Ведьма приходит по понедельникам

Алеша, конечно, очень хороший: умный, добрый, амбициозный, заботливый – но красота не самая сильная его сторона. Вдобавок скажем прямо: каждая девушка, и Варя тоже, нуждается в подобном неприкрытом восхищении эдакого полубога. И она в тот момент как-то сразу почувствовала себя в большей степени женщиной, чем минуту назад: осознала, как она хороша в своем открытом сарафане с мощными плечами и руками и прочими богатствами, способными ослепить любого мужчину.

Ничего, разумеется, в петренковском начальственном кабинете, кроме этих первых взглядов, не последовало. Просто сухой и скупой разговор о деле. Обменялись номерами телефонов. Договорились держать связь. Разве что на прощание капитан Вежнев опять дольше обычного задержал ее руку в своей ладони. И она в ответ не стала демонстрировать при пожатии собственную силушку бывшей чемпионки Москвы по гребле и мастера спорта, притворилась мягкой и робкой девочкой.

Но, кроме красавчика, в кабинет к полковнику был вызван другой офицер комиссии – старший лейтенант Любовь Андриянова. Девушка оказалась одета, в противовес Варе и Вежневу, в летний, льняной, но строгий деловой костюм. Лет тридцати, маленькая, черненькая, хорошенькая. Она тоже, как капитан, схватывала все на лету, и в какой-то момент Кононова ощутила дикий укол ревности: «Вот, я ушла со службы, однако свято место пусто не бывает, и теперь эта фря крутится рядом с Петренко и красавцем Вежневым и решает важные вопросы государственного значения, секретные расследования ведет. А я выброшена из большой жизни, поставлена на каждодневное обслуживание ребеночка и мужа».

Сейчас, в полусне, у Вари снова повторялся эпизод знакомства с Вежневым. Она любила Данилова и никогда за двенадцать лет, что они прожили вместе, даже в мыслях не изменяла ему – но над снами мы не вольны, да и видение ей демонстрировали самое что ни на есть целомудренное: капитан снова глядит на нее глубоким взглядом и задерживает свою руку в ее.

А потом, как всегда рано, проснулся Сенечка, началась возня: менять подгузник, кормить, поить. Засобирался на работу Данилов. Очарование сна было быстро утеряно, да и верила Варя: увиделись они с капитаном первый и последний раз.

Найти новых чужих (или иных, или странных) – замечательная идея. Только как она сможет Петренко в этом помочь? У нее кругозор и оперативный простор ограничены единственным окошком в мир: компьютером и Интернетом.

А даже если она отыщет хоть что-нибудь – будет докладывать лично Петренко. Капитан-красавец с опытом службы в КОМКОНе полтора года – явно не тот уровень, чтоб она с ним советовалась, да простят ее боги за высокомерие.

Алеша уехал на работу, в свой офис, где вел каждодневный прием. Он начинал поздно: в одиннадцать, в двенадцать – в зависимости от того, кто из пациентов сумел убедить девочек на ресепшене, ведающих записью, что его, клиента, случай требует немедленной консультации у экстрасенса.

А Варю поглотила рутина: опять покормить Сеньку и отправиться с ним гулять.

Жили они почти что в центре Москвы, недалеко от Садового – поэтому мест для прогулок имелось немного. Двор их огромного восьмиподъездного, двенадцатиэтажного дома был, правда, зеленым, и небольшой садик в нем имелся. Порой гуляли там. Но чаще отправлялись с Сенечкой в Делегатский парк. Вот и сейчас Варя снарядила прогулочную коляску, и пошли.

Они не раз обсуждали с Даниловым, что пребывание в городе неполезно для малыша. Но какие оставались варианты? Дача ее родителей? Да, там огромный зеленый участок и кругом леса, только с удобствами негусто, выкупать малыша – проблема. Да и не сможет Данилов по вечерам к ним из города приезжать, а потом каждое утро на работу в пробках по Щелковскому шоссе тащиться. А без него ей там будет и тяжело, и скучно, и страшно.

Рассматривали другой вариант: снять коттедж с удобствами. Но этим, как оказалось, надо было озабочиваться в конце зимы, в начале весны – к лету, когда они спохватились, все пристойные варианты оказались разобраны. Вот лопухи!

Вот потому-то пока приходилось в Делегатском парке прогуливаться, дышать пыльной листвой.

Пока шли от дома к парку, Сеня поспал.

