Под покровом сна

– Барбера, паршивка! Явилась…

– Барбара, – угрюмо поправила ее девушка. – Лета, я тысячу раз уже говорила, что я БарбАра. Сколько можно? Когда-нибудь я набью тебе татуировку с моим именем, но тогда ты еще и ослепнешь, чтобы меня правильно не называть.

Нора хотела было сказать что-то в защиту старушки, однако, судя по всему, у них с этой Барбарой сложились определенные взаимоотношения, не совсем понятные посторонним.

Барбара рухнула на кресло и запрокинула голову, жмурясь от яркого солнечного света. Ей не было дела до новой пациентки, казалось, что ее вообще мало что волновало, ведь она даже не удосужилась надеть чистую и не дырявую одежду. Барбара зевнула и почесала грязные волосы, Нора разглядела под слипшимися желтыми прядями маленькие ранки на коже. Девушка поджала губы и чуть приподняла брови, в который раз убеждаясь, что за маргинальной внешностью редко скрывается приятная начинка.

Сразу после Барбары в комнату впорхнула полная ее противоположность, которую вполне можно было поместить на один из традиционных пропагандистских постеров пятидесятых годов: каштановые волосы убраны в аккуратную «мальвинку», голубые глаза подведены маленькими толстыми стрелками, а на губах глянцевая красноватая помада. Походка новоприбывшей была легкой, она словно и не касалась маленькими каблучками пола, а парила в воздухе, источая радость и спокойствие одним своим присутствием.

– Доброе утро, девочки, – прощебетала она, обводя лучезарным взглядом помещение. – О, ты новенькая, – с преувеличенным восторгом произнесла она, разглядывая Нору лишком уж пристально. – Меня зовут Элли.

– Нора.

– Господи… Можно понизить децибелы? Калит, – устало бросила Барбара, недовольно смотря на Элли. – Не понимаю, на чем ты сидишь?

– Что? – удивленно спросила та.

– Забей, – махнула Барбара.

– Ты чего девочку портишь, а? – нахмурилась Лета. – Оставь ее в покое!

– Да кто бы говорил, но не ты… Ползла бы уже к психушке и доставала местных бедолаг, им хотя бы платят за это.

– Уважение к старшим, Барбера! – прервала ее старушка, хмурясь. – Вот чего не хватает тебе и всей молодежи в наше время. Когда я была молодой, мы рот открывать не смели в сторону…

– Когда-когда? – рассмеялась девушка.

– Опять ты… – Лета в порыве праведного гнева поднялась с кресла, однако к ней тут же подбежала Элли, в панике стараясь усадить старушку обратно в кресло.

– Не обращайте на нее никакого внимания, – нравоучительно произнесла она. – Ей лишь бы зацепиться. Игнорируйте – ей скучно станет, а потом может и поймет, что…

– Вот ты тоже не начинай, а, – скривилась Барбара. – Уже достало твое лицемерие, блевать тянет, – добавила она, с наслаждением наблюдая за вытянувшимся лицом девушки.

– Садитесь-садитесь, – проворковала Элли, решая следовать своему же совету. – Давайте лучше мы с вами поговорим. У нашей новенькой может сложиться превратное впечатление о нас, – она красноречиво взглянула в сторону Норы.

– О некоторых особах оно будет вполне правильным, – пробормотала Лета, усаживаясь удобнее на своем месте. – Так и надо!

Барбара тихо посмеялась и покачала головой, совершенно теряя интерес ко всей ситуации. В чем-то Элли была права.

– Цирк, – презрительно хмыкнула она.

Нора пораженно приподняла брови и осмотрелась вокруг. Вполне очевидно, что все присутствующие были довольно неплохо знакомы, даже слишком хорошо, что определенно невозможно, если они находились в экспериментальном центре недолго. Их знакомство явно имело глубокую историю – в их взглядах, жестах, способах избегать или искать контакта читалась многослойная хроника конфликтов и примирений. За короткое время отношения едва ли могли достичь такой степени изношенности. Внутри зашевелилось странное чувство, всем естеством Нора ощущала, что что-то не так. Словно она так увлеклась рассматриванием деталей, что упустила нечто фундаментальное. Как исследователь, который изучает мозаику по фрагментам, не замечая, что само полотно – подделка.

