Под покровом сна

– Слишком привлекательные, – пробормотала Нора.

– Тогда, как только вам станет лучше – позовите медсестру, она сопроводит вас до холла. Если все же решите согласиться, я буду ждать вас тут.

***Нора стояла на пороге апартаментов, не решаясь вставить ключ в замочную скважину. Ее обуял животный страх, однако понять его причину ей так и не удалось. Казалось, что она боится войти внутрь и увидеть окровавленный пол и медленно разлагающееся тело бывшего возлюбленного, однако найти подтверждение тому, что ее мозг дает сбой казалось не менее ужасным в этот момент. От этого осознания Норе стало стыдно.

Она качнула головой и открыла дверь, осторожно заглядывая внутрь. Квартира встретила ее гулкой тишиной, почти ощутимой на коже. Нора сделала шаг – стук каблука о плитку эхом разнесся по широкому пустому коридору. Внутри было чисто: ни тел, ни крови, ни убийц. Нора выдохнула и обессиленно упала на пол, потирая разгоряченный лоб. Она засмеялась от собственной глупости и покачала головой.

– Надо же… Привидится такое… – прошептала она самой себе, чтобы разогнать плотную пелену молчания. – Надо меньше детективов писать, вот и все. Вот и все…

Нора с подозрением осмотрела привычную квартиру, однако не могла избавиться от чувства, что что-то неуловимо изменилось. Она никак не могла понять, что же не так, но решила списать это на тяжелое состояние после сна. Нора взглянула на часы: до десяти вечера она должна была вернуться в центр, а Мальте все никак не возвращался после работы. Это не было редкостью, ее муж довольно часто задерживался, а нынешняя обстановка на рынке вполне могла повлиять на это. Это было весьма рациональным объяснением, которое, впрочем, никак не могло успокоить нарастающую тревогу, липким комком засевшую в грудной клетке. Мотнув головой, Нора в нерешительности достала телефон и зашла в диалог, где уже несколько часов оставалось непрочитанным сообщение от Мальте.

«Дел по горло, так что созвониться никак не получится, извини, тушканчик».

Нечто настолько обыденное поразило Нору до глубины души. Естественно, парень никак не мог знать, что его девушке приснился настолько кошмарный сон, однако он даже не удосужился спросить, как прошел прием у врача. Она тяжело вздохнула и хмыкнула. Что же, умилительное прозвище немного смягчило Нору, однако не смогло до конца усмирить негодование от равнодушия партнера.

– Если ему все равно, почему я должна сама предупреждать, правда? – недовольно спросила она, скидывая с ног туфли, от которых ужасно ныли пальцы. – Пусть сам напишет, узнает, где я. Чтобы я еще за кем-то бегала? Ну уж нет.

Нора бросила телефон в сумку и направилась в гардеробную за вещами. Закончив сборы, она еще раз оглядела квартиру, все еще силясь понять, что не так. Игнорировать нарастающих страх больше не получалось – это был словно животный инстинкт, подсказывающий, что где-то притаился смертельно опасный хищник. Нора попятилась назад, пока не дошла до коридора. Взгляд сам упал на злосчастный шкаф. Нора прислушалась, но не смогла уловить ни звука.

Вот, что было не так.

Тишина.

Нора привыкла к звукам города, он всегда монотонно гудел на фоне, убаюкивая перед сном или пробуждая по утрам. Треск неоновых вывесок, шорох десятков тысяч шин по асфальту, приглушенная музыка из магазинчиков и баров доносились даже до тридцать четвертого этажа элитного комплекса апартаментов. Нора резко распахнула дверцы шкафа, но обнаружила лишь стройные ряды вешалок с верхней одеждой и вечерними платьями, не помещавшимися на урезанные полки гардеробной. Тогда девушка почти бегом направилась к окну, за которым яркими цветами горела Калифорния-стрит.

Все оставалось прежним.

Но если вокруг ничего не изменилось, значит ли это, что поменялась сама Нора Бьорк? Значит ли это, что внутри нее что-то важное треснуло и привело к необратимой поломке?

Быть может, стержень внутри нее, что помогал вынести все жизненные невзгоды, надломился? Если так, то как теперь ей выживать в этом жестоком мире? Как превозмочь боль, сковавшую тело?

