СOVERT NETHERTWORLD 3 Предверие бури

Андрей Волков

СOVERT NETHERTWORLD 3 Предверие бури

Планета охвачена загадочными изменениями погоды. Необъяснимые климатические явления меняют мир до неузнаваемости, заставляя правительства тратить огромные средства на решение экологических проблем.

Под давлением прогрессивной общественности государства один за другим присоединяются к налогу на выбросы углекислого газа. Этот механизм объявлен первым в реализации глобальной экологической программы по спасению планеты.

Однако закон разделил мир. Скептики утверждают, что забота о климате – только ширма для глобального передела власти и финансов.

Политическая активистка из Германии Наоми Зибель летит в Великоруссию с тайной миссией. Её цель – выступление в парламенте и саботирование принятия налога. Однако девушке угрожает смертельная опасность от неизвестного врага.

Для её собственной защиты разведка Великоруссии предоставляет Наоми охрану – бесстрашного и безрассудного агента Андрея Кирсанова…

Политический консультант Кристина Левонова и Флориан Штильхарт, депутат Наталья Покровская и её дочь Ася, климатический скептик Наоми Зибель и пилот Лео Морган, офицеры разведки Великоруссии Ксения Авалова и Андрей Кирсанов, певец Мишель Голицын и дипломат Александра Овчинникова-Асфур, генерал ГРУ Артамонов и финансист-филантроп Джефри Трэверс, политические радикалы из «Зелёного фронта» и зловещие Охотницы. Буря просыпается…

Основные действующие лица

Кристина Левонова – политический консультант.

Ксения Авалова – агентесса ГРУ Великоруссии.

Наталья Покровская – Председатель комитета по международным делам парламента Великоруссии.

Ася Покровская – ученица дипломатического колледжа, дочь Натальи Покровской.

Лаура Финчер – глава исполнительного офиса вице-президента США.

Александра Овчинникова-Асфур – дипломат из Великоруссии, сотрудница посольства на Кабо-Кабо.

Анатолий Грешнев – президент Великоруссии.

Флориан Штильхарт – советник по безопасности посольства Швейцарии в Сожской республике.

Джаспер Ричмонд – вице-президент США.

Мишель Голицын – певец и музыкант.

Сергей Артамонов – генерал-лейтенант. Шеф ГРУ Великоруссии.

Андрей Кирсанов – агент ГРУ Великоруссии.

Антониу Коэнтрау – архигерцог острова Кабо-Кабо.

Снорри – кот-фамильяр Ксении Аваловой.

Джефри Трэверс – Американский финансист и промышленник.

Лео Морган – боевой пилот ВВС НАТО.

Пролог

Ночь, небо, луна, самолёт. Белый Boeing VC-25 – специальная версия пассажирского Boeing 747, величаво, словно пытаясь отразить мощь страны, которую он представлял, плыл сквозь ночные облака, освещённые луной, рассекая их своими металлическими крыльями. Впрочем, ни облакам, ни луне не было ни малейшего дела ни до исполина, ни до надписи «UNITED STATES OF AMERICA», красовавшейся на нём. Законы Земли требовали подчинения и уважения сверхдержавам. Природа Земли не подчинялась никому.

Несмотря на то что формально название «Борт номер один» относилось к самолёту только в тот момент, когда президент США находился на борту, нередко этот термин применялся для VC-25 в целом. В случае если на борту присутствует первая леди или вице-президент США, но не сам президент, самолёту присваивалось кодовое обозначение «Air Force One Foxtrot». Сегодня был именно такой случай.

В кабине пилота экипаж совершал обычный повседневный ритуал: считывал показания приборов, корректировал курс, негромко переговаривался и шутил. Это был стандартный рейс. Один из многих. Вице-президент Джейк Брукс совершал визит в Мюнхен на международную конференцию по безопасности, экстренно созванную в связи с действиями Великоруссии в Жемайтии. Планировали собраться, чтобы решить в очередной раз не решать ничего радикального. Да и что было решать? Всё уже произошло. Оставалось только зафиксировать новый статус-кво.

– Что по данным? – отстранённо поинтересовался капитан.

– Мы пройдем территорию Северной Италии с пятнадцатиминутным опережением, – отозвался второй пилот, чуть отодвинув наушник.

Капитан криво усмехнулся.

– Звучит неплохо, – сказал он. – Особенно для наших пассажиров!

– Мы же ВВС США, – улыбнулся в ответ второй пилот.

Темноволосая и элегантная стюардесса с красивым, но немного бледным лицом, на секунду задержавшаяся, украдкой подмигнула второму пилоту на его остроту.

