Путь в Арвейн

Глава 8 Тени прошлого

"Чем за общее счастье без толку страдать —

Лучше счастье кому-нибудь близкому дать"; Омар Хайам

Я шептала мышонку уже, наверное, целый час, рассказывая тихо, почти беззвучно, про лес и борочея, о котором болтали мальчишки, про Кедровый Лал, в котором я родилась, про знаменитого предка Квинта, который бросил всё ради возлюбленной, но в браке долго не прожил, про Олиана Вальдиса – моего лучшего и, наверное, единственного друга.Каменка, к которой я притулилась спиной, давно остыла. Белый пепел оседал на уголёк где-то на самом дне очага. Мы с малышом всё смотрели на него в темноте ночи, и я гадала, как всё прошло и сделал ли Оли предложение. У его тети много детей, целых девятеро, а мужа нет. Был когда-то – от него первые двое. Потом он умер, и остальные появились непонятно от кого. Она почти всегда была беременна. Но не бедствовала, оттого и детям было что есть и во что одеться. К тому же с появлением каждого нового рта уезжали самые старшие.Олиан появился почти сразу после последней поездки в храм, когда мой мир окончательно рухнул. Когда прозвучало в последний раз жёсткое сухое слово храмовника: «пуста». Он приехал с отцом и поселился у тётки Инессы. Мать Оли погибла, и в одиночку немолодой Бут справиться с мальчиком не сумел. По его словам, ребёнок нуждался в женской опеке, и хотя Оли было уже десять, Инесса не отказала племяннику в тепле. Вскоре Бут купил старый дом, и весь посёлок собрался помочь его ремонтировать.

Каждые свободные руки были направлены на помощь соседу. Так мы вместе с другой ребятнёй помогали и доски таскать, и дом белить, и забор красить. Тогда я ещё смеялась вместе с Варном и Нойтой, хотя уже догадывалась, что смеяться с ними мне осталось недолго: меня всё ещё не так ненавидели, но уже отстранили от стола, и общение со мной постепенно остывало. Хотя бывало, временами мы всё так же шутили, будто бы я не была посмешищем всей семьи.

Так мы все и сдружились с весёлым, общительным Олианом. Часто его горе затмевал звонкий смех, и мы охотно забывали, как он попал в Кедровый. Он умело уходил от этой темы, и никто не настаивал её поднимать.

И вот, когда под давлением окружающих брат с сестрой отреклись от меня, мы с Олианом уже ходили вместе на речку, лазали по деревьям и играли в догонялки. Он затмевал всё вокруг – ловкий, умный, честный. Я не замечала, что творилось в моей жизни, увлечённо носясь с Оли по лесу, учась у него охоте, стрельбе из лука и даже чтению. Он был для меня лучом, освещавшим путь в будущее.

Я плакала каждую ночь до его отъезда – горько и безутешно. Чувствовала, как разбивается последняя грань, защищавшая меня от всеобщей ненависти.Когда он поступил в Дирк, я думала, что умру. У рабов нет еды. Нет печи. Нет одежды.В день, когда он уехал, меня избили впервые. Мама говорила, что если я не перестану плакать, меня увезут в город рабов, как сына Инессы. Тогда я разучилась плакать. И сегодняшние слёзы меня пугали.