3. Добровольное заключение

Тело Норы пульсировало от давящей слабости после всех событий минувшего дня. Она осматривалась по сторонам, стараясь отвлечься от гнетущих мыслей.

Ей нравилось ехать в тишине, разглядывая постепенно сменяющиеся пейзажи. Светящиеся небоскребы – эти стеклянные монолиты современности – медленно растворялись в сумерках, уступая место приземистым домикам, которые казались детскими игрушками, забытыми великаном на обочине времени.

Спустя полчаса исчезли и они, унося с собой последние следы цивилизованного мира. Фонари исчезли один за другим, словно звезды, гаснущие в предрассветной тьме. Фары минивэна прорезали непроницаемую темень, выхватывая из нее фрагменты реальности – дорожную ленту, напоминающую серую артерию, пульсирующую в теле ночи, и причудливые силуэты разросшихся деревьев, чьи ветви походили на костлявые пальцы, пытающиеся схватить беглецов из мира света.

Фредерика молчала, погруженная в свои мысли, а Нора не желала тратить силы на бесполезные разговоры. Вскоре машина свернула с федеральной трассы на лесною однополосную дорогу, лишенную каких-либо дорожных знаков. Наверное, в иной ситуации девушка бы заволновалась, однако отчего-то ее охватило странное, почти мистическое спокойствие – не умиротворение, которое приносит покой, а то особое равнодушие, что наступает после эмоциональной катастрофы. Это было состояние, граничащее с клинической апатией – когда нервная система, исчерпав резервы реагирования, переходит в режим примитивного выживания. Словно ее сознание заключили в кокон безразличия, защищающий от дальнейших потрясений. Она существовала в этой момент не как личность со сложной внутренней жизнью, а как биологический организм, сведенный к элементарным функциям дыхания, кровообращения и минимального восприятия окружающего мира.

За плотной стеной деревьев показался особняк: он будто вырос из земли как пограничный пункт там, где первобытная ярость природы встречалась с тщетными попытками человека навязать хаосу свою волю к порядку. Высокие колонны, некогда претендующие на величие ампира, теперь служили скелетом для плюща, высокие кипарисы не были похожи на отточенные наконечники стрел как часто бывает в парках, они выглядели скорее как взъерошенные стражи, потерявшие строй под напором времени и забвения, а россыпь постепенно готовящихся к зиме цветов явно нарушала все планы ландшафтного дизайнера. Нора смотрела на этот особняк и видела в нем отражение собственного состояния: некогда упорядоченная жизнь, постепенно поглощаемая силами, которые она не могла контролировать. Здание казалось живым организмом, где архитектурная плоть медленно пожирается растительными паразитами, а каждая трещина в фасаде была морщиной времени, свидетельствующей о неизбежности распада.

– Приехали, – коротко объявила Фредерика, подхватывая с сидения сумку.

Нора неопределенно кивнула и открыла дверь, впуская в минивэн свежий воздух, наполненный запахом хвои и предстоящего дождя. Этот аромат так разительно отличался от того, к которому она привыкла в городе, что Нора невольно замерла, наслаждаясь ощущением. Это походило не резкое пробуждение, на внезапную вспышку света в темноте.

Девушка накинула на плечо сумку и направилась по извилистой, поросшей травой дорожке к особняку, никак не походившему на стерильные больницы.

– Красиво, – тихо проговорила она.

– Да, прекрасное место, – отстраненно подтвердила Фредерика, поравнявшись с пациенткой. – Здесь все могут найти покой.

Отчего-то последняя фраза заставила Нору на миг замереть, однако доктор этого не заметила. Она уже достала тяжелую связку ключей и открыла мощные двери. Нора с любопытством осмотрела холл, интерьер которого был выполнен в типичном английском стиле. Это место словно создавал какой-то колонист, скучавший по родине.

По темному деревянному полу рекой тек бутылочно-зеленый ковер, хрустальная люстра освещала строго-геометрические молдинги на потолке, а в центре просторной комнаты виднелся камин, обрамленный светлым камнем. Вокруг него располагался коричневый кожаный диван и пара кресел «Честерфилд».

– Ваш фонд неплохо раскошелился, – одобрительно произнесла Нора.

– Этот особняк в собственности доктора Берна, – покачала головой Фредерика. – После смерти он оставил его клинике.

– Все равно на поддержку всего этого нужно немало средств.