– Постарайся не раздолбать нас, – похлопала его по плечу девушка. – Не хочу, чтобы от меня пахло односолодовым ирландским.

– Договорились, – хмыкнул пилот.

Используя специальную ключ-карту, девушка открыла дверь в салон самолёта. Там было шумно. Даже несмотря на малое количество пассажиров, сидящих на комфортабельных замшевых креслах – Вице-президента, двух сенаторов и их помощников. Несколько стюардесс взмыленно носились по салону, пытаясь вовремя угодить постоянным запросам.

– Посадка через три часа, сэр, – вежливо сообщила девушка.

Вице-президент Брукс – красивый статный американец из старых васпов, которых уже редко встретишь даже в самих США, вежливо улыбнулся девушке.

– Благодарю, – сказал он. – Хотя с куда большим удовольствием услышал бы, что мы возвращаемся домой. Как утомительно будет выступать на этой конференции по безопасности. Я начинаю скучать по дистанционке во время пандемии.

Девушка не отвечала, продолжая сохранять официальную улыбку.

– Что вы на меня так смотрите, мисс Уэндт? – шутливо осведомился Брукс. – Будто бы хотите провести со мной следующий вечер?

Возможно, что такое проявление флирта было непозволительно в нынешнее время гендерного равенства, однако Брукс считал возможным игнорировать модные нововведения.

Так или иначе, стюардесса продолжала улыбаться, как будто фраза не касалась её вовсе. Она только мельком глянула на часы. Циферблат показывал 2:10.

«Началось», – подумала девушка.

И произошло нечто странное. Никто из пассажиров не заметил, что всё время разговора с политиками за спиной стюардесса вертела зажатый в руке тонкий цилиндр, похожий на авторучку. Теперь же стремительным движением она воткнула его в одну из мигающих приборных панелей, расположенных на внутренней стене фюзеляжа, быстро закрыв своё красивое лицо чёрным респиратором.

В тот же момент в вентиляционных отверстиях раздалось шипение. Высокопоставленные пассажиры даже не успели понять, что именно произошло, как стали падать на металлический пол, царапая горло. Впрочем, газ даже на это не дал им времени, ему требовались секунды на завершение своей смертельной работы.

Стюардесса выпрямилась и деактивировала свой камуфляж. Личность никому неизвестной стюардессы ей более была не нужна и погибнет вместе с остальными. Нужно было заканчивать дело.

Ещё раз щёлкнув картой, стюардесса вновь прошла в кабину пилотов. Те скрючились в креслах в позах, в которых застала их смерть. Уцелевших не было. Стюардесса грубо спихнула тело капитана с раскрытыми от шока и ужаса глазами на пол и, комфортно расположившись за штурвалом, первым делом отрубила связь и бортовые транспондеры. Сегодня она была не настроена на разговоры с кем-либо. Словно с предвкушением чего-то приятного, стюардесса поиграла в воздухе изящными пальцами левой руки и затянутой в глухую перчатку правой рукой резко стала опускать изогнутый штурвал, снижая самолёт.

С резким гулом крылатый исполин пошёл вниз. Стюардесса кивнула сама себе и прикрепила к приборной панели квадратной формы устройство, небольшое, но достаточно мощное, чтобы кабину разорвало целиком. Вместе с чёрным ящиком. Стюардесса усмехнулась. Она даже немного пожалела, что никто не узнает о той грациозной элегантности, с которой у неё всё получилось. Чисто и быстро. Как всегда. И те трупы, которые она оставила, уже сыграли свою роль в очередной многоходовке Организации, настолько грандиозной и изощрённой, что даже убийство вице-президента США было мелочью. Всего лишь одной из стадий.

Сзади что-то зашуршало. Стюардесса резко обернула голову. К её удивлению, это был вице-президент. Он полз по синему паласу самолёта. Должно быть, он успел схватить аварийный респиратор. Мужчина поднялся на ноги.

– Кто-о-о ты!? – прохрипел Брукс. – Кто-о-о ты, убийца!?

Стюардесса встала и криво ухмыльнулась. Ах, наивность! Можно обладать огромной властью, но отказываться принять истину. Она подошла вплотную к вице-президенту и приподняла его голову за подбородок, заглядывая Бруксу в глаза.

– Я не убийца, сэр, – почти ласково, шипяще сказала девушка.

Она сделала лёгкое невесомое движение рукой. Сверкнуло лезвие.

– Я… Охотница.

