Fide Sanctus 1

Саня Андреев тоже слушает Linkin Park. Прямо сейчас. На басах.

В поток фонового шелеста ворвалась вибрация телефона. Стремительно схватив Нокию, Свят открыл сообщение.

«Я поняла. Спасибо:) Когда я могу тебе позвонить?»

Чуть ниже кадыка дёрнулась и задрожала тонкая тетива.

«Я предлагаю встретиться. И побеседовать», – быстро набрал он.

– Нахрена?! Пусть найдёт другого «специалиста»! – прокричал Прокурор, потрясая безупречным кулаком.

– Чем он не специалист? – бодро поинтересовался Адвокат.

Бросившись к зеркалу на стене Внутреннего Зала Суда, юный защитник стащил кепку и залихватски пригладил взорванные волосы.

Я просто расскажу об интенциях.

Сообщение улетело, а дрожание тетивы под кадыком осталось.

Уставившись на доску, Святослав начал активно переписывать информацию по хозяйственному праву, подавляя желание заткнуть уши и зажать локтями рёбра.

Отыскала-таки мишень.

– Она просто спросила про юридические термины, – хмуро напомнил Прокурор, не сводя с Хозяина скептического взгляда. – Она может вообще не ответить.

В груди что-то холодно сжалось. Минуты безразлично нанизывались на всё худеющую леску терпения. Звонок с пары ввинтился в уши как юркий штопор. Первым из аудитории выбежал Олег. Его брови были сдвинуты, а ладонь сжимала неровную кипу мятых листов.

Сколько она уже молчит?

Зажав Нокию в руке, Свят рассеянно направился по следам старосты-графомана.

– Елисей, ты жрать? – будто сквозь вату донёсся до него прокуренный голос Артура.

Артур Варламов был короткостриженым брюнетом среднего роста с крупным носом, настороженным взглядом и патриархальным складом ума. К полезным людям он старался держаться поближе.

А бесполезных не щадил.

На первом курсе – когда Рома был районным прокурором – Варламов приложил все силы, чтобы стать корешем Свята. Когда же Рома уселся заведовать их кафедрой, Артур прилип к его сыну намертво.

– Нет, я… к Николаичу за инфой, – помедлив, решительно соврал Свят.

С тобой я сейчас не хочу говорить особенно сильно.

Вытащив из кармана флешку, Елисеенко так свирепо помахал ею в воздухе, словно именно кусок пластмассы был неоспоримым доказательством его слов. Студенты суетливо покидали зал, громогласно переговариваясь и подбивая его рюкзак.

Не толкайтесь. Не шумите. Исчезните.

Артур приблизился, и стало ещё заметнее, что вчера он в который раз смешивал отбеливатель с бурбоном отдыхал душой.

– Ну, позже подтягивайся в столовку, – хлопнув его по плечу, просипел Варламов. – На форточке пожрём, а на социологии поспим.

Они вывалились в коридор, и поток лиц вокруг стал ещё смазаннее.

Этот чёртов главный корпус был просто адом.

Рассеянно отыскивая выход на лестницу, Свят увидел на двери одного из кабинетов карту средневековой Великобритании. А чуть левее от неё…

Главный корпус был адом, да. Но кое-что всё же этого стоило.

– Кстати, узнал настоящий номер той кудрявой и её подруги, что названивали тебе с чужих номеров, – бубнил Варламов, суетливо подталкивая его в спину. – Разведчицы.

Её рюкзак тоже подбивали. И она тоже морщилась.

Как восхитительно смотрится бирюзовый рюкзак рядом с белой рубашкой. Резко развернувшись, Свят протянул Варламову ладонь, краем глаза наблюдая за бирюзовым рюкзаком дверью с картой Великобритании.

– Меня на социологии не будет, – перебив поток новостей о кудрявых разведчицах, бросил он. – Попроси Олега не отмечать.

Остановив на нём мутные глаза, Артур прищурился и ехидно дёрнул ртом.

– Хорошо, наверное, быть сыном заведующ…

Хорошо, наверное, быть сыном.

– Философию в июне сдали! – рявкнул Святослав, вновь обернувшись к кабинету с картой.

Так, она ещё не ушла.

– Просто попроси не отмечать, сказал! И возьми жвачку, сифон.

Не дослушав, Артур фыркнул, неуклюже ударил по его ладони и слился с толпой технарских физических тел, что прокладывали себе путь к лестнице.