– Не так много, как на аренду нового помещения. Здесь у нас главный холл, – доктор устало обвела рукой вокруг себя. – Здесь в свободные от лечения часы собираются наши пациенты. Общение и комфорт – важные составляющие для выздоровления. Пройдемте за мной, – она, не дожидаясь реакции, направилась к двери, рядом с которой располагался небольшой белый датчик для считывания карты. – До десяти часов вечера общие комнаты открыты для посещения, но после для выхода понадобится ключ, – объяснила она, приподнимая карту.

Замок засветился зеленым и Фредерика толкнула дверь, открывая Норе длинный коридор, освещенный небольшими ажурными торшерами, под каждым из которых располагались вазочки с тремя белыми георгинами.

– Это жилой блок, – полушепотом продолжила доктор. – Многие уже, должно быть, легли спать, так что лучше не особо шуметь.

Нора разглядывала позолоченные таблички на дубовых дверях: каждая из них обозначала имя.

– Вы делаете гравировку под каждого пациента? – нахмурилась Нора, увидев перед собой дверь с собственным именем. – Не слишком ли расточительно для недельного пребывания.

– Мы заботимся о комфорте, – уклончиво улыбнулась Фредерика.

Девушка не ответила, однако подобное отношение без требования какой-либо оплаты напрягало. В лучшем случае после такого на выходе можно увидеть баснословный счет.

– Вам будет удобнее занести вещи или осмотреться?

– Я бы хотела занести вещи, – устало произнесла Нора. – Сумка тяжелая.

– Конечно.

Фредерика прошла к двери и открыла ее латунным ключом. Внутри оказалось достаточно вычурно, но уютно. На окнах висели тяжелые портьеры из льна глубокого изумрудного оттенка, почти не пропускающие свет, в керамической вазе кремового цвета на прикроватной тумбочке из темного дуба стоял небольшой букетик георгинов. Рядом с двуспальной кроватью лежал персидский ковер с традиционным узором в приглушенных бордовых и синих тонах, а на стене в тяжелой позолоченной раме висел пейзаж с английской сельской местностью. Это был совсем не стиль Норы, предпочитавшей агрессивно современный минимализм, однако новая спальня отчего-то показалась ей довольно милой. Женщина поставила сумку на небольшой столик с изогнутыми ножками у высокого платяного шкафа красного дерева с латунными ручками и заглянула в санузел. Он был небольшим, отделанным белой плиткой под кирпич, с чугунной ванной на львиных лапах у задней стенки.

– Здесь все сделано для снятия напряжения и создания комфортной атмосферы. В ящике над раковиной есть пара запасных полотенец, а также соль и смеси для ванной.

– Отлично. Давайте обсудим программу, а потом я бы хотела осмотреться.

– Итак, нам крайне важно получать все показатели вашего организма во время сна. Вечером после ужина вы будете принимать ряд таблеток, а непосредственно перед отходом ко сну к вам будет заходить медсестра и устанавливать небольшие датчики. Они ни в коем случае не помешают.

– Что за таблетки? Медикаменты? Что-то сильнодействующее?

– В основном это пищевые добавки и БАДы, имеющие успокаивающее воздействие на нервную систему. В случае необходимости применения лекарств, мы обсудим с вами все противопоказания и проведем необходимые тесты. Также два раза за неделю вам придется сдавать общий анализ крови, первичный забор не потребуется, так как свежие результаты у нас на руках уже есть. В программу входит также групповая терапия на ежедневной основе, вне времени сеансов вы можете общаться с нашими гостями в общих комнатах.

– Звучит совсем не страшно, так в чем экспериментальность?

– В нашем центре проводится программа углубленного изучения проблем сна, а ваш случай довольно нестандартный. Никакого подвоха, лишь научный интерес, – Фредерика с улыбкой подняла руки. – Подпишем бумаги?

– Да… – рассеянно кивнула Нора, забирая из рук врача планшетку.

Оставив в конце нескольких страниц подпись, женщина поднялась и кивнула. Фредерика мельком просмотрела документы и улыбнулась.

– В таком случае, буду рада провести вам экскурсию.

Женщины вышли из комнаты, а врач передала Норе тяжелый ключ от ее новой спальни.