Глава I. Ложный мир

Потом-то Алиса удивлялась, как это она не удивилась, но ведь удивительный день ещё только начинался, и нет ничего удивительного, что Алиса ещё не начала удивляться.

Льюис Кэрролл

МЕСЯЦ СПУСТЯ

В Канфранке, что в Испании, на границе с Францией, есть красавец вокзал в стиле модерн. Когда-то от него каждый день отправлялись поезда, которые соединяли два колоса старой Европы. Но в 1970-е произошла крупная авария – сошедший с рельсов поезд разрушил железнодорожный мост на французской стороне гор. Французы решили не восстанавливать мост, приграничная линия была закрыта и никогда не открывалась вновь, посему в XXI век он вошёл как обшарпанное здание, излюбленное туристами. Сплошь окружённый Пиренеями городок рядом с вокзалом существовал только за счёт приезжих, которых было хоть отбавляй. Благо Канфранк был окутан множеством тайн и легенд, особенно связанных с периодом Второй Мировой. По слухам, через красавец-вокзал проходили эшелоны с немецким золотом для дальнейшей транспортировки в Латинскую Америку. Правда это или нет, точно никто сказать не мог, но поток туристов не иссякал.

На чугунной скамейке рядом с путями единственного ныне маршрута отсюда в Сарагосу сидел молодой блондин с зачёсанными, почти белыми волосами, одетый в кожаные штаны и пальто на белую майку, с его шеи свисал золотой крест. Молодой человек молчаливо рассматривал здание вокзала и характерным движением пальцев настукивал «очи чёрные» – мелодию, от которой концертные залы давились аплодисментами. В прочем, не его мелодию. Молодой человек хотел оказаться в другом месте. Там, где будут аплодисменты, автографы, вспышки фотокамер, пара-тройка наскоро слепленных неуместных вопросов: «Что вы скажете о действиях Великоруссии в Жемайтии?» или «Скажите, как вы относитесь к Cancel-culture и запрету артистов из Великоруссии?»

О да, он бы хотел, чтобы так было. Но ничего из этого не будет. Всё останется только в его потаённых желаниях, которые разбиваются о действительность. Никто не будет спрашивать его осмысления событий. Никто не станет называть его кумиром. Он так и останется одним среди многих, кто имел большой талант. Но отсутствие денег и нужных связей загнали его в песенное обслуживание восточно-европейской эмиграции. Жизнь была невыносимо груба.

Сейчас его контракт был с маленьким прокуренным болгарским кабаком на этом вокзале – зажатым со всех сторон высокими горами зданием в стиле модерн. И по какой-то странной иронии судьбы именно его пригласили выступить на открытии отреставрированного вокзала.

Может быть, это он – «его Тулон»? Может быть, именно сегодня здесь он встретит своего Майка Марккулу, своего бизнес-ангела. О да, он жаждал и хотел этого.

Молодой человек не был тщеславным, жизнь научила ценить каждое мгновение из подаренного свыше. Но разве так преступно желать признания, когда у тебя есть не просто талант, а новое видение. Видение, что вернёт философию в музыку, то которое обратит вспять те пагубные тенденции, что обыдляют людей, и то, которое позволит с помощью музыки создать гармонию… «Нет, – решил он. – Это не преступление, и если мне суждено стать проводником, я им стану. Стану, чего бы это мне не стоило».

Пальцы молодого человека продолжали выстукивать мелодию, словно старались запомнить последовательность движений и не подвести своего хозяина в самый ответственный момент.

Наконец, оставив своё пустое, с точки зрения обывателя, занятие, блондин отправился в расположенный на веранде вокзала ресторан. Заказал кое-что из местных блюд на основе грибов и дичи, сопроводив свой выбор местным красным вином, для разгона крови, как всегда советовал отец. Один бокал, не больше.

Столики не только на веранде, но и даже в душном от дневной жары зале были все до одного занятыми многочисленными серьёзного вида гостями, которые были в вечерних туалетах и красивых шляпах. Они поглядывали на молодого человека с любопытством, а те из местных, которые узнавали, осторожно кивали, признавая в нём исполнителя романсов Мишеля Голицына, где уже в одном только имени угадывалась древняя и трагическая история не только его владельца, но и даже его Родины.

Он им тоже кивал в ответ. Улыбаясь, с лёгким смущением. С разговорами, однако же, никто не подходил. Только изредка появлялись сотрудники вокзала, немногочисленные, одетые в безукоризненно отглаженную серую с фиолетовым кантом форму. Они следили за порядком, всем своим видом показывая, что очень гордятся своей работой.

