скачать книгу бесплатно
Фелинис. Повесть из истории гонений христиан при Домициане
Анри Гено
По благословению Архиепископа Пермского и Соликамского АФАНАСИЯ
Действие повести происходит в Риме при Тите Флавии Домициане, последнем императоре династии Флавиев (81–96 гг.), правление которого было отмечено преследованиями христиан.
Анри Гено
Фелинис
Повесть из истории гонений христиан при Домициане
* * *
© Из-во «Сатисъ», оригинал-макет, иллюстрации, оформление, 1996
* * *
В римской долине
То было утром, в один из последних апрельских дней 95-го года после Рождества Христова.
Полумрак еще окутывал землю. Рим с непрерывным блестящим поясом своих загородных вилл представлял из себя в этот час для взора лишь нежную массу бесформенных предметов, и свет еще недостаточно обрисовывал их контуры.
Наконец, мрачная пелена, висевшая над природой, мало по малу разорвалась. День побеждал последние тени, прогоняя ночные светила, небо загоралось на востоке, крыши домов и дворцов, волны Тибра, вершины гор, все заблестело золотом и пурпуром. Пение птиц приветствовало восход солнца. Однако, Вечный город и вся та местность, где обрисовывалась его гигантская окружность, оставались отчасти молчаливыми и как будто спящими: «Великая Грешница», казалось, отдыхала, как это бывает на другой день после оргии. Только кое-какие рабы стали показываться вокруг роскошных вилл.
В виде исключения, надо отметить местность по направлению к Лавренции, Остии и Церам; в отличие от местности на севере, заключенной между Тибром и холмом Садов, там движение и жизнь предупредили зарю.
В тот момент, когда солнце поднимало свой широкий огненный диск над горизонтом, по направлению к северу, где все было погружено в безмолвную дремоту, показались два человека. Их фигуры, стоявшие неподвижно на вершине одной возвышенности, обрисовывались на голубом небе; с того места взгляд мог обнять раскинувшуюся громаду царственного города. Холм, на котором они стояли, был совершенно пуст; неясный шум, доносившийся со стороны города и похожий на жужжание отдаленного улья, рев Тибра, катящего невдалеке свои желтые воды, вздувшиеся от таяния апеннинских снегов – вот единственные звуки, долетавшие до слуха незнакомцев.
Они остановились подле лавровой рощи, которая окружала маленький храм, посвященный Аполлону, и увенчивала холм. Эти два чужеземца олицетворяли собой две крайности человеческой жизни: один был юн, а жизнь другого уже клонилась к концу.
Последний, выдававшийся своей высокой фигурой, имел изнуренное, иссохшее тело; его длинные члены, целиком из костей и мускулов, свидетельствовали о силе, которая, казалось, была еще значительной. Его лицо было сморщено, как кора старого дерева; черты его были умны и выразительны, и продолговатая голова была наполовину лысая. Серые глаза старика блистали ярким огнем; его физиономия, обыкновенно спокойная, бесстрастная, по временам, однако, сжималась и принимала характер непоколебимости и даже суровости.
Этому человеку было около семидесяти лет. При взгляде на него, на его суровую внешность, легко было угадать, что он подвергался многочисленным испытаниям и тяжелым трудам. Его стан оставался, однако, прямым и сильным; его можно было сравнить со старым дубом из античных лесов; лишенный своей роскошной зелени ветвей, он все еще горделиво поднимает свою непокорную голову пред грозой и ударами молнии.
Спутник старика своим видом и сам собою представлял поразительный контраст с человеком, портрет которого мы только что набросали. Он был невысок и тонок, однако, его нежные формы отличались гармоничностью и изяществом. Он казался таким хрупким, таким нежным на первый взгляд, что если бы не костюм, его можно бы принять за женщину. Но при более внимательном наблюдении, в нем можно было скоро заметить недюжинную силу, соединенную с редкою гибкостью, проявлявшейся в эластичности каждого его движения. Его густые волосы небрежно падали на плечи; его руки и ноги были удивительной красоты; черты лица, в высшей степени умные, не поддавались изучению благодаря своей подвижности, не позволявшей постигнуть тайны его души. Черные и томные глаза его прикрывались черными ресницами; цвет лица был мраморно-бледен. Внешность этого молодого человека, которому было самое большее лет 26, дышала небрежностью и равнодушием. Он носил по кольцу на каждой руке и платье рабов, но казался довольным и в этом одеянии.
