скачать книгу бесплатно
Женщины приблизились и тоже поцеловали руку Домициана. Исполнив свой долг, Домицилла попросила позволения обнять сыновей своих, что император милостиво разрешил; он соблаговолил сам позвать их.
Два отрока, один двенадцати, а другой десяти лет, приблизились.
Правитель назвал одного из них Веспасианом, а другого Домицианом; не имея потомства, он почти усыновил их и хотел назначить своими наследниками. Оба брата бросились к своей матери, которая прижала их к своей груди с неизъяснимой нежностью; но их воспитатель поспешил унять эти проявления чувств, ссылаясь на неприличие таких бурных порывов.
Наставник, делавший это замечание, был знаменитый декламатор Квинтилиан. В свою жизнь он не вводил тех прекрасных качеств, о которых писал. Его слова и манеры отличались от тех прекрасных наставлений, какие он давал другим в искусстве красноречия и декламации.
Домицилла, боясь выражать свои материнские чувства, отступила на шаг от двух молодых принцев. В это время Домициан, поговорив с минуту с консулом Климентом, готовился сесть на лошадь, когда человек с хитрым и вероломным лицом, находившийся около императора, сказал ему несколько слов на ухо.
Повелитель, выслушав его снисходительно, кивнул утвердительно головой и, улыбаясь, обернулся к Флавии.
– На самом деле, благородная Флавия, – начал он, я не обратил на тебя должного внимания и хотел уехать, не засвидетельствовав тебе своего расположения; но это нужно приписать заботам моего высокого сана. К счастию, Меций Карус напомнил мне, и я надеюсь, что ты будешь ему благодарна за это деликатное внимание.
Эти слова были произнесены голосом, который император тщетно старался сделать менее жестоким и суровым. Флавия Домицилла покраснела, смутилась и молчаливо поклонилась.
– Какая жалость, – добавил Домициан, – что ты обрекла себя на безбрачие! Кто получил такие чары красоты, тот не должен отказываться от супруга.
– Я не имею ни малейшего желания, государь, выйти замуж, – проговорила Флавия.
– Ты философ, моя очаровательная родственница, сказал саркастически император; – разные слухи ходят о твоем атеизме и твоем страшном суеверии; это не идет ни к твоему полу, ни к твоему высокому положению.
Флавия Домицилла слегка побледнела при этих словах, сказанных с явною целью застращать ее.
– Но это клевета, которой я ни минуты не верил. Однако, пусть это послужит тебе предостережением, потому что родственник цезаря, a тем более женщина, не должна быть подозреваема.
Благородная римлянка продолжала хранить молчание, a Домициан продолжал:
– Меций Карус доказал мне твою правоту и даже более: по моему повелению, он наказал виновников этих слухов, как они и заслуживали. Ты этим ему обязана, и, через несколько дней, ты засвидетельствуешь ему, в чем я не сомневаюсь, свою благодарность.
Меций Карус, казалось, был в большом фаворе у императора. Заметя волнение молодой патрицианки он поспешил переменить разговор.
– Досадно, благородная Флавия, что ты не присутствовала на императорской охоте; ты бы удивилась верности выстрелов нашего императора и бога[2 - Домициан желал, чтобы его официально называли этим двойным титулом.].
– Да, клянусь Палладой, сожалею, что ты не участвовала в ней, – сказал Домициан. – Я пронзил бегущую в шестидесяти шагах от меня лань со всей ловкостью.
– Ты забываешь, император: это кабан, в лоб которого ты так удачно попал двумя стрелами, что можно было принять их за рога.
– Никто не станет удивляться этому, – сказала Флавия; – весь свет знает о необыкновенной ловкости цезаря.
– Это правда, что я стреляю хорошо, – сказал самодовольно император. – Ты не можешь себе представить того взрыва одобрения, которым меня наградили охотники; но я еще убил на лету фазана, и никто не похвалил меня за мою ловкость. Я сержусь!
– Может быть, представится еще случай, цезарь, который мне позволит судить самой о твоей ловкости.
Домициан, как и Нерон, жаждал славы и одобрений и был неподражаемо хвастлив. Желая показать родственнице свою действительно замечательную ловкость, он сказал:
– Я не уеду так, Флавия, не доказав тебе, что мне не льстят. Но я не вижу ни одной лани и даже ни одной птицы: они далеко.
– Может быть, в другой раз явится более удобный случай!?
– Нет, нет; я хочу сегодня заслужить твое удивление и твою похвалу. Меций Карус найдет мне возможность.
– Увидим, – сказал фаворит, оглядывая все кругом себя: – неужели тут нет ни одного раба?
