Ольга. Огонь и вещая кровь

Росы расположили отряды во всех крупных портах восточного берега Боспора и Никомедийского залива. Сколько там стояло дромитов, подсчитать не удалось, но их точно было не меньше ста. Две седмицы спустя в Константинополе с ужасом осознали, что более не одна лодка – даже самая ветхая рыбачья – не могла пересечь пролив и Пропонтиду. Всякое сообщение между западом и восток прервалось. Это значило, что отправить гонца из Константинополя на противоположный берег за подкреплением, столь необходимым феме Оптиматы[6], не было никакой возможности.

Имелась, конечно, ещё цепь сигнальных башен, сто лет назад построенная ромейским учёным умом, Львом Математиком[7]. Она брала начало в феме Каппадокия[8], граничившей с землями, подвластными Арабскому Халифату. Если что-то тревожное происходило на границах империи, в сторожевой крепости зажигался огонь. Дозорные на башне, следующей из цепи крепостей, видели его и передавали огненную весть дальше. От крепости к крепости шёл сигнал, пока наконец не достигал Константинополя.

На всех башнях были установлены водяные часы, каждый час в которых означал некое событие – поход сарацинов, сражение, пожар и прочие происшествия и руководства к дальнейшим действиям – при надобности весть можно было передать и в обратном направлении. Сигнальный огонь загорался напротив нужного часа, и в кратчайшие сроки василевс узнавал о том, какое бедствие случалось за пятьсот с лишним миль от столицы. У основной сигнальной линии имелись ответвления, по которым сообщения посылались и в другие места, и вдоль границы

Когда в царство ромеев пришла весть о грядущем нападении росов, василевс Роман послал гонцов в восточные фемы империи. Он повелел как тамошним стратигам, так и главнокомандующему ромейским войском, Иоанну Куркуасу, подготовить военную подмогу для возможной отправки в Константинополь.

С тех пор миновало полтора месяца, а росы продолжали хозяйничать на землях древней Вифинии. Столь необходимая помощь с востока доселе не подошла. Не вернулись в столицу и гонцы, отправленные к стратигам и доместику Куркуасу накануне боспорского сражения.

А росы вели себя всё более дерзко, и уже покушались на западный берег Боспора. Северным варварам нужно было торговое соглашение. После захвата побережья росы прислали в Константинополь грамоту. Мир в империи и жизнь знатных ромеев-заложников в обмен на прежние торговые льготы. И вот теперь после пребывания в полной неопределённости о положении дел на востоке, царедворцы и дипломаты, наконец, дозрели до переговоров.

Леонтия, знакомца росского архонта и знатока обычаев сего варварского народа, логофет дрома[9]счёл лучшим кандидатом в послы. Ему было приказано убедить росов уйти из Романии. Однако заключать соглашение с росами, подобное прежнему, василевс Роман не хотел. Миссия Леонтия была совсем непроста…

Халкидон

Вслед за росской лодкой дромон вошёл в одну из гаваней Халкидона. Город лежал в удобном для якорной стоянки кораблей заливе. Гавань была заполнена варварскими моноксилами, украшенными диковинными мордами птиц и животных. Императорский корабль причалил к молу, гребцы опустили сходни.

Из вооружённого отряда росов, встречавшего дромон на берегу, вышел и приблизился к императорскому послу невысокий человек. Лицо и телосложение его не имели как изъянов, так и ярких примет. Краски внешности были будто стёрты или разбавлены – русые волосы, неопределённого цвета глаза – то ли серые, то ли светло-карие. Случайный наблюдатель не запомнил бы такого человека, а если бы и запомнил, то не заподозрил бы в нём ни силы тела, ни остроты ума. Однако Леонтий, которого сей человек сопровождал три года назад в поездке из Константинополя в Киову, успел убедиться – обоими этими качествами росский посол обладал в достаточной мере.

– Приветствую тебя, василик Либиар! – поздоровался Леонтий.

– Будь здрав, патрикий Леонтий, – отозвался Любояр по-славянски. – Рад снова видеть тебя. Я провожу тебя и твоего слугу к твоему жилищу, – продолжил он на греческой молви. – Гребцам и воинам должно остаться на судне. Дромону придётся отплыть в Константинополь. Нам ни к чему здесь лишние глаза и уши, – добавил Любояр, заметив недовольно-удивлённый взгляд ромейского посла.

