Три стороны любви. Сердца поколений

Ужасно было однажды засыпать и подумать о том, а как он целуется. Ей аж самой стало противно от того, что она допустила эти мысли. Он ведь ее друг. Она даже пыталась свести его с одной из одноклассниц, правда, слукавила, потому что точно знала, что та не придется ему по душе. Потом Натали приревновала его к какой-то блондинке на класс младше и не разговаривала с ним весь день, а он не мог понять, чем ее обидел. Признаться она, конечно, не могла и пришлось сделать вид, что просто было плохое настроение из-за неугодной оценки по истории. И ее раздражали те эмоции, которые она ощущала, когда он в коридоре улыбался другим девочкам. Пару раз он ей приснился и она огорчилась, что он не поставил смайл в конце сообщения «спокойной ночи». Пришлось признаться самой себе, что он ей очень нравится. Но лучше уж съесть стряпню бабушки, чем признаться ему или еще кому-нибудь. Бабушка готовит отвратительно, к слову. И умереть можно. Так что Натали предпочла бы смерть, чем рассказать Давиду о своих чувствах. Она честно долгое время думала, что это пройдет. Так помешательство. Которое просто не должно быть долгим. Но становилось только хуже.

Она натыкается на рисунок какой-то злой ведьмы с хищными глазами, наверное из мира фэнтези. Тыкает в него пальцем.

– Вот прямо моя бабушка в молодости.

– Я видел фото, она была очень красивая.

– Подумаешь. Банальная красота.

– Ты говорила, что она побеждала на конкурсах красоты.

– А там всегда побеждает банальная красота.

Натали невольно дуется. Когда Давид говорит, что ее бабушка была очень красивой, она впервые жалеет, что не пошла внешностью в нее и что тут генетика обошла ее стороной. Если бы у нее были такие же черные волосы и хищные глаза, то Давид не был бы просто другом, а рисовал бы ее. А не копию ее бабушки в молодости. Ей даже становится немного обидно. Но ведь это глупо ревновать своего друга к своей бабушке. Даже к фото своей бабушки в молодости. Какой бы там раскрасавицей она ни была.

4.

В школе все было, как обычно. Снова плохая оценка по истории, Натали уже даже не огорчается по этому поводу. Виктория может огорчится, и только этот момент причиняет Нат беспокойство. Да и то, положа руку на сердце, Нат не может сказать, что как-то очень сильно переживает по этому поводу. Впрочем, Виктория тоже привыкла к тому, что ее дочери некоторые предметы не даются, а Натали до того упряма, что не собирается в них вникать. Натали действительно не понимает, зачем ей то, что ей не интересно, когда абсолютно логичным является тот факт, что с этими неинтересными предметами она в будущем не хочет иметь ничего общего. И, если ей не даются запоминания дат, то что тут можно поделать? Она распахивает дверь квартиры и буквально на пороге сталкивается с отцом.

– Детка, ты, как обычно. Сродни урагану.

Из его рук выпадают какие-то документы. Натали бросает на них короткий, но, как ей кажется, очень красноречивый взгляд. В последнее время у отца с матерью дела не ладились. Они даже почти не разговаривали. Отец подолгу пропадал на работе, а Виктория делала вид, что ее это не волнует. А, может, действительно не волнует, что, кстати, даже Натали понимает, является гораздо более худшим развитием ситуации. Они не ругаются, как многие родители ее сверстников. Они не предъявляют друг другу постоянные претензии, которые выглядят как глупые придирки, а на деле просто попытки достучаться до собеседника. Они не оскорбляют друга друга. Ни в чем друг друга не обвиняют и вообще выглядят образцово показательным семейством. Почти все сверстники Натали даже ей завидуют. У нее такие спокойные родители, такая прекрасная и любящая семья. Они не скандалят и вроде как психика подростка Натали совершенно не затронута таким образом, что она могла бы рыдать в подушку, а потом начать убивать, а на суде говорит «мои родители просто презирали друг друга и мне было сложно находиться во всем этом». Нет, такого не было. И действительно почти все считали, что ей невероятно повезло. По многим меркам, но Натали считает, что вот это их равнодушное «терпение» друг друга только создает совсем нездоровую атмосферу в квартире. Хоть бы поорали друг на друга что ли. Высказали все то, что накопилось и в воздухе витало немым укором. Почему-то иногда кажется, что это может помочь. И ведь действительно. Порой помогает. Но что-то, какой-то противный внутренний голос, подсказывал Натали, что ее родители уже слишком долго ждали. И, возможно, как это было ни прискорбно осознавать, – опоздали.

