В лесу, на море, в небесах. Подлинная история избушки на курьих ножках

– Да тут все прямо, не сворачивая. За день доберетесь.

Якорный, маячный, канальный

Аленка не дура была, чтоб прямо так, с бухты барахты на столицу России стрелой сверху падать. Вот она я, а вот и моя летучая ладья, здрасьте вам. Небось их обеих сразу тогда в Кунсткамеру наладят. Про Кунсткамеру Аленка знала от боярских женок-дур, которые по франсе говорить научились, а все равно к ней в лес на поклон бегали.

Так что Аленка опустила ладью на воды широкой Невы и по ним уже добралась до самого порта. А там их уже встречает ялик и какие-то знаки подает. С трудом ладья сообразила, что надо плыть за яликом след в след. Ну, и добрались благополучно до причала. Только якорь бросили, а на корабль уже делегация заявилась. Все в мундирах, все важные чиновники. Один санитарный досмотр учинил – смотрит, нет ли на ладье заразы какой. Другой ищет контрабандные товары, чулки там шелковые и духи французские. Третий требует капитана. Понятное дело, Аленка им не годится, да еще и поминают что-то про "бабу на корабле". Ну, да глаза отвести недалекому служащему – не трудное дело. И вот уже он уважительно пожимает руку Аленке и начинает выписывать квитанции.

А там! Якорный сбор, канальный сбор, маячный сбор, лоцманский сбор… Аленка половины слов не понимает, а только набралось этих сборов на 187 рублей серебром, и внести их надо в кассу порта до завтрашнего полудня.

Как ушла делегация, села Аленка думу думать. У ней серебра пока хватает, но если так дело пойдет – надолго не хватит. Думала-думала Аленка да и придумала. Было у нее зелье одно – волосы на плеши растить. Она его почечуй-травой сдобрила, фосфору ложку туда добавила. Потом взяла герань – у ней герань в горшке на окне стояла, подарок одной поповны, – выдрала куст из земли, а наместо куста положила серебряную монетку. И что бы вы думали? Наутро растет в горшке кудрявое дерево, все заместо листьев увешанное серебряными рублями. Хватит теперь расплатиться с властями, и на жизнь в хорошем городе Питере хватит.

Только я вот что вам, ребята, по секрету скажу. Вырастить так можно только настоящие золотые или серебряные монеты. А если тот же фокус с ассигнациями проделать, то дерево вырастет. Но вместо листьев на нем будут расти страницы Уголовного Кодекса. Вот такое волшебство.

Пачпорт

Аленка в порту потолкалась, знаний поднабралась, вернулась к ладье и села готовиться. Перво-наперво состригла свои русые косы, потому как очень неудобно перекидываться в парня, если у тебя косы. Потом взяла сундучок, набила всякой мужской одеждой, какую загодя купила, в основном, бельем, подштанниками да фуфайками, потому как форму выдадут. Денег взяла, да уже не серебром, а ассигнациями – поменяла серебро в Государственном банке. Осталось дело за малым – надо пачпорт себе сделать.

И тут Аленку взял страх. Пачпорт – документ важный. Сработать его, конечно, можно – не велика наука, но все же это преступление получается. Совестно Аленке на такое дело идти. Ну, да ладья тоже не зря в порту стояла, наболталась с портовыми крысами да чайками вдосталь.

– Ты чего, – шепчет Аленке, – разнюнилась? Это же не честная деревня, это город Питер. Тут почитай каждый третий с подложными документами ходит. Кто ордена фальшивые носит, кто рекомендательные письма подделывает. Сидит какая барыня расфуфыренная в театре, всем говорит, что она итальянская графиня, а сама-то, тьфу, даже выговорить стыдно, кто такая! Да ты, Аленка, их всех в сто раз чище будешь. Делай пачпорт, не бойся.