– Общую гостиную вы уже видели, осталась столовая и внутренний сад, – Фредерика открыла очередную дверь с помощью электронного ключа и прошла в просторную комнату с высоким потолком.

Вместо стены было огромное окно и стеклянная дверь, ведущая, по всей видимости, в сад. В тусклом освещении Нора разглядела ряд круглых столов, беспорядочно расположенных по всей комнате. В самом углу был высокий книжный шкаф, стремянка и диван, на который ниспадали широкие листья монстеры.

– Здесь у нас по расписанию проходят приемы пищи. Завтрак с восьми до одиннадцати, обед с часа до четырех, ужин с шести до девяти. В промежутках можно выпить чай или какао, кофе у нас нет, сами понимаете, – Фредерика тихо усмехнулась. – Иногда повара оставляют выпечку или какие-то салаты. Обычно это то, что остается после какого-то приема пищи.

– Поняла, – кивнула Нора.

– В любом случае, расписание, правила и карта будут у вас в прикроватной тумбочке.

– А кто будет моим лечащим врачом?

– Я.

– Вы? – переспросила Нора. – Вы же работаете в…

– Я работаю по сменам, – быстро прервала ее Фредерика. – Точнее, по неделям. Поэтому вы, как раз, попадаете на мое дежурство.

– Повезло мне, – тихо пробормотала она.

– На часах уже половина десятого, – вдруг сообщила врач. – Нехорошо нарушать правила в первый же день, верно?

– Ладно… Тогда я вернусь в свою комнату. Сегодня я уже проспала несколько часов, поэтому, боюсь, мне придется немного пободрствовать.

– Насчет этого не беспокойтесь, я зайду к вам и передам пару таблеток снотворного, чтобы вы начинали входить в правильный режим.

Натянутая улыбка Фредерики отчего-то стала казаться жуткой. Нора быстро оглянулась по сторонам, но помещение было безлюдным. Женщина сжала в ладони вверенный ей ключ и направилась к жилому блоку, однако возле двери она обернулась. Врач все еще стояла на месте, сцепив пальцы, и продолжала улыбаться. От внезапной волны страха Нора почти забежала внутрь и быстро направилась к комнате. Когда дверь оказалась закрыта на два замка, она наконец смогла выдохнуть и ощупать сошедшее с ума сердце.

– Паранойя начинается, – пробормотала она.

***

Фредерика раскладывала на переносном столике оборудование, оно было гораздо компактнее того, что стояло в главном центре. Она достала из пластиковой коробки три таблетки и протянула их Норе, та с долей сомнения запила их водой. После этого она наконец легла, неловко поправила теплый плед и взглянула на кондиционер в углу комнаты.

– Должно быть так холодно? – спросила она.

– Да. Вам рекомендуется сон при комнатной температуре в восемнадцать градусов. Примите, пожалуйста, удобную позу.

Нора повернулась полубоком и крепко обняла прохладную подушку, утыкаясь носом в наволочку, пахнущую цветами.

– Вы будете постепенно проваливаться в сон, может быть ощущение легкого головокружения или падения, это нормально, – тихо произнесла доктор.

Послышался тихий писк приборов. Нора поправила волосы, зацепившиеся за один из датчиков, приклеенных к виску, и закрыла глаза. Под опущенными веками замелькали яркие вспышки фиолетового и темно-синего цвета. Спустя несколько мгновений ей показалось, что кровать кружится и кровать будто бы медленно опускается куда-то вниз. Сознание постепенно отключалось, а тревожных мыслей становилось все меньше.

Последнее, что слышала Нора перед тем, как окончательно провалиться в сон – оглушительный крик.

4. Утерянные следы

Крик, душераздирающий, почти звериный, сорвался с губ. Нора сидела на полу собственной квартиры, оглядываясь по сторонам. В воздухе витал ужасный запах моющих средств и чего-то железного. Она сморщилась от приступа нестерпимой головной боли и медленно выдохнула. Перед глазами все расплывалось, превращалось в невнятное месиво из света и теней. Нора схватилась на стенку и медленно поднялась на ноги, стараясь унять крупную дрожь во всем теле. Когда зрение вернулось, она наконец смогла осмотреться по сторонам. Воспоминания болезненно трепыхались в голове, никак не желая проявиться. Нора чувствовала растерянность маленького ребенка, забытого родителями в одной из бесконечных секций огромного Волмарта. Это мерзкое, давно забытое чувство беспомощности неизбежно вызывало острую панику.