Натали наклоняется, чтобы помочь отцу поднять документы, которые он уронил, но он резким и очень ловким движением подхватывает их прямо под ее носом. Что заставляет ее поднять одну бровь. Слегка недоверчивый жест.

– Документы на развод или чек на подарок любовнице?

Отец удивленно смотрит на Натали и качает головой, улыбнувшись и даже ничего не ответив. Вроде как ее догадки настолько абсурдны, что он даже не считает должным на них отвечать. Впрочем, он не слишком удивлен этому ее поведению. Хотя, что она ждала. Считалось, что у нее были небольшие проблемы с чувством юмора, вроде как она больше предпочитала сарказм. Поэтому, даже когда она вроде как старалась говорить серьезно, ее родители все равно почему-то воспринимали это как сарказм или иронию. Наверное, сейчас была именно такая ситуация, когда ее папочка не слишком понял, что она, в общем-то, была достаточно серьезной. Он даже улыбается в ответ на ее слова. Как будто бы пытается приободрить, что она пошутила неудачно, но он ее шутку понял и ничего страшного, рано или поздно она или перестанет шутить или, напротив, научился шутить таким образом, что все будут хвататься за животы.

Она не помнит, когда начался этот холод между ее родителями. А, может, была увлечена своими делами, своим переездом, страданиями по тому, что потеряет друзей и что теперь ей придется осваиваться в новой школе. Это не такие уж были страшные страдания, но она почему-то думала, что какое-то время обязательно должна пострадать, иначе будет выглядеть, как бесчувственная Натали. И, конечно, она не слишком обращала внимание на отношения между родителями. А что многие подростки как-то это анализируют? Если такие и есть, то это точно не о Нат. Может быть, если бы она хотя бы попыталась, то она бы заметила этот холод между ними. Возможно, что и заметила бы тот самый разрушительный момент, если бы потрудилась.

А, может быть, она и вовсе не хотела ничего замечать. Она всегда гордилась своей семьей. Между ее родителями была и нежность и какая-то интимная тайна. Они все время друг другу улыбались. Иногда отец мог сказать что-то такое, совсем несмешное по мнению Натали, но потом бросал взгляд на Викторию и она украдкой улыбалась. У них были свои секреты, которые Нат никогда не понимала и даже не пыталась вникнуть. Но ей нравилось. Что между ними есть эти немного ребяческие моменты. Они не выглядели чужими людьми и постоянно друг друга касались. Это ведь не слишком принято у тех пар, которые вместе уже долгое время? у таких пар касание превращается в привычку. У родителей Нат это было чем-то интимным, скрытым от посторонних глаз, но обязательным. За ужином Виктория обязательно протянула бы руку и накрыла бы ею ладонь отца. Это казалось таким логичным и очевидным, что Натали не сразу заметила, как этот маленький ритуал прекратился. А, когда заметила, то было уже много всего. На редких вылазках в ресторан ее родители теперь садились друг напротив друга. И Натали, рассматривая пары в ресторанах, понимала, что друг напротив друга садились лишь те, кто раздражался от своей второй половинки. Не нужно было быть отменным психологом, чтобы это понять. Даже близкие друзья, между которыми ничего не было, садились вместе. Натали с Давидом никогда не садились друг напротив друга. Хотя, их можно было назвать всего лишь друзьями. Им даже не надо было касаться дргу друга. Просто они всегда садились рядом. А родители Натали сидели друг напротив друг и обменивались дежурными фразами. Виктория любила готовить и у нее это получалось очень хорошо. Всякий раз, когда Натали прибегала вечером домой и чувствовала запах еды, она просто с ума сходила от нетерпения и подпрыгивала на месте. Но Виктория строго говорила, что сначала нужно дождаться отца. Натали просто не выносила эти моменты и всегда пыталась уговорить Викторию, что нечего ждать отца. И что он вполне справится и без того, чтобы есть всем вместе. Но Виктория всегда была непреклонна. Это было тоже своеобразным ритуалом и она не была намерена от него отходить из-за того, что Натали сходила с ума от голода.