Внутрь проскользнула еле заметная девочка, совсем юная. Ее тощее тело еще не успело оформиться, а большие водянистые глаза на бесцветном лице создавали эффект почти болезненной прозрачности. Ее осторожные движения, нелепая походка рывками напоминали Норе Голлума. Еще более странным стало то, что все внезапно смолкли и постарались отвести взгляд, стоило девочки появиться.

Она встала прямо напротив Норы и в упор начала рассматривать ее, будто судорожно ища ответ на давно мучающий вопрос.

До этого момента Нора и не подозревала, что у тоски есть запах, но в этот миг, когда девочка оказалась на расстоянии вытянутой руки, женщина ощутила это остро и отчетливо. Глубокая печаль, казалась, покрыла тонким слоем бледную кожу, сквозь которую светились голубоватые вены, она сочилась из влажных глаз и источала армат. Этот запах был весьма специфическим: сначала он отталкивал, а спустя пару мгновений манил с неистовой силой. Глаза отказывались видеть общую картину, лишь урывками выхватывали детали: засохшие красноватые корки на проплешинах меж жидких русых волос, грязь под ногтями, шелушащаяся кожа у крыльев носа. Женщина хотела отвернуться, просто спрятать взгляд и сделать вид, что этих секунд ступора не было, однако не могла пошевелиться. Снова.

– Кэрри, – предостерегающе произнесла Элли, не сумевшая скрыть волнение в дрожащем голосе. – Садись рядом со мной, хорошо? – она похлопала по креслу справа от себя, натянуто улыбаясь.

Нора не заметила, как до боли стиснула кулаки, не смея даже дышать. В этой девочки было нечто странное, нечто дикое и… поломанное. Она была отражением в старом разбитом зеркале, случайной полароидной фотографией, запечатлевшей горе и скорбь – такая же мимолетная и, одновременно с этим, запертая в одном моменте, обреченная переживать его вновь и вновь.

Фредерика, уже несколько секунд незаметно стоявшая в самом углу комнаты, наконец вошла в круг и села на обычный деревянный стул, оглядывая своих подопечных. На ее губах все еще была та самая жуткая полуулбка, теперь больше напоминавшая судорогу или нелепую маску. Врач поправила серебристый бейджик над нагрудным карманом и постучала ручкой по краю стола, призывая всех к вниманию. Тихие перешептывания постепенно стихли под требовательным взглядом женщины, а в кабинете воцарилась тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем настенных часов, которые Нора до этого момента даже не замечала.

– Итак, девочки, мне кажется, пора начинать. Ребекки сегодня не будет – она сейчас находится на… процедуре. Как вы заметили, среди нас есть новенькая – Нора Бьорк. Сегодня мы все познакомимся, а каждый расскажет о себе то, что захочет. За один сеанс мы, скорее всего, не успеем, так что не волнуйтесь, продолжим наше знакомство завтра днем.

Она обвела взглядом всех присутствующих и остановилась на Норе, пребывавшей в крайне странном состоянии. Голова раскалывалась, мышцы зудели, а сердце выпрыгивало из груди. Женщина дышала часто, но насытиться никак не могла, казалось, что воздух не доходил до горящих легких. Все присутствующие медленно перевели на нее взгляд, словно Нора стала актером, в свете ослепительного прожектора отыгрывающего кульминационную сцену трагической смерти главной героини. В глазах девушек читалось равнодушие, а Нора впервые задалась вопросом.

Действительно ли она главный герой собственной жизни, своей истории?

7. Пушистые георгины

Истории, что Норе предстояло услышать, отчего-то пугали, хотя в комнату терапии она шла даже без капли интереса к чужим жизням.

Барбара вскользь оглядела внезапно помрачневших девушек и, прочистив горло, придвинула свой стул ближе к центру.

– Давайте я начну тогда, – произнесла она, складывая руки на груди.

– Отлично, – кивнула Фредерика. – Только честно и открыто. Как договаривались.

– Да без проблем, – фыркнула Барбара. – Я написала… – она вытащила из кармана смятый листок, – написала все, чтобы не забыть.