То игриво-размеренное спокойствие, которое царило в Канфранке, поражало Мишеля, хотя, казалось бы, простой перегон на границе стран, таких полно по миру. А тут чувствовалась своя неповторимая атмосфера… он на секунду задумался, подбирая слово… неспешного и отстраненного самоуважения? Может быть. Да, такое слово, возможно, подойдёт для описания Канфранка. Именно оно, должно быть, подсказывало жителям то нужное тремоло, которое и несло город по бурным волнам истории.

Странное чувство. Все люди как люди: созидают, развлекаются, ищут покой, стабильность, любовь. А он ищет звук. Всю жизнь и везде. Зачем? Забить музыкой то гнетущее ощущение тягостной пустоты, оставшееся после ухода Мии? Единственное это желание двигало его вперёд все эти годы и сделало его таким, какой он сейчас. Не пора ли, наконец, зашить бесконечно ноющую рану и начать жить по обыкновенному?

Музыкальное всегда проистекает из человеческого. Учитель говорил ему: «Жизнь – это на самом деле музыкальный хор, симфония которого даёт нам счастье. В этом хоре мы сами себе дирижёры, и только нам решать, какие ноты брать для достижения симфонии. От нашего выбора только она и зависит. Не стоит бояться брать новые ноты, которые до тебя никто не брал, и тогда, возможно, тебя ждёт награда.».

Где же был его настоящий хор? В той кафешке под полосатыми тентами в Берлине, на Кудам-штрассе, где они впервые познакомились с Мией? Он тогда сидел за столом и вот так же выстукивал. Её забавляло это тогда. Или в песках Сахеля с пустым автоматом и простреленной флягой? Странно, но тогда он ни разу не вспоминал её, уже вышедшую замуж за президента экологического стартапа «Solarlight» и забывшую, должно быть, его. А потом он вернулся к музыке, но и в ней он не мог найти покоя. Нечто сильное неумолимо и беспрестанно гнало его вперёд, к неизвестности. Право же, иногда роскошная жизнь не даёт нам задумываться о том, кем мы станем и что будем делать, когда всё потеряем.

Блондин смотрит на крупный циферблат часов Longines, специально выставленных здесь к вечеру – ещё один его постоянный спутник во всех концертах, и сравнивает со своими. Пора.

К нему подходит директор мероприятия и как-то по-особому вежливо просит его отправиться в гримёрную. До концерта меньше сорока пяти минут. Здесь ему подают крепкий зелёный чай – для успокоения сейчас, перед концертом, чтобы потом выпустить музыкального зверя, в один только ему известный момент. Блондин делает несколько глотков. Садится распеваться. Ему достаточно взять только пару «ДО», чтобы удостовериться в неизменном звучании. Пара автографов миленьким гримёршам, прибывшим сюда за лучшей долей с островов в Карибском море. Наконец, на несколько минут его оставляют одного, и он может лечь на кушетку, полузамкнув руки, и насладиться тишиной. 18:59. легкий стук в дверь и вкрадчивый голос приглашает его на сцену.

Он выходит. Громкие аплодисменты. Мерцающее шампанское и бриллианты на фоне чёрного неба. Почему-то слишком чёрного для этого времени. Его вдруг пугает это небо и поднявшийся лёгкий ветер. Но Мишель откидывает этот странный страх. Останавливается возле одиноко стоящего на сцене высокого кресла, ослепительно улыбается зрителям. Своим голосом он берёт первые аккорды, сразу растворяясь в музыке, позволяя ей течь сквозь себя. Как будто он сам был мелодией. Чистая музыка, без всего лишнего. Это был тот самый его феномен, которым так бравировали критики. О как он хотел, чтобы так говорили… Слова романса лились в зал:

Ojos negrosMis queridosOjos negros y temidos.Tan preciosos y engañososYo de amor muero por ellos.Deslumbrantes, amorosos,Como estrellas en el cielo.No, me engañen, es mi anhelo,Nunca quiero verlos ir…Ojos negrosQue fascinanOjos negros que iluminan.Si me miran, enloquecen,Ya know me hagan mas sufrir.La sonrisa de tus ojosVuelve a azul lo gris del cielo,Que las mira es mi anhelo,Noviecita sin igual

С последней нотой композиции Голицын поднимает глаза и смотрит в зал. Он видит восторженные лица… И тут вдруг его взгляд цепляет взгляд сидящей в третьем ряду слева рыжеволосой девушки. Очень красивой, но печальной. Лицо её… Нет, этого не может быть. Она не может быть здесь… Он задумался только на секунду, но происходит невообразимое – он срывает последнюю ноту. Его мозг приходит в диссонанс, он начинает играть рвано и нечётко. Впрочем, кажется, публика этого не замечает. Только всё равно перед глазами лицо этой девушки, похожей на Мию.