* * *

Предложил встретиться.

В желудке растерянно копошилось что-то нежно-колючее.

Чего я хочу больше всего?

– Встретиться, конечно, – немедленно и однозначно прояснила ситуацию Верность Себе.

– Не гоните коней, – сквозь зубы процедила Верность Другим.

Из фотоальбома на её коленях высунулся высокоморальный и глубоконравственный профиль Шавеля.

А что мне больше всего нельзя?

– Тебе? Или чувству вины? – с печальной улыбкой спросила Интуиция.

Игнорируя оклики Майи, Вера стрелой выбежала в коридор. Мысли утратили контуры и разлетелись по волосам. Затормозив у двери, она небрежно закинула на плечо рюкзак, разместила в ушах белые капли наушников и угрюмо уставилась на их спутанный шнур. Люди задевали плечи и качали рюкзак, а плейлист как назло предлагал только самые нежные песни. Так ничего и не включив, она устало прикрыла глаза.

Не касайтесь… не кричите… исчезните.

Что и как она будет говорить на этой встрече? Что и как? Волоски на кончиках ушей встали дыбом. Страх, волнение, вина, азарт, интерес и смущение никак не могли выбрать хедлайнера – и просто буйно орали, сгрудившись под рёбрами.

Просто великолепно.

«А расскажи мне про интенции».

«Конечно, это несложно, смотри».

«А кто грамотнее это делал: Вильгельм или бароны?»

«Грамотнее всех Оливер Кромвель».

«А ты мне вторую ночь снишься».

– Так вот почему я две ночи плохо спал, – прозвучало откуда-то сбоку.

Сердце оборвалось.

О чёрт. О нет. Только не прямо сейчас.

По задней поверхности шеи сверху вниз прополз кусочек льда.

Изумляться тесноте мира было некогда.

Медленно подняв голову, Вера увидела перед собой верхнюю пуговицу светло-серой рубашки. Передвинув взгляд выше, она собрала самообладание в прохладный кулак и поинтересовалась:

– Снились чересчур подробные карты средневековой Британии?

Святослав поднял уголки губ, и его глаза цвета шоколада лукаво сверкнули.

Горячего. Горячего шоколада.

Надо же. Обычно карие глаза самодовольных королей напоминают ледяное тёмное пиво.

– Предчувствовал засилие мозга таким количеством людей вокруг, – отозвался он, небрежно взмахнув рукой.

Пролетающий мимо студент задел его ладонь красным планшетом и злобно обернулся.

Не сдержавшись, Вера громко хмыкнула и заявила:

– Да, спасибо за переезд, в корпусе стало абсолютно невыносимо.

Было стыдно за свою примитивную внешность и отчаянно хотелось нападать.

Снова изогнув губы в едва заметной усмешке, Свят передёрнул плечами, словно говоря: «Мы люди подневольные».

Посмотри в сторону хоть на секунду, блин.

Нет, он не отводил глаз.

И внутри стукались друг о друга какие-то хрустальные бокалы.

Желая занять руки, Вера выдернула из ушей наушники и намотала белоснежный шнур на пальцы.

– Сегодня ты вытащила оба наушника, – весело сообщил Свят.

Он будто нарочно не замечал её раздражения, и раздражению было ужасно обидно.

– Я вытаскиваю оба по пятницам, – заявила Уланова, пуще прежнего злясь на себя. – Или если разговариваю с привлекательным мужчиной.

– О, ты считаешь меня привлекательным мужчиной?

– Сегодня пятница.

Сердце испуганно ускорилось.

Вот начерта ты цитируешь Челентано?

В глазах цвета шоколада на миг загорелось уязвлённое самолюбие, но уже через миг оно сменилось снисходительным вежливым интересом.

Тормози, в следующий раз уже можно подорваться.

– Один-ноль, – шутливо отдав честь, широко улыбнулся Святослав.

Его пальцы и ладони сегодня выглядят не такими горькими.

Нехотя отведя взгляд от магнитных рук, Вера негромко поинтересовалась:

– Ты ещё согласен мне помочь?

– Конечно, – тут же отозвался он, оглядевшись так, словно ждал выстрела. – Только нам, пожалуй, лучше не разговаривать в универской столовой.

Ну кто бы сомневался.

