И ничего кроме

О, тщета! О, эфемерность! О, самое бессильное и позорное время в жизни моего народа – время ожидания. Все чего-то ждут. я вот например автобус, снова нервно жуя орбит. Затем, увидев автобус иду к нему навстречу (и разумеется ли вообще такое?) последнее что осознаю, так это то. что ноги мои прощаются с землей, а сам я лечу навзничь, знакомясь с ней головой.

Глава 2

Клубно-туалетное залапанное зеркало, висящее передо мной, кое-как крадучись, пыталось сползти по заваливающейся стене, мешая мне посмотреть на себя. это было подло, ведь судя по отпечаткам пальцев, другим оно позволяло не только смотреть в себя, но и трогать.

Хотя я это зеркало прекрасно понимаю. Я сегодня настолько пьян, что мне и самому было бы страшно на себя смотреть, будь я чужеродным для меня субъектом. Двойными усилиями, посмеиваясь от своих попыток, я включил кран и начал мыть руки. Всё же в одном из пьяных покачиваний я сумел синхронизировать свои движения с зеркалом и, наконец, увидел себя. Довольно расплывшись в улыбке.

Агитаторы Третьего рейха могли бы назвать мою харю, в трезвом состоянии естественно, арийским идеалом, Высокий лоб, точеный нос и голубые глаза. Но было одно но.

На свое отражение с бритой головой, где раньше виднелись золотистые волосы, я смотрел раскосыми глазами. Они были темные, но не черные, хотя из-за моего предельно светлого оттенка кожи такими и казались. Такой вот нордид с восточным взглядом. Убедившись, что я все еще в состоянии себя увидеть, я начал медленно отходить в сторону выхода, глядя на свои действия отражением зеркала.

Дойдя до двери, я как-то случайно вспомнил, что вода из крана всё еще бежит. Отмотав плёнку и выключив воду я вновь повторил ритуал действий с глядением в зеркало и вышел.

Еще бы чуть – чуть и мой браток, как маленький ребёнок пошел бы меня искать. крича повсюду "Макс, М-а-а-кс". Сажусь обратно за стойку. Бармен наливает виски. Расторопный юноша – за это я ему благодарен. Мой напарник сидит на соседнем стуле, но я с трудом его вижу, туман стелется перед моими глазами. Всё еще не могу отойти от наваждения, оттого поглаживая свои влажные чуть ниже колен джинсы.

О видении я никому не говорил. Особенно Марку. Я взглянул на него. Нет, только не ему. Пьём еще по одному шоту: говорим о своем и пьем. Отмеряли до дна раз семь и разговор как отрезало. Решили разойтись по домам.

Мы вышли из здания. На улице было не больше десяти градусов, штанинами я ощущал это наиболее четко. Срывающийся мелкими каплями дождь неестественно быстро сросся в одну водяную стену. Мы добежали до машины и сели внутрь. Чёрный бумер – боевой товарищ. Внутри тепло, сухо и уютно. Включаем музыку. Теперь и весело. Виски циркулирует в крови. Красота. Вот она радость бесчувственного бандита, ёлы-палы. Сплошной дзен-бандитизм. Каждый день бы так.

Двигатель загудел, дворники начали смахивать капли дождя с лобового стекла. На каком-то километре пути я увидел паренька-курьера, который под дождем копошился в скутере. мне не пришло в голову ничего кроме того чтобы закричать во всю глотку этому бедолаге: "Дим-о-о-он". А что еще кричать из такой машины если тебе с детсва нравится, так называемая некоторыми, пацанская романтика и автомобили?

Доехав домой я попрощался с Марком и тот поехал восвояси. Дома неоправданно сильно захлопнул за собой дверь. Снимая с себя обувь, неловко-пьяно проваливалился куда-то. Но загустевший воздух, искрящийся бликами «вертолётов», не дал мне сильно ушибиться. Качка пола землетрясно не даёт мне ровно идти, и я кое как добираюсь до зала. Мне не хочется думать о произошедшем, но оттого думается ещё больше и я вспоминаю:

Заехавши поссать перед дорогой сюда, мы остановились у какой-то забегаловки и когда я вышел оттуда Марк мне сказал, что я вернулся будто ещё более пьяный и почему-то весь мокрый. Вроде бы я тогда отбрехался, что кран прорвало и он вроде как поверил. После чего мы поехали в наше клубное логово, где я догнался виски и окончательно залил глаза, отчего всё вокруг плыло.. И сейчас от этой давящей глубины алкогольного опьянения и ледяной усталости они не в состоянии открыться, и я засыпаю.