Ну, сделала Аленка пачпорт. Сделала еще письмо просительное, от опекунов вроде. "Сиротой уж я была, – вздохнула Аленка, – знать, и здесь придется сиротой остаться".

Договорилась с избушкой, как ей знания полученные будет передавать. Не то, чтобы очень сложное это дело, но и не простое. Вода, она ведь во всей почве, во всякой земле присутствует. Стало быть нашепчет Аленка на воду навигацкие секреты, да и выльет ту воду во дворике. А вода уже свои ходом до Невы-реки весть донесет, а там и до летучей ладьи.

Тяжело в учении

Ох, и тяжело Аленке пришлось в этом самом Морском Кадетском корпусе! Оказалось, что попасть туда – дело плевое, а вот выучиться! По правде сказать, Аленку, может быть и вытурили бы со второго месяца, да пошла она непросто на обучение, а на свой кошт, то есть платила за год аж целых 850 рублей ассигнациями. А потом уже стала показывать такие успехи в астрономии и химии, что учителя полюбили незадачливого кадета и стали помогать ему в особо неподдающемся предмете – математике. Да и Аленка приналегла, все вечера с книгой сидела. Очень уж ей надо было морскую науку превзойти!

Друзей вот только она себе не завела. И то сказать – как двухсотлетняя ведьма станет дружить с юношами, в которых кровь гуляет и веселья просит? Никак это невозможно. Так что три года Аленка провела практически одна, за что и получила прозвище у одноротников "сыч". Однако сыча не обижали, потому что он был все-таки парень неплохой, всегда помогал и делом, и словом, а когда и деньгами.

Ладья тоже зря времени не теряла. Во-первых, училась всему, что Аленка через воду посылала. Во-вторых, собирала разные слухи и сплетни. И вот как-то встретила она старую облезлую судовую кошку, рассказавшую ей, что она не первый летучий корабль, который кошка эта видит. И по слухам, корабли эти вылупляются из яиц, как птицы, но сами яиц не несут. "Загадка!"– сказала старая кошка. "Тоже мне загадка, – подумала ладья, – Вот оно, оказывается, в чем дело. Видно, я с самого начала должна была стать летучей ладьей, да что-то не заладилось. Хорошо хоть потом выправилось."

Так в заботах и учении прошло три года, и нелюдимый кадет, прозванный сычем, окончил корпус. Не буду врать, что с отличием, но в первую сотню попал. А аттестат ему, между прочим, подписал сам Иван Федорович Крузенштерн.

Скворец

Вообще-то ладья теперь стала ученая и могла многое без Аленки. Могла сама курс проложить, сама паруса поднять, сама якорь отдать и даже вытравить (хотя на что в воздухе якорь). В общем, знала она о судоходстве все то же, что и Аленка. Но ладья крепко стояла за порядок. Положено, чтобы у корабля капитан был, значит, и у летучей ладьи капитан быт должОн. А кто на такое дело годится лучше Аленки? Знамо дело, никто.

Кроме того, на стоянке в порту ладья узнала, что кораблю положены крысы и кошки. Крысы сами по себе приходят, а кошек заводят специально, чтобы крыс в строгости держать. Но крысы летучей ладьи забоялись. Если что, если хлобыстнется она с высоты страшенной, то все – конец крысиной жизни, и не спастись никак. К тому же на летучей ладье провианту мало – только для Аленки. Съедят крысы весь запас за неделю, а потом чем живот набивать прикажете? В общем, как ни уговаривала ладья крыс, они не согласились. Самое удивительное, что не согласились и коты. Ни один, даже самый завалящий, портовый кот не согласился сменить свое вольное морское житье на полеты. А та самая старая облезлая кошка даже философию подвела:

– Есть, ладья, такая штука – призвание. Уж ты-то понимать должна. Ты призвана летать по небу, а я – плавать по морям.

Так что не завелось никакой живности на ладье. Об этаком непорядке она и рассказала Аленке, когда та, поздоровевшая и еще более смуглая, чем обычно, явилась с сундучком на борт после учения.