– И в коридоре не стоит, – ехидно подсказала Вера, мгновенно ухватив суть. – И лучше отъехать подальше от этой улицы.

Под кожу с готовностью вернулось липкое раздражение.

Которая я на этой неделе, твою мать?

Прозвенел отрывистый звонок на пару, и уровень суеты в коридоре побил свой же рекорд.

– Да, не хочешь перекусить где-нибудь в городе? – небрежно произнёс Свят, когда звонок замолчал, а толпа студентов рассредоточилась по аудиториям.

– Хочу, – помолчав, решительно выбрала она.

Пожалеешь в обоих случаях, помнишь?

Раздражение тоскливо подняло белый флаг, а предвкушение триумфально воздело руки.

Что, а главное зачем? Что и зачем ты делаешь?

Повернувшись, Вера устремилась к лестнице, лавируя между опоздунами на пары.

Широкие шаги не отставали.

* * *

– Интенции предписания и санкционные интенции тесно связаны между собой и, по сути, играют одну и ту же роль. Роль эта, кстати, – указал он концом Паркера в её сторону, – почти всегда выражается категорией модальности.

Вера откинулась на высокую спинку стула, внимательно отслеживая ход его сбивчивой мысли. Её правая ладонь поглаживала до сих пор чистый лист, а скучающие глаза говорили, что их хозяйка уже знакома с этими тезисами.

Примерно так выглядит железобетонная уверенность в себе.

– Учись, – толкнул Хозяина в спину Прокурор, с любопытством разглядывая невозмутимо вздёрнутый улановский нос.

– Если мы организуем субъекта выполнить то или иное предписание, мы дополнительно мотивируем его рассказом о санкциях, которые к нему применят, если он проигнорирует первую интенцию, – продолжал Святослав.

– То есть невозможно с ходу сказать, что является причиной, а что следствием? – подытожила Уланова, постукивая пальцами по бесполезному листу.

– Абсолютно точно, – с досадой тряхнул он головой.

Волосы взлетели и небрежно ткнулись в бровь.

Не в бровь, а в глаз.

– Да она поумней тебя, – сообщил Прокурор, смахнув с пиджака невидимую пылинку.

– Когда носитель права, данного ему правовой сферой, – свирепо завёл Елисеенко, – оказывается во власти предписания, им руководит не столько знание о том, какие блага для него несёт в себе следование предписанию…

– Сколько понимание того, чем грозит отказ ему следовать, – закончила Вера, плавно кивнув.

Очень хотелось поскорее её переумничать, но рядом материализовался официант.

А «олени», решившие посетить ресторан, «не спорят с дамами в присутствии третьих лиц».

Так всегда говорил Рома, ссылаясь на этикет.

Но это не мешало ему в присутствии метрдотелей и швейцаров бить жену по лицу.

Поставив перед ним квадратное блюдо с запечённой скумбрией, а перед Верой – глиняный горшочек со свининой и грибами, разносчик изящно удалился. Выбросив из головы мрачные ассоциации, Свят снял со своей вилки салфетку и буркнул:

– Наличие санкции за невыполнение предписания значительно повышает мотивацию к его выполнению. Это, так скажем, азы психологии права. Правовая сфера корректирует удельный вес интенций, возлагая особый акцент на нужную чашу весов.

Подвинув к себе исходящий паром горшочек, Вера погладила ручки столовых приборов и закивала.

– Выставляет вперёд либо поощрение, либо наказание, – нараспев произнесла она, забавно дуя на кусок шампиньона.

Нетерпеливо кивнув, Свят быстро прожевал кусок рыбы и подготовил новый тезис.

Дай я покажу, что я не совсем дурак.

– А если, к примеру, – небрежно опередила его Вера, – взять несовременных государственных деятелей? Вот Вильгельм Завоеватель в одиннадцатом веке должен был пользоваться скорее санкцией или начать с предписания? И это бы как-то отразилось на законах? Именно на их сути, а не языковом выражении.

– Вильгельм… – протянул Свят; академическая самооценка нервно дрожала. – Отразилось бы, безусловно. Чем ниже уровень общей образованности общества, тем сильнее нужно упирать на санкционную интенцию.

Отбросив вилку, Уланова наконец склонилась над листом, записывая его слова.

Аллилуйя. Хоть что-то ты не знала, твою мать.

– Ты молись, чтобы она не начала вещать, – мгновенно съязвил Прокурор. – Тебе-то скатерти не хватит.