Проснулся с небольшим похмельем – ветер воспоминаний так и засвистел в вентиляции моего черепа. отчего всё сознание заскрежетало, а сам череп вот-вот готов был взорваться. Смотрю на часы и понимаю, что немного опаздываю. На телефоне пропущенный от Марка, перезваниваю. Говорит, что приедет через десять минут. Иду в туалет.

Сегодня привычка поднимать стульчак выходит боком, он предательски падает прямо на льющуюся струю мочи. Раздеваюсь и захожу в душ. Сначала лью на себя очень горячую воду, затем очень холодную. Вроде даже проснулся.

Вытираюсь, чищу зубы. Одеваюсь. Спускаюсь. Сажусь в машину. Жму Марку руку. Он глянул на меня и протянул досье. Я машинально открыл и начал читать. Мужчина. Пятьдесят четыре года. Женат. Имеется двое детей. Владеет строительной фирмой и двумя салонами красоты на имя жены. Цель: подписать на ЭГО.

Понятно, дело вполне себе плевое. Все как обычно: по правилу трёх П – Прийти, припугнуть, подписать. ЭГОм у нас называлась «Экономическая гарантия обогащения» – соглашение между нами и теми, кто его подписывал. А подписывали его, если честно, все: кто-то по собственному желанию, кто-то из необходимости, кто-то просто потому, что так делают другие, а кому-то мы приходили по-особенным поводам.

В общем, программа этого самого ЭГО была раздутой и вполне успешной. По сути, и без лукавства с нашей стороны, это являлось своевременной помощью несвоевременно тонущему кораблю. За помощью обращались в совершенно разных случаях, например, частыми были вопросы: как выгодно починить корабль, оставив большую часть денег в кармане? И как выйти из соглашения, в котором капитан должен обязательно уходить на дно вместе с кораблем? Оплата тоже была разной.

Частой и самой выгодной для нас практикой было то, что капитаны, опять же, выражаясь метафорически, должны были заложить бомбу у какого-нибудь успешного порта, где и происходил взрыв. И если после этого взрыва на дно не уходил сам корабль подрывника, то он всё равно не мог ходить по морю быстро, и спокойно а значит, нам не мешал. Кажется, это было расписано у Макиавелли.

Я повертел в руках досье, настраиваясь на работу. Мы вырулили на главную дорогу. Я посмотрел на Марка: как всегда, не изменяет традициям – на нем потертый черный спортивный костюм Adidas, идеально сочетающийся с короткостриженой головой и широкой челюстью. Мы оба ходили всегда под ноль. Первый раз, так сказать, при приеме на работу мы подстриглись по приказу нашего босса. Он сказал, что нам нужно ходить именно так, а не иначе.

Очевидный смысл мы в этом увидели: причёска "под ноль" была соблюдением эстетических пацанских стереотипов о бандитах. Бумер, кожанки и другая внешняя атрибутика являлась важной чертой нашего делового стиля. Даже наши черные души, поэтически выражаясь, должны были иметь по две белые полосы с каждой из сторон. Это было необходимостью для того, чтобы не входить в мир клиента, а просыпаться в нем привычными его взгляду вещами.

Мы рассекали трассу, врезаясь в капли уже привычного дождя. Мы слегка сбавили скорость и свернули вправо. Тут высилось нужное нам здание. Мы прошли КПП, просто сказав откуда, мы и куда идем. На вопрос о том, нужно ли предупредить начальство, ответили отрицательно. В правильное выполнение первого П, – входило «предупреждение предупреждений», тогда второе П почти всегда шло как по маслу. Мы шли по широкому коридору, и в редких зеркалах то и дело отражались два лысых бугая в кожанках. Я комбинировал свою классически с джинсами, а Марк натягивал свою поверх спортивного костюма.

Для большинства мы выглядим как призраки прошлого. Но только не для наших клиентов. Наша организация обширна: скинхеды, панки, банкиры, философы и другие, возможно, более привычные типажи. Мы всего лишь ключи для замков разного размера. Я посмотрел на Марка. Мы вот девяностые, для тех, кто в девяностых этих самых и застрял. Сюда мы пришли не по приглашению, мы холодной водой неожиданных проблем сваливались на голову и горячим утюгом зажигали страх. Мы подошли к двери. За ней слышались. одиночные мужские крики. Кого-то ругал по телефону. Кипятитесь? – тогда мы идём к вам. Мы хмыкнули и вынесли ему дверь.

