Танец тени и света

– Ты меня прямо так вез несколько дней?

– Три. Если быть точным. Твой народ уже оплакал и попрощался со своей Фиариной.

У меня сам собой открылся рот, а руки безвольными плетьми повисли. Во рту пересохло снова, хотя я только пила. Три дня. На его руках. На его глазах. Перед чужими людьми. Я сжала кулаки под покрывалом, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Что хуже – что это случилось? Или то, что он говорит об этом так… будто обсуждает погоду?

– Если тебе станет легче: на Теней и их жертв не принято смотреть. Тебя никто не видел, а если и увидел, то ничего не разглядел и уж тем более не запомнил. Не думаю, что кто-то вообще захотел увидеть, что Тень объявилась среди деревьев долины.

Не знаю, должно было мне от этого полегчать, или, наоборот, напугать, но омерзение, которое я испытывала затмило все. У меня буквально вся кожа начала зудеть, от одной мысли, что произошло за это время, от того, где я нахожусь, и от того, сколько унижений перенесла. Я почувствовала себя грязной. На коже осела дорожная пыль, которая скрипела на зубах, на лице – следы моего забвения, в душе – стойкая мерзость.

Неожиданно, словно в подтверждение слов наёмника, в коридоре раздался какой-то шорох. Дверь, как обычно, была распахнута, и до этого момента хранила оглушающее молчание. Но сейчас в коридоре явно кто-то был. Я даже на мгновение забыла, зачем раздирала собственные запястья когтями, и со смесью надежды и удивления подняла голову. Робкая радость, что в этом мире я не осталась одна, наедине с наёмником, шевельнулась в груди. Кто-то нарушил наше до безумия странное уединение. Радость продлилась не долго. Две худенькие служницы питейного дома через силу буквально впихнули свои дрожащие тела в комнату с подносами в руках. Их пальцы побелели, сжимая подносы, а взгляды прилипли к полу – будто бы даже случайный взгляд в нашу сторону мог стать смертным приговором. Девушки, глядя исключительно на свои ноги, перешагнули дверной порог и низко поклонились. Неизвестно, правда, куда. Наёмник расслаблено стоял около прикроватной тумбочки в изголовье кровати. Я подпирала стенку рядом. А девушки в проходе кланялись… пустоте в другой стороне комнаты. Наёмник молчал, лениво за ними наблюдая. Девушки дрожали, не осмеливаясь подняться из поклона. По крайней мере, их страх был чистым, непритворным. А я… я уже не знала, что чувствую. Стыд? Да. Но под ним – странное облегчение, что хоть кто-то еще живой осмелился войти в эту комнату. И разочарование – если я закричу, они скорее зажмут себе уши, чем попробуют услышать. И грязь в душе…

Тень, с намеком на улыбку, наблюдал за девицами склонив голову на бок. А девушки не шевелились. Я уже подумывала им что-нибудь сказать, как-то обозначить хотя бы куда кланяться или что делать с подносами, но засомневалась – я сама оказалась в положении хуже, чем они, и не сочтёт ли наёмник это дерзостью? Они были свободны, они могли бояться, могли кричать и убежать. Тень не стал бы их догонять. А я? Я прислонила голову к холодной стене, расслабив тело. Тяжесть от снотворного никуда не делась, она прятались под кожей, медленно лишая меня сил. Только мысли еще бились в голове, как стая пойманных в сети птиц.

Позвать на помощь? Могу. Но последствия я поняла ещё во дворце – с того момента, как мне вручили цветок. Тот самый, что теперь висел на моей шее, как метка судьбы. Могу ли я попытаться бежать. Могу. И не могу одновременно. Служницы не интересовали Тень, и от их попыток спастись не будет никаких последствий. Они привыкли получать приказы и их исполнять. Они привыкли подчиняться. Я же привыкла приказы отдавать, когда подчинялись мне. Но теперь – они были живыми и свободными, пусть и трясущимися от страха – им было за что жить, им было что терять. А мне? Через полторы недели я умру или того хуже. Мой народ и родные считают уже меня мертвой, а те немногие кто успеет признать во мне живую Фиарину, скорее всего погибнут от руки наёмника. Что я могу изменить? Только безразлично наблюдать, как две еще живые души трясутся у входа.

Спустя несколько мгновений одна из служниц, которая была за спиной первой, отмерла, убедилась, что их не убивают, и подтолкнула свою подругу в спину вперёд. Девушка машинально шагнула к столику, вжав голову в плечи. Быстро служницы, никуда не глядя, расставили принесенную еду на стол, и попятились к двери. Несколько раз по дороге поклонились так же в пустоту. Это был заученный ритуал слепых, исполняемый на ощупь в кромешной тьме страха. Девушки выскользнули в коридор, и понеслись прочь со всех ног. Наёмник взглянул на меня, а выражение его лица довольно ясно сообщало: «Я же говорил». Я устало прикрыла глаза в надежде вернуться в забвенье. По крайней мере в нём нет ничего кроме пустоты, а это было именно то что мне нужно.