– А семиотика позже вступает, – ощутив прилив уверенности, продолжал парень. – Нужно брать всё в комплексе, приплетая и психологию. Потому что суть предписаний и санкций очень связаны с ней. Мой друг с отлично подвешенным языком хорошо разбирается в психологии, но поскольку его здесь, к счастью сожалению, нет, то мы в ней только поверхностно поплещемся. В основном будем смотреть прагматику. Кем пишется – и для кого пишется, – поставил он ладони на рёбра друг напротив друга.

Твою мать, она поняла значение каждого слова.

– А здесь уже вступают лингвисты, – сообщила Вера, лукаво указав в его сторону ножом. – Можем и без друга поглубже в психологию зайти, я в ней тоже плаваю. Баттерфляем.

Баттерфляем, ты посмотри.

– Ну всё, хватит! – ткнул его в бок Прокурор; на его щеках выступили гневные алые пятна. – Забирай штурвал!

– Никогда не наставляй оружие на человека, Вера, – услышал Свят свой сухой голос.

Уланова тут же растерянно опустила нож и отвела глаза.

– Извини, – проговорила она куда-то в глиняный горшочек. – Я не подумала, что это может быть неприятно.

– Почему не воспользоваться её способностью признавать ошибки и извиняться, да?! – рыкнул Прокурор, мгновенно переобувшись. – Наглаживая своё уродское самолюбие!

Нет-нет-нет, стой.

– Да ничего, – быстро произнёс Свят, отшвырнув Прокурора в угол Зала Суда. – Да и какое это оружие. Ты так долго им шампиньон пилила.

Она приподняла уголки маленьких губ и тут же смело вскинула голову. При виде серой голубизны её глаз в груди загорелось какое-то яркое, свежее чувство.

Какое?

– На самом деле я хорошо знаю, как может быть неприятен случайный жест или случайное слово, – твёрдо произнесла Вера. – Есть слова и жесты, которые будто разрушают оболочку… Оболочку…

Святослав задержал дыхание.

Разрушают оболочку, да. Именно.

– В общем, я его называю мыльным пузырём, – наконец договорила она и, быстро заключив себя взмахом ладони в неровный круг, неловко усмехнулась.

– И даже то, что быть не может, однажды тоже может быть, – протянул Судья.

Изумлённое восхищение.

Изумлённое восхищение – вот какое чувство освежило рёбра, когда она подняла глаза. Теперь же она снова смотрела в сторону; кусок свинины на её вилке предательски остывал. Тонкое сухожилие её шеи остро выступало над воротником белой рубашки.

– Я тоже называю его так, – негромко признал Свят.

Пожалуйста, перестань смотреть вбок. Посмотри сюда. На прореху в моём мыльном пузыре.

Вера поражённо повернулась.

– Называешь мыльным пузырём? – заговорщическим тоном уточнила она.

Свят мелко кивнул, прикрыл веки, тихонько хмыкнул и развёл ладонями, будто сдаваясь.

Да, я называю его именно так – и больше никто об этом не знает.

– Ты разве когда-то собирался рассказывать кому-то о мыльном пузыре? – испуганно пробормотал Адвокат.

– Нужно поначалу спрашивать у хозяина пузыря, можно ли лопнуть одну из стенок, – помолчав, добавил Свят; свой голос слышался приглушённо.

– Слишком много – одну из стенок, – серьёзно проговорила Вера, отодвинув в сторону свой лист с заметками. – Можно для начала сделать небольшое окошко.

– Да, небольшое окошко лучше, – согласился Свят, отправив в рот кусок скумбрии; в груди теплело. – Хотя звуки всё равно проникают.

– Это правда, – всё с той же серьёзностью согласилась она, тоже вернувшись к еде. – Общежитие этим просто… – не договорив, она выразительно сомкнула ладони на шее и закатила глаза.

– Даже не представляю, как там можно… – пробормотал он и запнулся.

Лучница смотрела прямо в его глаза, широко распахнув свои.

И это основательно сбивало с мысли.

– То есть, – сделал он новую попытку, – не представляю, как вообще… там. Жить. То есть как там ты. Можешь. Зная теперь про твой мыльный пузырь.

Не ответив, Уланова задумчиво улыбнулась – с ноткой самоуверенной, но доверительной игривости. Над столом снова повисла пауза.