Старика, напротив, казалось, стесняли дорогие одежды, какие обыкновенно носят граждане Верхней Италии. По виду можно было подумать, что он господин этого молодого человека.
Столь различная одежда этих двух чужеземцев была вся покрыта пылью – явное доказательство, что как один, так и другой пришли издалека. Они, видимо, шли всю ночь, как бы желая скорее прийти к цели, к которой стремились, или, избегая дневной жары.
Но, несмотря на очевидную усталость, они и не думали об отдыхе. Молча рассматривали они город цезарей. При виде его старик переменился в лице; черты его приняли вид жестокости и взгляд его дико заблистал.
После минутного немого созерцания, он простер свою иссохшую руку к городу и сказал своему спутнику:
– Сын Масменоя, ты видишь перед своими глазами ту знаменитую столицу, о которой ты так давно мечтал.
– Так это – Рим!.. – нервно прошептал молодой человек.
– Да, это – Рим! Это он, который мы ненавидим всеми силами души. Посмотри: перед нами поднимается гора Капитолий с его горделивым монументом. Там начальники побежденных народов подвергались ужасным оскорблениям; там сложена отнятая военная добыча со всего мира. У основания цитадели развертывается Форум, некогда центр гибельного могущества, раздавившего народы под своим железным скипетром. Налево от нас поднимаются знаменитая резиденция Цезарей и проклятый амфитеатр Флавиев. Теперь мы у цели нашего путешествия. Это говорил человек, видимо глубоко ненавидевший Рим, что явно и выражалось в его речи и во всем его существе.
Лицо молодого человека, по имени Фелинис, омрачилось от слов старика. И указывая на здание, верх которого был освещен, он спросил:
– Что это за здание, Кермор, возвышается над соседними домами там, внизу, по направлению к Форуму?
При этом вопросе взгляд старика засверкал, и он сказал охрипшим голосом;
– Клянусь, Фелинис, что в этом проклятом городе, который ты видишь в первый раз, сами боги указывают тебе это здание, пробуждающее в нас грустные воспоминания.
– Так это там? – прошептал молодой человек, нахмурясь.
– Да, – отвечал Кермор, – это дворец Флавиев, принадлежавший когда-то Плавциям. Видишь ли ты другой дом, немного далее?
– Что это?
– Это несчастная резиденция Фульвия. Там когда-то я получил тебя из рук твоей несчастной матери; я унес тебя из Рима и спас, воспитав тебя для мести.
При этих словах Фелинис задрожал, взгляд его мрачно блеснул, лоб нахмурился, и он уже с волнением и молча продолжал рассматривать старое жилище Плавциев, дом Фульвия, Капитолий, императорский дворец и амфитеатр Флавия.
Кермор, в свою очередь, тоже погруженный в глубокие воспоминания, казалось, снова переживал всю горечь происшествий и не выражал желания продолжать разговор.
Вдруг странный шум, разнесшийся по селению, привлек внимание обоих спутников, которые быстро оглянулись. Они заметили на равнине, простирающейся вдоль правого берега Тибра, с верховья реки, густую тучу пыли; время от времени слышался шум, привлекавший их внимание, но они ничего не могли разобрать. Несмотря на это, Фелинис продолжал упорно всматриваться.
– Что ты видишь? – спросил Кермор.
– Ничего кроме вздымающейся пыли, но я слышу…
– Что?
– Не узнаешь ли ты в этом шуме рычания медведей наших лесов и вой волков наших стран?
– Действительно, – согласился старик.
– Что же это значит?
– Без сомнения, это дикие звери. Много раз я встречал их в этих местах, и не нужно обманывать себя: это скорее рев львов и тигров, и крик слона.
Два чужестранца скоро убедились в верности сво их предположений.
Шум приближался и свежий утренний ветер с вихрем вздымал тучи пыли.
