скачать книгу бесплатно
Между собой синекрылые тоже общались. Она это знала. Хотя и не слышала. Многие зримые души общаются. Может, посылают друг другу сигналы, не обязательно голосом. Может, делают это тихо, и только люди с прекрасным слухом, вроде её разбойника, могут услышать.
ЕЁ разбойника…
Первая вспомнила Бесполезного, и мысли вернулись домой. Девушку беспокоило, что родители даже не знают, жива ли она. Что она не отправила весточку. А отправил её Долговязый, и написал…
Проводница вздохнула.
Но потом смотрела на синекрылых. И ей хотелось остаться. Чуток. Ненадолго. Разбойник её подождёт, родители встретят, обнимут, а гильдия, если узнает, что же случилось, конечно, простит.
"Удивительные создания" – она лежала, опёршись о локти, и наблюдала, как, сев в полукруг, синекрылые ловили каждое слово, каждое движение, каждый взгляд.
"Не синекрылые, – поняла девушка, когда на занятиях стали появляться другие – с крыльями фиолетовых, красных, зеленых оттенков, – пестрокрылые – пожалуй, так будет правильнее".
После занятий она беседовала, чаще с Луы, и узнавала много чего интересного.
Каждый пестрокрылый жил в собственном жилище, один или с верным другом – саммакой. Пестрокрылые очень любили саммак, и те отвечали взаимностью. Эти домашние саммаки несколько отличались от диких, особенно от вислоухих саммак Длиннолесья. Они были меньше, чуть грациознее, мало зевали, но смотрели в глаза хозяевам так, что те ни в чём не могли отказать. "Как плащеносцы, – подумала Первая, – или кошки, когда им чего-нибудь надо".
Саммака
Саммака к ней ластился, показывал брюшко, но только ты умилялась и хотела его приласкать, убегал и возвращался в конце их беседы.
– У Вас прекрасные питомцы, – похвалила девушка, – может, люди тоже когда-нибудь приручат саммак.
Луы помедлил, стараясь обдумать сказанное, но после кивнул, как она и учила.
Первая встала и подошла к стене.
– Прекрасный камень, – сказала она, проводя рукой по поверхности – красивый, светится, да ещё и тёплый.
– Это камень с гор, – ответил Луы, – он поглощает огонь небес, а потом отдает его нам.
– Мы, люди, строим в основном из дерева.
Луы, казалось, не понял сказанного. Или был удивлен.
А может, разочарован.
– Дерево… Лес…
Пестрокрылый склонил голову набок.
– Те деревья, что растут в Лесу с большой буквы, который мы называем Лесом зримых душ, – попыталась помочь ему Первая, – из них мы и строим. У вас же есть деревья, свои??
"Ну как же, – подумала девушка, – есть же саммачки, есть плащеноски, шептуньи – значит, есть пестрокрылки. Ведь пестрокрылые шестилапы".
– Мы, Лес – одно, – ответил Луы наконец, – Лес – часть Народа Холмов. Наши сёстры и матери. То, что вы назвали "деревья". Они живут в Лесу. Мы живем рядом. Мы – братья, они – сёстры.
Первая пыталась понять.
Её поразила мысль, даже скорее не мысль, озарение. Настолько элегантное, и в то же время такое громоздкое, что с трудом помещалось в сознании. "Неужели…" – подумала девушка.
– Погоди, погоди…
Она поняла, что же такого странного было в этом народе. Первая привыкла, что у других зримых душ, тем более шестилапов, выявить отличие между мужскими и женскими особями невозможно, если оно даже и есть. Кто-то ей говорил, что его и нет, этого отличия, что выносить потомство может любой, а самки, самцы – это всё про незримых. Прирученные людьми шестилапы не размножались, поэтому и смысл в этих поисках отпадал.
Но пестрокрылые – это не просто животные. Это почти что люди. А значит, и жить они должны по-человечески. Чтобы и женщины, и мужчины. Все жили рядом.
Так она думала. До этой минуты.
Девушка открыла рот и долго смотрела на пестрокрылого.
– У вас не так, – сказал тот, будто оправдываясь за свои объяснения, – у стриклов, у древоходцев не так. Братья и сёстры одно. Я прав?
Девушка выдохнула:
– Не совсем… Я женщина, я – сестра в вашем понимании. Дерево. Но различия между сёстрами, братьями небольшое. У нас. У вас, как я вижу, не так…
Она закрыла глаза и постаралась расслабиться. Это давалось с трудом.
Простая проводница, случайно, можно сказать, мимоходом, разгадала великую тайну, над которой бьются лучшие бездельники равнины. "В качестве бонуса" – как говорят проводники своим нанимателям.
Самое смешное, что ответ то лежал на поверхности. Но его никто не мог подобрать. Он просто не мог прийти в голову. Или казался безумным. Чем-то вроде горячечного бреда. Но теперь этот ответ прозвучал из уст самого шестилапа.
Словно сложилась мозаика, и многое стало понятно. В том числе, почему топтуны, прыгуны, плащеносцы не размножались в неволе. У молодых животных удаляли шишку, чтобы не бегали в Лес, чтобы потом, по прошествии нескольких дней, на их спине не вырастали кристаллы, из-за которых они отдавали душу. Но, отдавая душу, они отдавали и семя. Так поняла это Первая. И даже не стала спрашивать.
Получалось, связь шестилапов с деревьями не просто выгодное сожительство – это одна семья. И если дерево – твоя мать, ты будешь защищать её до последнего и придёшь на помощь, когда угрожает опасность.
Отсюда и разъярённость саммак, если дерево рубят.