В один прекрасный день, Натали так же примчалась домой, совершенно голодная и даже какая-то взъерошенная и Виктория сказала, чтобы она садилась есть. Потому что отца они ждать не будут. На лице матери не было расстройства и не было горечи. Она просто в один день перестала ждать своего мужа к ужину. То есть она все так же его ждала, но сейчас уже не видела ничего зазорного в том, чтобы просто разогреть для него то, что она приготовила. Нат ела с пылу с жару, как говорится, а ее отец пришёл и разогрел все это в микроволновой печи. Еда была такой же вкусной. Просто они не ужинали все смете. А Нат смотрела в телефоне что-то, Виктория смотрела сериал, а отец один разогревал себе ужин. И Натали не сразу поняла, что это было тревожным знаком. Ей казалось, ну и что такого страшного? Подумаешь. Ей же лучше. Ничего страшного. Она ведь всегда так хотела не ждать отца, всегда ей хотелось есть и она буквально с ума сходила и ей казалось, что ее хотят заморить голодом. Она столько раз произносила это «давай не будем его ждать и поедим», что сначала ей даже не показалось странным, что Виктория перестала упрямиться. А потом маленькая традиция ждать отца превратилась в традицию его не ждать.

И сейчас она смотрит вслед отцу, который удаляется в спальню с теми бумагами, что выронил и почти уверена, что там чек на подарок любовнице. А, может, документы на развод. По крайней мере, что-то из этих двух вариантов. Ей бы больше хотелось, чтобы это было подарком. Это бы не казалось таким необратимым моментом. Ей хочется позвонить Давиду, потому что сердце ее будет разбито, когда она убедится в своей правоте. Она всегда себя выставляла такой мудрой девочкой, могла найти слова буквально для кого угодно. Дерзкая и смелая, она слыла той, которая никогда не плачет. Она всем и всегда говорила, что ко всему надо относиться проще. А сейчас в горле у нее ком. И пусть кто-то бы только рискнул сказать ей, что ко всему надо относиться проще. Она бы, наверное, накинул на этого несчастного.

Отец в спальне, мамы нет дома, наверное, где-то с подругами. А на столе не стоит ужина. И мама даже не сделала для отца маленькие сэндвичи под стеклянной крышкой. Просто какая-то переваренная паста, равнодушный ужин. Никаких тебе сердечек кетчупом и никакого проявления заботы. Натали хочется плакать, но откуда она вообще взяла, что плакать постыдно? Она хлопает дверью в свою комнату, потому что злится на своих родителей. На маму, которой нет дома и которая не приготовила отцу маленькие сэндвичи и не нарисовала кетчупом сердце. На отца, который закрылся в спальне, в их с мамой спальне, с какими-то документами, которые точно окажутся мерзкими бумагами на развод. На себя. Она вспоминает свой разговор с Давидом месячной давности.

– Иногда мне кажется, что мои родители друг друга ненавидят.

Произносит Давид и протягивает ей банку кока-колы. Натали сидит на подоконнике и старается курить так, чтобы дым не попадал в комнату. Виктория ее просто убьет, если узнает, что Натали курит. Откровенно говоря, Нат даже не уверена, что это можно назвать курением, ей кажется, что затягиваться она так и не научилась. Пару раз пыталась, но кашляла так, что чуть не упала прямо на асфальт, поэтому решила бросить эти попытки. Правда, кто-то как-то ей сказал, что можно сразу понять, затягивается ли человек, мол Натали выдувает слишком много дыма. Теперь она запрокидывает голову наверх и старается выдувать дым порционно. Хотя иногда ей даже кажется, что вроде бы она затянулась и легкие наполнились никотином. Но это скорее исключение, нежели правило. Но Давид курил и ей казалось это… крутым. Глупость ужасная, она и сама это прекрасно понимала, но ей так нравилось, когда в фильмах девушки курили. И ей честно казалось, что и Давиду тоже такое придется по душе. Если она так жеманно и уверенно будет держать сигарету в пальцах. Она смотрелась в зеркало, но у нее не получалось так красиво. И все же она старалась. К тому же, ей нравилось, что Давид учил ее затягиваться. У нее так и не получилось, она кашляла, как ее покойный дедушка. Конечно, до того момента, как он стал покойным. Она даже умудрялась курить в своей комнате, когда Давид приходил к ней после школы. До того хотелось произвести на него впечатление. Хотя что толку? Она курит на подоконнике, свесившись в окно, а потом долго брызгает комнату освежителем. Наверное, это смотрится даже менее круто, когда она сто раз заставляет его обнюхать ее. Да, она очень круто может достать сигарету из пачки и иногда даже попытаться красиво выпустить дым. Но потом она превращается в испуганного ребенка, который трясется того, что Виктория так принюхается и задаст один простой вопрос

– Нат, ты что курила?