Несколько минут спустя, старик и его товарищ заметили группу полуодетых африканских и азиатских невольников, сопровождавших несколько телег с клетками, внутри которых были расположены тигры, львы, пантеры, медведи, волки и другие дикие звери. Затем прибавилась еще группа невольников, везшая слонов, носорогов, быков, кабанов и других животных дикой породы.
Крики, рычание животных задавали такой концерт, который вселял в душу необъяснимый ужас.
При приближении этого отвратительного шествия, дрожь снова потрясла члены Кермора, черты лица его конвульсивно сжались; его дыхание со свистом вылетало из груди. Фелинис ничего не обнаружил, кроме удивления, смешанного с любопытством, но, заметив волнение своего спутника, он сказал ему;
– Ты боишься этих животных?
– Вид их пробуждает во мне старинные воспоминания и производит такое неприятное впечатление, что я не могу сдержать себя.
И, помолчав с минуту, он добавил:
– Глядя на этих животных, в данный момент заключенных в хорошие и крепкие клетки, ты не можешь себе представить, Фелинис, какова их свирепость, когда их спускают с цепи на свободу, на арену, когда дикие крики толпы возбуждают еще более их кровожадные инстинкты. Что касается меня, то я был среди этих хищников; я чувствовал на своем лице их знойное, зловонное дыхание; их ужасные когти изрывали мое тело, их кровожадные зубы раздирали мои плечи. Если бы не мои железные мускулы, теперь ослабшие от старости, я не был бы теперь здесь, и тебя также не существовало бы.
– Ты боролся на арене? – спросил молодой человек.
– Да, два раза я мерялся с ними силами и два раза побеждал. Я проживу тысячу лет, но никогда не забуду эту ужасную борьбу. Для человека ловкого медведь, волк, бык – не опасные противники при встрече в лесу или между снопами; но на месте, всего только в несколько шагов, без всякого убежища, человеку, вооруженному только плохим мечом, без лат, без каски и щита, трудно победить этих зверей. Борьба принимает ужасные формы.
– А… так эти животные предназначены тоже для римского амфитеатра?
– Да, эти и многие другие. Пожелаем себе не встречать их более.
– Это почему?
– Я верю в предчувствия, Фелинис, и эта злополучная встреча, у входа в Рим, кажется мне плохим предзнаменованием.
– Ты боишься встретиться с ними опять лицом к лицу?
– Я достаточно пожил и смерть не страшит меня, но я трепещу за тебя.
– Чего ты боишься?
– Я соединился с тобой для отважного предприятия. Если мы не будем иметь успеха, то, наверное, искупим нашу неудачу на зубах этих зверей.
– Я женщина что ли, чтобы бояться смерти?
– Я далек от мысли подозревать в тебе слабость. Я хорошо знаю, что в твоем, на взгляд худом и хрупком теле, ты заключаешь геройскую душу. Но ты забываешь, Фелинис, какие ужасные пытки изобретают эти римляне и на какую ужасную смертельную агонию обрекают они своих жертв. В последние годы Нерона я видел такие возмутительные вещи, что если рассказывать о них, то у тебя волосы станут дыбом на голове. Нужно напрягать всю фантазию, чтобы представить себе страдания жертв.
– Как же они переносили это?
– С неподражаемой храбростью. Но надо быть слишком убежденным, чтобы иметь сильное и таинственное средство заговаривать себя от боли. Жрецы неба[1 - Старик подразумевал христиан.] знали этот секрет.
– Оставим печальные воспоминания и предчувствия, – сказал молодой человек. – Подумаем лучше о нашей цели: она удастся, если боги справедливы… Но что я вижу!
Кермор отвел глаза от диких животных, проводники которых, ускоряя шаги, достигли, наконец, города еще до пробуждения его обитателей, и перевел их по направлению жеста Фелиниса.
– Я вижу новый вихрь пыли, – сказал он после минутного наблюдения.
– Это, быть может, новая группа зверей?
– Твой глаз, пронзительный, как у орла, не ошибется, тогда как мой утратил свою ясность; вглядись в тучу подымающегося перед нами пыли.
Фелинис повиновался. Спустя минуту, лицо его омрачилось и тень беспокойства, которая не скрылась от старика, отразилась и на его лице.
– Что заметил ты? – прервал его Кермор.