– Луы. Люди этого не знают, – Первая словно просила прощения.
– Понимаю. У вас не так.
– Расскажи мне подробнее, – попросила девушка, – я хочу знать, как вы живёте, как общаетесь со своими сёстрами. Как воспитываете детей.
– Расскажу. Мы должны многое знать друг о друге.
И Луы рассказал.
Он говорил о многом. Говорил, как братья общаются с сестрами, на каком языке. Этот язык немного другой, не тот, на котором братья общаются с братьями. Но Первая вряд ли его услышит. Быть может, услышат те, кого зовут слухачами.
Он говорил, какое это сильное чувство – любовь двух частей единого целого, пестрокрылого и его избранницы. Насколько прекрасны их отношения. Пестрокрылый ждёт наступления ночи, а на его плечах прорастают кристаллы любви. И после того, как последний луч солнца коснётся земли, он входит в Лес, чтобы отдать свою душу и в одном последнем объятии воссоединиться с любимой.
Избранные – так называют в народе тех, кого повязала любовь. Их дети – плод этой любви. В течение ночи они будут жить в колыбели, укрытые матерью от внешних невзгод. И, как только появится солнце, выйдут на свет.
Братья, и сестры растут поначалу вместе, и те, и другие питаются одинаково, заползая в кармашки на спине пестрокрылых. Но в конце концов сёстры уходят в землю, и прорастают ростками, о которых нужно особо заботиться в течение первого дня.
Луы рассказал старую и грустную историю. Прекрасную как сама жизнь. О том, как влюбились Он и Она, пестрокрылый и его избранница.
Как долго они общались и ждали начала ночи. Но что-то случилось, пестрокрылый исчез – и больше уже не вернулся. Скорее всего погиб. Так все и поняли.
Но она ждала. Ждала долго.
Проносились дни и ночи, небеса зажигались и гасли.
Она ждала.
К ней приходили другие и предлагали любовь. Её окружали заботой. Ей рассказывали истории. Ей пели песни.
Она ждала.
Она ждала и надеялась, что наступит час, когда он вернется. И ради этого часа она жила.
Пока однажды не услышала звук, долгий, протяжный.
Это на крытой телеге везли её суженого, вернее, то, что от него осталось.
Она поняла это сразу.
Листья зашелестели, воспы слетели с гнёзд и стали носиться под кроной.
Все ждали, что она скажет.
Но не было слов, только молчание. Молчание давило и сползало на окружающих словно туман.
Она не пережила этот день, и умерла ещё до наступления ночи.
Луы замолчал.
– Любовь всегда прекрасна, – ответила Первая, – но, отдавая душу, ты гибнешь. Неужели это ещё никого не останавливало?
Собеседник казался озадаченным:
– Вы можете удержать свою любовь?
Девушка вздохнула:
– Наверное, мы так не любим. У нас любовь – это разменная монета. Хотя бывают и исключения.
Наверное, бывают.
– Что там такое? – Искатель смотрел на дверь, у которой стоял Мутный и корчил гримасы.
– Иди посмотри.
Пытливый оторвал свою задницу и нехотя последовал совету.
Мешка не было. Разорванные тряпки, разбросанные за дверью – вот всё, что осталось. Образцы тканей, кусочки органов валялись в хаотичном порядке по всей домовой территории вплоть до дороги. Над ними кружили мухи и твердотелки, они волновали ноздри и вызывали неприятные мысли.
– Здесь был бегун. Или саммака, – заметил Мутный, – нет, пожалуй, всё же бегун. Саммаки так не свинячат.
– Ну да, согласен… Ладно, пошли, продолжим свои изыскания.
Мутный усмехнулся:
– А это убрать ты не хочешь?
– Зачем?
– Как зачем? Ведь оно так и будет валяться.
– Растащат подальше. Это называется – самоочищение. Пошли, – искатель смотрел на приятеля. Почти умоляюще.
– Замечательные у вас порядки в общине. В Длиннолесье давно бы пришли и сказали "ай-ай". Странно, что при всём при этом у вас в целом чисто. Вон домики какие аккуратные.
– Потому что делаем то, что надо и на мелочи внимание не обращаем. А теперь давай в дом.
– Совок. Дай мне совок… И метлу, – Мутный был непреклонен.
– Пожалуйста, – Пытливый пожал плечами и снова зашёл в свой дом. Через минуту принёс всё, что нужно, – уберёшь, не уберёшь – жизнь от этого не изменится.
– Если ты забросишь свои изуверские опыты, – парировал Мутный, – жизнь тоже от этого изменится не особо.
– Не скажи. Я получаю огромное удовольствие. И оно вдохновляет меня… на опыты. Новые.
– Изуверские?
– Ну это как получится.
Искатель принес мешок, но в нём оказалась дырка, и пока добирались до свалки, тот похудел в два раза. На свалке рылись собаки и прыгали вороны. Бегунов с острокрылами не было – у человеческого жилища редко попадались отходы незримых.
– Соберём? – спросил Мутный.
– Ладно, шкодник с тобой, – Пытливый вздохнул, – но знай, это вроде болезни – пытаться собрать весь мусор.
– Тогда пыхчики – разносчики заразы.
Пытливый молчал.
– Не знаю, что и ответить, – сказал он наконец, – твоя взяла. Будем считать, ты уложил меня на лопатки. Своим остроумием.
Он усмехнулся и стал помогать.
Пришлось идти за мешком, но этот проверили.
– Скоро мешков не останется. Куда я буду складывать образцы?
– Я куплю тебе сколько надо. Вот только появятся деньги.