Бабушка отперла дверь, пошаркала в комнатушку, не заметила меня в темноте, улеглась, покряхтела и уснула, а я осталась сидеть у каменки, не в силах снова подняться.Дом успокоился. Голоса гостей стихли, люди разъехались, и домочадцы разбрелись по спальням. – Спустись вниз, – приказал он мне, развернулся и ушёл, так и не найдя меня.Спустя очередной длинный час, проведённый в воспоминаниях, коими я более не делилась, послышался мерзкий протяжный скрип, и свет жировой свечи, трясущийся в чьих-то руках, расползся по комнатушке, отбрасывая жёлтые всполохи на стены и освещая также мою пустую койку. – Я тут, папа, – голос сорвался. – Это ты, сыночек? – вдруг прохрипела бабка. Голос её был сонным, тихим и непонятным. – Хороший мальчишка этот ваш Олиан… Скоро придёт свататься, совсем скоро… Отец не обратил на неё внимания; впрочем, он и меня не углядел. Только хаос, что творился вокруг, вряд ли можно было не заметить. Но в этот раз в кармане сидел малыш. Я боялась упасть и его уронить.Я встала, опираясь о стену. Левый глаз заплыл, скулы горели, бок пронзала боль. Каждое движение отдавалось в рёбра тупым, глухим эхом. Не впервые я шагнула в темноту, зная, что спускаться по лестнице будет больно. Не впервые еле двигалась вниз, боясь не удержаться, сорваться и упасть. – Ты бы ещё подрыхла по пути, – бросил он раздражённо. Я молча глядела вниз, мечтая раствориться в пространстве.Когда я добралась до кухни, отец ел. Он сидел за столом, угрюмо собирая себе еду из остатков праздничного ужина. Интересно, где сидел Оли? И куда посадили Бута? Вон там, где грубо разломан хлеб и корки подсохли, определённо сидел мой брат. А тут следы ребёнка – младшенького Инессы. Остатки похлёбки покрылись мутной плёнкой, и квашеная капуста осталась нетронутой. Дети такое не едят. Вон и Луиза не стала.Праздничная скатерть перед глазами замызгана жирными пятнами и крошками. Куски пирога с зайчатиной валялись на разломанной глиняной тарелке посреди столa, начинка потемнела от холода, лук липко блестел в застывшем жире. Варенье получилось отменное, почти кончилось, да и от колбасы, нарезанной грубыми, кривыми кусками осталась всего пара колечек. – Пойдёшь, откроешь лавку, – с набитым ртом велел отец. – Варн невменяем, а мне надо в Палаш. Ты там всё разложишь, он подъедет позже.Отец молча откусил булку – корка хрустнула, но внутри тесто было мягким, пахло мёдом и маслом. Он, прожевав, вытянул из глиняной чаши маринованный огурец, хрустнул им, скривился, но дожевал, даже не взглянув на меня. – Ты бы осталась с ним да помогла, – пробормотал он, не глядя в мою сторону. – Нечего дома целыми днями зад просиживать.Он завернул булочки в тряпку и завязал на узелок её концы. – Запачкала платье Нойты и потеряла сдачу. – виновато ответила я.Когда он повернулся ко мне резко дёрнулся, вскочил было, но застыл удивленно. – Что на этот раз? – На платье плевать. – Он бросил в рот кусок булки, прожевал и запил кислым молоком, досадно потянул носом. – А вот за сдачу поделом.Отец передёрнул плечами. И он вновь от меня отвернулся, наполняя себе баклагу в дорогу.

Кивнув, я незаметно сгребла недоеденную краюху, боль откликнулась в боку на это легкое, казалось бы, телодвижение. Быстро сунув кусочек в карман, туда же, где сидел малыш, я постаралась разогнуться, не издавая ни звука. Я и не думала, что меня выгонят на улицу в такую рань: до третьего биения – часа два, дом не прибран, и если бы была на то малейшая возможность оставила бы мышонка наверху, а теперь придеться брать на холод – выпускать его здесь равно смертному приговору.

– Башку чем-нибудь завяжи и возьми Нойтин плащик. Нечего раскрашенной по посёлку шляться. Стыдобина.На последок, когда я уже отошла, отец бросил через плечо:

Глава 9 Закоулок

Я была уверена, что не смогу пройти и шага с этим огнём в боку, но ошиблась – идти я могла, как и влачить дальше своё незаметное существование, пробираясь сквозь мрак по занесённой дорожке и, собственно, по самой жизни. Ночную темень разгонял тусклый свет лампы: её дрожащие блики заменяли, хоть и плохо, ясный лунный свет, скрывшийся за облаками; скрип колёс постепенно стихал, тишина брала верх, и я, обессиленная, шла всё медленнее, экономя силы.Двор укрывал белый мягкий снег. Там, где я варила варенье на костре, намело пышные сугробы, и в них этой ночью лежал волкодав; он поднял голову на скрип двери, увидел меня и снова опустил. Заскулил протяжно и жалко. – Пойдём, – послышался знакомый голос. – Есть разговор.Шаг за шагом я добралась до лавки. Кашель царапал горло, в единственном здоровом глазу защипало; я пристроила телегу у входа и потянулась к шее за ключом. От неожиданности я хотела оттолкнуть повозку назад и удрать, но вовремя остановила этот порыв и замерла; он вышел из тени переулка и встал на свет. Изменился. Вырос, окреп и возмужал: на широкие плечи накинут чёрный плащ, на боку висит длинный двуручный меч в кожаных искусных ножнах. Олиан Вальдис. Моя единственная ниточка к этому миру натянулась так, что казалось – вот-вот лопнет. В груди всё сжалось от обиды. Я опустила голову и глубже накинула капюшон, но всё же безропотно последовала за ним.

– Всю ночь поил этого дурака, чтобы тебя отпустили из дома, – бросил он через плечо; голос у него был раздражённый и уставший, что было совсем на него не похоже. Мы свернули за лавку в короткий тупиковый переулок.

