Последние слезы старого мира

– Снимите мокрую одежду, влага от дождя впиталась в ткань и действует на кожу.

Бомж снял с себя одежду, оставшись в чем мать родила. Сережа невольно осмотрел его крепкое, мускулистое тело и застенчиво отвернулся.

– Клин, нам нужно пробраться к моему дому. Там есть аптечка и еда. Это близко, всего в двух кварталах отсюда.

Прозвучавшие слова оставили привкус насмешки. Два квартала под смертоносным ливнем совсем не «ВСЕГО». Это опасный путь, полный ужаса, риска и лежащих на асфальте мертвых человеческих тел. Именно поэтому Сережа хотел взять с собой попутчика, вдвоем не так страшно и можно друг друга подстраховать. Бомж никак не отреагировал на сделанное Сережей предложение, и мальчик хотел уже повторить, но тут Клин заговорил:

– Пробраться можно, конечно, но опасно. Ты вон, без штанов, а я вообще голый.

– Я видел здесь пакеты с какими-то вещами. Давайте заглянем в них, может, найдем что-нибудь подходящее. Мы не можем здесь оставаться. Нам нужна вода и еда. Вряд ли люди, патрулирующие город, станут спускаться в подвалы.

– А ты умный малец, – усмехнулся бомж. – Ну давай посмотрим.

Сказав это, он даже не пошевелился, и Сережа понял, что копаться в валяющихся пакетах придется ему. В первом пакете мальчик нашел рабочий комбинезон, достаточно плотный и подходящий по размеру Клину. Во втором было много женских вещей. Сережа тщательно их осмотрел, отобрал наиболее чистые и порвал их на лоскуты. Из рюкзака мальчик достал санитайзер – мама ежедневно напоминала ему о важности гигиены рук, а сам Сережа знал и беспокоился о важности гигиены ран. Он прыснул несколько раз из санитайзера на лоскут и осторожно, кривясь от боли, приступил к обработке своих поврежденных от колена до бедра ног. Клин, усмехаясь, наблюдал за мальчиком.

– Ты что делаешь? – спросил мужчина, хотя прекрасно знал ответ на свой вопрос.

– Нужно обработать кожу вокруг ран. Вот, возьмите. Это важно, чтобы не было заражения крови.

Клин взял флакон и кусочек смоченной мягкой ткани. Он знал, что мальчик прав, и последовал его примеру. Когда с медицинскими процедурами дело было закончено, мужчина натянул на себя комбинезон. Сережа продолжил свои поиски, копошась в вещах, сваленных в разных углах помещения. Он засиял от счастья, когда вытащил из очередного пакета рабочие штаны. Правда, они оказались на него большими, но мальчика это не огорчило, он подкатил штанины и потуже завязал гашник. Видимо, местная управляющая компания использовала это помещение как склад. Оставалась проблема с обувью для Клина. Сережа просмотрел все залежи вещей, но не смог найти никакой замены для промокших старых кроссовок своего нового товарища по несчастью.

Клин наблюдал за суетливыми, но решительными действиями мальчишки, и ему нравился его новый напарник. На такого, пожалуй, и правда, можно положиться.

– Та не переживай ты, дойдем мы до твоего дома! Подай-ка мне лучше вон ту кучу рванины…

Ступни мужчины были сплошь покрыты язвами. Кривясь от боли, Клин обмотал каждую ногу тряпками в несколько слоев. Сверху на каждую ногу натянул полиэтиленовый пакет и обмотал вокруг щиколотки, после чего обул влажные кроссовки. Влага не проникала к коже, но острая боль ощущалась отчетливо.

– Наденьте это, – Сережа протянул вторую пару перчаток мужчине, которого уже не считал бомжом. Теперь они были командой. А сам натянул на себя противогаз. Клин рассмеялся.

– Ничего себе ты подготовился, где ты все это раздобыл?

– В школе, – глухо ответил мальчик.

– Полезное заведение, оказывается, – заметил Клин.

– Голову тоже обмотайте, – прозвучал из-под противогаза дельный совет.

Клин вытащил из сваленной в кучу вещей розовый женский свитер и завязал его, как бандану, вокруг головы, затем надел куртку, которая не сходилась на груди. Заметив это, Сережа снял с себя широкий шарф и протянул его своему напарнику. Клин впервые поблагодарил мальчика, пробурчав давно забытое и ставшее непривычным слово «Спасибо».