Но на этот раз она была свободна от неловкости.

– Вильгельм Завоеватель, кстати, знаете… От инверсии звучной и сочной поистине без ума был, – сообщила Уланова, красноречиво подняв левую бровь.

В горле заклокотал смешок. Подавшись вперёд, Свят расстегнул верхние пуговицы рубашки и азартно улыбнулся.

Итак, Вильгельм и инверсия.

* * *

Зажав в ладони опутанный наушниками телефон, Вера прыгала по ступеням общажной лестницы и мурлыкала «Numb», стараясь попадать в ноты на манер Честера. Хэллоуин наступал уже завтра, но она совершенно не волновалась; память давно связала все слоги с нужными регистрами, и она была уверена, что споёт хорошо.

Так хотелось и дальше слушать его и подхватывать окончания фраз… Так хотелось слушать.

– Диму набери послушай! – гаркнула Верность Другим, потрясая блёклыми фотографиями Шавеля. – Он тебе расскажет про твои истинные интенции!

Вера фыркнула и решительно заткнула ей рот.

Нарисованных рук Свята уже было мало; теперь на бумагу просилось и его лицо.

Растрёпанная чёлка. Высокий ровный лоб. Тёмно-шоколадные глаза, обрамлённые чёрными, спутанными в уголках ресницами. Греческой формы нос и неправильной формы губы.

Они будто пытались запретить себе улыбаться.

В нём явственно чувствовалось желание нащупать в ней черты, которые позволят ему скинуть отполированный панцирь.

Пожалуй, под этой этикетной маской может таиться много личностной силы.

Уже открывая дверь в свою комнату, Вера внезапно осознала, что он тоже, скорее всего, придёт на завтрашний праздник.

И непременно узнает ту стрельбу из лука, за которой «нечего подглядывать!»

* * *

Заканчивает фразы, будто побывала в голове.

Переложив гантель в правую руку, Свят сделал «Океан Эльзы» погромче, наплевав на время, близкое к полуночи. Жильцы его новой панельки никогда не стучали по батареям.

И даже не вызывали козырьков.

Кованый фонарь за окном походил на живописный факел среди мрака.

Интересно было бы послушать и ещё про категории модальности.

И про эмотивную функцию языка. И про инверсию.

– Даже про архаизмы отлично заходило! – с жаром воскликнул Адвокат.

Было невероятно легко говорить и слышать… слышать и говорить. Терять окончания фраз в её внимательном взгляде, логику текста – в опасном интеллекте, а судороги самолюбия – в обезоруживающей искренности. В ней чувствовалась необычайная вдумчивость и пытливость… Открытость новому. Беспечное доверие к реальности. Остроумие. Любознательность.

Откровенная уязвимость искренней души.

И вместе с тем смелая, решительная и безоговорочная вера в свои мысли.

У её слов хотелось греться, как у июльского костра.

Слушая его, она выстукивала пальцами какой-то ритм, и этот ритм просился на гитарные струны почему-то совсем не раздражал. А в воротнике белой рубашки поблёскивали едва различимые – потому что шея совсем не напряжена – тоненькие сухожилия.

Тоненькие? Ты взялся за уменьшительно-ласкательные суффиксы?

Ласкательные? В горле внезапно что-то ухнуло вниз от этого слова. Прикрыв глаза, Свят снова поменял руки и рывком схватил гантель в левую.

Ласкательные суффиксы. И тонкие бледные пальцы.

Прокурор красноречиво цокнул языком и махнул ладонью, словно говоря: «Мои полномочия всё».

– Как же она увлечена темой своей курсовой, – мечтательно протянул Адвокат, игнорируя кислую личину обвинителя. – Поразительно. И заразительно.

– Смотри, – завладел вниманием Хозяина Судья. – Оказывается, можно с существом женского пола делиться тезисами и чертить на салфетке классификацию интенций.

Воистину; её мысли были невероятно интересными.

Даже не верилось, что они женские.

ГЛАВА 4

– Да ладно, Леопольд, заливаешь. Три раза, да брось.

Одарив Олега ехидным взглядом, Варламов отправил окурок в урну и прищурился.

– Хорош дымить, Варлам, задушил, – хмуро пробормотал Свят, сидя на сыром бордюре. – Нужно быть мёртвым, чтобы твой дерьмовый Винстон обонять.

Заткни эту пачку себе в зад; она мешает мне видеть небо.