– Я в том уверен, – сказал Домициан; – ты знаешь, что я никогда не беру с собой этих негодяев на охоту. Что Флавия Климента и его племянницы, то им прислуживают только наемные слуги.
Император говорил правду: с консулом рабов не было, a Домициан, из недоверия, не брал их на охоту. Меций Карус затруднялся найти предмет, куда бы цезарь мог направить свои стрелы. Но вдруг луч радости мелькнул на его лице: он заметил Фелиниса, стоявшего около Кермора, в почтительном отдалении от них, и следившего за всем происходившим.
– Клянусь Геркулесом. Вот возможность!..
И он показал на молодого чужеземца. Четыре человека из императорской свиты отделились, подошли к Фелинису, схватили его, без всякого сопротивления, и подвели к цезарю.
– Клянусь Палладой! – сказал император, часто призывавший в свидетели свою любимую богиню[3 - Домициан объявил себя сыном Паллады, обновив в честь ее храм и построив много новых, посвященных ей же.]: – клянусь ею, мой дорогой Меций, – этот раб очарователен и походит на женщину.
Фелинис при этих словах вздрогнул от гордости и гнева; его толчок передался державшим его так, что они чуть не выпустили его из рук. Ничего не замечавший Домициан продолжал:
– Иди, Меций, укажи ему место и позу, которой он должен держаться.
Фаворит повиновался, а Кермор, приблизясь, с беспокойством сказал, возвысив голос:
Что ты хочешь сделать с этим молодым человеком?
– Все, что вздумает цезарь, наш император и наш бог, – отвечал Карус: – ты ничего не имеешь, я думаю?
Ты ошибаешься, распоряжаясь моим рабом без моего разрешения.
Меций пожал плечами и хотел возразить, когда император подошел к ним.
– Что такое? – спросил он.
– Этот человек, – сказал фаворит, – говорит, что ты не имеешь права распоряжаться его рабом. Его акцент указывает на его иностранное происхождение, и нужно, государь, объяснить ему, что земля и все живущее на ней принадлежат цезарю.
Домициан мрачно нахмурил брови.
– Как очутились этот человек и его раб на моей дороге?
– Спросите вот эту даму, – вскричал Кермор, указывая на Флавию.
Климент, находившийся около племянницы, приблизился с нею к императору.
– Цезарь, действительно, мы задержали этого старика и его товарища.
– Но знаете ли вы их, кто они?
– На днях этот раб спас Флавию, убив ужасного быка, который ее преследовал.
– Что вы хотите сделать с этим человеком?
– Мы хотели поблагодарить его.
Как? Благодарить раба? – вскричал Домициан презрительно.
– Он выказал столько храбрости и самоотвержения!
– Он кажется таким ничтожным.
– Наружность обманчива, а его отважность чрезвычайна, в чем я и свидетельствую, – сказала Флавия.
– Это меня радует: он не будет дрожать, и мои выстрелы будут вернее. Пусть он займет позицию.
– Цезарь, – сказала благородная римлянка, пощади его!
– Ты слишком интересуешься этим молодым человеком, – сказал изумленно император.
– Он жертвовал своею жизнью, спасая мою.
Домициан расхохотался.
– Какую же большую награду может получить этот раб, как не честь послужить мне? Конечно, римлянина было бы труднее вознаградить такой наградой!
– К тому же, – сказал Меций Карус, желая успокоить Флавию, – будь уверена, благородная Домицилла, что цезарь не так владеет стрелой, чтобы ранить этого молодого человека.
– Конечно, – сказал император, – если бы был здесь ребенок из Альбы, он засвидетельствовал бы, что, благодаря своей ловкости, я никогда не причинил никому даже царапины. Не бойся, моя дорогая родственница!
Флавия, Домицилла и Климент молчали, но Кер мор, который ничего не понимал, снова спросил:
– Что сделал худого мой раб и почему вы его задерживаете?
– Ты глух, старик? – спросил один вольноотпущенник. – Разве ты не слышал, что он будет служить целью для стрелы цезаря? За эту честь ты должен на коленях благодарить императора.
– Как! – вскричал Кермор, – император хочет убить спасителя этой женщины? Но так худо не поступают даже с диким животным!
– Ты, однако, отлично знаешь, – сказал Меций Карус, – что раб вовсе не человек, а просто животное, мебель, наконец, вещь, с которой мы можем поступать по собственному желанию. Отойди!
– Раб в моих глазах такой же человек, как и человек другого ранга. Кто бы он ни был, но он мне дорог. Если нужно императору для цели человеческое существо, то я предлагаю себя для этого опасного дела.