Несмотря на приложенные усилия, Сережа остался недовольным их экипировкой, но ничего большего сделать было нельзя. Они вышли из подвала под проливной, ранящий дождь и не спеша направились в сторону нужного им дома. Клин прикрывал голову куском шифера, в руке Сережи был раскрытый зонт. Обратив на это внимание, мальчик настоял на обмене. Руки мужчины были изранены, ему было сложнее держать их над головой. Шли они медленно и долго, хотя Сережа все время вырывался вперед и потом был вынужден притормаживать и ждать пока Клин догонит его своими травмированными ногами. Спустя полчаса, они подошли к подъезду. Сережа старался не смотреть в сторону распластанного на крыше автомобиля трупа. О том, что это был мужчина, можно было понять только по широким семейным трусам, в которые тот был одет. Возле машины, прислонившись к дверце, полулежал еще один мертвый человек, одетый в коричневый костюм, белую рубашку и синий галстук. Радость в душе Сережи от того, что трудный путь остался позади, вытеснила тревога за родителей. Оказавшись под защитой крыши грязного подъезда, мальчик быстро побежал на пятый этаж по ступеням старого дома. Настолько старого, что лифт в нем был не предусмотрен.

– Я жду вас наверху, – крикнул он Клину с лестничной клетки второго этажа.

– Угу, – ответил измученный мужчина, чувствуя новые кровоподтеки на своем лице, и с трудом шевеля ногами, которые ощущал не иначе как сгусток боли.

Подбежав к двери, Сережа нажал на кнопку звонка. «Где мама, она же должна быть дома». Но двери никто не открывал. Тогда мальчик достал свои ключи и, повозившись немного с заедающим замком, наконец, попал в квартиру. Окно в кухне было распахнуто настежь, и из него на ламинат плескал дождь.

– Мам! – крикнул Сережа, но ответа не последовало. Он обошел маленькую двухкомнатную пустую квартиру и уставился на открытое окно. Сзади послышалось шаркающее движение – Клин, наконец, добрался до пятого этажа. Войдя в квартиру, он сразу же разулся, освободился от намотанных тряпок и пакетов, отбросил их в сторону и убедился, что новых язв не появилось.

– Мамы нет, – поделился своей тревогой Сережа. – Она должна была быть дома.

Клин осторожно продвинулся к кухонному окну, через которое в квартиру хлестал ливень, и закрыл его.

– Во что твоя мама была одета, когда ты ее видел утром?

– В синий халат с ромашками, – быстро выпалил мальчик.

Клин отвернулся от окна и опустился на мягкий кухонный стул, не произнеся ни слова.

Сережа с силой сжал веки, постоял минуту с закрытыми глазами, затем молча ушел в родительскую комнату за аптечкой. Про маму он больше не говорил и не искал ее.

***

Усадьба купца Щемякина, построенная в конце XVIII века, когда-то представляла собой белоснежное одноэтажное здание с покатой зеленой крышей, пятью колоннами, выставленными в полукруг перед парадным входом, и плотным рядом широких светлых окон. Стены украшала лепнина с замысловатыми узорами древнегреческих мифических чудовищ и победоносных героев в свойственной классицизму манере. Родовое гнездышко принадлежало семье вплоть до 1918 года, когда в пылу революции возбужденные от крови и вседозволенности люди ворвались в усадьбу и перебили последних Щемякиных, не пожалев даже пятилетнего мальчика. Надолго дом опустел и, словно заболев от тоски и одиночества, медленно приходил в упадок. В конце тысяча девятьсот двадцатых годов усадьба наполнилась гомоном разномастной публики, сменив свой дворянский лик нравственным образом советского общежития. Но и эта участь вскоре переменилась на более тяжелую и печальную. В годы Великой Отечественной войны здание, словно вступив в ряды Красной Армии, укрывало в своих просторных коридорах сотни раненных солдат. Стены впитывали в себя отчаянные крики боли, последние вздохи умирающих, мольбы, обращенные к Богу, и благодарственные возгласы спасенных на время людей. Послевоенные годы оказались для усадьбы если не счастливыми, то определенно веселыми, и над колоннами воспарила вывеска «Дом культуры». Оставшиеся от войны брызги крови покрыли плотным слоем краски, паркет накрыли линолеумом, а остатки мебели с позолоченной фурнитурой и обивкой из натурального шелка сожгли. Дом зажил новой жизнью под стук танцующих каблуков и звучание популярной музыки. В конце восьмидесятых годов людям вновь стало не до веселья, им хотелось перемен и крови. Администрация города приняла решение отдать усадьбу детдомовцам. С тех пор дом нес бремя обители озябших от безразличия, затерянных в собственной судьбе детей. Сейчас он прощался и с этой ролью, укрывая в своем темном, душном подвале единственного ребенка, которого смог уберечь.