Она с сомнением вгляделась в текст, будто читала его впервые.

– Это было самое худшее лучшее лето за двадцать лет жизни. Я курила травку на крыше, теряла сознание в пьяном угаре. Они всегда говорили, живи одним днем, лови мгновение. Смеялся до слез, срывала георгины с чужой клумбы и дарила той странной девушке со шрамами на запястье. Она так любила кровавую мери и секс. Кажется, она была нимфоманкой. Жизнь горела. И я тоже горела. Все вокруг горит, когда ты под ангельской пылью. И пальцы всегда такие длинные-длинные, а ее лицо переливается. Перламутр. Небо высокое и далекое, а потом приближается стремительно. Я гладил звезды. Мысли хаотично метались, а боли я не чувствовала, да и не знала, о чем положено думать, когда умираешь. Я вспоминала георгины, чужие улыбки, такие тягучие, размазанные. Вспоминала порванные конспекты, жирные пятна на клавиатуре и энергетик, пролитый на кровать. За все время я так и не поняла, в чем смысл, поэтому легче было думать, что его и нет вовсе. Так все проще становится, длиннее. Ветки в красном свете огней клуба походили на сеть сухожилий. На небе расцветают созвездия маков и еще каких-то цветов, я в них не разбираюсь. Я даже не уверена, что те чертовы цветы были георгинами, просто название красивое… Знаете, георгины. Воздух колючий, а грудь разрывает, будто я всего лишь кокон, будто теперь я готова отрастить крылья и улететь далеко. Я улыбаюсь пушистым звездам и жду не дождусь, пока смогу коснуться их, ведь они так зовут. Они зовут меня давно, иногда чужими именами, но я знаю, что нужна им. И голос у них такой тонкий и протяжный, словно сирена.

Все молча слушали, ожидая продолжение сумбурного и угловатого рассказа, однако его не было. Барбара смяла бумажку и убрала ее в карман, уже желая вернуться в круг и расслабиться. Она силилась скрыть неловкость за пренебрежительным взглядом, но Нора уловила мимолетный след страха в глазах девушки.

– Погоди, – прервала ее Фредерика. – Ты написала рассказ о значимом событии своей жизни, обходя самые важные моменты. Тебе легче представить его в красивых, но пустых словах. Ты попыталась дать нам фантик, обертку.

– Я записала то, как я это чувствовала, – огрызнулась Барбара. – Таков был уговор. Я его выполнила.

– Нет.

– И что вы еще хотите от меня услышать? – хмыкнула она, скрывая обиду.

– Правду, – прошептала Элли.

Она была похожа на маленькую птичку, испуганно, но крайне заинтересованно поглядывающего на временно безвредного хищника.

– Давай начнем с самого простого: о чем ты написала? – мягко уточнила доктор. – Ты использовала много эвфемизмов и метафор как ширму, открой ее для нас, пожалуйста.

– О чем я писала? О дне своей смерти. И о своем дне рождения, – пробормотала Барбара. – Вот так паршиво иногда случается.

– Что конкретно произошло?

– Да боже… Не хочу я про это говорить. И не буду. Я этим не горжусь, – тут же огрызнулась Барбара, будто предвосхищая возможные нападки или взгляды осуждения.

– Тебе не надо от нас защищаться, – покачала головой Фредерика. – Просто ответь честно, тебе самой станет намного легче.

– Ты сама все прекрасно знаешь. Хочешь, чтобы я признала? Окей. Я обосралась. Обосралась настолько, что сколько штаны не стирай, вонь не уйдет. Вот и все.

– Тише, – примирительно подняла руку доктор. – В тебе сейчас говорят твои эмоции. Ты смещаешь гнев на нас, но куда он должен быть направлен? Что так гложет тебя?

– Дохрена чего, – пробормотала Барбара, скрещивая руки на груди.

Издалека Норе показалось, что у нее на глазах навернулись слезы.

– Расскажи.

– Да пусть молчит, – неожиданно вступилась Лета. – Видишь, не хочет, ершится. Бог с ней. Он любит юродивых.

Внезапно на лице Барбары промелькнула улыбка, словно ворчание старушки вернули ей былую уверенность.