Женщина двинулась вперед, что-то тянуло ее в коридор. Она никак не могла объяснить этот порыв, но и противиться ему не было сил.

Все было как прежде. Стоило Норе взглянуть на шкаф, как калейдоскоп ярких картин стремительно закружился перед глазами. Мертвое тело, девушка в капюшоне, медицинский центр, улыбка Фредерики. Все это слилось в одну абсурдную мозаику, детали которой никак не собирались в единое изображение. Осколки памяти будто не подходили друг к другу, не совмещались.

– Меня зовут Нора Бьорк. Мне двадцать девять лет, – пробормотала она. – Я… Я пишу… Нет, не так…

На этом моменте она смолкла, рассеянно оглядываясь по сторонам. Голова раскалывалась, даже думать было больно.

– Надо умыться, – прошептала девушка, и эти слова прозвучали как молитва отчаявшейся души, жаждущей очищения от невидимой скверны, что липла к коже невыносимым зудом вины.

Нора толкнула дверь, а в нос тут же ударил запах отбеливателя. Аромат был настолько плотным, что глаза застлала белесая пелена слез. Женщина закашлялась и отошла на шаг, помахав перед лицом ладонью. Нора раскрыла глаза, душераздирающий вой застрял в ее горле, так и не вырвавшись наружу. Звук застыл где-то между диафрагмой и голосовыми связками, превратившись в немой крик ужаса. Она прикрыла рот рукой – инстинктивный жест, словно могла удержать внутри себя весь этот кошмар, не дать ему материализоваться в реальности.

Просторное джакузи, некогда символ роскоши и расслабления, теперь превратилось в кровавый алтарь безумия. Эмаль была измазана засохшими каплями и потёками темно-бурого цвета, которые в тусклом свете ванной комнаты напоминали следы кисти безумного художника, рисующего картины из самых мрачных глубин человеческой психики. Но гораздо более жутким, гораздо более невыносимым было то, что покоилось в мутной жидкости.

Части тела Мальте – ее Мальте – были неаккуратно отпилены от некогда живого, дышащего, смеющегося тела. Конечности замачивались в мутной жидкости, как какие-то отвратительные овощи в рассоле, а корпус и отделенная голова лежали рядом с раковиной, словно кто-то небрежно отставил их в сторону, планируя вернуться позже и закончить свою чудовищную работу.

Глаза парня были полуоткрыты, и сквозь матовую пелену смерти все еще виднелись те самые зеленые радужки, в которые она когда-то влюблялась, темные зрачки теперь навсегда расширились в последнем мгновении ужаса. Грудная клетка была распорота, а через серые ребра, похожие на зубы голодного чудовища, распахнувшего пасть в вечной насмешке над человеческой хрупкостью, наружу вываливались сероватые органы с фиолетово-синими прожилками.

Реальность смерти оказалась гораздо более прозаичной и отвратительной, чем её киношные интерпретации. В фильмах внутренности, как и кровь, почти всегда окрашены в ярко-красный цвет – эта картина прочно закрепилась в коллективном сознании, создавая ложное представление о том, как выглядит настоящая смерть. Но сейчас перед Норой была не эстетизированная версия насилия, а груда гниющего мяса, которая когда-то была человеком, которого она любила.

– Нет-нет… – прошептала Нора.

Ее колени подкосились, и она упала на холодную плитку, словно марионетка, у которой разом перерезали все нити. Страх вперемешку с отвращением нахлынули цунами эмоций, грозящих утопить ее сознание в пучине безумия. Женщина прислонилась к холодной стене и зажмурилась, пытаясь спрятаться от реальности за тонкими веками, как ребёнок, который верит, что если не видеть монстра, то его не существует.

Память возвращалась медленно, по каплям, как кровь из плохо перевязанной раны. Однако до некоторых моментов Нора так и не могла дотянуться – они тонули в темном омуте подсознания, насмешливо поблескивая мимолетными фрагментами, будто дразня ее призраками воспоминаний, которые могли объяснить все происходящее.

– Это сон. Это всего лишь сон… – прошептала она, и в этой мантре отчаяния звучала почти детская вера в то, что кошмары заканчиваются с рассветом.