Марк сидел на полу, обхватив согнутые в коленях ноги длинными, холодными руками, и слушал тишину. В подвал почти не доходили звуки, и ничто не отвлекало его от полного погружения в собственный мир фантазий о блистательном будущем с той великой ролью, которая, без сомнения, уготовлена ему в этом мире. Громкий, надрывистый крик просочился сквозь толстые стены, он прорвался через замочную скважину в массивной двери, отскакивая от шершавого потолка, запыленной лепнины, и вонзился в слух мальчика, словно булавочная игла. Марк вздрогнул, поднялся по ступеням вверх и приложил ухо к двери. Еще один крик, а затем еще и еще. Он определенно слышал детский плач и гулкий стук падения с высоты. Мальчик стал кричать, называя имена воспитательниц, он звал ребят, выкрикивая их имена, настойчиво стучал кулаками в дверь. Выбившись из сил и задыхаясь от тревоги, он решил попробовать подсветить себе и внимательнее рассмотреть замок. Щелчок пальцами не привел к нужному результату. Мальчик грубо выругался и повторил попытку, но все также тщетно. Последующие десять минут безуспешных попыток подняли уровень клокочущей в груди Марка тревоги до отметки «Отчаяние». Он уже почти был готов зарыдать охрипшим от желания докричаться хоть до кого-нибудь голосом. И вдруг у него получилось! Но вместо долгожданного огонька на кончике указательного пальца, спокойно освещающего пространство, на ладони мальчика разгорался огненный шар. Марк растерянно уставился на рыжее пламя, которое ощущал кожей словно безобидную, легкую пушинку. Он отошел, насколько смог, подальше и швырнул огненную сферу в запертую дверь, и та разлетелась, как от воздействия ручной гранаты. Марк присел, закрыл голову руками и еще несколько минут после взрыва не мог пошевелиться. Когда же он поднялся и увидел обуглившийся дверной проем, то смог только восхищенно прошептать:

– Ничего себе! Вот это сила…

Марк выбрался из своего заключения, оказавшись в просторном холле старого здания, и с ужасом посмотрел по сторонам. В потолке зияла огромная дыра, под которой лежала директор детского дома – Светлана Ивановна Згурская, точнее, ее окоченевшее тело. Шея была вывернута под девяносто градусов, левая рука и две ноги – оторваны. Строгая, ненавистная всем воспитанникам детдома директриса сейчас была похожа на легкомысленно брошенную, разорванную нелюбимую куклу. Чуть поодаль лежал маленький Тимошка, ему было всего три годика, улыбка этого добродушного малыша была единственным, что согревало душу Марка последние два года, чувство утраты кольнуло сердце и растеклось по телу липкой отравой. У ребенка в груди зияла кровавая дыра. Чуть поодаль лежало тело Марии Степановны, голова воспитательницы была придавлена креслом, сплющена и треснута в нескольких местах, словно раздавленный орех. Марк хотел уже подойти поближе, но тут увидел серые тени, приближающиеся к нему. Теней было четыре, они внимательно следили за мальчиком и, поняв, что обнаружены, двинулись к своей новой жертве, вытянув вперед руки. Их лица были перекошены, а впалые мертвые глаза смотрели ожесточенно. У одного из призраков на животе было кровавое месиво, оставленное пулей из охотничьего ружья, другой явно умер от потери крови, вытекшей, через глубокую прорезь на горле – от уха до уха. Остальных Марк рассмотреть не успел, потому, что кинулся с криком бежать на улицу. Дворик обильно поливал сильный дождь, а на земле лежали трупы детей с кровавыми масками вместо лиц. Взгляд Марка остановился на неподвижном, покрывшемся бурыми пятнами Илье, скрюченном на земле.

– Они все умерли, – сами собой прошептали губы. – Умерли! Как я и хотел.

Чувство вины и скорби обрушилось на единственного оставшегося в живых воспитанника дома-интерната. Марк заплакал, слезы смешивались с каплями дождя и стекали по впалым щекам. Краем глаза он заметил, что призраки приближаются к нему, и побежал. Он с легкостью двенадцатилетнего мальчика перелез через кованую ограду и пустился бежать по улице. Сердце бешено колотилось в груди и от быстрого движения, и от винивших его в случившейся трагедии мыслей. Он повернул на главную улицу и услышал вой сирены служебной машины.