Аленка выслушала ладью, потом с трудом (потому что привыкла за три года быть парнем) перекинулась обратно в девушку и постановила:

–Крыс на моем корабле не будет. А заведем мы себе птицу, – взяла из заначки пару серебряных монет и пошла на Сенной рынок. Там купила себе скворца и заодно наложила заклятье на цыганенка, который ей в карман залез. Не мог цыганенок с той поры воровать, совсем не мог. Да и не хотел. А хотел ковать из металла разные цепочки, медальоны и всякую скань кружевную делать. В общем, стал он цыганским ювелиром. Но речь сейчас не о нем, а о скворце.

Утром, покормив скворца, приготовились Аленка и ладья его песни слушать. А он не поет. Может, думают, ему солнышка не хватает? Вынесла Аленка клетку на палубу и поставила на носу. Чайки мимо летают, дразнятся, а скворец только смотрит тоскливо. Ну, да не зря ведьма столько лет в лесу жила. Подобрала она вылетевшее из крыла скворчиное перышко, понюхала его, верхнюю губу им пощекотала и враз узнала всю его историю. Был он свободной птицей, только прилетел на Елагин остров, только собрался гнездо вить для своей любимой скворчихи, как его поймали в силок да и потащили на рынок.

Отворила Аленка дверцу клетки и говорит скворцу особым голосом:

– Лети домой, да больше в силки не попадайся.

И ладья ей вторит, и ветер гудит в мачтах:

– Лети домой.

Вспорхнул скворец да и был таков.

***

В этот же вечер ладья взбунтовалась.

– Да что ж такое, – скрипели все ее доски, – раньше я не умела летать. А теперь умею, но не разрешают. Сколько можно в этом порту стоять? Хочу мир повидать! Хочу винторогого зверя индрика и горбатого верблюда повстречать! Хочу с мудрыми совами разговоры вести!

Аленке-то, конечно, тоже летать хотелось. Но было малость боязно сразу становиться капитаном, да еще капитаном без старпома, без боцмана, да и заодно без матросов. Заместо всего этого нужного народа у нее только одна летучая ладья, правда, разумная и ученая. Так ведь вот же она ведет себя неразумно, вот же она расходилась и расшумелась. И тут на Аленку что-то нашло. Выхватила она кортик, который за время учения привыкла носить на левом бедре, и вскричала громовым голосом:

– Бунт на корабле!

И ладья притихла, такой это был голос. Настоящий капитанский голос.

– Завтра снимаемся с якоря, – уже тише сказала Аленка.

Наутро пошла она в портовую контору, отвела там всем глаза, опять заплатила кучу сборов, взяла себе лоцмана и благополучно вышла в Финский залив. А там уже разогналась ладья, выпустила из бортов стосковавшиеся по полету крылья и взлетела.

– Куда курс держать будем? – спрашивает у Аленки.

– Держи курс на юг, в древнюю страну Месопотамию. Там тебе и зверь индрик, и верблюды двугорбые, а то и об одном горбе, и львы, и леопарды, и даже слоны.

Ух ты! Даже дыхание сперло у ладьи. И набирая скорость, она направилась на юг.

Призрак

Летит ладья с Аленкой над Средиземным морем. Не одна летит – с пассажиром. Старый морской орлан с северного берега моря решил посмотреть, какова жизнь на южном берегу. Угнездился на мачте вместо впередсмотрящего и, естественно, вперед смотрит.

– Корабль! – кричит. – Справа по борту еще один летучий корабль!

Аленка чуть ртом муху не словила, такая невидаль. Сколько дней они уже летают, а других таких же кораблей не видывали. Только странный это какой-то корабль – парусов не видно, крыльев тоже, только что-то мерно вздымается и опадает по бокам, будто судно дышит.