– Когда за мной могут вернуться? – осведомился Леонтий.

– Самое раннее – завтра вечером. Но лучше будет, если мы сами отвезём тебя. Если ты не освободишься к той поре, им снова придётся отчалить.

– Архонт Ельг может не принять меня и завтра? – Леонтий вновь явил неприятное удивление.

– Но ведь и василевс не принимает всякого по его требованию, – усмехнулся Любояр. – Мы выслушаем тебя, как только соберутся наши стратиги…

На следующий день после полудня Леонтия проводили в тронный зал дворца Иерия. Вожди росских тагм ждали его, рассевшись на мраморных лавках, устланных аксамитовыми покрывалами, на обитых дорогими тканями скамьях, на резных стольцах с гнутыми ножками, укрытых шёлковыми подушками.

Леонтий неоднократно бывал в этом зале прежде. Просторное, полное воздуха помещение с лёгкими колоннами белого с голубыми прожилками приконесского[10]мрамора, с большими окнами-арками, обращёнными к морю, будто бы сливалось с пространством побережья. Лазурно-золотые мозаики, покрывавшие одну из стен, усиливали это впечатление. Другую стену украшали изящные фрески со сценами сбора винограда. Если б не нашествие варваров, прямо в эти дни на лужайке возле дворца происходил бы праздник благословения винограда – блестящее, пышное торжество, в котором принимал участие весь свет ромейской знати во главе с патриархом и императором.

Так странно выглядели здесь, в зале, полном изящной мебели, роскошных занавесей и покрывал, кованых светильников и расписных ваз, эти разряженные в дорогие узорчатые шелка люди с жёсткими разбойничьими лицами, с варварскими причёсками – у кого косы, у кого единая прядь на макушке, кто-то и вовсе обрит на лысо. Все увешаны оружием и украшены золотыми ожерельями, браслетами, у чубатых в одном ухе – по серьге.

Леонтий приблизился к вырезанному из драгоценной кости престолу. На нём на шёлковых подушках восседал сын архонта, одетый в пурпурную далматику, со златотканой лентой через плечо. Из-под подола выглядывали узорчатые же порты, заправленные в красные сапоги с золотыми заклёпками. На голове красовался драгоценный венец. Наряд был достоин ромейского императора.

Посол поклонился в пояс. Олег небрежно кивнул. Он заметно возмужал, смотрел уверенно, чуть высокомерно – уже не мальчик, державный муж. Патрикий извлёк из тубуса свиток грамоты с золотой печатью, изящным жестом предложил его Олегу.

– Хрисовул богохранимого василевса Романа Лакапина. Прочти, архонт!

Олег едва заметно качнул головой, Любояр взял дорогой свиток из рук Леонтия, пробежался взглядом, склонился к сыну архонта и зашептал – видно пересказывал содержание грамоты. Перед тем Любояр отдал свиток одному из вождей. Леонтий с любопытством посмотрел на воина. Тот развернул свиток, заскользил взглядом по строчкам и принялся шевелить губами. Глаза Леонтия расширились от изумления. Обычно василик не позволял себе выражения чувств, но тут не удержался. Пусть со сведёнными от усердия бровями, пусть с явной натугой, пусть с остановками на осмысление, но варвар читал! Читал по-ромейски!

Одет грамотный рос был заметно проще остальных – в светлую рубаху – из шёлка без узоров, цветные вошвы[11]украшали лишь ворот и подол. Штаны – тоже однотонные. Обувь из кожи дорогой выделки, но варварского образца и явно не парадная, повседневная – короткие сапоги, поверх закрученных вокруг икр обмоток-онучей. Простотой наряда его превосходил только Любояр, чья привычка не привлекать к себе внимания, была выработана годами.

Словно ощутив его изумление, росский вождь оторвал взгляд от грамоты, посмотрел на Леонтия, усмехнулся и вновь уставился в свиток – кажется, перечитал ещё раз. И тут Леонтий узнал его – это же был тот самый воин, который победил в борьбе касожского силача на свадьбе сына архонта. Его потом ещё целовала ахонтисса. Сам касожский борец тоже присутствовал здесь. Загоревший до черноты, бритый, в разноцветном одеянии, с устрашающе-свирепым выражением лица. Вот этот являл собой образец истинного варвара.