А не успели прийти – явление: прямо перед Варей возник капитан Вежнев из вчерашней встречи в КОМКОНе (и сегодняшнего утреннего сна). Улыбается во все тридцать два великолепных белоснежных зуба и делает жест, словно обнять ее хочет.

– Здравствуйте, Варвара Игоревна! Как я рад вас видеть!

А она не слишком-то подготовлена к подобной (да и к любой!) встрече: не накрашена, сарафан самый простецкий, чуть ли не домашний, на ногах босоножки, под ними сильно поиздержавшийся педикюр. Поэтому Кононова легкий тон нового знакомца не поддержала, нахмурилась:

– Как вы здесь оказались?

– Да вот, решил прогуляться по парку. Удивительная встреча, не правда ли?

– Слушайте, в Москве зарегистрировано тринадцать миллионов постоянного населения, не считая приезжих. Не надо делать вид, что вы со мной тут встретились случайно.

– От вас ничего не скроешь! Подлинный глаз-алмаз! – Он поднял обе руки, как бы сдаваясь. – Да, признаюсь: узнал по внутренней базе ваш адрес, сообразил, что вы как раз пойдете со своим замечательным малышом гулять. Очень хотел увидеться, поговорить. Вы на меня чрезвычайно сильное впечатление произвели вчера, Варвара Игоревна. Может, посидим где-нибудь, выпьем кофе?

– Я с ребенком. Гуляю. Вы не видите?

– Может, дома у вас?

– Ваше нахальство становится просто смешным.

– Тогда разрешите составить компанию? Пройтись рядом?

В процессе разговора он прямо-таки пожирал ее глазами – неужто соблазнить, дурачок, хочет?

Хотя столь очевидное мужское внимание, от которого она успела за время декрета отвыкнуть, было, что говорить, приятным.

– Откровенно говоря, я по делу. – Капитан поскучнел и зашагал бок о бок. – Хочу заручиться вашей поддержкой. Вы ведь, Варвара Игоревна, долго в КОМКОНе прослужили, да и по званию выше меня, хоть и в отставке. Я к чему? Эта история, куда нас всех троих, и вас, и меня, и старлея Андриянову тоже, Петренко ввергнул, представляется мне совершенно бесперспективной. Как мы будем искать неизвестно кого неизвестно где? Мало ли что американцы себе навоображали! Они нам что, указ? Почему мы по их наводке должны время и силы терять? Короче, скажу вам, Варя…

«Ого, вот я стала просто Варей, без отчества, такими темпами он к концу разговора на “ты” перейдет».

– …скажу вам, Варя, что я совершенно не собираюсь надрываться на этой теме. Не то чтобы саботировать стану, но и гореть энтузиазмом тоже не буду. И поэтому прошу вашего понимания в данном вопросе.

Кононова пожала плечами. Покойный отец-генерал с самого детства наставлял ее: «Не надо выдавать лишнюю информацию». Потом примерно ту же максиму внушал Петренко. Поэтому она не стала говорить, что ей тоже кажется задание, порученное Вежневу и Андрияновой, странным и бесперспективным. И она, конечно, будет настороже, но вот куда бежать и что делать – представления не имеет.

А тут и Сенечка проснулся. Варя остановилась, наклонилась к нему. Но сыночек не стал выказывать никаких недовольств по поводу того, что сидит пристегнутый, аки космонавт, в своей прогулочной коляске, не просился ни ножками погулять, ни, наоборот, на ручки.

Вошли в парк и остановились в виду длинного, расписанного деревьями бетонного забора и антивандального туалета. На дорожках никого не было, и Кононова разговаривала с Вежневым лицом к лицу. Сенечка тоже во все глаза рассматривал незнакомого высоченного дядю, не капризничал.

В ответ на предложение красавца о «понимании» она высказалась так:

– Смешно, что вам, Антон, понадобилось мое одобрение. Я никто, отставник, зачем вы меня в эту историю впутываете? Я-то вам чем помочь могу – в любом случае, будете вы жилы рвать или нет?

– Вы на меня очень сильное впечатление вчера произвели. Мне всегда такие, как вы, женщины нравились. Красивые, сильные, уверенные в себе, самодостаточные. Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет – это ведь про вас. Поэтому я любыми путями пытаюсь продолжить общение.