– Пойдем. Тебя надо умыть.

Наёмник шагнул в мою сторону, и одним движением стащил меня с кровати. Я даже глаза открывать не стала. Он все равно сделает то что решил сделать, так какой смысл сопротивляться? Тем более что сил у меня не осталось. Я только вновь хотела оказаться в плену сна и больше никогда оттуда не возвращаться. Интересно, усыпит ли он меня еще раз, если попросить?

Неожиданно я с головой ушла под воду. Обдало ледяным холодом. Тело дернулось от неожиданности и забилось в попытке зацепиться за край, но это уже не требовалось – сильные руки уже вытащили меня из воды. Наёмник принёс меня в умывальню, где ждала ванна ледяной воды. От которой кожа покрылась мурашками. И я пришла в сознание. Я не могла удержаться на месте, меня начало трясти от холода, а ноги то и дело подгибались, только сейчас я в полной мере осознала, насколько ослабло мое тело. Удерживали от падения меня только сильные мужские руки.

Наёмник швырнул в воду небольшой сероватый камень – обычный согревающий кристалл, какие попадаются на каждом углу в придорожных питейных домах и ночлежках. Вирены, используя силу богини Луны, научились наделять определенные камни способностью почти мгновенно согревать воду, а позже кристаллы начали напитывать ароматными маслами и даже лепестками цветов. В зависимости от размера и породы кристаллы могли поддерживать воду тёплой целую неделю. Но такие кристаллы были изысканной редкостью. Этот кристалл же был дешёвый, потрескавшийся по краям, без всяких изысков. Кристалл булькнул, выпустив пузырьки воздуха, и вода постепенно потеплела – не до приятной теплоты, а до той степени, когда уже не морозит, но и не согревает по-настоящему. Хватит, чтобы отмыться, но не расслабиться. Такие камни быстро расходуют заряд, хватает их от силы на пару ванн, а потом – снова заряжать. Тем не менее вода в ванне слегка забурлила, а по небольшой комнате пополз ароматный пар, выбивая из носа запах пыли. Наёмник проверил воду, и легким движением оторвал меня от пола, погрузил в воду.

– Снотворное что мы используем, делается из сока ядовитого цветка. – Зачем-то начал мужчина. Его пальцы, смывавшие грязь с моего лица, двигались с неожиданной нежностью – будто он стирал не дорожную пыль, а следы моего падения. Странная забота палача…– Одного раза хватает что бы усыпить довольно крепкого мужчину. Два раза подряд для большинства – глубокая потеря сознания. Третий раз приводит к смерти. Твоему организму нужно время, чтобы вывести яд окончательно. Тебе скоро полегчает.

Я лишь смотрела на него широко распахнутыми глазами. Он говорил о вещах, которым в моём мире уже не было места. Я была унижена, украдена и лишена всего чего можно было лишиться. Кроме двух вещей – невинности и жизни. И то и другое стало для меня проклятьем. И от того и того бы сейчас предпочла избавиться. Я не слушала наёмника. Его слова тонули в гуле воды в моих ушах – пустые, ненужные объяснения тому, кто уже перестал быть живым. Я ушла под воду с головой, не желая выныривать обратно. Вытащил меня снова Тень. Даже в смерти он мне отказал. Все будет исключительно так как хочет он и тогда, когда он захочет.

Наёмник вымыл меня, быстро, почти не думая и ни на чем не задерживаясь. Но когда дело дошло до волос, его пальцы дрогнули. Провёл по ним медленнее, чем нужно, будто проверяя что-то. Мои волосы – тусклые, без признаков благословения, ни светлых, ни темных отблесков. Просто волосы. У жриц они переливаются лунным серебром, у Теней – чернеют, как беззвездная ночь. А у меня… у меня ничего. И все же он расчесал их пальцами, смывая дорожную грязь, и аккуратно откинул за плечо. Нежно, словно боялся навредить. Меня передернуло. Почему?

Может он еще сам не верил в то, во что я верить всю жизнь отказывалась – во мне не было света. Он касался их так, будто искал что-то – может, следы света, которых никогда не было. Или ответ на вопрос, который я задавала себе множество раз – а не стали ли они причиной того, почему меня отвергли? Я сама делала так множество раз, когда расчесывала свои волосы, но ответ так и не нашла. Но все же он очень бережно вымыл и вытер мои волосы и бережно уложил их на плечо. Его пальцы на мгновение сжали прядь, будто ловя чей-то невысказанный упрек. Потом резко отпустили. Мужчина отвернулся. А я лишь хлопала глазами. Он разочарован? Или злиться? Или … я устала думать. Тень явно объяснять что-то не был намерен. Он уже молча нёс меня обратно в комнату, завернув в полотенце.