Подошли ближе, а это галера. Мачта у нее только одна, и на ней узенький парус болтается. "Для маневров", – смекает Аленка. А по бокам два ряда весел гребут. На носу же той галеры нарисованы два глаза – по одному с каждого борта. И нет на том корабле ни единой живой души. Что-то зябко стало Аленке, да и ладье поплохело. А орлан кричит надрывается:

– Полный вперед!, – раскомандовался, вишь.

Тут и Аленка крикнула:

– Полный вперед!

Миновали страшную галеру, оставили далеко за кормой, да и вздохнули дружно.

– А вы знаете, кто это был? – спрашивает орлан, – это ж сам летучий данаец.

– Кто? – скрипит обомлевшая ладья.

Аленка, хоть и не зря античную историю в кадетском корпусе изучала, тоже шепчет удивленно:

– Кто?

– Да вот, значит, как Одиссей рассорился с Посейдоном и стал скитаться по морям, и никак не мог попасть на родной остров Итаку, причалил он как-то к берегам лотофагов. Его люди сошли на берег, и лотофаги угостили их семенами лотоса. Тогда данайцы забыли дом, родных и хотели только вечно жить с лотофагами и вкушать лотос. Одиссею, конечно, удалось увести друзей обратно, но не всех. И тогда он оставил один корабль у берега, чтобы, если оставшиеся данайцы одумаются, они могли вернуться. Однако никто не /вернулся. Долго проплывавшие мимо видели ту галеру, покинутую на берегу. А потом она исчезла. Думали – сгнила или пустили на дрова. Да только с тех пор среди летучих кораблей появилась легенда. Что ходит по небу призрачная галера, и нет у нее ни капитана, ни хозяина. А кто встретит ту галеру, тому предастся проклятье Одиссея – никогда он не вернется на родину.

Ладья затряслась от страха. Аленка же подмигнула орлану и сказала беспечно:

– А все-таки, если не изменяет мне память, Одиссей вернулся на Итаку. И жена, и сын его были живы и здоровы, – и усмехнулась.

Все дело в том, любезный читатель, что орлан и ладья были суеверными и верили в проклятье. А Аленка суеверной не была, и вообще ни бога, ни черта не боялась.

В пути

Морской орлан, хоть и рвался посмотреть на южное побережье Средиземного моря, там не остался. Он заставил Аленку отдать якорь в каком-то заливе, целый день летал-охотился-играл, а потом вернулся недовольный и сказал:

– Все одно и то же. Ничего нового.

– Как ничего нового, – возмутились хором ладья и Аленка, – тут и люди другие, и обычаи.

– Рыба тут та же, – отрезал орлан. А потом философски заметил: – Что в жизни важнее рыбы?

Аленка с ладьей не нашлись, что ответить. Так и пришлось им до самой Месопотамии лететь с пассажиром на борту. Орлан летел быстро, но ладья развила такую скорость, что угнаться за ней он не мог. Поэтому время от времени требовал приземлиться и охотился на рыбу, а то и на мелких птиц. Кстати, пассажир он был не бесполезный. Знал уйму морских баек, разбирался в человеческой природе, и именно он присоветовал Аленке сделать ладью и всех ее обитателей невидимыми.

– А то народ тут необразованный. Примут еще за дэва какого-нибудь. А если и за ангела примут – никакого в том счастья нет. Потому что есть у них поверье, что перо из крыла ангела лечит все болезни и приносит великую силу своему обладателю. Общиплют и тебя, и меня, – стращал он ладью.

И Аленка решилась. Рецепт зелья невидимости она давно знала, ингредиенты на борту были, сварила, остудила и пошла борта ладьи промасливать. Мажет квачом щели между досками и болтает с орланом.

– Скажи-ка, не встречал ты где зверя индрика?

– Нет, – говорит орлан, – не встречал и не слыхал. Может, его и вовсе не существует, может, выдумки все.

– Слышала, – поддразнивает Аленка ладью, – летим мы зверя индрика посмотреть, а, может, его и вовсе нет.