– А вдруг это меня ищут, вдруг они знают, что это я во всем виноват? – нашептывал страх.

Марк развернулся и побежал в сторону парка, он мельком бросал взгляд на мертвых людей, лежащих на тротуарах. Они выглядели так, словно с них сняли кожу. Непонимание происходящего, одиночество, пронизывающий холод от промокшей, тяжелой одежды сводили с ума. В глубине парка лаял пес, и мальчик пошел на его призывной клич. На скамейке сидел мужчина, задрав лицо кверху, словно рассматривая проплывающие над ним облака. Только не было никаких облаков, как и лица у несчастного. А рядом с лавкой сидел золотистый ретривер, и его звонкий голос был единственным звуком в покрытом серой пеленой дождя городе мертвецов. Марк погладил промокшую шерстку пса и взял его за поводок. На бежевом ошейнике шариковой ручкой было нацарапано «Варфоломей». Держа собаку на поводке, мальчик пошел дальше, сам не понимая, куда идет и что ищет. Он старался держаться подальше от дороги и перемещался сквозь внутренние дворы старых многоэтажек. Футболка и шорты полностью промокли, словно мальчик только что вынырнул из моря, а прихватить с собой куртку он не просто не успел, а даже об этом не подумал. Пробираясь через очередную скудную детскую площадку, Марк наткнулся на еще одно темно-красное тело без кожи и лица. Это была женщина в халате, на синем фоне которого расцветали белые ромашки, запачканные кровью. Марк подошел поближе и даже наклонился, чтобы внимательнее рассмотреть и тут почувствовал на себе пристальный взгляд. Мальчик поднял голову и увидел молодую женщину на балконе пятого этажа. Выглядела она очень странно: растрепанные черные волосы, черное кружевное, словно бальное, платье с большим вырезом на груди, размазанная по верхней части лица тушь, а по нижней – помада, и испуганный подозрительный взгляд больших карих глаз. Но она была живая! Она – первый живой человек, которого встретил Марк после своего освобождения из подвала. Даже не раздумывая, мальчик побежал в подъезд. Он быстро добрался до пятого этажа, вычислил, из какой квартиры окна могут выходить во внутренний дворик и, крепко держа в руке поводок Варфоломея, постучал в дверь.

***

Дорога вела в гору, открывая вид на неспокойное море, обнимающее своими холодными волнами неровную береговую линию. Лысеющий лес сбрасывал густую шевелюру рыжих и бурых листьев себе под ноги, оголяя скрюченные ветви, угрожающе покачивающиеся под шквальным ливнем. Одинокий кортеж из трех бронированных джипов уверенно ехал по пустой трассе, похожей на извивающуюся гадюку, прошмыгнувшую сквозь горный массив.

Дорога заняла больше времени, чем изначально планировалось. Игорь Васильевич сидел у окна и просматривал на экране своего рабочего телефона регулярно приходившие сообщения. Все авиарейсы отменили, а те самолеты, которые на момент начала дождя были в воздухе, успешно совершили посадку в аэропортах. Это была хорошая новость. Были и плохие. Например, о том, что гидрометцентр не может понять продолжительность дождя и назвать хотя бы примерное время или дату его окончания. Варя умиротворенно посапывала на его плече. Ее густые льняного цвета волосы небрежно прикрывали часть лица, из-под них торчал тонкий носик, немного задранный кверху, и пухлые маленькие, словно кукольные губки. Президент с нежностью посмотрел на дочь и аккуратно, чтобы не разбудить, поцеловал в лоб. Рядом сидела жена Ольга. Им обоим в этом году исполнилось по сорок пять лет, из них двадцать пять лет были прожиты вместе. Возраст ее совсем не портил, она стала женственнее, ярче и благороднее. Он посмотрел ей в лицо и не увидел там ни страха, ни упрека, ни вопроса. Она была его спутницей, его другом, его опорой во всем, и даже сейчас, когда происходящее было странным, пугающим и непонятным, она не позволила себе ни паники, ни расспросов, которые могли бы утомить или расстроить его. Она уловила его взгляд и улыбнулась, будто говоря, что мы вместе, а, значит, все будет хорошо.

