Цукумогами. Невидимые беды

Кёичиро удивленно взглянул на Якко, однако его губы оставались плотно сомкнутыми и даже не улыбались. Тогда Кёичиро медленно повернулся в другую сторону.

Прямо из-за угла комода на них смотрел огромный черный глаз. Худая щека пряталась за грязными черными волосами. Черные ногти на яркой оранжевой коже впивались в белое дерево.

Они вскрикнули в унисон – он и Якко, вскакивая на ноги так быстро, что едва не потеряли равновесие. Якко отскочил в сторону, от хохота он согнулся пополам.

– Видел бы ты свою рожу! – Он смеялся и смеялся, пока Кёичиро вжимался в стену.

Шепчущее существо, казалось, вовсе не шевелилось, лишь черный глаз сновал туда-сюда, глядя то на одного вторженца, то на другого.

– Ты не он, – сообщил шепот.

Взгляд перешел с Кёичиро на Якко.

– И ты тоже.

Дом мелко затрясло. Маленькое зеркальце съехало с подоконника и затерялось где-то среди красного ворса. Чучела бабочек покачивались, некоторые из них съехали вниз и зависли, опираясь на рамки прочих. Углы повело. Ковер набух, из-под ворса показалась эластичная, упругая кожа. Вздуваясь пузырями, она поднималась все выше; обои, подчиняясь неизвестной воле, отходили от стен с неприятным хрустом, как сухожилия от костей. От стен тянулись нити и струилась желтоватая слизь, то и дело выстреливая пузырями.

Кёичиро зажмурился. Он с трудом улавливал, когда все вокруг успело так быстро измениться. Когда он открыл глаза, существо исчезло и нечто маленькое и круглое прильнуло к его ногам под затянувшей пол кожей. Якко тут же дернул его в сторону; краснея, круг рос, пока не извергся, точно маленький вулкан, вонючей, гнилостной кровью. Пар поднялся к потолку, окна запотели. Все вокруг плыло и дышало, точно единый организм. Слизистые пузыри покрыли комод, отчего тот, шипя, деформировался. Исчезло под гниющими ошметками обоев чучело лисы.

Женская фигура возникла в центре комнаты. Якко глядел на нее с улыбкой, она же, безучастная, как кукла, смотрела сквозь него. У ее ног бились волны, и вонь закручивалась у плеч, будто была видимой, осязаемой. Кожа, отливающая ржавым, проступала под черными лохмотьями, еле-еле прикрывающими ее грязное тело. Уродливое худое лицо ничего не выражало.

Женщина протянула руку к Кёичиро:

– Где он?

– Кто – он?

Она выжидающе смотрела на него. На улыбающемся лице Якко застыла издевка.

«А ты умеешь общаться с дамочками», – возникло в голове Кёичиро.

«Пошел к черту», – ответил он своим мыслям.

– Где он?

Шепот был похож на шуршание ног по снегу. Кёичиро с трудом вдохнул сквозь зубы. У заполнившего комнату отвратительного запаха был и вкус.

– О ком ты говоришь? Объясни, и мы поможем… – он закашлялся, – тебе его найти.

– Он поможет, – вставил Якко.

– Я помогу. Кто угодно поможет, только скажи.

– Где он?

Женщина склонила голову набок.

– Как думаешь, может, она китаянка? – Якко ухмыльнулся.

Кёичиро с трудом поборол желание врезать ему между глаз.

– Очень рад, что у тебя есть время шутить, пока под нашими ногами расплывается… это.

– Что расплывается под нашими ногами? – с любезной улыбкой спросил Якко.

– Откуда я знаю?! Я похож на человека, который часто сталкивается с подобным?..

С чем? С чем сталкивается? С сумасшествием? В висках Кёичиро пульсировала боль. Глаза защипало. Белая пелена в голове стала плотнее, он невольно попятился и едва не упал – Якко успел подхватить его.