– Свет рассекает вихрь песка; щиты, каски, латы, мечи блеснули на солнце; в довершение всего, развеваются проклятые римские знамена, эти золотые орлы, знакомые всему миру.
Выражение гнева и волнения промелькнуло по лицу старика.
– Несчастье для нас! – вскричал он: – это войско римлян. Почему оно въехало в город в одно время с нами? Мне не нравится это!
– Не будем обращать внимания на это безразличное, само по себе, обстоятельство; к тому же, если ты думаешь, что легион идет в Рим, то вот доказательство совершенно противного…
Фелинис сказал правду, в чем его спутник немедленно убедился. Отряд солдат, войдя в более отдаленные ворота, пошел к морю.
– Легион идет в Остию, – сказал Кермор; – Но не ошибаюсь ли я? Не десятый ли это легион?
– Десятый или первый, не все ли равно?
– Далеко не то же, – сказал старик, покачав головою; – Десятый легион самый лучший. Гляди: он состоит из старых солдат, крепкого, как железо, телосложения, со шрамами на смуглых лицах. Какой отличный отряд! Какая сильная дисциплина! Они готовятся проходить римские ворота. Это излюбленная дорога войска, и никто между ними не прерывает молчания ни словом, ни жест ом.
Замечания Кермора были справедливы.
Бесчисленные сотни римлян были теперь все на виду и приближались к Тибру, проходя одна за другой перед глазами чужестранцев с удивительною правильностью. С мужественными лицами, блестящими гербами, безупречной выправкой, легион шел вперед быстрым и мерным шагом, хотя он, видимо, двигался всю ночь.
Среди легиона находился и начальствующий, имевший знаки и чин, более высокий, чем народного трибуна. Это был человек среднего роста и благородного вида, насколько можно было судить на расстоянии, разделявшем Кермора и Фелиниса от отряда.
– Если глаза мои не обманывают меня, то я узнал начальника этого легиона.
– Как его зовут?
– Ацилий Глабрио. Я часто видывал его, когда-то; это был молодой патриций, много обещавший в будущем, он сделался консулом, что доказывают знаки его достоинства. Он, наверное, управляет провинцией или командует пограничным войском.
Старик умолк, продолжая следить глазами за войском пока оно не исчезло в римском предместье, на триумфальном мосту. Группа проводников, везших диких животных, предназначенных для амфитеатра, скрылась совсем из виду, и ничего не было видно, кроме клуба пыли, который они оставили за собою.
Кермор и Фелинис продолжали свой путь и спустились на равнину, где ряд деревьев и изгородей скрывали берега реки, воды которой текли невдалеке. Начинало, наконец, показываться селение: слышались голоса рабов, принявшихся за вспахивание земли; там и сям проходило несколько носилок, колесниц; пение моряков доносилось с Тибра.
Два чужеземца без всяких предосторожностей продолжали свой путь.
Вдруг ужасный крик, сопровождаемый глухим ревом, достиг до их слуха. Вслед затем на равнину вбежали во всю прыть лошади с колесницами и рабы.
Кермор спросил одного из бегущих о причине этой паники.
– Дикие звери вырвались и разбежались, – отвечал коротко раб, продолжая бежать.
– Страх помутил рассудок этого негодяя, – сказал сабинский крестьянин, удалявшийся менее поспешно. – Вырвался всего только один бык, но он может нанести много вреда.
– Где же он? – спросил Фелинис.
– Он на другом берегу реки, где ты его и можешь видеть, если ты так храбр; но мне кажется более благоразумным избежать встречи с ним.
И крестьянин стал искать убежища.
Вместо того, чтобы последовать его примеру, Кермор и Фелинис, перепрыгнув через изгородь, очутились на берегу реки. Им представилось следующее зрелище: правый берег Тибра был пустынен, равно как и левый, на котором находились Кермор и Фелинис. Но шагах в ста от них они заметили женщину, убегавшую в смятении. Она была стройна и величественна, элегантное платье доказывало ее принадлежность к привилегированному сословию.
Присутствие ее в подобном месте и в такой час казалось странным; на ней был широкий плащ, богато тканный; его фон, ярко-малиновый, был расшит дивным рисунком.