– Я отказываю этому старику, – сказал Домициан. – Его хилая рука не может быть настолько тверда, и я промахнусь.
Кермор хотел протестовать. Климент и Флавия хотели еще попытаться, но император с нетерпением топнул ногой:
– Довольно, – сказал он свирепо. – Если эти дураки будут сопротивляться, я направлю стрелу им в сердце. Это самое лучшее средство кончить спор.
Родственники Домициана вздрогнули от этой угрозы, исполнить которую император мог не замедлить. Фелинис, до сих пор молчаливый и затаивший гнев свой в глубине сердца, приблизился к старику и сказал ему несколько слов на ухо:
– Сама судьба против нас. Уступим: страх не поможет нам.
– Я предчувствовал, что сношение с этими проклятыми патрициями нам снова принесет несчастие! – вздохнув, сказал Кермор.
– Ради наших интересов не сопротивляйся, – сказал молодой человек.
– Я это сделаю.
Все это было сказано вполголоса и на незнакомом языке. Фелинис, снова впавший в свое обычное бесстрастие, пошел к тому месту, которое указал ему Меций Карус, поднял руку и слегка растопырил пальцы. Фаворит, удостоверившись в том, что он готов и не дрогнет, улыбнулся и в то же время с сарказмом сказал:
– Я боюсь, что стрела императора, вместо того, чтобы пронзить твою грудь, пролетит мимо.
И, не обратив внимания на впечатление от своих слов, Меций вернулся к императору. Домициан, уверенный в своем искусстве, наложив стрелу на тетиву, старался привлечь внимание Флавии. Но благородная римлянка, бледная и взволнованная, была занята более рабом, чем цезарем.
Стрела мелькнула, и Флавия смертельно вскрикнула, на что ответом был гневный крик Кермора.
На губах Фелиниса была ироническая улыбка: он показал зрителям этой возмутительной сцены свою руку, по которой ручейком текла кровь. Стрела вместо того, чтобы пройти между пальцев, не тронув их, попала в кисть руки раба.
Однако, молодой человек не опустил руки, и охотники, находившееся около него, удивлялись ему. Это был промах императора или следствие того, что он находился на далеком расстоянии, или потому, что его глаз был менее уверен в присутствии Флавии.
Домициан, пораженный своей неудачей, раздраженно обратился к своему фавориту:
– Меций! – сказал он, – дурак этот или плохо держится, или хотел отразить мой удар!..
– Очень возможно, государь, – поспешил согласиться фаворит.
– Благородная Флавия, – сказал император, повернувшись к своей родственнице, – не сожалейте об этом негодяе. Если он ранен, то виноват сам в этом, потому что он потерял свою энергию и хладнокровие. Ребенок из Альбы и то не выказывает столько страха, и стрела всегда проходит между пальцами.
В то время как Домициан делал заключение относительно раба, последний, в противоположность словам императора, схватив лук одного из охотников, натянул его и, убив ласточку на всем ее лету, преспокойно вернулся на свое место.
Присутствовавшие не могли воздержаться от одобрения при виде такого доказательства ловкости, тем более замечательной, что молодой человек был ранен. Но император, впав в гнев, был так ужасен, что Флавия и ее родственники вздрогнули.
– Раб погиб, – прошептала благородная римлянка.
– Этот стрелок не имеет соперников в Италии, – сказал тихо Климент. – Он, должно быть, чужеземец и не признает наших обычаев, действуя так смело и решительно.
Домициан жестом подозвал одного из своих вольноотпущенников и отдал ему какие-то приказания. Тогда Флавия упала пред императором на колени, Домицилла и консул последовали за ней, упрашивая о спасении Фелиниса.
– Встаньте! – сказал строго Домициан, – родственники цезаря не должны унижаться.
– Не покушайся более на его жизнь, – просила Флавия.
– Я хочу, напротив, убить его, как собаку, – сказал жестко император.
– Оставь его жить, окажи нам свою милость, – просили обе матроны.
– Да, милостивый император, – сказал в свою очередь Меций Карус, – пощади его.
Фаворит заступился не из сострадания к Фелинису, но для приобретения расположения Флавии.
– Это и твое желание? – спросил удивленный Домициан, не ожидавший услышать слова снисхождения из уст своего фаворита.
Затем, не выслушав ответа Меция, он добавил с ужасным смехом:
– В самом деле, к чему ему погибать? Это было бы неблагоразумно, как будто я чувствую себя побежденным этим рабом, который только случайно попал в птицу на лету.