– Есть, – убежденно отвечает ладья, – белый, как снег, с витым рогом, страшный в ярости, любезный в милости. А покорить его может только честная девушка.

– Ну, тогда, – говорит Аленка, – надеюсь, что я достаточно честная.

И летят они, невидимые, дальше.

Зверь индрик

Вот вы думаете, что я сейчас вам буду рассказывать, какие трудности моя компания преодолела, прежде чем нашла индрика. А все вовсе не так оказалось.

Едва приземлилась летучая ладья на мутные воды Тибра, как из прибрежных зарослей появился сам зверь индрик, точь-в-точь, как описывали: белый, аж искрится, с витым рогом во лбу, с карими любопытными глазами, а грива и хвост у него серебром отливают и струятся чуть не до самой земли.

– Ишь ты, -говорит зверь индрик, – летучий корабль. Сто лет летучих кораблей не видел. А может, двести. Да к тому же с колдуньей на борту. Здравствуй, лесная ведьма!

– Здравствуй, диковинный зверь индрик, – говорит Аленка. – Только как же это получается, что ты нас видишь? Или зелье мое выдохлось?

– Я зверь индрик, страшный в ярости, любезный в милости. Мне открыто все скрытое и ведомо все тайное. Знаю я даже, зачем ты в странствие пустилась, колдунья, хоть не рассказала ты этого даже своим верным спутникам.

Аленка закраснелась.

– Ищешь ты вечной жизни. И в этом я отчасти могу тебе помочь. Взгляни в глубь вод Тибра – видишь тот цветок?

Аленка пригляделась, и точно – алеет что-то под мутной водой.

– Покрыт стебель этого цветка страшными шипами, и кто уколется об них, непременно умрет от крепкого яда, от которого нет спасения. Но если удастся сорвать цветок, будешь вознаграждена: отвар из него дарует тебе вечную молодость. А от вечной молодости недалеко и до вечной жизни.

Аленка одежду скинула и нырнула в воду, не забоявшись даже крокодилов. Впрочем, крокодилы на Аленку нападать не стали – побоялись грозного зверя индрика. И вот плывет Аленка в глубине, плывет, видит перед собой цветок, пытается добраться до него, а не может; он словно все глубже уходит. Не хватило дыхания у Аленки, вынырнула она и дышит тяжело. Хочет еще раз попытаться, а зверь индрик ей говорит:

– Нет, колдунья, чтобы достать тот цветок, человеку дается только одна попытка в жизни. И я знаю лишь одного человека, который это сделал. То был древний царь, великий воин. Да только и ему цветок в результате не достался – положил он его на берег, и его съела проползавшая мимо змея, которая тотчас скинула кожу и омолодилась. Но и змее той не повезло – не прошло и года, как поймал ее и сожрал примерно вот такой же орлан, как тот, что кружит над твоим кораблем.

Аленка от такой долгой речи насупилась:

– Ты что ж, издеваешься, что ли? Говорил, что можешь помочь, а разве это помощь?

– Я зверь индрик, грозный в гневе, любезный в милости. Я говорю только правду. Могу указать путь к бессмертию. Слышала ты, наверное, колдунья, о боге Озирисе, которого завистливый брат разрубил на куски и разбросал по миру, а верная жена собрала те куски, склеила, и поднялся Озирис, живой, как и прежде. Слышала ты, наверное, еще и о Персефоне прекраснорукой, которая полгода проводит в царстве мертвых, полгода – в царстве живых. Ну, да то ведь боги.

Аленка уже чуть не лопается от нетерпения, а зверь индрик продолжает свои цветистые речи.

– Так вот, известен мне только один случай, когда обычный человек вернулся из смертного плена. Ступай в Индию, найди там на берегах Ганга пасущихся бурых буйволов и расспроси их о Савитри, жене преданной и любящей.