Оборвавшись на полуслове и застыв с испуганной харей и открытым ртом, откуда еще чуть-чуть и начала бы капать слюна, как вода из фонтана, перед нами стоял пожилой пузатый боров. Из-под оправ очков, которого на нас зыркали два свинячьих глаза, полных страха, презрения и ненависти к нам. Он медленно положил трубку.

Наверное, он бы осел в кресло, но было видно, как у него одеревенели ноги. Я сел в кресло перед ним, а Марк усадил того в свое и устроился рядом, оперившись на край стола. Первый этап второго П назывался «правильное представление». Когда тебе выносят дверь два амбала – вот это оно – ты сразу понимаешь, кто будет говорить и по чьим правилам ты будешь играть.

– Ну здорова, Василь Иваныч, – я поигрывал пальцем с кипой бумаг на столе и как бы нечаянно её уронил. – Как поживаешь? Слыхал блудняк конкретный тут происходит.

– Вы кто такие? Я сейчас в милицию позвоню. Убираетесь отсюда! Хрен я вам башлять буду!

Я ухмыльнулся, а Марк шлёпнул того по тянущейся руке и усадил обратно, было брыкающегося. Василь Иваныч остекленел, остервенел и зарылся в нору кресла.

– Ну и каким ты после этого пацаном будешь если с гостями так базаришь? Сразу кипиш и к мусорам? Вот те раз.

– Мы от босса, по твою душу. Точнее, по ее защите. – Я продолжил за Марком. Мы всегда с ним говорим синхронно меняясь. – Мы знаем твою ситуацию и то, как у тебя хотят отжать то, что ты считаешь по праву своим.

Я шумно щелкнул его досье по столу. При виде его у Василь Иваныча округлились глаза. В досье было всё – он знал. И каждому пункту из него он уже душевно прикорпел.

– Так ведь время другое.

– А люди те же, – Марк ухмыльнулся. – Ведь сына учишь быть мужиком, а сам как баба быть хочешь? Кто они такие в конце концов, и кто ты?

– Ты живешь один раз. О себе и детях подумай. Покажи им, что ты нормальный мужик, не хуже других. Ты лучше.

По нему было все видно. Кабан (такое было у него погоняло) сам бежал в свой капкан даже без особой помощи охотника. Осталось всего ничего: «противопоставление» и «показ последствий». Схема давно выверена.

– А ведь браток то твой бывший «кремень» и правда им оказался. Он не гасился и сразу всё понял, а ты и сам знаешь, что у него все в гору пошло.

Марк продолжил.

– И знаешь, кто ему в этом помог. А ты хочешь, чтобы вот этот всё – он обвел пальцем кабинет – досталось в лучшем случае ему, а в худшем, тем, кто на тебя так долго зубы точит. И никто их за это не накажет?

Василь Иваныч вжался в кресло, перебирая в руках калькулятор. Быть внутренним голосом таких Василь Иванычей было довольно легко, хотя бы потому, что мы им и были. Мы потихоньку вгоняли его в транс, показывая ему ужасные картинки его же воображения его же мыслями. В голове у него уже крутилось, что первым делом тут всё рухнет. А вторым, уйдет жена, – а она хотела в этом сезоне на Бали, а не в Турцию – а он останется один. А что сыном и дочерью будет и представить страшно.

Еще пара предложений и он вынырнет из транса и сам выхватит контракт. Этим мы и занимаемся, перетекая в последнее П.

– Сейчас мы перетрём. Сорвем пацанов, как в старые добрые. Погоним чертей с нашего рынка, поправим дела, покуражимся. Босс во всем поможет.

– Черти беспределят, надо их наказать – Марк ласково замурлыкал ему на ухо.

Мы дружески улыбнулись и похлопали его по плечу, когда он наконец открыл глаза, и вышли с подписанным контрактом. Первый клиент был закончен

.

Следующий оказался типажом, который не так часто попадался нам на глаза. Пятидесятилетний писатель. Марк ухмыльнулся, когда увидел, что наш клиент – писатель из девяностых. Хмыкнул от того, что он был похожим на нас, он также жил в девяностых и воздействовал на тех, кто там ещё живет. В девяностые его книги считались слишком «острыми» для литературной тусовки, а теперь их и вовсе никто не помнит. Как и он сам. Марк деловито начал думать:

– Этот легко пойдет на контакт, посулим ему запоздалым признанием. У них это как наркотик. Они готовы продать душу за пару рецензий и возможность подписывать автографы на книжной ярмарке тем, кого он презирает.