И Натали от страха начнет заикаться, как покойный дедушка. Да он и кашлял и заикался. Совершенно точно не сможет сказать правду, но ее красное лицо выдаст ее с головой, когда она попытается солгать. Она слукавила. Если Виктория узнает, то не будет ее ругать, но покачает головой так, что, честное слово, лучше бы отругала. Это куда страшнее.

Она открывает банку кока-колы, двигается, чтобы освободить место для Давида, который тоже прикуривает и так же свешивается в окно. Натали засматривается на его взъерошенные волосы. С ними играет ветер и ей самой становится тошно от этого проскользнувшего в ее голове сравнения. Она себя ощущает героиней подросткового романа, хорошо, хоть не подумала, что даже ветер влюблен в него или еще какую сопливую чушь. Она же всегда сама морщилась от таких статусов в социальных сетях, а сейчас еще немного и сама заговорит этими статусами, да еще и с придыханием, наверное. По правде говоря, она сдерживается, чтобы не исписать его именем всю свою тетрадку. Иногда она благодарна этому миру, что родилась такой бесталанной и не может писать стихи. Иначе точно бы сочинила нечто такое, за что потом было бы мучительно стыдно, даже если бы об этом знала лишь она.

– Твои родители даже не живут вместе. С чего им друг друга ненавидеть?

Давид жил со своим отцом, наверное, поэтому, не смотря на то, что он был долговязым и взъерошенным мальчишкой в смешных очках, он оставался самым популярным мальчиком школы. От него как-то веяло такой спокойной мужественностью и девочки это, конечно, чувствовали. Натали почему-то казалось, что все мальчики, которых воспитывают отцы, должны быть окружены такой аурой спокойствия и мужественности, даже если они выглядят как умника с олимпиады по физике. Натали всего пару раз видела его маму. Это была миниатюрная и суетливая женщина с короткой стрижкой и птичьими чертами лица. Давид взял от нее только цвет глаз – зеленый, как спелая трава. Во всем остальном он был как две капли воды похож на своего отца. Тот, правда, очень много работал, поэтому Натали не так часто с ним пересекалась, но он был очень приятным мужчиной. Она не говорила Давиду, но в глубине души понимала его отца. Ей тоже не слишком была по сердцу миниатюрная и нервозная женщина, которая была его матерью. Своего отца она понять не могла. Как могла быть кому-то не по душе Виктория? Для того, чтобы обидеть маму Натали, нужно быть полным идиотом и, значит, ее отец был полным кретином. Мама Давида не была даже красавицей. И она почти никогда и никому не смотрела в глаза и все время выглядела недовольной, наверное, с такой женщиной было бы сложно жить.

– Мама все время подкалывает отца, он долго делает вид, что не замечает этого, а потом взрывается. Они ругаются. И, когда ссора заканчивается, то в воздухе витает такое напряжение, что хоть ножом режь. Даже домой не хочется возвращаться, в такие моменты отец сам не свой.

– Радуйся. По-моему, все очевидно. Твои родители просто до сих пор любят друг друга.

Ей порой так нравилось выстреливать такими фразами, она напускала на себя умный вид и, должно быть, выглядела достаточно смешно или забавно. Но ей нравилось, что она была такая мудрая сова. Иногда, если уж честно, она даже репетировала вот такие, как ей казалось «мощные» фразочки перед зеркалом. Почти, как курение, только с фразами получалось чуть более удачно. Интересно, Давид был согласен с ее умозаключениями?

– Любят? Нат, ты часто бываешь очень проницательной, но не в этом случае, ты прости.

– Я знаю, о чем я говорю.

– Тебе легко рассуждать. Когда у тебя в семье все так хорошо и твои родители самая идеальная пара, из всех, кого я видел и встречал. Хотелось бы мне быть таким же. Или, чтобы мои родители были такими.