А оно сегодня было похоже на пластилин, на которым наделали пышных волн. Студенты медленно текли из универа в курилку и спустя пару минут так же вальяжно возвращались обратно. В воздухе висела тугая влажность; царил запах подгнивающих листьев.

– Эта курилка может себе позволить держать подальше друг от друга тех, кто обоняет дерьмо, и тех, кто табак времён Колумба, – рассеянно уронил Петренко. – Продуманный корпус. С чего бы именно нам так повезло?

– Не у всего и всегда есть причина, Олеже, – лениво бросил Свят.

– У всего и всегда, – беззлобно отрезал Петренко, глядя вдаль.

– Ты не думай, большой батя следит за тобой и здесь, – бросил Артур, невозмутимо доставая из пачки вторую сигарету.

– И ему скучно, – отбил Свят, сурово глядя на варламовское курево.

Лучше бы никто не знал, что у Ромы есть сын.

Но зав их кафедрой на людях называл его сыном куда чаще, чем хотелось бы наедине.

Почти не мёрзнущие сегодня руки Святослав по привычке держал в карманах обтрёпанной – но от того даже более любимой – кожаной куртки. Мать твердила, что пора покупать другую; избавляться от старых вещей и заменять их новыми.

Потому что это помогает «расчищать захламления ауры».

Рома же ледяным тоном советовал жене «хоть раз» порасчищать «захламления мыслей».

Но пожалуй, лишь ради того, чтобы хоть один сезон не давать никому денег на шмотьё.

Обычно Роман Алексеевич и Ирина Витальевна в упор не слышали друг друга.

А порой и не говорили – по паре недель.

Нельзя жить с тем, с кем не хочется без оглядки говорить.

Говорить; говорить; говорить.

…В начале беседы он рьяно хотел её переумничать. А ближе к десерту почти превратился в слух.

Нет, положи руки на стол, пожалуйста, чтобы я их видел.

Да, мне интересно про инверсию, очень. Нет, не отводи глаза.

Я по уши в метафорах; в метафорах, Вера.

На следующий день я сравню небо с пластилином.

– …уши долбится! ЕЛИСЕЙ!

Моргнув, Свят поднял глаза. Артур махал перед его носом пропахшей табаком ладонью и омерзительно щёлкал пальцами. Поморщившись, Святослав медленно поднялся на ноги и неуклюже отряхнул брюки сзади. Желания слышать свой голос не было.

– На Хэллоуин сегодня идём? Надо с костюмами что-то придумать. И с продолжением, – небрежно протянул Олег, разглядывая скандалящую парочку. – Врёт он тебе, врёт. Ты посмотри на его мимику.

– Да что там делать? – прочистив горло, с досадой отозвался Свят. – Одни и те же рожи.

Она наверняка останется в общаге, когда все схлынут на эту попойку.

Под желудком что-то дёрнулось и заалело.

– Тебе костюм не нужен, только уши подкрась фосфором, – посоветовал Олегу Варламов. – И продолжение само тебя найдёт в темноте. А Елисей задумался о костюме царевича и всё прослушал про твою кудрявую жизнь.

– Всё я слышал, – буркнул Елисеенко, не оборачиваясь. – Физкультурница, три раза. Реально заливаешь, Леопольд. Лучше скажи, сколько абзацев получилось после.

Олег расплылся в улыбке чеширского кота; он умел оценить хороший сарказм. Прозвенел звонок, и они переступили порог университета, оставив курилку за спиной. Впереди маячила сдвоенная пара по криминалистике.

– Caeca est invidia[9], – прокомментировал Петренко и смиренно замолчал.

Но в его взгляде читалось ехидное: «По крайней мере, у меня в жизни есть что-то интересное». Промолчав, Свят хмуро посмотрел на поручень лестницы и пошёл вверх, держа руки в карманах.

Графоман как всегда зрит в самую грибницу.

Когда-то этот графоман станет матёрым писателем; потому что плюёт на подколы и строчит себе.

Есть же, сука, люди, которым под силу ровным счётом всё.

На парту перед глазами ляпнулся варламовский рюкзак, и Свят осознал, что до кабинета дошагал совершенно незаметно.

– …на тыквы посмотреть, – скрипучим голосом вещал Артур. – В этом году всё организуют филологи-иностранцы. Чего не пойти? На филфаке одни бабы.