Мы подъехали к его дому. Это был старый дом в старом районе, со старыми окнами, за которыми витали старые мечты. Михаил Лебедев, по нашему досье, пытался прорваться в известность литературного мира почти три десятилетия, но все его попытки заканчивались провалом. Сейчас он жил на мелкие гонорары от редких публикаций в забытых журналах и, судя по всему, начинал тонуть в собственных нереализованных амбициях.

Мы вышли из машины, проверили документы и направились к его двери. Лебедев не был толстым или грозным, метавшимся кабанчиком, как Василь Иваныч, он был из тех, кто проходил время, стоя в уголке наблюдателем со стороны разума на беспощадных выборах материального мира. Дверь мы не стали выносить – таких клиентов пугать – до инфаркта доводить. К ним мы приходили легко, стуча в дверь собственной мнительностью и тоской по чему-то высокому. В то же время мы явились ему его собственными персонажами, на которых он всегда бессознательно хотел быть похожим.

Михаил открыл дверь быстро, как будто ждал нас. Глубокие тени под глазами, борода цвета пыли, и бесконечная усталость лица. Его желтая кожа сливалась с желтым светом квартиры и светлыми обоями. Он не задал ни одного вопроса, просто молча отступил в сторону, пропуская нас внутрь. В комнате стоял запах дешёвого растворимого кофе и сигарет. На полках небрежно стояли книги, на обеденном столе этой старой однушки стояла недоеденная еда и забитая окурками пепельница. И только стоящий перед окном письменный стол рабочего пространства был убран, светел и чист белизной эскапизма.

– Михаил Александрович, – сказал я, присаживаясь за обеденный стол. – Нам тут пришла информация, что у вас, весьма уважаемого в узких кругах человека, появились проблемы. Мы знаем, что ввиду каких-то нелепых случайностей вы не стали популярным. Жизнь как-то не дала вам того, чего мы все так хотели и заслуживали

Он бросил на нас странный, удивленный взгляд. Марк тем временем молча сел сбоку от нас, слегка ухмыльнувшись, как он это делал всегда.

– Что вам нужно? – хрипло спросил Лебедев, доставая из кармана смятую сигарету и прикуривая её, обнажив зубы цвета фильтра.

– Давайте начнем не с того что нам нужно, а с того, что мы можем вам предложить, – сказал я и положил его досье на стол – Программа ЭГО. Лучшая помощь вашему уважаемому делу. Вам ведь нужно признание, Михаил Александрович? Чтобы ваши книги наконец начали читать, чтобы люди на улицах узнавали вас, чтобы издатели дрались за право выпустить ваш новый роман?

– А вы наконец пожили достойно и не экономили на всем этом – Марк махнул руками на обеденный стол. – Вас ведь достало уже то, что все вокруг живут лучше вас, а вы вот тут.

Лебедев молча взял свое досье и затягиваясь дымом изучал собственную жизнь, а я видел, как он пробегал строчками в собственных глазах. Еще пара абзацев и он дойдет до нашего предложения сам. Это было то, о чем он мечтал эти несчастные пятьдесят лет. Я продолжил:

– Мы предлагаем вам то, чего вы так долго ждали и заслуживали. Ваше имя зазвучит. Книги будут продаваться, рецензенты напишут, что вы – недооценённый ими, но все же оценённый временем гений, а литературные премии будут только ждать вас. Единственное, что нужно, – это ваша подпись здесь. – Я положил перед ним контракт на ЭГО.

– А вас наконец по достоинству полюбят. Вы ведь заслуживаете любви, но увы, женщины уходят к тем, у кого бумага другого цвета, ведь так?

Он задрожал и молча кивнул сам себе, глядя на Марка резко тыкнувшего его в стигмат. Сигарета слабо затряслась в его пальцах.

– Мы не говорим вам продать душу, Михаил, – Марк продолжил, голос его был мягким, словно воспоминания о детстве. – Вы ведь уже её продали, когда подписались на этот путь. Мы предлагаем вам то, что нужно, чтобы её спасти. Вы этого хотели всё это время, не так ли?

Лебедев нервно рассмеялся, но этот внешний смех был больше похож на попытку скрыть внутренние слёзы. Он прекрасно понимал, что больше шансов у него не будет. И также он понимал, что даже имеющийся шанс на самом деле полная туфта.