– Не верю своим ушам. Он все-таки не рассказал тебе! И откуда только у него такая тяга скрывать все подряд? – Якко пожал плечами. – Ладно уж, я тебе скажу. Не знаю, что этот умник тебе напел, но такие, как мы, имеют некоторую склонность к… изменению пространства. Как правило, это пространство соответствует нашему внутреннему миру. Хотя, признаться, ни разу не видел, чтобы внутренний мир «особого предмета» отличался от мира внешнего. Мы же не люди, чтобы врать и изворачиваться, правда?

Кёичиро сморгнул слезы, а затем согнулся и закрыл рот ладонью.

– Не думал, что твой первый раз станет таким. Ну, новый первый раз. Я предполагал, что раз она бабочка, то и покажет нам что-нибудь милое, но она…

– Где. Он, – отчеканила женщина.

Кёичиро провел ладонями по лицу и взглянул на неё.

Она выросла. Руки, находясь в покое, тем не менее двигались, будто по велению ветра. Они тянулись широким шлейфом от тонких черных рогов, изогнувшихся за ее затылком. Пальцы ног едва касались земли.

«У нее совсем не осталось терпения», – подумал Кёичиро.

Рамки хлынули со стены волной, сбитые воздушным потоком, создаваемым руками-крыльями. Одна из них оказалась прямо у ее ног.

Пустая.

– Достаточно, Угэн. – Легкий, почти прозрачный голос заставил Кёичиро мучительно воздеть глаза к потолку.

Лучше бы он этого не делал: тошнотворная гнойная корка, покрывшая потолок, прогнулась под весом того, о чем он не хотел иметь ни малейшего понятия. Дышать становилось совсем невыносимо.

Он обернулся. У самой двери стоял юноша, его тонкое тело светилось, волосы отливали перламутром и красиво обрамляли лицо. Весь его вид – скупые движения рук, легкое шелковое платье и вросший в кожу жемчуг – пел об умиротворении. Роение под полом остановилось. Юноша сделал шаг.

Остатки цветочных обоев собрались воедино и прильнули назад, к стенам. Комод с треском вернул себе прежние очертания. Окрысилось чучело лисицы.

Юноша прошел мимо Кёичиро, не обращая на него никакого внимания. Якко едва не хлопал в ладоши.

– Morpho sulkowskyi! – объявил он шепотом. – Признаться, я ставил на другого…

– Сагэн-сан, – безучастно проговорила Угэн.

Ее руки вернулись в прежнее положение, лохмотья опали, и вся она стала совсем крошечной.

– Ты ищешь хозяина? – Сагэн приблизился.

Она прильнула щекой к его полупрозрачным пальцам, будто впитывая их свет.

– Нет. Я искала только тебя.

– Вот как, – только и ответил он.

Они стояли в центре комнаты, не произнося ни звука. Якко нетерпеливо заерзал, но Кёичиро тут же одернул его. Удивительно, но Якко послушался.

Прижавшись к груди Сагэна, Угэн закрыла глаза. Комната погрузилась во тьму, лишь мягкий, несмелый свет лился на ее лицо. Он не сводил с нее глаз. Они вдвоем – и две пустые рамки, прижавшиеся друг к другу на пыльном ковре среди сотни других. Таких же, но не живых. Его рука коснулась ее волос и собрала их у плеча. Она уткнулась в легкую ткань его платья. Нечто в руке юноши сверкнуло в этом мягком, почти уютном свете. Острие, выскользнувшее из рукава, вошло в шею так легко, что она не успела издать ни звука. Капли крови впитались в белый воротник, брызги хлынули на стены, и она упала без чувств, еле слышно хрипя.

Кёичиро показалось, будто комната вновь исказилась. Они стояли на другом берегу этого проклятого ковра – так далеко, что он не успел поймать ее бьющееся в агонии тело. Или это потому, что Якко схватил его за плечи? Он кричал, но звук собственного голоса не отложился в памяти – ничего, кроме бессмысленных слов, которые Якко выплевывал в утешение.