– Архонт Олег желает, чтобы ты огласил грамоту прилюдно, а я повторю вслед за тобой на славянской молви, – объявил Любояр.

Леонтий принялся говорить, а Любояр переводил.

– Василевс Роман готов выпустить наши ладьи за Иерион. Он согласен оставить нам всю взятую в походе добычу. Взамен мы должны уйти из Греческого царства в три дня и отпустить знатных пленников, которых захватили.

– Уйти мы можем и без спроса Романа! – дерзко выкрикнул один из воинов, стукнув кулаком по колену.

Сверкнувшие самоцветами перстни на его руке притянули взор Леонтия. На каждом пальце у этого роса были надеты кольца, и, кажется, даже не по одному. А от пестроты и яркости его наряда у посла зарябило в глазах. Светлые, длиною ниже плеч волосы варвара и его негустая бородка были тщательно расчёсаны. Леонтий с неприязнью оглядел щеголеватого крикуна и следом посмотрел на Любояра. Соглядатай архонта перевёл.

– Это просто сделать тем дромитам, что стоят на Понте, то есть на Греческом море, по-вашему, – спокойно ответил Леонтий, – но не тем, что зашли за Иерион. Северный ветер будет дуть на Боспоре самое малое месяц. Если вы рискнёте пойти по проливу против течения и ветра, патрикий Феофан с лёгкостью сожжёт ваши ладьи, все до единой. Вам это известно не хуже меня. А пока вы дожидаетесь осени и смены ветра, с востока придёт войско, а вместе с ним ваша погибель.

– Прямо уж так и погибель! – вдруг насмешливо произнёс победитель касога по-ромейски.

– Позволь узнать твоё имя, стратиг? – Леонтий решился обратиться к воину напрямую. Раз тот смел читать грамоты и высказываться без позволения архонта Олега, это было допустимо.

– Называй меня Сфенг, – ответил рос.

– Наше войско больше вашего. Об этом, я уверен, тебе известно, стратиг Сфенг.

– Но мы можем долго обороняться за стенами ваших городов – Халкидона, Никомедии[12], Пантейхиона[13]. Дайте нам прежнее соглашение о торге, и мы уйдём сейчас же.

– Нам довольно грамоты с обещанием василевса, – уточнил Любояр.

Пока росский стратиг говорил, Любояр не переводил. Получилось, что они беседовали втроём – Леонтий, Любояр и Сфенг. Все остальные молчали. Даже княжич Олег. Он словно бы и не ждал объяснений – смотрел куда-то в сторону рассеянным взором. А может, так оно и должно было быть? Эти двое – посол-разведчик и военачальник – решали дальнейшую участь росского войска и Ромейского царства?

– Мы не можем дать вам прежних торговых льгот, – твёрдо сказал Леонтий. – Но не станем возражать, если вы придёте будущим летом на торг, заплатите десятину, заплатите за жильё и склады, сами купите себе пищу. Торгуйте в Константинополе, как прочие купцы! Иного мы не можем дать народу, разорившему восточный берег Боспора и залив Пропонтиды, лишившему жизни многих ромеев…

– Это война, – перебил Сфенг. – Она началась не по нашей вине.

– Не по вашей?! – возмутился Леонтий. – Вы нарушили уже не один уговор! Вы не приняли Крещения! Вы не удержали Таматарху! Вы заключили союз с хазарами…

– Мы захватили Тмутаракань честно! – раздался взволнованный голос княжича. Олег догадался, о чём идёт речь, услышав название города. – Мы не сговаривались с хазарами против вас!

Росы поддержали сына своего предводителя возмущённым гомоном. На миг Леонтию стало страшно – представилось, как эти хищники в цветных шелках вскочат с мест и растерзают его голыми руками. И ведь от его смерти хуже никому не станет – ни росам, ни Роману!

– Поход в Таматарха сказать хазары грек! Хазары убить в Таврия не один грек, но болгар, яс и рос, – произнёс на ломаном ромейском ещё один варвар – красивый, молодой воин. Он сидел в окружении росов с чубами, но его светлые пышные волосы, закрывали уши и половину лба. В низко расстёгнутом вороте его рубахи блестел большой золотой крест.