– Да, вы правы, – сказал он. – Всю жизнь я ждал подобного. И вот теперь, когда уже все прошло, вы говорите, что я могу это получить? Это какая-то шутка?

– Никаких шуток, – сказал я. – Мы предлагаем вам реальный шанс.

– А что я должен делать?

– О, не беспокойтесь, – сказал Марк, вставая со своего места. – Мы уже обо всем позаботились. Вы будете писать книги – как всегда. Только теперь у вас есть заказчики.

– Заказчики? – переспросил он, слова пробудили в нем тревогу. – Какие заказчики?

– Послушайте себя, каждый раз выходя на улицу вы видите их. Тех, кто недостоин ваших книг, эти глупые люди идут на поводу у глупцов.

Я включился.

– Мы предоставляем вам сюжеты, героев, идеи. Все, что нужно – это писать романы, которые характерны для нынешнего миропорядка. Простые сюжеты, где добро – это власть, а зло – любой, кто ей противится. Патриотизм, героизм, враги народа – стандартный джентльменский набор. Ваши книги будут читаться миллионами, и вы получите не только славу, но и неплохие деньги.

– Но я… – Лебедев замер, осознавая, что его мечта об оригинальном творчестве улетучивается. – Я не могу так… Это же не то.

Наши с Марком глаза встретились на открытом томике Шопенгауэра.

– Михаил, – Марк склонился к клиенту. – вы ведь прекрасно знаете, что гений признается либо после смерти, либо, если повезёт, в глубокой старости. Но это все лишь по нашему жалкому Эвклидовскому уму, да? В чем смысл этого если вы этого не увидите? А что там рассудят в будущем нас не касается.

– Пропаганда? – испуганно закатив глаза выхаркал из себя Лебедев.

– Назови это как хочешь, – пожал плечами я, окончательно перейдя на ты – Но эти романы будут читать, их будут любить. Ты будешь получать отзывы, премии, появляться в телешоу. Но, конечно, все это будет, если ты согласен играть по правилам этого мира.

Лебедев тяжело смотрит. Ему был нужен этот успех, это признание его гения – даже если его книги не будут тем, о чем он мечтал когда-то. Это был последний шанс.

– Ладно, – прошептал он, опустив взгляд. – Я согласен.

– Отлично, – сказал я, поднимаясь. – Увидишь, всё будет не так уж плохо. В конце концов, это именно то, чего ты всегда хотел.

Марк хлопнул его по плечу и ухмыльнулся:

– Добро пожаловать в команду, писатель.

Мы оставили квартиру, оставив Лебедева наедине со своими новыми обязательствами. Марк посмотрел на меня.

– сейчас быстро заедем в парикмахерскую.

Глава 3.

Небо сегодня покрыто трупными пятнами. Тёмно-вишневые сгустки облаков на синем теле тускнеющего дня. Небо все больше темнеет и расплывается, а эти краснеющие пятна становятся все более большими. Наверное, над облаками эти игры света выглядят довольно красиво, но тут, внизу, между панельками с обнимающим их зимним ветром, это выглядит немного зловеще. А может быть у меня просто нет настроения.

Эта неделя прошла просто ужасно. Я впал в глубокую зависимость, и, вернувшись домой снова надену её оковы – это точно. Всё произошло очень странно и пока я тут дышу этим морозным воздухом думать об этом мне не хочется, но, когда я зайду домой думать я просто не смогу. Итак, когда же это началось? Возможно, сразу после увольнения. Хм, вроде бы. Именно об этом времени я мог бы сказать: «Умирать не страшно, страшно не умирать». Зависимость – это всегда о наркотиках и не важно, что выступает в роли них: марихуана, алкоголь или как в моем случае…

Когти автомобильного гудка выдрали этот клубок мыслей из меня так резко, что я даже не сразу сориентировался. Чёрная химера остановилась возле меня. Перед как у гелика, зад как у Porsche, пара деталей, украденных еще у кого-то – новенький блестящий китаец.

Стекло опустилось. За рулем было знакомое мне лицо. Это был Виктор. Ну, вроде бы Виктор, лицо то я узнал и место его обитания мне было известно, но вот с именем были проблемы. Он был членом писательского кружка и направлялся он, очевидно, туда же – это было очевидно потому что туда направлялся и я. А посещение собраний хоть и не обязательно, но нами почти не пропускается. Рука вродеВиктора скользнула в сторону двери, и та почти бесшумно открылась. Приглашение было немым, таким же, как и приветствие. Я сел. Не из-за того, что на машине быстрее, я вполне успевал, а из-за того, что мне стала любопытна его помощь. Мы ведь были почти не знакомы

На сиденье, куда я садился лежала его новенькая книга, довольно успешная вроде. Он её быстро спрятал в бардачок, но не настолько быстро чтобы её было невозможно разглядеть. Хвастается. Оно и понятно.