– Ага. Бог очень любит таких уродок, как я. Уже успела заценить его любовь. Я употребляла, – быстро сказала она, боясь передумать. – И в какой-то момент не рассчитала свои силы. Так бывает. Был мой день рождения, мы тусовались в клубе, а проснулась уже в реанимации. Успели откачать. Конец истории.

– И что ты чувствуешь по этому поводу?

Барбара закусила губу, нервно сдирая с нее корку сухой кожи. Она пыталась сохранить уверенность и воинственность во взгляде, однако это давалось ей с неимоверным трудом, а после вопроса Фредерики стена безразличной насмешливости, кропотливо выстраиваемая девушкой, дала трещину, появился фатальный изъян.

– Да что-что? Мне было страшно. Когда я поняла, что могла не проснуться, это было ужасно, такое сложно объяснить. Если бы я могла это изменить, я бы изменила, не сомневайтесь. Но жизнь такая штука, что переписать никак не выходит, как ни старайся. Это останется навсегда со мной – это и есть главное наказание. Во сне я до сих пор слышу крики и сирену, снова возвращаюсь в этот клуб. Я больше не хочу этого, но сон один и тот же – все повторяется вновь и вновь. Я застряла в этой петле. И… – Барбара склонила голову, будто неистово заинтересовалась фактурой пола или потертостью на своих берцах. – Иногда мне снится, как мама плачет надо мной. Она не заслужила этого. Она не заслужила покупать мне место на кладбище, думая, что сделала не так. Она не заслужила приезжать в больницу и молиться в коридоре, чтобы врачи меня снова вытащили. Я понимаю это, но раньше остановиться не могла.

– Бедная девочка, – еле слышно прошептала Лета. – Глупая, глупая, но такая несчастная… – бормотала старушка, качая головой.

– Не бедная, – огрызнулась Барбара.

– Бог посылает испытания тем, кто может их выдержать. Он считает тебя сильным воином.

– Стоит запомнить, что со стратегией у него не очень.

Нора удивленно повернулась к соседке и заметила пелену слез на ее глазах. Лета, казалось, не питала особой симпатии к Барбаре, однако этот рассказ и ее не смог оставить равнодушной. Мягкосердечная старушка украдкой потирала распухшие веки и печально качала головой, неотрывно смотря на девушку.

– О чем ты жалеешь больше всего? – сдавленно спросила Элли, завороженно слушая Барбару, словно та делилась великим таинством.

Девушка проигнорировала несколько осуждающих взглядов в свою сторону и заинтересованно подалась вперед.

– Что ты спросила? Повтори.

– Я спросила, о чем ты жалеешь, – невозмутимо произнесла она.

– Жалею? Да много о чем. Жалею, что не могу дать тебе по лицу. Жалею, что кто-то вызвал скорою и не дал мне подохнуть в тот день. Жалею, что соврала только что, потому что мне ужасно страшно умирать. Жалею, что ввязалась в эту историю с клиникой. И… Жалею, что дала попробовать своему другу, Брайану. Брайан… Он хотел бросить учебу и поехать волонтером на острова, чтобы спасать черепах и каждый день серфить в океане. Нашел эту лабуду в интернете и всем на уши присел с этой идеей. Он любил играть на гитаре идиотские песни на трех аккордах по несколько раз за одну вечеринку. Бесил всех ужасно, но… Он был хорошим, правда. Не знаю, зачем вам такие подробности, просто по-свински делиться этой историей так, будто смерть лишила его даже права на имя. Он этого не заслуживает. Его мать тоже не заслуживала хоронить сына. А я заслуживала видеть это. Потому что это моя вина, что он не выбрался. Я толкнула его в пропасть. Я живу с этим, делюсь этой чертовой историей на дурацком бесполезном сеансе терапии, а он в шести футах под землей кормит червей. Понятное дело, что рано или поздно мы все вернемся туда, откуда начали – в пустоту, но я бы не хотела становиться удобрением раньше времени. Не хотел и он. Так бывает, дерьмо случается, случается чаще, чем хотелось бы.

– Он умер от передозировки? – глухо уточнила Фредерика.