– Воевода Алвад прав, – поддержал Любояр. – В Таврии пострадали не только ромеи, но и болгары, и ясы, и русь, среди которых много родичей наших союзников-сурожан. Затею с Таматархой выдал хазарам ваш человек, Леонтий. Мы вам писали о том в грамоте. Как и о том, что имеем улику. Берун, дай мне грамоту, – обратился к кому-то Любояр. Один из воинов поднялся, подал свиток. – Прочти, патрикий. Писано по-гречески херсонесским стратигом Иоанном и его же печатью скреплено.

Печать Иоанна Протевона Леонтий узнал, грамота выглядела подлинной. Из неё следовало, что хазар о походе росов предупредил хартулларий Аристрах из Херсонеса. Этот человек действительно знал о готовящемся походе на Таматарху – он сопровождал Иоанна и самого Леонтия в поездке в Киову. Однако уведомив росов о предательстве Аристарха, в Константинополь Иоанн о том не сообщил. Написал лишь, что хазары по неведомой причине потребовали выдать им Аристарха – что херсонесский стратиг и сделал. Иоанн винился в этой своей уступке врагам, оправдывая себя тем, что жертва была принесена ради снятия осады с Херсонеса. Леонтий хорошо помнил содержимое грамоты Иоанна. Он перечитывал донесение не далее, как три дня назад, перед поездкой к росам. Но как же всё запутано, как же всё туманно! Здесь несомненно было чьё-то лукавство – росов или Иоанна или тех и другого…

И внешне всё это теперь выглядело так, будто росы исполнили свою часть уговора, а в неуспехе дела оказались виновны ромеи. А значит, негодование росов, приведшее их войной в Ромейское царство, было обоснованно. Но подобный оборот событий не устроит василевса Романа. Леонтия бросило в жар – а десятки недобрых глаз внимательно наблюдали за ним.

– Кажется, нашу грамоту читали во дворце невнимательно, – процедил Сфенг, разглядывая Леонтия.

– Мы читали внимательно, – холодно отозвался Леонтий – всё-таки он был опытным дипломатом и умел брать себя в руки. – Но прежде были слова, и лишь теперь – доказательство. О нём будет сообщено императору Роману. И всё же я бы прекратил торг на вашем месте. Предложение василевса более чем щедрое. Уходите, пока вам дают, а будущим летом пришлёте послов для нового обсуждения наших дел.

Леонтий решительно вскинул подбородок, расправил плечи и внутренне собрался, приготовив себя к насмешкам или даже оскорблениям. Но ничего подобного не последовало. Сфенг и Любояр перемолвились по-славянски, дружно посмотрели на сына архонта. Олег царственно кивнул.

– Мы обдумаем твоё предложение, высокочтимый патрикий, и наш ответ сообщим завтра, – подытожил Любояр.

На выходе из тронного зала Леонтий был взят под стражу. Он шёл по коридорам дворца Иерия, пошатываясь, как пьяный. Разговор с росами измотал его и телесно, и душевно. Не похоже было, что они собирались принять предложение василевса Романа. А если его поездка окажется безуспешной, его дипломатическая карьера может завершиться. На воздухе Леонтию полегчало. С моря дул свежий ветер, а деревья в дворцовом саду давали приятную тень. Леонтий оглядел сопровождавших его варваров.

– Я бы хотел помолиться, – обратился он к росу, чьё лицо показалось ему смутно знакомым – должно быть он видел его в Киове. – Дозволено ли мне посетить храм?

Рос посмотрел угрюмо. Леонтий обречённо вздохнул – вряд ли варвар понял его.

– Узнаю… – вдруг ответил рос по-ромейски.

Вечером стражник пришёл в дом Леонтия и сообщил, что готов отвести посла в храм при дворце. Был вечер начала месяца аугустуса. Темнота стремительно и мягко укутывала землю. Громко стрекотали цикады.

– Как тебя зовут, воин? – Стражник сопровождал Леонтия в одиночку, и посол решился заговорить с ним.

Рос назвался. Леонтий расслышал нечто похожее на имя Флор.