– Хватит, Антон! – выкрикнула она. – Вот эту тему давайте оставим. Я замужем, и я счастлива. Поэтому не желаю слышать больше ваших подкатов.

Он горестно вздохнул.

– Разрешите тогда безмолвно вами восхищаться. И у меня имеется предложение: давайте все-таки встретимся. Нет-нет, я не настаиваю на тет-а-тет с вами. Давайте соберемся: вы, я, ваш муж и старлей Люба. Поговорим о том о сем. Познакомимся поближе. В караоке, к примеру, сходим вчетвером?

– Для нас с мужем это совершенно неприемлемо. У нас, как видите, ребенок, – она кивнула на колясочку, – оставить его не с кем.

– Хорошо, мы тогда с Любой Андрияновой к вам домой заявимся. Вы не волнуйтесь, всю еду и выпивку принесем с собой. И посуду за собой помоем.

– Какое-то настораживающее желание с вашей стороны у меня дома оказаться.

– Конечно! Я ведь знаю от Петренко: у вас прекрасная квартира в элитном тихом центре, от отца-генерала – доктора наук досталась. Интересно ж посмотреть, как советские руководители в былые времена жили.

– Ладно, созвонимся как-нибудь.

– Нет, нет. В эту субботу мы с Любой – у вас.

Варю и напор его ошеломил, и мужское постороннее внимание показалось лестным, и вечеринок они много лет не закатывали. Поэтому она, вместо того чтобы резко отсечь наглеца (как умела), пробормотала:

– Я спрошу у мужа, какие у него дела в субботу. Он по выходным у меня работает обычно.

– Для вас, я уверяю, не будет никаких хлопот! Мы все принесем с собой. Умоляю вас.

Он протянул руку:

– До свидания, Варя. Я очень, очень рад, что вы выслушали меня. Я позвоню вам завтра в это же время, мы обсудим детали.

Вежнев поклонился, развернулся и пошел к выходу из парка.

И тут сразу захныкал, закапризничал Сенечка. Она взяла его на ручки – но нет, он просился гулять своими ногами. Варя протянула ему руку, он уцепился за палец и потопал.

Вежнев и его визит произвели странное, мутное впечатление – будто встречаешься с каким-то мошенником или делягой. Если б не изначальное знакомство в недрах КОМКОНа, она б его и слушать не стала. Но при этом капитан обладал даром убеждения – вероятно, специально готовился по жизни входить в доверие, немудрено для сотрудника спецслужбы. Пятнадцать минут назад она и помыслить не могла, что будет принимать у себя дома сослуживцев, – а теперь ей вдруг показалось это разумным, приятным и правильным.

«Заодно Данилова попрошу, пусть он при встрече гостей наших при помощи своих способностей прокачает».

Даром экстрасенса в частной жизни муж старался не пользоваться – говорил, неэтично. Но иногда, по просьбам Вари, уступал. И мог распознать, что за намерения у человека: злые, добрые, – да и прочие детали из сознания контрагента незаметно вытащить.

Сеня деятельно перебирал ножонками, устремляясь к пасущимся на траве голубям. Когда подошел ближе, жирные птички важно вспорхнули, пересели на другое место. Он не стал хныкать, а все равно потащился к ним. «Упорный товарищ растет, – подумалось ей, – в меня, да и в Алешу».

Алексей Данилов

У мужа Вари этот день явно не задался.

В офис, где он принимал клиентов/пациентов, Данилов обычно ездил на метро. Путь недальний, а единственное положенное ему место на парковке во дворе офиса Алексей уступил под нужды страждущих: тот, кто прибывал к нему на машине, мог на время приема припарковаться там. Затем его сменял следующий.

Ехать до работы Данилову было четыре остановки на метро, от «Менделеевской» до «Полянки», и там пешком по переулкам. В полчаса – сорок минут он обычно укладывался. По пути в вагоне и на эскалаторах изучал в телефоне, кто в этот день пожалует, – секретарша первичную инфу собирала. А если у человека не первый визит, а повторный, проглядывал свои заметки, с чем приходил(а) страдалец раньше.

