же взяли у меня, а я с огромным трудом вырвался из клещей, образованных поручнями… Я был в шоке… Болела спина в области выше поясницы… Добравшись до вагона, я залез на полку и несколько часов лежал неподвижно, находясь под впечатлением пережитого…
С тех пор прошло свыше… семи десятилетий, но я до сих пор помню тот кошмарный случай…
* * *
Спустя месяц, 15 августа 1948 года, из института пришло официальное уведомление о моём зачислении в МЭИ. 27 августа я уехал в Апрелевку, а спустя два дня я приехал в Москву, в институт. Поселился я в Лефортовском студенческом городке, в нескольких минутах ходьбы от института, в первом корпусе. Всего в студгородке было двенадцать корпусов. Более половины из них были здания панельного типа.
Комната, куда меня определили, находилась на шестом этаже, без лифта! В небольшой комнате стояли четыре кровати (в два яруса) и ещё одна кровать возле окна. В этой комнате стоял стол и несколько стульев. Вот и всё убранство… Койки на верхнем ярусе были уже заняты, так что мне пришлось довольствоваться койкой на нижнем ярусе.
Накануне 1 сентября состоялась встреча первокурсников с деканом нашего факультета, профессором Иваном Ивановичем Соловьёвым. Он, кстати, был доктором технических наук и возглавлял кафедру релейной защиты и автоматизации энергосистем.
День первого сентября 1948 года стал началом моей студенческой жизни.
Глава 12. «Тяжела ты, шапка Мономаха…»
Первые лекции ошеломили меня! Во-первых, я ничего не мог разобрать на доске, на которой писал лектор. Во-вторых, я не в состоянии был осмыслить уравнения, формулы, геометрические построения, которые излагались в процессе лекции…
Когда я обратился к окулисту в студенческой поликлинике, выяснилось: я страдаю близорукостью… Мне выписали очки. Так что первая проблема была разрешена.
Гораздо хуже обстояло дело с усвоением материала. Осмыслить сказанное лектором, понять ход его рассуждений я был… не в состоянии! (Спустя полтора с лишним десятилетия врач-психиатр в поликлинике Института ядерной физики, где я в то время работал, поставит страшный диагноз: я страдаю… заторможенностью мышления!) Вот они, «плоды» врождённой психопатии и отравленного детства, бесчисленных болезней и ужасов минувшей войны с фашизмом…
Хочу подчеркнуть: темп лекционных занятий был неимоверный! Записать материал лекций было невозможно!
Вот память у меня была превосходной! Прошло свыше семи десятилетий после начала учёбы в институте, но я до сих пор помню, что в первом семестре нам читали лекции по следующим предметам: математический анализ, аналитическая геометрия, начертательная геометрия и теоретическая механика. По этим предметам предстояло сдавать экзамены в зимнюю сессию. Кроме того, нам преподавали основы марксизма-ленинизма, техническое черчение, технологию металлов: теория и практические занятия в мастерских на металлообрабатывающих станках, сварочных аппаратах и т. д.
Чем больше проходило времени, тем настроение моё становилось всё хуже и хуже… Я сник, пал духом… Я часто вспоминал тётю Цилю, её материнскую заботу обо мне. Мне так хорошо было дома! У меня был свой небольшой письменный стол, полка с книгами, портрет мамы над моей кроватью… Спустя много лет я писал:
…И рябина, и берёза, куст сирени под окном,
Всё в душе моей, а слёзы тихо катят ручейком…
* * *
Не радовали меня и студенческие песни, одну из которых я помню до сих пор:
С первой же минуты Бог создал институты, и Адам студентом первым был.
Адам был парень смелый, ухаживал за Евой, и Бог его стипендии лишил…
От Евы и Адама пошёл народ упрямый, такой неунывающий народ.
Студент бывает весел в период между сессий, а сессии всего два раза в год.
День мы прогуляем, два мы проболтаем, а потом не знаем ни бум-бум!
Выпьем за гулявших, выпьем за несдавших, сессию сдававших наобум.
Без вина и водки сохнут наши глотки, но тому мы скажем наперёд:
«С наше поучите, с наше позубрите, с наше посдавайте хоть бы год…»
А вот ещё одна шуточка-прибауточка:
Коперник много лет трудился, чтоб доказать земли вращенье.
Дурак! Зачем он не напился? Тогда бы не было сомненья!
Так наливай, брат, наливай! И всё до капли выпивай!
Вино! Прекрасное вино! Оно на радость нам дано!
* * *