– Откуда ты знаешь ромейскую молвь?

– Был наёмником. Воевал в этерии[14].

– А стратиг Сфенг, он тоже был наёмником? Да? Ты хорошо знаешь его?

Рос ничего не сказал, словно не услышал. Дальнейший путь они проделали молча.

У входа в храм рос остановился.

– Я буду ждать тебя здесь, – сказал он. – Иди.

Леонтий вошёл внутрь. В свете свечей и лампад блестели мозаики иконостаса. Спокойный, глубокий голос читал псалмы. Коленопреклонённая паства отзывалась ответом-припевом. Всё выглядело и происходило, как в мирное время. Удивительно, что варвары не разорили храм и позволили проводить службы.

Осенив себя крестным знамением, Леонтий прошёл мимо мраморных колонн с резными капителями, похожими на корзины с виноградом, опустился на колени чуть в стороне от людей, ещё раз перекрестился, вдохнул терпко-сладкий аромат благовоний, вник в тягучую вязь псалма. Вновь удивился – песнь была выбрана, будто нарочно для него.

– Суди меня, Боже, и вступись в тяжбу мою с народом недобрым, – выводил звучный голос, – от человека лукавого и несправедливого избавь меня[15]…

– Господи, Господи, не оставь меня… горячо прошептал Леонтий. – Спаси меня от врагов моих, Боже, и от восстающих на меня избавь меня![16]

Глубоко погрузившись в молитву, Леонтий отрешился от всего мирского, тревожного и потому не сразу понял, что кто-то за спиной произносит его имя.

– Патрикий Леонтий! Патрикий Леонтий! – приглушённо и взволнованно окликнули его.

Василик вздрогнул, повернул голову. Позади него на коленях, прикрывая половину лица шёлковым мафорием[17], стояла женщина.

– Кто ты?

– Ты не узнаешь меня? Я супруга эпарха Хрисополя Фоки, – сказала незнакомка и отвела покрывало. – Мы были представлены.

Алебастровой белизны кожа, большие чёрные глаза, красиво выписанные брови – в свете свечного пламени лицо женщины казалось рисунком на медальоне из золочёного стекла. Патрикия Фоку, эпарха Хрисополя, Леонтий знал. Да и эта привлекательная женщина встречалась ему, и, верно, она не обманывала, представляясь супругой Фоки…

– Да, я помню тебя, патрикия[18]…

– Агата, – подсказала женщина.

– Как ты оказалась здесь?

– Я живу во дворце Иерия. Я – пленница… Особая пленница… Наложница стратига Сфенга… – Агата смущённо опустила глаза, длинные ресницы, отбросив тени на бледные щёки, задрожали. – Супруг и дети – в его руках… – смятенно прошептала она. – Я заговорила с тобой, чтобы поведать о деяниях сего ужасного человека! И остеречь! И у меня очень мало времени…

[1] Залив Истинье на западной стороне Босфора.

[2] Современный Ускюдар, район Стамбула на азиатской стороне Босфора.

[3] Так называли греки Чёрное море. Русь называла море Греческим.

[4] Современный залив Измит в Мраморном море

[5] Современный район Кадыкёй, район Стамбула на азиатской стороне Босфора.

[6] Фема Византии, расположенная в западной части Малой Азии. Почти совпадает с азиатской частью современного региона Стамбул (не путать с городом).

[7] Византийский учёный – математик, механик, философ. Годы жизни – около 790 – около 870.

[8] Фема Византии, охватывающая южную часть современного региона Каппадокия.

[9] Министр иностранных дел в Византии.

[10] Одна из распространённых в Византии разновидностей высококачественного белого мрамора, добываемого на острове Проконнес (современное название Мармора) в Мраморном море.

[11] Ткань, используемая для отделки.

[12] Современный город Измит в Турции.

[13] Современный Пендик, район провинции Стамбул на берегу Мраморного моря.

[14] Корпус иностранных наёмников в Византии.

[15] Псалтирь, псалом 42.1.

[16] Псалтирь, псалом 58.2.

[17] Головное покрывало.

[18] Женщины в Византии носили тот же титул, что и их мужья.

Глава 7 Ответ василевсу

На следующий день Любояр и вчерашний угрюмый стражник, чьё имя Лео