Чуть не подпрыгнула Аленка от радости и поспешила развернуть карты судоходные, чтобы прочертить маршрут в Индию.

Орлан же почесал под крылом, посмотрел вслед зверю индрику и сказал:

– Что-то рыба в этих местах суховата. А что в жизни важнее рыбы? Слетать, что ли, с вами в Индию, посмотреть, чем там кормят?

Повесть о Савитри, жене преданной и любящей

Долго ли, коротко ли, добрались до Индии. Поднялись по Гангу, великой реке, священной реке, до заливных лугов, где паслись бурые буйволы. Орлан отправился охотиться, рыбку ловить, а Аленка спрыгнула с ладьи, снова стала видимой и пошла по пояс в воде прямо к буйволам. Буйволы опасаются, фыркают носами недовольно, а как заговорила она с ними на тайном зверином языке, помягчели и указали ей на старую буйволицу, которая была у них вожаком.

– Знаю ли я историю о Савитри и муже ее Сатьяване? Да кто же в Индии ее не знает! Была я еще молочным теленком, когда услышала ее впервые, и с тех пор слышала еще ровно восемьдесят семь раз. Если хочешь, добрая колдунья, поведаю и тебе.

– Поскорее, – умоляет Аленка, которой все эти восточные цветистые речи не по нраву, – ради всего святого, поскорее!

– Можно и поскорее. Только не пропадет ли соль истории, если мы будем торопиться? Значит, так

Жила-была царевна Савитри и настало ей время выйти замуж. И сказал древний отшельник, что суженный ее – царевич Сатьяван, муж великих достоинств, с одним лишь недостатком – ровно через год он должен умереть. Савитри так полюбился Сатьяван, что она вышла за него замуж, несмотря на предсказание. Наконец, мгновенье смерти мужа приблизилось настолько, что осталось до него три дня. И тогда царевна дала строгий обет, что все эти три дня не будет есть и будет стоять неподвижно. И исполнила его.

– Так-таки три дня не емши? – изумилась Аленка.

– Да, а на исходе третьего дня, – сказала буйволица, – Сатьяван собрался в лес. И как была, не преломив даже куска хлеба, Савитри проследовала за ним, так как знала: час его кончины близок. В лесу Сатьявану стало плохо, он положил олову на колени жене и умер. Тогда-то принцесса и увидела самого бога смерти Яму; в красной одежде, с веревкой, чтобы связать и унести мертвеца, он стоял перед ней и глаза его ярко сверкали.

Но Савитри не испугалась, а вступила в спор. Много даров обещал страшный бог ей, но она упорно требовала возвращения мужа.

Буйволица прикрыла глаза, вспоминая, и прочитала наизусть:

Без мужа не надо мне хлеба и крова,

Без мужа не надо мне неба дневного!

Не надо мне дома, и поля, и сада.

Без мужа мне жизни не надо, не надо!

(Перевод С. Липкина)

И бог отпустил Сатьявана и даровал ему и Савитри, жене преданной и любящей, четыреста лет жизни и сто сыновей.

– Ух ты, – сказала Аленка, – а где его найти, этого бога Яму?

– Ты увидишь его в свой час, когда он придет за твоей душой. Но не надейся умилостивить его, как Савитри. Насколько мне известно, это единственный случай и больше такого не было.

– О мудрая буйволица, не знаешь ли ты еще какого-нибудь мудреца, который помог бы мне в моих поисках?

– Знаю, – ответила буйволица, – в далеком Китае, в южных его провинциях, живет отшельник-обезьяна. Говорят, он превзошел все науки на свете, обрел плоды бессмертия, и живет уже больше трех тысяч лет.

– А как его найти? Китай – великая страна, – беспокоится Аленка.

– Проще простого. Возьми по полчашки молока от меня и других буйволиц этого стада, сбей масло, а на сыворотке сотвори блины. Как поешь ты этих блинов с маслом, так и откроется тебе путь.