– Новая книга? – в машине было испытывающе тихо, очень тонко со стороны психологии человека, и я решил начать диалог.

– А! Ты заметил. Не хотел хвастаться. Да так пустяки, новый том моей серии.

– Это о той девушке?

– Да. Народу понравился этот персонаж. Нелинейное фентези всё такое, дела идут в гору, есть даже вариантик, что будем экранизировать. Славно, да? Русская игра престолов. – он широко улыбнулся. – А ты как? Занят чем-нибудь?

– Да, пишу один роман.

– О-о-о, роман – это хорошо. Мы обязательно поможем с публикацией. Молодым авторам это очень важно.

По правде говоря, я солгал. Моё маленькое портфолио состоящее из двух рассказов, хоть и признанных довольно интересными и самобытными, но популярности не получившими, пока что пополняться не собиралось. Но признаться я в этом боялся. Мне казалось, что после такого моё место в клубе могло резко вылететь из-под меня. Не знаю почему мне было это важно. Касательно моих книг подобные вопросы тревожили меня уже полтора месяца. И тут, как с беременностью, живот рано или поздно должен начать расти. Но пока я занят слишком другими проблемами.

– Благодарю, на этот роман возлагаю большие надежды.

Я смотрел на ВродеВиктора, теперь точнее – ДействительноВиктора: Строгий костюм, начищенные туфли, по-старомодному уложенная причёска а-ля гангстер из «острых козырьков» или чего-то такого. Другим я его и не видел. Менялась лишь одежда, но не образ.

Мне почему-то почудилось, что такая сцена была весьма странной, будь она в какой-либо книге. С первой и довольно важной стороны была погода, которая так удачно накладывалась на моё сумрачное настроение. Подходило все тютельку в тютельку. Мрачная погода, несчастный главный герой и сплошная Достоевщина.

С другой стороны, совершенно неуместное появление какого-то второстепенного персонажа, ну или Вродевторостепеннного. С совершенным изменением эмоциональной нагрузки. Анализировать многие жизненные ситуации точки зрения уместности их в книгах уже вошло в мою привычку. Ранняя профессиональная деформация.

Теперь мне почему-то показалось, что я зря сел. Вот смотришь, бывает, на какую-то жизненную сцену и думаешь, что она точно бы стала украшением какой-нибудь особо драматической эпопеи. Напротив же, смотришь на ситуации, как сейчас: едешь и думаешь, что в жизни явно не хватает кнопки с заветными крупными буквами «ПРОПУСТИТЬ» или хотя бы «загрузить последнее сохранение». Будто бы садясь в машину и начиная новый разговор, я оборвал себя на какой-то очень важной невысказанной мысли, которую сейчас вспомнить не могу.

Как только я закончил об этом думать, я заметил, что мои руки машинально погрузились в телефон. Вот уж что реально может отвлечь от экзистенциальных мыслей и кризисов. Я убрал его в карман от греха подальше. Еще бы чуть-чуть, и меня бы всего засосало в него, как Марка Рентона в сортир воображаемого мира. Где по другую сторону сортира огромная зияющая черная дыра, в которой ужасающе быстро гаснет свет самоконтроля. Тянущая Ктулхическая сила из уведомлений и новостей в бесконечную ленту, где конец – это просто безумная иллюзия. Подходя к которой ты вместо выхода видишь надпись, что конец будет доступен только после просмотра последнего видео. И после этого видео ты действительно видишь конец и понимаешь насколько иногда важны уточнения.

Впрочем, Жизнь – это лишь маленькие острова развлечений в бескрайнем море рутины. Так что иногда простительно наступить в зыбучий песок.

Хотя, с другой стороны, – я поёрзал на сидении – умение создать из бытовухи обыкновенной бытовуху интересную, без прибегания к магии, параллельным мирам и другим костылям ( а в особенности к снам) как раз и выдаёт работу мастера в груде информационного поля. А ведь писателям ничего другого и не остаётся. Раньше писателя мотивировал не только внутренний импульс, но необычность людей, его окружающих. Куда не посмотри, везде или надменный аристократ, или жестокий разбойник (что, на самом деле часто сочеталось в одном человеке) или, на худой конец, красный командир.