Кёичиро перестал вырываться и осел на пол. Стрелки часов оглушающе отсчитывали секунды в его голове. Сагэн повернул к ним голову, его лицо было залито кровью. Его губы шевельнулись. Якко развел руками, будто ограждая Кёичиро от опасности.

«Можно сбежать» – эта мысль стучала в висках Кёичиро вместе с кровью и проклятыми стрелками.

Кёичиро ощутил, как рвотная волна подступает к горлу: острие ножа коснулось шеи Сагэна, и он, быстро проведя рукой, добавил свою кровь к чужой. Его тело плавно опустилось на пол и затем замерло навсегда. Легкая дымка, жемчужно-белая, невесомая, переплелась с грязно-оранжевой.

Кёичиро пришел в себя на улице. Он дрожал, свернувшись пополам на облупленной скамейке. Якко, расположившись на ступеньках дома, неторопливо выпускал дым в весенний воздух.

– Что… Почему он…

– Некоторые из нас… – не дослушал Якко.

Он не смеялся, лишь равнодушно глядел на проклевывающиеся звезды. Его бумажный воротник был испачкан несколькими каплями крови.

– …не видят смысла в жизни без других. Без предметов, с которыми провели всю жизнь. Без своих людей. Я же считаю (хоть ты и не спрашиваешь), что существа, окружающие нас, не больше, чем идеи. В этом и есть смысл.

– Значит, нужно их убивать?

– Я кого-то убил? – Якко вскользь взглянул на Кёичиро.

Он ничего не ответил; в наступающем вместе с тьмой холоде роились призраки прошлого.

Звук быстрых шагов разбудил улицу. Губы Якко дрогнули и растянулись в привычную ухмылку. Он затушил сигарету о крыльцо и, поднявшись, сладко потянулся.

– Сейчас мамочка будет скандалить, так что папочка, с твоего позволения, покинет сцену. Приятно было повидаться… Как ты там себя называешь? Уэда-сан, верно?

– Уэда Кёичиро, – устало ответил он, но Якко уже исчез.

Сэншу влетел в ворота.

– Кё-кун! – Кёичиро едва успел вдохнуть, прежде чем Сэншу накинулся на него с объятиями. Невыносимо колючими. – Я так перепугался! От моих нервных клеток почти ничего не осталось. Хватит только на однократный просмотр второй «Пилы», не больше. Как ты?

Он улыбался так тепло, что Кёичиро затрясло. Схватив Сэншу за ворот, он уткнулся в его шею и разразился рыданиями. Под тихие всхлипы они встретили этот вечер, а затем Кёичиро попросил отвести его домой.

В его новый дом.

Глава 3

Некоторые из нас не видят смысла в жизни без других

Кёичиро провел ладонями по лицу и стряхнул с пальцев остатки воды. Повернул вентиль. Потянулся за бумажным полотенцем. Из зеркала на него смотрел измученный человек: сквозь белую кожу проступали синяки, вены тянулись к вискам и скрывались под мокрыми волосами, красные губы опухли. Отражение чуть подрагивало. У него, должно быть, тоже гудела голова. Кёичиро бросил бумагу в мусорное ведро и с силой толкнул дверь.

Длинный коридор тянулся от уборной, из которой появился Кёичиро, и уходил дальше, к проходу в зал. Несколько дверей темного дерева, по обе стороны, были плотно притворены. Одна из ламп на сером потолке мигала. Кёичиро опустил голову и торопливо миновал темные участки, чтобы затем выскочить на пороге в зал.

– …должно быть, это и есть причина такого перемещения «предметов». Посмотри на карту, которую сделал Камо-чан.

Сэншу сидел на привычном месте; на нем вновь красовалась полицейская рубашка, верхние пуговицы которой были расстегнуты. Он выглядел всклокоченным, будто только что поднялся с постели.

– Вот, гляди. После первых сообщений часть сообщества двинулась на север. Думаю, это те, что идут за Дайкоку. Они организованы лучше других.

– Но почему именно туда? – Джа с самым невозмутимым видом нарезал лимонные дольки.