Игорь Васильевич вернулся к своим мыслям. «Правительство Норвегии было обезглавлено. Головы не нашли» – прочитал он полученное сообщение. Кто мог отрезать головы премьер-министру и королю, и куда их затем дели? Очень странно. Странно и зловеще. В дороге они были уже больше двух суток, делая небольшие остановки на заправке, некоторые из которых пустовали и были закрыты. Активация колонки проводилась через приложение, благо связь работала стабильно. На некоторых все еще оставались люди, предпочитая оставаться на рабочем месте, в укрытии от дождя. Запасы еды и воды позволяли им чувствовать себя в безопасности.

– Сколько нам еще ехать? – спросил президент у сидящего на переднем сидении рядом с водителем Олега.

– Не меньше суток. Придется провести еще одну ночь в машине. Найти место для ночлега сейчас проблематично, сами понимаете. Убежище рядом с городком в секретном месте, о нем никто не знает. Сейчас секретность – один из важнейших факторов вашей безопасности. Это совершенно новый, оснащенный всем необходимым для длительного проживания бункер. Оставаться в столице сейчас было небезопасно, мы не знаем дальнейшее развитие событий. Это очень надежное место! Вам не о чем волноваться.

Но Игорь Васильевич волновался, и не столько за себя, сколько за сидевшую рядом дочь, жену, страну, которую вверили ему, и его народ, проголосовавший за него на выборах. Его волновали надежды миллионов людей, возложенные на его плечи, и осознание собственной беспомощности. Не все люди смогли найти для себя сегодня подходящее убежище, не все спаслись. Для многих завтра уже не наступит. А те, кто сейчас чувствуют себя в безопасности – смогут ли надеяться на то, что все наладится с наступлением нового дня? Каждый из живых сейчас представляет собой убежище хрупких надежд, многим из которых не суждено сбыться.

Глава 4

      Салат с клубничкой, анчоусами, мертвечиной и мухомором.

«Поверяют искренно и тихо

Ворох тайн соседям, как друзьям.

И за чаем или кружкой пива

Чуть не душу делят пополам».

Эдуард Асадов «Разные натуры» 1993 год.

– Спрячься, говорю тебе, и перестань со мной спорить! – Олеся была напряжена и теряла терпение.

– А вдруг он на вас накинется, барышня, я должна быть рядом, – настаивала на своем Фрося.

Марк отчетливо слышал шепот за дверью, его била мелкая дрожь от холода, и очень хотелось есть. Он постучал еще раз, и дверь распахнулась. Молодая женщина с длинными черными волосами, одетая в такое же черное с кружевом длинное платье – размазанный по лицу макияж никуда не делся, отчего хозяйка квартиры имела нелепый и даже пугающий вид.

– Здравствуйте, я очень замерз и сильно голоден, впустите меня, пожалуйста, – жалобным голосом протараторил мальчик.

– А ты вообще кто? – последовал настороженный ответ от странной (с этим Марк определился точно) молодой женщины.

– Меня Марк зовут, я из детского дома. Там случились какие-то страшные вещи. Все умерли. Они лежали во дворе, как будто без кожи. Я один выжил, – мальчик пытался говорить быстро, чтобы успеть кратко передать все, что ему пришлось пережить за этот день.

– А отчего они умерли, ты знаешь? – вопрос прозвучал так, будто был с подвохом.

– Я.. я не знаю. Я в подвале сидел и ничего не видел, – Марк растерялся и старался быть честным. Ему очень не хотелось, чтобы перед ним сейчас захлопнули дверь.

– Почему я должна тебе верить? Всех этих людей убил дождь, а тебя почему-то нет. Разве это не странно? – с нажимом в голосе произнесла Олеся, словно была полицейским и вела допрос хитроумного преступника.

– Дождь? Убил? Как же дождь может убить? Вот это точно странно, – мальчик даже усмехнулся от такой нелепости. И тут его глаза расширились, он неуклюже попятился назад и изо всех сил закричал.

Распахнулись двери соседской квартиры, и из нее выскочил мужчина в рабочем комбинезоне с забинтованными ступнями, а следом темноволосый высокий и худой мальчик, лет двенадцати. Мальчика Олеся узнала – это был ее сосед, а вот мужчину увидела впервые. Сережа присоединился к Марку и тоже заорал во все горло. Варфоломей решил, что не может остаться в стороне и угрожающе залаял. Мужчина растерялся буквально на несколько секунд, но затем вышел вперед, прикрыл детей своей широкой фигурой и тяжело дыша, уставился на маячащую за Олесиной спиной угрозу, выставив вперед руки и приняв боевую стойку.