Тень был прав – вода принесла мне облегчение. Тело уже не так ныло. Кожа как будто вновь задышала. А я хотя бы отдаленно почувствовала нормальное состояние. Я успела лишь мельком взглянуть на себя в зеркало – глаза воспалены, на руках следы от ногтей, серая кожа, проступившие мешки под глазами. Мертвец, который еще дышит.

Тень усадил меня в одно из плетеных кресел и указал на еду:

– Тебе надо поесть хоть немного.

Он занял место напротив, пододвинув ко мне тарелку с тушеными плодами, почти небрежным движениями, за которым скрывалась сила и уверенность. Ни спешки, ни надменности – каждый жест был отточен годами, будто даже в таком пустяке, как еда, скрывался расчёт и угроза, всем кто его решит побеспокоить. Ложка не звенела о край, лепешки ломались беззвучно – он оставлял после себя тишину. Оглушающую. Питейный дом вокруг нас замер. Ни шагов за дверью, ни перешёптываний. Все знали, кто здесь сидит. Все понимали: лучше притвориться глухим и слепым, чем привлечь его внимание. Он ел медленно, с той же непринуждённостью, с какой убивал и, похоже все время, жил. Точные движения, ни одного лишнего звука, только выполнение задачи – поесть.

Я же жевала бездумно, не чувствуя вкуса. С таким же успехом у меня в тарелке могла оказаться земля и я бы не почувствовала разницы. Есть я не хотела, но и протестовать сил не было. Глотала через силу, будто проталкивала в себя камни. Пальцы едва удерживали вилку – казалось, ещё мгновение, и она выскользнет, звонко ударившись о тарелку. В надежде что хотя бы теплые лепешки разбудят во мне хоть какие-то чувства, я откусила кусочек и начала жевать. Бесцельно, бездумно, безвкусно. И бессмысленно – еда больше не приносила ни удовлетворения, ни радости.

Все-таки одна вещь все еще цепляла мое внимание – лунный цветок у меня на шее. Я чувствовала его кожей, чувствовала, что он потеплел. Немного, едва заметно. но это было единственным что я ощущала. Инстинктивно я коснулась его пальцами. Теплота разливалась от него. Я все думала может это мои фантазии? Может в этом холодном мире я настолько отчаялась, что цеплялась за отголосок тепла силы богини? Я не знала точно, а спрашивать сил не было. Поэтому жевала лепешку и бесцельно водила пальцами по ожерелью. Я как будто зависла, выпала из реальности происходящего, а все мое существование свелось к поглаживанию лунных лепестков. Я касалась лепестков, как мать – лба больного ребёнка. Осторожно, нежно, с надеждой. Я позабыла обо всем. И, кажется, уснула.

Моя голова коснулась подушки, сильные руки вновь натягивали на меня покрывало. Тень отнес меня на кровать. Держать глаза открытыми было не возможно, а думать, что он мог бы сделать не хотелось. Я устала. Чувствовала только как пальцами сжимаю цветок. Тень тоже не удержался и провел пальцами по нему. Ласково, нежно, почти интимно.

– Прелесть. – тихо произнес наёмник, поглаживая белые лепестки. – ты нравишься.

Сказано было не мне. Или не только мне. Его взгляд скользил по лепесткам цветка, но голос был адресован… чему-то большему. Я уже была в полудреме, но слова разобрала, не поняла только их смысл. К кому он обращался – ко мне или цветку? Я с трудом распахнула глаза, попыталась сосредоточить взгляд на мужчине, и все равно не поняла. Думать было еще тяжелее. Говорить невыносимо. Но все же я, следуя правилам приличия, произнесла, на всякий случай:

– Меня зовут Мианирия.

Если бы я могла то сделала бы легкий поклон головой как учила Фиранелла, но я не могла. А вот услышать дальнейшее я никак не ожидала. По правилам, при знакомстве и произнесении имени, собеседник должен был сделать тоже самое – произнести имя и слегка кивнуть головой, вот только Тень произнес:

– Ты лжешь.

Я удивленно уставилась на него. Такого обвинения я никак не ожидала. Меня обвиняли во лжи своего собственного имени? Как такое возможно было? Я несколько раз моргнула прежде чем наёмник продолжил.

– Ты лжешь сама себе, девчонка. Мианирия дочь Фирана была похоронена вчера во дворце в семейном склепе. Погибла она при странных и ужасных обстоятельствах. А в склеп положили ее полностью завернутую в белую лунную ткань, никто даже лица не видел, никого не подпустили к ней попрощаться. Сегодня ночью были отпеты последние молитвы богине, чтобы она забрала душу Фиарины к себе.

Я медленно проглотила застрявший в горле ком.

– Ты Прелесть без прошлого. И лучше тебе больше никогда не лгать самой себе.

Наёмник резко встал и отошел от кровати. А лежала, бездумно глядя в потрескавшийся потолок. Безмолвие заполонило меня. Прелесть. Без прошлого. Будущего. Надежды. Только привкус пепла на губах – как послевкусие сожженной истины.