– Вот! У меня возникли те же вопросы. Я звонил Сотне вчера, но она сказала, что ей не до того, и повесила трубку.

– Как и всегда, – Джа едва улыбнулся и повернул голову к Кёичиро: – Доброе утро.

Сэншу вскинул брови и тут же вскочил с места, раскинув руки.

– Кё-кун! Ты проснулся. Иди, иди сюда. – Он подвинул стул ближе.

Кёичиро кивнул и несмело взобрался на него.

– Как ты себя чувствуешь? Голова не болит? Хочешь есть?

Без лишних слов Джа поставил на стойку миску с арахисом.

Кёичиро неловко улыбнулся и протянул руку.

– Я думал, – начал он, – всю ночь. О том, почему не ушел тогда.

– Ты о вчерашнем вечере в доме коллекционера? Ну, Якко держал тебя, и…

Сэншу вернулся на место. Он не двигался, но во всей его фигуре читался плохо сдерживаемый импульс позаботиться о человеке рядом.

– Нет. То есть да, но… На самом деле лишь вначале. Он… как бы сказать… – Джа поставил перед Кёичиро стакан, и тот благодарно кивнул. – Он даже помогал мне или вроде того. Закрыл собой от опасности. Это было так странно. Он отгородил меня от этой бабочки, и тогда – клянусь – я мог бы сбежать. Если бы захотел.

Сэншу помрачнел:

– Но ты не хотел?

– Хотел! То есть… Я будто ждал чего-то. Ждал от Якко. Будто пытался понять смысл его действий. Он заманил меня в дом и потрудился над тем, чтобы я увидел рождение бабочки, но, когда понял, что я могу пострадать, он просто… закрыл меня собой, как ребенка.

Сэншу молчал. Это было совсем на него не похоже, и потому оба они – и Кёичиро, и Джа – уставились на мужчину.

Прошло несколько секунд, прежде чем Сэншу посмотрел на Джа и сказал:

– Он знает.

Джа кивнул.

– Что? Что он знает? – Кёичиро переводил взгляд с одного на другого.

Никто ему не ответил. Сэншу поднялся на ноги и взял свое пальто, перекинутое через стойку.

Он, должно быть, собирался сделать что-то еще, но вдруг остановился и обратился к Кёичиро:

– Ты ведь рассказал нам все, верно?

Кёичиро кивнул.

– Ничего не упустил?

Кёичиро помотал головой и замер, глядя на блики, разбегающиеся по стенке стакана. Разноцветные огоньки дрожали на стекле.

– Когда все кончилось, – сказал он, – в комнате словно появилась дымка. Я думал, что мне просто застлало глаза, но теперь я понимаю, что это было что-то другое. У нее был цвет. Будто от тел исходил пар.

Сэншу опустил руку ему на плечо.

– Ты молодец, Кё-кун. Я рад, что с тобой все в порядке. – Он перевел взгляд на Джа: – Тянуть больше нельзя. Я попробую еще раз, и, если она и в этот раз не станет со мной разговаривать… мы будем действовать сами. – И затем Сэншу решительно вышел из бара.

Вернулся он спустя несколько минут, когда напряженная тишина между Кёичиро и Джа стала совсем невыносимой.

– Выдвигаемся.

Джа остался в баре.

Сэншу повел Кёичиро по кривым изогнутым улочкам, укрытым плотным белым туманом.

– Это смог, – он кивнул на полосатое основание трубы, маячившее вдалеке между домов. – Там что-то горит.

Больше они не разговаривали. Под низким серым небом они перебегали из переулка в переулок по плавящемуся под ногами свежему асфальту и сырому бетону. Цветные афиши, волглые, рваные, жались друг к другу на грязных стенах. Происходящее под косыми крышами пугало редких воробьев. Погруженный в предельную мрачность мир никогда еще не ощущался Кёичиро настолько своим; воздух пах дождем и гарью, рябые отражения их фигур пробегали по лужам, спеша догнать полы кожаного пальто Сэншу. Бог знает сколько поворотов они миновали, прежде чем добраться до тихой улочки в южной части города.