Начинал прием он обычно в двенадцать, поэтому, когда ехал, в метро аншлага не было. Вот и в этот раз уселся на местечко у двери – сидя читать удобнее. Но буквально сразу над ним нависла девица: подкачанные губы, презрительный взгляд из-под длинных ресниц; в руках – одновременно! – сумка дамская, полиэтиленовый пакет с какой-то едой, плюс телефон, плюс прозрачный стакан со светло-коричневым напитком – видать, холодным кофе. И при всей этой поклаже юная особа каким-то образом длинными острыми синими ногтями что-то печатала в телефоне и время от времени засасывала из стакана свой напиток. Емкость с жидкостью угрожающе кренилась в руке девахи. Данилов быстро понял, распознал своим внутренним зрением: быть беде, – поэтому стал приподниматься, уступая, от греха, девушке место.

– Садитесь, пожалуйста.

Но оказалось поздно. Поезд вдруг дернулся, и стакан из рук девицы полетел прямиком на брюки и пиджак Алексея.

– О боги! – воскликнул он. Черта он в устной речи никогда не поминал, матерных слов не использовал: знал, что тяжелая, темная энергия, содержащаяся в этих односложных, древних заклинаниях, самым разрушительным образом воздействует не только на тех, кого обругивают, но и на самого ругателя.

На его светло-голубом костюме, любимом летнем льняном, расплылись отвратительные пятна: и на пиджаке, и на брюках.

Стакан, крышка, соломинка разлетелись по вагону. По полу потекла мутная жидкость.

– Ой, простите! – прощебетала девчонка легким тоном, словно чуть толкнула его или на ногу наступила.

– Не «простите», – сказал вставший в полный рост Данилов, – а вы должны оплатить химчистку костюма.

Девица надменно улыбнулась. Полупустой вагон с интересом наблюдал за начинающейся сварой.

– С какого перепуга? – заносчиво молвила фря и проплыла к выходу – поезд как раз тормозил на «Чеховской».

Данилов устремился за ней. Он не любил применять в личных целях собственные таланты, однако полагал при этом, что наглость непременно надо наказывать.

Девчонка выпрыгнула на платформу.

– Стойте, – отдал он ей приказание. – Послушайте меня.

Девица выполнила команду: остановилась и развернулась к нему. Они оказались у по-модерновому изогнутой колонны лицом к лицу.

– Вы должны, – еще раз повторил Алексей, но в этот раз внушительно, – оплатить химчистку костюма, который испортили.

– Ой, а у меня нет наличных, – покорно пробормотала собеседница. Контакт произошел, она оказалась в его власти.

– Я приму от вас перевод.

– Скажите, пожалуйста, ваш телефон?

Девочка слушалась его. Это требовало сильнейшей концентрации и напряжения воли, и Данилов на мгновение подумал, что напрасно этим занимается, растрачивает себя по пустякам, неужто у него не хватило бы денег оплатить химчистку? Но очень уж нагло девица бросила ему в лицо на предложение о компенсации: «С какого перепуга?» Захотелось проучить мерзавку, пусть знает, что за любые оплошности (и тем более собственную бессовестность) приходится платить.

Он продиктовал свой номер, а она открыла приложение банка на телефоне и послушно перевела пять тысяч. Данилов даже заметил – не заглядывая в экран, а внутренним зрением, – что деньги у нахалки оказались далеко не последними, на разных счетах у нее числилось три с половиной миллиона.

– Больше так не делайте, – проговорил он, отпуская ее.

Девица облегченно упорхнула.

В офисе у Данилова имелись и пара запасных рубашек, и костюм – не беда, что не летний, а осенне-зимний, твидовый. К вечеру вроде обещают похолодание, а дамочки, записанные к нему на прием, как-нибудь переживут нарушение дресс-кода. На брюках и пиджаке расплывались мокрые пятна – неудобно, конечно, но что делать, надо ехать. Не отменять же прием – он старался быть пунктуальным и назначенные визиты переносил лишь в особенных случаях.

Подошел поезд. Данилов, размышляя о своем, сел в него. В вагоне оказалось совсем мало народу. В репродукторе проговорили что-то неразборчивое – не механическим, заранее записанным голосом, а машинист пробурчал, но Алексей не расслышал, что именно. И вдруг вагон дернулся и поехал в другую сторону.

Ожидая, что поезд отправится направо, Данилов чуть не упал, когда состав тронулся в противоположном направлении.

Серьезно? Он ошибся? В забытьи перешел через платформу?

Обратное направление движения ничуть не удивило остальных пассажиров. Практически все увлеченно утыкались в свои мобильники, и только один, по виду волосатый студент, читал книжку. К нему Алексей и обратился: «А какая следующая остановка?» Тот оторвался от чтения, обвел вагон замутненным взором, сфокусировался на спрашивающем и молвил: «Кажется, “Цветной бульвар”».