Но что-то не давало покоя. Сны никогда не были столь детальными и жуткими, в них всегда присутствовало что-то сюрреалистичное, что-то иное, что мгновенно выдавало их истинную природу. Но эта картина выглядела слишком правдоподобной, слишком осязаемой. Нет, она совершенно не вписывалась в привычную нормальность жизни Норы, но она полностью осознавала себя и свое тело, могла контролировать ход мыслей с той же ясностью, что и наяву.

– Это все нереально…

Но философский вопрос о природе реальности внезапно обрел трагическую актуальность. В чем разница между сном и реальностью? Где пролегает эта тонкая грань между галлюцинацией и действительностью? Мозг Норы, отравленный страхом и шоком, не мог справиться с этими непростыми вопросами, по крайней мере, не получалось сконцентрироваться на философских дилеммах, пока в ванной в отбеливателе замачивались части тела ее бывшего мужа.

– Надо позвонить в полицию, – скомандовала себе женщина, прекрасно понимая, что ее тело сейчас не особо подчиняется ее приказам.

Нора старалась не смотреть прямо перед собой, дышала через рот, чтобы не чувствовать стойкий запах смерти – металлический, сладковатый аромат, который въедался в слизистые и, казалось, навсегда оставался где-то в задней части глотки. Девушка сумела подняться на дрожащие ноги и плотно закрыть дверь, которая теперь напоминала портал в персональный ад, тщательно законспирированный в ее собственной квартире.

Оставалось только найти телефон, и эта простая задача внезапно показалась невозможной. На место оцепенения пришла будоражащая истерика, которая начала подниматься из глубин живота, как лава из жерла вулкана. Нора судорожно ощупывала карманы верхней одежды, ее пальцы дрожали так сильно, что она едва могла контролировать движения. Однако помимо забытых резинок для волос, блесков для губ и крошек от печенья, там не было ничего полезного – никаких связующих нитей с внешним миром.

Нора побежала в гостиную, ее босые ноги шлепали по холодному паркету. На журнальном столике все еще стоял бокал зинфанделя – немой свидетель вчерашнего вечера, который теперь казался событием из другой жизни. Лед успел растаять, а консистенция вина стала более жидкой, к счастью Норы, потому что иначе в голове неизбежно бы всплывала навязчивая ассоциация с тем, во что превратилась ее ванная комната.

Рядом с бокалом лежал телефон, на экране которого была открыта страничка новостей – банальные сводки о политике и экономике, которые теперь казались абсурдно неважными перед лицом личной трагедии. Нора дрожащими пальцами подцепила мобильник и уставилась в экран, но текст расплывался, буквы танцевали перед глазами, никак не желая сформироваться во что-то цельное и внятное. Женщина постучала по корпусу телефона и прикрыла глаза, пытаясь сфокусироваться.

Ей нестерпимо хотелось выпить. Эта жажда алкоголя была не просто желанием – это была физическая потребность, которая смывала все страхи и обещала хотя бы временное забвение. Нора залпом допила остатки вина и выдохнула, перекатывая на языке привычную горечь танинов, которая теперь смешивалась с металлическим привкусом адреналина.

Несколько секунд она стояла неподвижно, затем поднялась и целенаправленно направилась на кухню, где в холодильнике хранилась бутылка – ее спасательный круг в океане безумия. Привычным, отработанным до автоматизма движением Нора вытащила бумажную салфетку из горлышка и припала к холодному стеклу. За годы сокрытия своего алкоголизма она приобрела фантастическую способность выпивать любой спиртосодержащий напиток залпом, и сейчас этот сомнительный талант оказался как нельзя кстати.

Когда с этим было покончено, Нора прислонилась виском к холодной поверхности холодильника и поджала губы, чувствуя, как алкоголь разливается по венам теплой волной, притупляя острые края реальности.

Если это сон, ей нужно всего лишь пробуждение. Если это реальность – то ей нужно гораздо больше алкоголя.

Эта простая мысль поразила ее своей очевидностью. Сон подчиняется особым правилам, своей внутренней логике, и этим правилам придется следовать. Что же, в этом были свои преимущества – по крайней мере, теоретически. Конечно, свыкнуться с этой мыслью было достаточно тяжело, однако выпитая бутылка вина делала свое дело, обволакивая сознание защитным туманом.