Здесь Сэншу остановился. Кёичиро поднял взгляд на крышу. Из рыжей кровли торчал крошечный флюгер в виде потягивающейся кошки. За маленьким заборчиком, подобравшимся почти к самым окнам, тянулся запущенный садик. В бочку на углу с крыши стекала вода. Где-то вдалеке стучали колесами поезда, планируя пришвартоваться к станции на той стороне дороги.

Сэншу пригладил волосы и быстро взбежал по каменной дорожке, чтобы постучать в дверь. Некоторое время ничего не происходило, затем послышались короткие шаги, и на крыльцо вышел молодой человек.

– Сэншу-сан? – он удивленно вскинул брови.

Кёичиро он был незнаком.

– И ты тут, Камо-чан! – Сэншу расплылся в улыбке. – А я думал, она опять гоняет тебя с разными поручениями. У тебя так сильно отросли волосы! Тебе идет.

Юноша фыркнул, смущаясь. Он был совсем немного выше Кёичиро и кутался в теплую школьную куртку. Кёичиро показалось, что на нем два или три свитера, отчего он казался больше, чем есть на самом деле. Его удивительно красивое круглое лицо с тонким носом и глубокими внимательными глазами было спокойным, хотя жесты юноши говорили об обратном.

– Сразу говорю, тетя не в настроении. – Он потер сухие руки и взглянул на Кёичиро. Будто извинялся. – В городе происходит что-то непонятное, а ты же знаешь, Сэншу, как она не любит чего-то не понимать.

– Знаю. – Сэншу коротко пожал его плечо. – Даже лучше, чем хотелось бы.

Камо вздохнул и со словами «ну я предупредил» впустил их в дом.

Внутри жилище оказалось еще теснее, чем представлял Кёичиро. В узком коридоре, завешанном схемами и картами, едва можно было встать рядом даже двоим, поэтому Камо предусмотрительно остался снаружи под начинающимся дождем, ожидая возможности войти. Сэншу снял обувь и первым нырнул под закрывающие проход шторы. Кёичиро протиснулся боком мимо трюмо, до самого краешка зеркала заставленного книгами. Шипя, у его ног пронеслась рыжая кошка; смяв коврик у самой двери, она с лету запрыгнула шагнувшему в дом Камо на руки. Кажется, тот начал ворчать.

Кёичиро схватился за пальто Сэншу, чтобы не потеряться. Они немного попетляли в полумраке мимо оплывших свечей и закопченных ламп и вышли в просторную и, должно быть, единственную комнату на первом этаже. Малюсенькая женщина, с собранными волосами, в берете, сидела на высоком стуле и чиркала что-то на карте простым карандашом. Ее напряженное лицо с широкими бровями и плотно сомкнутыми губами чем-то напоминало лицо Камо. Ей было едва ли больше тридцати.

– Я же сказала, что у меня нет времени.

Она посмотрела на Сэншу и тут заметила Кёичиро:

– О! Я поняла. Минутку.

Она торопливо сложила карту и, сунув ее под мышку, спрыгнула на деревянную ступеньку. Кёичиро изумленно изогнул брови, удивляясь тому, какая она была крошечная и… теплая, несмотря на суровое лицо.

– Они называют меня Сотня, – быстро проговорила она, не протянув Кёичиро руки.

Он пробормотал что-то вежливое, но она лишь отмахнулась от него:

– Мне о тебе рассказывали. Сядьте, оба.

Сэншу без лишних слов опустился на пыльный диванчик, укрытый леопардовым пледом. Кёичиро сел рядом, не сводя пристального взгляда с Сотни.

– Она не предмет, – шепнул Сэншу с улыбкой. – Не ищи у нее никаких признаков.

– Она человек?! – удивленно воскликнул Кёичиро.

Вышло слишком громко – Сотня показательно откашлялась. На низеньком столике перед ними она разложила карту. Камо-чан с кошкой на руках устроился в проходе и молча наблюдал.