– Я же сказала спрятаться и не вылезать! – закричала Олеся, поджав тонкие губы и закатив глаза. Это означало максимальный уровень озлобленности.

– Мне же интересно, – просто ответила Фрося, посчитав, что это все объясняет и снимает с нее все вопросы.

Мужчина прищурился, его сильное тело сковал холодок ужаса и растерянности. Ему было тридцать семь лет, из которых девятнадцать были наполнены риском, отчаянием, страхом и зашкаливающим адреналином. Географию он познал по тем горячим точкам, в которых выживал и убивал. На его глазах живой человек превращался в изуродованную груду мяса, нередко и от его рук, но никогда после не шевелился и уж тем более не разговаривал. Мертвый враг – безопасный враг. Живого нужно уничтожить. Но что делать, если угроза исходит от мертвого врага, способного разговаривать и двигаться? В том, что он смотрит на мертвую женщину, Клин не сомневался.

Олеся пыталась запихнуть упирающуюся Фросю поглубже в коридор, но ничего не получалось, и потасовка двух странных женщин становилась комичной.

– Это что за трупак? – пристально глядя на серое, обескровленное лицо с рассеченным глазом и усохшими губами одной женщины, обратился Клин к другой.

– Зачем обижаете, барин? Фроська я. А там все будем, в свое время… – выпучила левый глаз с тусклым светлым зрачком бывшая крепостная.

– Хватит с тебя уже баринов. В комнату иди, сказала. Крепостные должны слушаться! – Олеся пыталась сдвинуть с виду довольно хрупкую фигуру Фроськи, но лишь скользила босыми ногами по полу. У мертвой женщины сил было явно больше, чем у живой.

Мальчики неосознанно прижались друг к другу, выглядывая из-за спины мужчины и хватая каждое слово, прислушивались к словам монстра, или правильнее сказать, монстрихи. Варфоломей тоже затих, лишь тихонько поскуливая, терся о ногу Марка.

– Там понятно. Здесь ты что делаешь? – грозно прорычал Клин. Его не пугало то, что перед ним стоит живой мертвец, и даже не казалось странным. Если уж так случилось, то принимать нужно как есть. В его голове завертелся, заскрипел привычный, но успевший покрыться ржавчиной механизм – определить уровень опасности! Выявить врага! Уничтожить!

– Так, давайте все сейчас успокоимся и поговорим как здравомыслящие люди, – взяла инициативу в свои худые руки провидица, слегка запыхавшись от бесполезных усилий сдвинуть с места упирающееся мертвое тело. – Ты сам-то кто? Я тебя раньше никогда не видела.

Фроська одобрительно кивнула.

– Сержант Клинов. Специальные войска Вооруженных Сил Российской Федерации, – выпалил мужчина, и каждый произнесённый им звук чудодейственным снадобьем по капле обволакивал язык, охрипшее горло, просачивался по клеткам в мозг, прорывая из небытия вспышки былой силы и горделивости. Это был момент пробуждения после долгого наркотического сна, возвращением к реальности, принятием себя впервые за пять лет.

Сережа округленными глазами посмотрел на своего товарища, которого еще несколько часов назад считал опустившимся членом общества. Его удивление приятно сменялось ощущением безопасности и внезапно обретенной защиты.

– Знавала я одного капрала… – Низким глухим голосом проговорили мертвые, сморщенные уста, но быстро смолкли под грозным взглядом больших карих глаз.

– Не сейчас, Фрося! Странно вы выглядите для спецназовца. А рыжий мальчишка вообще под дождем сюда пришел и остался невредим. Разве это не странно?

– Да как же дождь навредить может? – возмутился Марк, и все уставились на него недоуменным взглядом. – Правда, я замерз сильно, и, возможно, заболею, – добавил мальчик, пытаясь оправдаться, и не понимая, в чем он виноват на этот раз.

– Тебя что, правда, дождь не тронул? – непонимающе спросил Сережа.

– Нет, – также недоумевающе ответил Марк. – А что, должен был?

– Ты видел на улице мертвых людей? Это с ними сделал дождь, – спокойным тоном учителя, объясняющим нерадивому ученику давно изученную тему, пояснил высокий темноволосый мальчик, одетый в широкие штаны, явно больше на несколько размеров, и школьную рубашку.