И впрямь – через пару минут состав как ни в чем не бывало затормозил на «Цветном бульваре» – той станции, которая, поясним мы для не москвичей (и для тех, кто не ездит в метро), шла следующей за «Чеховской», но не в том направлении, куда стремился Данилов, а как раз в противном.

Он немедленно вышел из странного поезда. Вагоны постояли-постояли на станции, а затем дернулись и отправились опять-таки назад – к «Менделеевской»! Туда, откуда только что прибыли!

Данилов постоял на платформе, скорее обескураженный, чем взволнованный. Ему было интересно, что будет дальше.

И вот, как положено в столичном метро вне часа пика, минуты через три с небольшим раздались гул и грохот нового состава. И он приближался в правильном направлении: от «Менделеевской» в сторону «Чеховской»!

Данилов глянул на часы: он опаздывал к первому приему, а ведь надо успеть переодеться. На такси по московским пробкам наверняка задержишься еще сильнее. Поэтому молодой человек не стал рефлексировать, а шагнул во вновь прибывший вагон – тем более вместе с ним обыденно-буднично входили другие пассажиры.

Никаких объявлений по внутренней радиотрансляции не последовало, но поезд преспокойненько отправился туда, куда ему было положено, – к «Чеховской». А Данилов огляделся и вдруг увидел, что спутники его – те же самые, с кем он недавно прибыл от «Чеховской» и которые только что благополучно умчались в противоположном направлении! Те семь-десять человек разного пола и возраста, кто по-прежнему не отрывался от телефонов, и тот самый парень с длинными волосами и серьгой в ухе, читавший книгу.

Алексей снова подошел к нему и спросил: «А какая следующая станция?» Тот с прежним ошарашенным видом опять оторвался от повествования (Данилов заметил, что читал тот лекции Лотмана), покрутил головой и молвил: «Чеховская».

– А ты сам до какой едешь-то?

– До «Боровицкой».

– И ничего тут, в поезде, странного не замечал?

– А должен был?

– Он сначала в одну сторону ехал, потом в противоположную, а сейчас снова в правильную.

Студент глянул на вопрошающего, как на маньяка. Тем более грязные пятна расплываются у дядьки на пиджаке и брюках.

– Вы уверены? Тогда это первый случай в истории московского метро. Надо занести в анналы.

Остальные пассажиры тоже не выказывали ни малейшего удивления из-за странного поведения состава. Сосед длинноволосого оторвался от телефона и стал с улыбкой прислушиваться к разговору с выражением: как много в большом городе странных людей! Данилов понял, что он и впрямь производит впечатление чудаковатого, если не ненормального: костюм с мокрыми пятнами, задает необычные вопросы.

Но все равно вопросил, теперь второго спутника – того, кто прислушивался:

– А вы не заметили? Ведь этот состав сначала шел к «Менделеевской», а потом поменял направление и отправился к центру!

Но тот только с улыбкой развел руками.

Да состав и не чудил больше. Для начала, как положено, прибыл на «Чеховскую». Потом снова поехал в правильном направлении и спустя пару минут оказался на «Боровицкой» (студент, как и обещал, вышел, сунув книгу в свой холщовый шопер). И наконец – «Полянка», станция назначения для Данилова.

Он вышел из поезда. И все время, пока поднимался на поверхность и шагал до офиса, думал: что это было? Девчонка, разлившая на него холодный кофе? Поезд метро, ездящий туда-сюда?

Связаны ли эти два события между собой? А значит, связаны ли с ним, Даниловым?

И если да и оба этих случая предназначены для него, то что это было? Послание? Предупреждение? Или просто случайная флуктуация, игра неземных, неведомых сил, коей он нечаянно стал свидетелем?

Глава 2

Соль и сахар

О том, что с ним случилось в тот день, Данилов рассказал Варе очень дозированно.

Она, конечно, заметила, что он пришел не в той одежде, поэтому пришлось поведать, как на него в метро вылили кофе. Но он не стал распространяться, что вытребовал у неряхи-нахалки денег на химчистку, – почему-то стыдно стало, что разменял свои сверхспособности на банальное сведение счетов. В обеденный перерыв он эти средства перечислил в первый попавшийся приют для животных.