– Прости, – беспечно отозвался Сэншу. – Что ты хочешь мне показать? Камо-чан уже приносил мне карту, ты ведь его знаешь, он такой ответственный мальчик! Просто чудо, как вы…

– У нас появились дела поважнее, чем перемещения предметов, «особых вещей», как мы их еще называем. – Сотня поправила тяжелые очки и кивнула на карту.

Кёичиро склонился над столом: карта была удивительно подробной, и даже там, где находились неточности, заботливая рука Сотни внесла изменения. Между улочек и аллей, а порой и в маленьких домиках собирались разноцветные кружочки: в основном красные или синие. Кёичиро вздрогнул, когда обнаружил две точки на месте недавно открывшегося магазина Дайго.

– Это… – начал Сэншу.

– Появление предметов, – перебила его Сотня. – Синие – примерно недельной давности. Красные – не больше двух дней. Черные же… думаю, ты и сам догадываешься.

Сэншу медленно кивнул. Кёичиро беспомощно глазел на него, не понимая, к чему все идет. В тишине слышалось, как капли дождя ударяют по стеклу и громко мурчит кошка.

– Ты же не хочешь сказать, что…

Она кивнула прежде, чем Сэншу договорил.

– Посмотри, Кё-кун. – Пальцы Сэншу указали на несколько красных точек.

Рядом с каждой из них Кёичиро обнаружил черную – по-видимому, означавшую исчезновение предмета.

– Красных точек, – вдруг сказал он, – больше, чем синих.

– Почти в три раза, – Сотня улыбнулась. – Сообразительный. Впрочем, это еще не все. Я соотнесла эти точки с последними случаями агрессии Якко…

– Агрессии потенциальных субъектов, мы ведь говорили об этом, – поправил ее Сэншу, и она закатила глаза.

– Как бы то ни было, Сэншу-сан, – проговорила она отчетливо, вдруг становясь строгой и холодной, – судя по наблюдениям Камо-чана, некто охотится за только что появившимися предметами. На карте это видно очень наглядно. И улики, просто обращаю ваше внимание, указывают на вполне конкретное лицо. Ты можешь отрицать сколько хочешь…

– Извини. – Сэншу поднял на нее теплый взгляд. – Правда, я не хотел. Просто… мы пытаемся во всем разобраться.

– Ты и несчастный мальчик, которого ты в это втянул, – Сотня фыркнула, но щеки ее порозовели. – Кё-сан, может, чаю?

– Не стоит, спасибо, – он улыбнулся женщине, и она ответила ему тем же.

– Поэтому мы и пришли. Кё-кун в некотором смысле… контактировал с Якко недавно.

– В который из разов? – осведомилась Сотня.

Под ее строгим взглядом Сэншу вел себя как школьник, и это невольно вызывало у Кёичиро улыбку.

– Не ворчи. Я хотел сказать, что Якко, судя по всему, забирает фрагменты душ. – Он повернулся к Кёичиро: – В норме, насколько мы успели заметить, когда то, что оживляет предметы, уходит из них как бы само собой, когда они погибают. Но Якко, очевидно, за чем-то охотится.

– Полагаю, именно для этого он их и убивает, – ответила Сотня.

Повисла тишина.

– Я считаю, – вдруг подал голос Камо, – нужно вернуться к прошлой стратегии. Когда нам удавалось отслеживать появление новых предметов, они были в безопасности. Как минимум им не приходилось оставаться в одиночестве на несколько часов, а то и дней. Обычным людям их не так-то просто разыскать, и…

– Чиджин-сан больше не занимается предсказаниями. – Сотня опустилась в маленькое кресло, устраиваясь в нем как кошечка.

Камо обиженно поджал губы:

– Ситуация изменилась. Он не может нам отказать.

– Он ведь уже говорил, что его это больше не интересует.

– Всем нам приходится делать вещи, которые нас не интересуют. Такова взрослая жизнь.

– Не слишком ли цинично ты рассуждаешь, в семнадцать-то лет? – улыбнулась Сотня.

Камо отвел взгляд.