– Нет. Он покончил с собой. Я не верю, что он сделал это в трезвом уме, потому что он любил жизнь, любил ее больше всех, кого я знала. Его нашли в апартаментах, в ванной, когда вода с кровью залила соседей снизу. Они хотели предъявить ему претензию за испорченный комп и поднялись на этаж. Дверь была открыта. Я была в его экстренных контактах, приезжала опознавать тело в морг. Он не был похож на себя, совсем. Я надеюсь, что он решил бросить все, подкинуть полиции вместо себя двойника и смотать из этого проклятого города куда-нибудь к океану, как он всегда и хотел. Это было бы очень в стиле Брайана. Может быть, этот засранец сейчас надраивает панцири черепахам и смеется над всеми нами…

Барбара резко отвернулась, чтобы никто не заметил внезапно набежавших слез, однако они уже звенели в ее голосе. Это была исповедь, освобождение от оков, которые, увы, отпускать пленницу никак не хотели. Рассказ принес облегчение на несколько мгновений, но тяжесть накативших воспоминаний тут же непосильным грузом рухнула на плечи.

Нора тяжело сглотнула и с жалостью посмотрела на девушку.

Ей стоило признать, что первое впечатление иногда бывает обманчивым.

8. Трофей

Обманчивым было не только поведение Барбары, но и ее злость по отношению к другим девушкам. Элли порывисто встала со своего кресла и обняла ее, а та лишь уткнулась влажным носом в хрупкое плечо, неловко сжимая ладони в кулаки.

– Все будет хорошо, – прошептала Элли, гладя девушку по волосам. – Обязательно будет, ну? Не расстраивайся так.

Барбара отпрянула, словно получила пощечину, стиснула зубы и резко отодвинула кресло обратно в круг. Казалось, что она вновь вернулась в свой привычный образ. Лета, до этого плотно сжимавшая плед, обернутый вокруг ее плеч, медленно похлопала. Слабые аплодисменты прокатились по маленькой комнатке, однако одна девушка – Кэрри – даже не пошевелилась. Она смотрела в пол, подтянув колени к груди, словно ее тело налилось свинцом.

– Кто хочет продолжить? – с напускным энтузиазмом спросила Фредерика, растягивая тонкие губы в подобии улыбки.

– Давайте я, – звонко произнесла Элли. – Моя история не такая печальная. Совсем не такая. Извини, – она поджала губы и взглянула в сторону Барбары.

– Будем делать вид, что тебе жаль? – хмуро спросила та.

В ее взгляде читалась снисходительность, словно в глубине души она осознавала, что Элли своими шаблонными фразами скрывала собственную растерянность, не желая обидеть или обесценить проблемы Барбары. Элли, похоже не сталкивалась с проблемами подобного масштаба, а винить ее за слишком хорошую жизнь было бы глупо и несправедливо, однако все равно в глазах Барбары всего на секунду промелькнула зависть.

– Не знаю… – растерянно произнесла Элли, нервно сминая пальцами подол платья. – У тебя просто лицо такое было, что я не могла не извиниться, понимаешь? Я не хотела тебя чем-то оскорбить, не хотела больно сделать, правда… – она опустила глаза в пол.

– Да ладно, – натужно рассмеялась Барбара. – Ты? Мне? Больно? Не смеши меня. Все нормально, так что давай, рассказывай что ты там хотела.

Элли с трудом подвинула кресло и села, гордо выпрямив спину. На губах сверкнула дежурная улыбка, так и не коснувшаяся глаз, утонувших в тягучей печали то ли от произошедшего, то ли от истории Барбары, тоскливый флер которой накрыл всех присутствующих.

– Меня зовут Элли, я домохозяйка. У меня есть любимый парень, с которым когда-нибудь мы построим крепкую семью, переедем в Пасифик-Хайтс{?}[элитный район Сан-Франциско с домами в стиле викторианской эпохи] и заведем собаку. Пуделя. Может, двух. Они будут коричневые, кучерявые, а я буду водить их на груминг и к кинологу. Девочку я обязательно назову Хлоей, а мальчика Финном. По выходным мы будем выбираться в загородные клубы, гулять, устраивать пикники и играться.

– Пасифик-Хайтс? Может сразу в Букингем въедете со своими собаками? – спросила Барбара, шмыгая носом.