Не обмолвился и о поездах, что ходили в разные стороны по серой ветке, – зачем говорить о том, что не имеет (пока) внятного объяснения, только зря беспокоить.

В свою очередь, Кононова инфу о том, как провела день, тоже донесла до мужа не в полном объеме. Она, что естественно, промолчала о любовных поползновениях Вежнева – равно как и о том, над какой темой поручил им совместно трудиться Петренко. Но вот о том, что красавчик-капитан подкараулил ее в Делегатском парке и стал набиваться в гости, да со своей коллегой Любой Андрияновой, – поведала.

Она думала, что супруг нахмурится или даже разозлится, но он, наоборот, легко проговорил:

– О, прекрасно! Пусть приходят! Самое время нам начинать социализироваться. Ребенку второй год пошел. А то нигде не бываем, ни с кем не встречаемся.

Может, столь благостная реакция Алеши объяснялась тем, что разговор они вели в постели, нагие, и голова Вари с растрепавшимися волосами лежала на плече мужа.

– Не знаю, – с сомнением протянула Кононова, – мутный он какой-то, этот Вежнев. Непонятно, чего хочет.

– Ты же знаешь эту известную максиму, – легко проговорил Данилов, – ее то ли Черчиллю приписывают, то ли Конфуцию: «Друзей надо держать к себе близко, а врагов – еще ближе». Посмотрим в домашней обстановке, что этот Вежнев за человек. Да и Люба тоже.

– О, правильно, – пробросила Варя: будто это он придумал, а не она его к решению подвела, – заодно прозондируешь их своими сверхспособностями, что они за люди.

– Ох, Варя! – нахмурился он. – Ты же знаешь, не люблю я этого делать. Неэтично влезать в чужую голову без согласия реципиента.

Но чего только не пообещает муж, лежа в постели с любимой женой! И она стала целовать его в плечо, в грудь, а потом опускаясь все ниже.

– Ну Лешенька! Ну я прошу тебя! Пожалуйста!

– Все, все! Ты и мертвого уговоришь! Только ради тебя.

Поэтому назавтра Варя позвонила Вежневу и пригласила их с Любой пожаловать в квартиру на Краснопролетарскую – в воскресенье.

По случаю летнего времени клиентов у Данилова оказалось немного. Обычно с мая по август люди находятся на подъеме, надеются на грядущие счастливые перемены в жизни, и тогда никто им не нужен в помощники – ни экстрасенс, ни врач, ни психотерапевт. А когда лето проходит, обманывает ожидания и не приносит обещанного облегчения, в сентябре народ начинает тянуться за помощью. Поэтому вал визитов только предстоял – осенью, а пока заканчивался май и будущие пациенты искали себе утешения в путешествиях и случайных встречах.

В воскресенье на этой неделе к Алеше записались двое; в пятницу – трое человек, соответственно прием он заканчивал в три и в пять дня. Он смог посидеть с Сенечкой, а Варя собралась в пятницу на маникюр-педикюр, к парикмахеру и на витапластику: «Чертов Вежнев, увидел меня растрепе – надо теперь сразить его ухоженным видом!» Вдобавок Данилов пообещал, пока Сеня спит, сварганить пельмени, заморозить их до воскресенья и угостить Вариных сослуживцев.

Кононова даже умолила мужа:

– Только больше, я тебя прошу, ничего готовить не будем. Они обещали все принести с собой – вот пусть и несут.

– А если они виски с коньяком притащат?

– Ничего, у тебя в винном холодильнике и «Пюи фюмме» имеется, и «Гевюрцтраминер» из Альта-Адидже, и «Пфефферер». Не пропадешь.

Планы воодушевляли, вот только в пятницу Варя приехала из салона хоть и сильно улучшившая свой внешний вид и этим заметно воодушевленная, но в то же время расстроенная.

Сенечка давно спал. Данилов усадил ее за стол. Часть пельменей, предназначенных для воскресенья, сварил для себя и любимой, на пробу. Налил Варе и себе по бокалу красного бургундского.

После того как поели и выпили, языки развязались.

– Ты чем-то расстроена, – проницательно заметил Алексей.

– Да ты представляешь, что случилось с моей Мариной?

– А что? – нахмурился Алексей.

Мариной звалась маникюрша в центровом салоне, к которой Варя ходила лет пятнадцать. Можно сказать, они дружили – хотя никогда не встречались вне Марининой работы. Но болтали между собой (в меру) откровенно.