– Впрочем, ты можешь попробовать. Но думаю, не стоит выкладывать ему все на работе. Будет лучше, если он придет сюда. Наше появление может прибавить ему проблем.

– Дайте мне полчаса, – бодро отозвался, воодушевившись, Камо. – Извини, киса, но тебе придется подождать вместе со всеми.

Он с сожалением спустил кошку на землю (она тут же принялась точить когти об ковер) и исчез за шторами.

Сотня лениво потянулась:

– Пожалуй, я все же заварю чаю.

Камо вернулся спустя двадцать пять минут – Кёичиро узнал его по торопливым шагам и мелькнувшему в окне острию зонтика. Следом за этой легкой беспокойной поступью следовала другая – пружинистая и неторопливая. Камо, похоже, все время приходилось останавливаться и дожидаться своего спутника. Когда хлопнула дверь, Кёичиро вздрогнул.

– Приветствую, друзья мои!

Кёичиро удивленно вскинул брови: из коридора выступил удивительно светлый человек в разноцветных блестящих одеждах. Его рот улыбался так широко, что у Кёичиро свело скулы, а светлые сонные глаза, казалось, смотрели одновременно и на него, и куда-то сквозь. Сияющие голубые волосы, зачесанные на одну сторону, путались в металлическом обруче, обвивающем его шею. В отличие от Сотни он явно был «особым предметом».

«Будто сбежал с воскресной ярмарки, – подумал Кёичиро. – Вот-вот начнет выдыхать огонь в воздух или что-то в таком духе».

– Добро пожаловать, – Сотня заключила Чиджина в объятия, тому пришлось наклониться. – Мы не сильно побеспокоили тебя?

Улыбка Чиджина выглядела потерянной, но взгляд, скользящий по комнате – возможно, той ее части, что оставалась невидимой для всех остальных, – говорил о его невероятной собранности. Он походил на краба, высунувшегося из своей раковины. Тук-тук! Чиджин-сан снова в своем особом мире? Какие у него приемные часы?

– Финальная репетиция начинается через час, – сказал он, и Кёичиро показалось, будто фигурки кошек, расставленные тут и там, разом замурлыкали. – Какое предсказание вы хотите?

– Сразу к делу, – недовольно протянул Камо. – Мы не виделись так давно, а тебя беспокоят только твои канаты.

– Мои канаты, – Чиджин опустился в кресло, где раньше помещалась Сотня, – возможно, единственное, что должно меня беспокоить. Всякий из нас, хочет он того или нет, служит определенной цели, и суть этой цели кроется в пути, который мы выбираем. Для вас, как для людей, мое предназначение очевидно – коль скоро я родился под цифрой «ноль» в колоде моего человека, вы полагаете, будто мне должно всю жизнь отвечать на вопросы. Это не так. Шагать в огне над ареной – вот куда зовет меня путь. А вам, мои дорогие, не мешало бы прислушаться к своим дорогам.

Камо вышел в коридор.

Сотня усмехнулась, ставя перед Чиджином запотевшую чашку.

– Он еще молод, – только и сказала она, прежде чем указать Чиджину на карту. – Впрочем, разговор не о нем. Мы… Я должна просить тебя об одолжении. Надеюсь, это будет последнее одолжение, которое тебе придется мне сделать.

Чиджин молча кивнул. Сотня отступила к заваленному бумагами и стопками папок столу и вытащила из ящика небольшой мешочек. Чиджин ожидал, пока она потянет за шнурки и уложит перед ним ровную батарею карт. На рубашке звезды и полумесяц складывались в смеющееся лицо, чьи черты чем-то напоминали его собственные. Он бросил быстрый взгляд на разноцветные точки и сощурился, протягивая ладонь; длинные узловатые пальцы потекли по воздуху, снуя от одной карте к другой, пока не пересчитали их все – ровно семьдесят семь штук. Кёичиро напряженно наблюдал за тем, как этот удивительно яркий и легкий человек дотрагивается до уголка карты, а после стремительно вытягивает другую. «Страшный суд».