– Мои родители скоро разведутся.

Она произнесла это так просто, что Давид даже не сразу среагировал. А потом слез с балкона и потушил сигарету в банке с водой, которую Натали всегда держала, чтобы не кидать окурки на улицу. Она где-то прочла, что эти сигареты могут съесть птицы, котята или щенки и отравиться. Поэтому очень не лояльно теперь относилась к окуркам на асфальте. Не то, чтобы она ходила и собирала, пытаясь спасти голубей, но, по крайней мере, бросала на окурки не слишком дружелюбные взгляды и ей думалось, что свой вклад она внесла.

– Что ты такое говоришь?

– Ты не расслышал? Мои родители скоро разведутся. Они так остыли друг к другу, что нет смысла все это продолжать.

– И ты так легко об этом говоришь?

В его тоне сквозит непонимание. Но она улавливает так же и легкое восхищение. Он восхищается тем, как она просто не устраивает истерик и как зрело может мыслить такая хрупкая девочка, как Натали. Что еще нужно подростку в ее возрасте? Восхищение и признание ее величия и зрелости. Она готова растаять.

– Я считаю, что не нужно пытаться сохранить то, что уже разрушено. И мне хочется, чтобы мои родители были счастливы. Раз у них не получается сейчас быть счастливыми вместе, то почему бы им не быть счастливыми по раздельности?

Лицемерка. Какая же она тогда была лицемерка. Она просто красовалась перед тем, кто ей нравился. Она как будто бы смотрела на себя со стороны и ей нравился этот образ. Как будто бы она перепрыгнула из одного сериала, в котором сопливо думала, что с волосами Давида играл ветер, в другой. В котором она была мудрая девочка с равнодушным взглядом и сигаретой в зубах. Ей казалось, что у нее даже взгляд был такой, умудрённый горьким опытом, словно она уже столько всего повидала на своем пути. Она даже не может сейчас сказать, верила ли она тогда в то, что несла с таким умным видом. Может быть, она это все выплевывала по той причине, что не могла даже представить, что такое может произойти. Наверное, в тот момент такое развитие событий действительно казалось ей чем-то нереальным. Это, как с равнодушным видом вещать о смерти и о том, что ее ты не боишься. А на деле просто никогда не сталкивался с ней лицом к лицу. Кстати, этим Натали тоже грешила, рассказывая, что хочет умереть молодой, чтобы не быть морщинистой и старой. Правда, это было в семь лет. И, кажется, единственной, кто не покачал головой, тогда была ее бабушка. Та самая, которая не умеет печь пирожки и с которой общаться – пытка. Наверное, просто толком не слушала, что там говорила Натали, когда встала на стул и сначала мучила домашних своими стихами, которые выучила, потом песнями, а потом и вовсе стала философствовать. Может, просто бабушка оглохла от ее песен и поэтому философии не уловила, кто знает. Больше Натали не несла такой чуши, но, как выяснилось, она могла нести другую чушь с таким же «умным» выражением лица, как в семь лет.

В разговоре с Давидом тогда она и лицемерила и красовалась и выпендривалась и старательно подбирала слова и даже тон, чтобы поразить его в самое сердце. Он, кстати, не поразился. То есть он ее, конечно, сам того не ведая, подстегивал своим восхищением и тем, что три раза спросил, как ей удается так легко смотреть на вещи. Но все же он не был виноват в том, что она зачем-то решила ему доказать, что она очень зрелая и мудрая. Может быть, совсем немного, потому что был до того красивым и от него так вкусно пахло, что ее несчастная голова шла кругом. И она могла сказать ему все, что угодно, только бы он еще раз посмотрел на нее с восхищением. Он посмотрел, но не так долго, как ей бы хотелось. Так что, может, зря она тогда лицемерила таким образом. Проще было бы сказать, что она хочет убить учителя истории. Может быть, Давид поразился бы даже больше, а она на кураже действительно убила бы несчастного учителя.