Норе показалось, что ее колкие вопросы – лишь игра, в которую она втягивает всех вокруг, или маска, позволяющая спрятаться уязвимой Барбаре за толстой броней, что неизбежно покрывается паутиной трещин. Это защитная реакция, механизм выживания хрупкой натуры, попавшей в тяжелые обстоятельства.

– Это далеко от Сан-Франциско? – наивно спросила Элли.

– Барбара! – строго произнесла Фредерика. – Некрасиво.

– Нет, ты что, – язвительно бросила Барбара. – Совсем рядом, это же пригород. Пару часов – и вы в центре.

– В общем… Моя жизнь прекрасна, мне не на что жаловаться. Кроме финансовых отчетов, конечно. Это ужас. Вы знали, что с рекламы нужно платить налоги? И правильно считать их? Дело в том, что я веду свой блог. Ничего особенного, лайфстайл, моя рутина. Многим нравится. У меня даже есть кулинарная рубрика, видео-рецепт шарлотки с мягким творогом набрал почти шесть миллионов просмотров! Ладно, наверное, мне не об этом надо говорить, – Элли выдохнула, поборов секундную досаду. – Это не так важно. Я планирую начать продавать фирменные формы для выпечки и всякие штуки для кухни под своим брендом. Как закончу с организацией и договорами, обязательно найму финансового консультанта, чтобы в жизни не прикасаться ни к каким отчетам. Вообще, моя жизнь – это то, о чем я всегда мечтала. У меня нет проблем, поэтому я даже не знаю, что должна сейчас вам рассказывать, – она улыбнулась, смотря в пол, словно стыдясь этого, однако тут же ее лицо озарила важная мысль. – А, чуть не забыла! Еще я увлекаюсь созданием декораций из подручных материалов и немного занимаюсь дизайном. У меня достаточно много подруг, с ними мы устраиваем мини-девичники, иногда вместе планируем отпуска. Это, наверное, все.

Этот рассказ казался неполным и странным, будто совершенно не вписывался в общую атмосферу. В целом, Элли явно не принадлежала этому месту. Ей впору устраивать званые ужины дома, ходить на прогулки после йоги и вернуться на машине времени в пятидесятые, где она была бы счастливее всего. Именно такие мысли невольно пришли в голову Норы после всей куцей истории, явно лишенной каких-то подробностей. Она не раз сталкивалась с тем, что за дверьми самого большого дома с самой счастливой семьей таятся ужасающие секреты. Быть может, их скрывала и Элли за своим заливистым смехом и лощеным образом?

– И что тебя мучает? – прищурилась Фредерика.

– Жуткая бессонница. Она меня выматывает, я становлюсь такой рассеянной и невнимательной, ничего больше не могу делать также хорошо, как раньше. Я могу не спать по несколько дней, а потом просто отключиться на диване. Парень приходит с работы, а я ничего не успеваю приготовить, даже пару раз забывала вытаскивать продукты из морозильной камеры, приходилось наскоро феном отогревать. Конечно, после такого любимый злится, естественно, мне и самой обидно от этого. Ему приходится ехать в ресторан, а я остаюсь заканчивать со своими обязанностями. Иногда он возвращается поздно, а у меня уже не остается сил его дожидаться, просто в сон проваливаюсь. Мне кажется, я разрушаю наши отношения…

– Он едет в ресторан без тебя? – не выдержала Нора.

– Да. Он же голодный, весь день зарабатывал, утомился, а дома его встречаю я… Уставшая и нервная. Его можно понять. Мужчинам порой необходимо уединение и отдых. Если он хочет расслабляться таким образом – кто я такая, чтобы ему мешать. Он делает для меня все, что может, несправедливо не прикладывать достаточных усилий.

Нора поджала губы. Похоже, ее отношения с Мальте были куда лучше, чем она думала. Нахмурившись, женщина подняла телефон, однако на экране высветились лишь уведомления от банка, рекламные сообщения и пара напоминаний из календаря. Ни слова от ее мужа. Не выдержав, Нора открыла диалог и послала вопросительный знак.

– Мисс Бьорк! – позвала ее Фредерика. – На групповой терапии запрещено пользоваться телефонами, у вас будет время на это позже. Проявите уважение.