– Здравствуй, Оли, – голос сорвался, в неконтролируемом кашле, но увидев, что друг хочет подойти, я отстранилась и вытянула руку, чтобы он не приближался. Темнота скрывала меня, но кто их знает, этих сильных магов? Может, он и сквозь плащ всё видит и сквозь одежду.Я бы выдержала ещё одну порку, но не встречу с ним; натянув капюшон ещё ниже, отвернулась. – Не поблагодаришь? – насмешливо спросил он. – Ни «здравствуй, Оли», ни «как хорошо, что можем поговорить как нормальные люди»? – Я приехал за тобой, Огонёк.

– Не нужно было, – ответила я как можно холоднее. – Нам и встречаться нельзя. Я в брачный возраст вступила, знаешь ли…Какие славные слова, и сколько в них боли. Моей боли. Ведь не за мной он приехал. Послышался отчётливый скрип зубов. Я отошла ещё на шаг, уперлась спиной в каменную кладку. Если совсем молчать, он уйдёт скорей? Потому что потом проблем не оберёшься. Скоро подъедет брат с похмелья, злей обычного.

– А это можно? – он дернул капюшон, и тот рывком слетел с моего лица, не встретив даже слабого сопротивления. Пальцы окоченели от холода и слабости, вот и не удержали. Не спасли.– Нельзя, значит? – Олиан оторвался от противоположной стены и в два шага преодолел то расстояние, которое я отчаянно воздвигала между нами. – Я убью их.Я не видела его лица, но слышала дыхание – тяжёлое, надрывное и злое. – Ты издеваешься?! – проревел Оли, и, взяв меня за подбородок, внимательно осмотрел моё изувеченное лицо, провёл искромсанные пряди между пальцев, открыто свирепея.Испуганно схватив его за руку, мне пришлось запрокинуть голову, от чего меня ослепила острая головная боль. – Не говори так! – пискнула я. – Это моя вина, не думай о них плохо… – Не она что?! – Олиан зарычал. – Что она с тобой не сделала?– Нойта… – нелепо и отчаянно жестикулируя, я пыталась переубедить его, пока не поздно. – Она любит тебя… и это не она… – А я не поеду.Он был в ярости, и мне стало страшно; я отпустила его ладонь, не зная, как заставить его не вмешиваться. – Ты сам знаешь, что я такое, – произнесла я наконец. – Дело не в них, а во мне. – А что с тобой не так? – Не начинай, Оли. Прошу, забудем. Как прошёл год? Всё сдал? Много выучил? – Я увезу тебя. – Ты её не знаешь, – упиралась я. – Она только со мной строга, а тебя любит. И Варн когда-нибудь женится… будет полегче.Он резко вдохнул, будто получил удар. А жаль – мог ведь понять, что дело не в нём вовсе. – Я не дам тебе всё пустить прахом из-за жалости. Твой отец говорит, что тебе сулят блестящее будущее… – я перевела дыхание, чтобы не закашляться от боли в груди. – Это не жалость. – Ты женишься на Нойте, а я останусь при родителях; так всем будет лучше. – Ты такую жену мне прочишь? – спросил он с горечью. – Я сказал всё, что хотел, – ответил он ледяным голосом. – После праздников уезжаем. Попытайся дожить.Я замерла обречённо. А потом добавила: – А я… И захлопнула рот. На его челюсти заиграли желваки, ноздри раздулись, а глаза налились такой яростью, что я моментально попыталась отойти, увернуться хоть на шаг. Молниеносный кулак врезался в стену рядом с моим ухом. Удар пробил бы мне голову, если бы не был направлен в стену. От каменной кладки отлетели осколки, проступила трещинка. – Строга, значит, – повторил он про себя. – Ты не можешь мне помочь, Олиан, – молвила я, стараясь скрыть испуг, сковавший всё моё тело. – Моё место – либо в городе рабов, либо здесь. – Тогда что?Я схватила его за руку ещё раз, умоляя: – Погоди, Оли… Если ты не сделаешь ей предложения… – Скажи мне правду! – потребовал Олиан.Он резко нагнулся, навис надо мной, как разъярённый медведь. – Они убьют тебя? – спросил он, внимательно глядя в мои глаза. Я промолчала. Как же он вырос! Такой огромный, высокий, сильный. – Вот тебе правда, Олиан, – сказала я и оттолкнула его руку. – Я не хочу с тобой никуда уезжать.Я почти вырвалась, но он поймал меня. Тёплый, добрый лучший друг – такой сильный, а ведь общество сильнее: оно сломает его, раскрошит между пальцев, как зыбкий пепел. – Можешь собираться. А нет – поедешь как есть.Его лицо потемнело; черты охладели, будто я плеснула ему в лицо ледяной водой. – Ты сам не знаешь, что говоришь. Отца бы пожалел, – добавил он. Олиан горько усмехнулся. Он развернулся, гневно взмахнул плащом и ушёл, а я осталась одна в темноте с давящей паникой. Если из-за меня у отца Олиана будут проблемы… Если Олиана исключат из академии… Я этого себе никогда не прощу!