Нет, она не хочет, чтобы ее родители были счастливы по отдельности. Она бы даже согласилась, чтобы они были не такими уж счастливыми, но вместе, как нормальная семья. Ей хочется, чтобы ее семью все еще продолжали считать идеальной. Пусть Давид бы так же хотел, чтобы его родители были такими как ее родители. Или мечтал о таких же отношениях в будущем для себя. Ей нравится, что ее семью ставит в пример. Им нельзя расходиться. Это будет неправильно. Глупо. Страшно. Она не хочет выбирать с кем ей жить. Конечно, она останется с мамой, но как быть с отцом? Ей нравится, когда в доме пахнет мужской туалетной водой и нравится, что по вечерам отец ее встречает у остановки и они вместе идут домой. А иногда едят мороженое и говорят о музыке. Отец страстно любит музыку. Она не хочет, как Давид, жить только с отцом и постоянно находиться между двух огней. Она не хочет жить только с мамой, когда в доме совсем не будет пахнуть мужскими духами, а вдруг потом запахнет? Потому что придет какой-то чужой человек, которого Натали должна будет звать папой? Нет, это исключено. Ей стыдно за эгоистичные мысли, но она не думает, что пришло для них время, чтобы быть счастливыми по раздельности. Они должны подумать о ребёнке. То есть о ней. Вдруг, у нее будет травма? Вдруг она сама больше никогда не сможет построить ни с кем никаких отношения и перестанет верить в любовь. Разве родители не должны думать о благе своего ребенка? И только об этом. Натали главный человек в их жизни и они ведь должны считаться с этим…

Спустя пару часов всех этих мыслей, от которых голова шла кругом, просмотра слезливых видео и нескольких сообщений Давиду (конечно, не сопливых), Натали решила, что, в принципе, она почти готова принять то, что ее родители больше не вместе. Она посмотрела, как людям дарят щенков и они радуются, поэтому решила, что в знак компенсации тоже потребует щенка. Возможно, даже запишет видео и станет звездой. Ей все еще было трудно и она осознавала, что жизнь поменяется. Так же она понимала, что странно и подло с ее стороны было бы заставить их держаться вместе, когда у них еще есть время встретить кого-то и зажить спокойной жизнью. Встретить кого-то! Сложно понимать, что родители могут быть с кем-то другим. Но, с другой стороны, Натали в прошлой школе была почти влюблена в своего соседа по парте, но их пути разошлись и сейчас ей нравится Давид. Скажи ей о том, что придется всю жизнь любить лишь одного соседа по парте, да она пожизненно впадет в депрессию. Так чем хуже ее родители? У них тоже должен быть шанс быть счастливыми. А у Натали может быть целых две семьи. Ну и что в этом плохого? Много подарков на праздники и вкусная еда. Может быть, ей даже понравится ее мачеха и отчим, может быть, она будет смеяться над тем, что так переживала. Она почти убедила себя в этом, лежа на кровати лицом вниз. Поэтому, когда услышала голос матери

– Натали, пора ужинать!

Она только угрюмо ответила в подушку

– Иду, мам.

– Что?

– Иду, мам.

– Не слышу.

Натали пришлось оторвать голову от подушки и крикнуть

– Иду мам!

Принимать благородные и правильные решения было сложно. Даже если ты не слишком веришь в то, что действительно приняла эти решения. Но, по крайней мере, она пыталась убедить себя. Это вымотало Натали за вечер и она поняла, как сильно проголодалась. Интересно, что там на ужин?

5.

Отец читает книгу, прямо сидя за столом и лениво ковыряя пасту, которую приготовила Виктория. Лучше всего у Виктории всегда выходила паста карбонара, Натали готова была есть ее постоянно и плевать на то, что она была жирной и калорийной. Между прочим, все считали, что Нат была очень тощей, кроме ее бабушки. Но у бабушки вообще не все были дома и хорошо, что никто не слышит этих мыслей. Бабушка же умудрилась как-то рассмотреть бока, такие же жирные как паста карбонара. Значит, у нее уже маразм. Паста ароматно лежит в тарелке, Виктория наливает себе бокал вина и кладет совсем немного еды. Рассеянно смотрит куда-то в окно и спрашивает, как у Натали дела в школе. Натали, конечно, догадывается, что это для того, чтобы заглушить тишину. Натали понимает, что не ей одной не очень комфортно этим вечером. Может быть, она вообще меньше всех пострадала, но жалела себя, определенно больше всех. Ей становится стыдно, что она несколько минут назад еще совсем не желала счастья своим родителям и думала о том, чтобы они должны быть немного несчастны для того, чтобы Нат оставалась счастливой. И поэтому бойко отзывается