Аленка подоила буйволиц, сбила масло, а блины печь решила уж наутро. Шибко устала – масло сбивать много сил надобно.

Привередница и скромница (сказка, рассказанная ладье крокодилами, пока Аленка буйволиц доила)

Жили были в одном индийском селе две сестры: старшая – Дийя – и младшая – Канья. И вышло так, что родители старшую сестру любили и очень баловали, а младшую нагружали работой да поругивали частенько. Вот и выросла старшая привередницей, а младшая – скромницей.

В то время, как обе девушки вошли в пору замужества и славились красотой далеко вокруг, случилось так, что один богатый купец задумал женить сына. Призвал он к себе сваху и велел ей сыскать самых красивых девиц в округе.

– Да тут и искать нечего, – говорит сваха, – нет красивее во всем свете, чем Дийя и Канья. Обе очень хороши собой, выбирайте, какая вам по вкусу.

Сходил купец, посмотрел, точно – обе раскрасавицы. Какую же выбрать? – задумался. А жила с ним старушка-мать, женщина столь же мудрая, сколь седая.

– А устрой им состязание, – говорит, – я придумаю такие задания, которые сразу покажут, кто из них благонравнее.

Так и сделал. Родители вместе с Дийей и Каньей приехали в дом купца – очень уж им хотелось, чтобы старшая дочь вошла в богатый дом.

– Перво-наперво, – говорит старуха, – проверим, которая из ваших дочерей лучше стряпает. Пусть они изготовят нам блюдо к обеду каждая, да повкуснее. Вот ключи от кладовой – берите, что хотите.

Дийя набрала жасминового риса, дичи, шафрана, пряностей всяких и изготовила царское угощение. Канья же взяла только какую-то мелкую рыбку, обычный круглый рис и немного перца.

Сел купец обедать, отведал дийиного блюда -вкусно, отведал каньиного – да все и съел, даже рыбьи косточки обсосал.

– Хорошо, – продолжает старуха, – теперь посмотрим, кто из вас лучше сумеет мужу угодить, красоту свою представить. Возьмите сурьму, румяна, возьмите благовония и украсьте себя, как следует.

Привереднице не впервой себя украшать – она подвела миндалевидные глаза, вычернила веки, подкрасила красным ноздри и губы, нарумянила щеки, облилась сандаловым маслом с ног до головы. Скромница же только слегка подкрасила глаза и брови, да окурила одежду одной ароматной палочкой.

Вышли они к старухе, та осмотрела их – обе хороши, глаза радуются.

– Ну что ж, – говорит, – вот вам последнее задание да заодно и награда за старание. Пойдите в нашу кладовую и выберите себе каждая по сари в подарок. А я посмотрю, как вы умеете наряжаться.

Дийя, конечно же, выбрала себе оранжевое сари, шитое золотом, и тут же принялась вертеться перед зеркалом. Канья же взяла какую-то простую полосатую ткань, быстро оглядела себя со всех сторон, а к зеркалу даже не подошла.

Ну, вот, теперь все ясно, – сказала старуха и присоветовала сыну взять в невестки младшую, скромницу.

Старшая же в обиде возвратилась домой. Она потом тоже вышла замуж, но вовсе не так удачно, как сестра.

– Ну вот! – воскликнула Аленка, когда ладья пересказала ей эту сказку, – эти купцы просто жадины. Выбрали ту, что экономнее!

– А я не так эту сказку поняла, – возразила ладья. – Из дорогого риса да редкой дичины кто угодно вкусное блюдо состряпает. А ты попробуй из мелкой рыбешки изготовить так, чтоб косточки обсасывали! И с притираниями тоже все ясно: младшая хорошо знала, что ее красота не нуждается в украшениях, а старшая сомневалась в себе, вот и разрисовала лицо. И насчет сари: старуха смотрела, как они держатся, как ведут себя. И опять скромница показала себя более уверенной, а значит, более надежной.