Чтобы сосредоточиться, он смотрит вверх, в чёрное небо, которое стало ещё чернее. И в этот самый момент оно неожиданно озаряется яркой двойной вспышкой молнии. Мишель исполняет длинную партию, игнорируя нарастающий гул, шедший вроде как со стороны горы, но ноты словно застревают между струн. Неожиданно становится очень тихо. Зрители, официанты, охрана: все замерли в немом сомнении, куда обращать больше внимания – к сцене или к горе, откуда доносились мягкие удары.

В этой тишине угасла яркая вспышка, на секунду осветившая всех зрителей, словно прожектор. Затем поднялся тёплый пронзительный ветер, и было видно, как деревья в горах скрипели и трещали под его напором. Кормящиеся внизу голуби стайкой быстро унеслись прочь, Земля заходила ходуном. В наэлектризованном воздухе собиралось нечто грозное и стремительное.

А потом Мишель увидел ЭТО – надвигающееся, захватывающее всё больше пространства вокруг себя, тянущееся до самого неба грязно-чёрное торнадо. Теперь оглушительный рёв ветра смешался с криками отчаяния. Этот ветер был самым могучим, что когда-либо видел Мишель. Зрители с белыми от ужаса лицами повскакивали со своих мест и побежали в сторону дороги к своим автомобилям. Другие бежали на другую сторону долины, думая, что стихия не пойдёт в гору. Но было слишком поздно, стремительный ветер подхватывал и раскачивал людей, швыряя их, словно тряпичные куклы.

Мишель никогда не видел ничего более ужасного, хотя видел многое, но его просто ошеломила беспомощность человека перед стихией, разбрасывающей жижу вокруг и камни, ломающие алюминиевый каркас сцены и разрывая брезентовое покрытие. Длинная чёрная колонна навалилась на крышу вокзала и с хрустом и треском начала его пожирать, в буквальном смысле перемалывать и раскидывать. И, наконец, частицы горящей породы посыпались дождём с угольно-чёрного неба, поджигая деревянную мебель, бумагу, всё, что могло гореть. Повалил густой дым, где-то зазвенел колокол. Словно на маленький город напал дракон из старинных легенд.

Мишель слышал, как вокруг всё рушится, как камни лупят о землю и сломанную сцену, и…

Удар в голову, темнота.

* * *

Стоя перед огромным экраном, сэр Джефри Трэверс наблюдал за катастрофой в Канфранке, которая разворачивалась в экстренном выпуске новостей. Она казалась ему по своему величественной. Однажды он прочитал, что был такой метеоролог, который настолько воспринимал ураганы как живые существа, что даже давал им имена. Покойному доктору Аристову наверняка бы понравилось подобное. Да нет, он был бы просто в полном восторге. Трэверса мелко передёрнуло. Финансист без дрожи не мог вспоминать своё путешествие в Понтийскую Директорию и все эти мерзкие вирусы Аристова, которые тот, без всякого сомнения, обожал. Какое всё же счастье, что он унес их с собой в могилу.

Трэверс сердечно был готов поблагодарить эту таинственную леди Арнис, за избавление от сумасшедшего доктора. Всё-таки он, Трэверс, предпочитал быть ценителем юного и прекрасного, обожая созерцать девичьи прелести, что плохо сочеталось с некоторыми разлагательными особенностями вирусов Аристова. Однако же, какие эти «гениальные учёные» напыщенные дураки. Они любуются исключительно сами собой и получают какое-то эротическое наслаждение от результатов собственных мыслей, при этом совершенно забывая не только о плотских радостях, но и о приемлемой норме прибыли. Нет, он не из таковых. Правильно не то, что верно, правильно то, что прибыльно. Трэверса никогда не интересовал проект, если он заранее не знал, сколько он может заработать на нём. Прибыль – вот что двигает цивилизацию. Многие из тех дешёвых популистов ненавидели его за такое мнение, однако же на самом деле они всего лишь завидовали ему. Потому что он мог позволить себе говорить это, а они нет. Потому что он мог зайти за грань. Возможность говорить правду тоже измеряется прибылью. Бедные всегда лгут.

Он отключил экран – там уже было смотреть не на что, и повернулся к остальным, сидящим за длинным деревянным столом восьмерым солидным мужчинам в дорогих, тёмных цветов костюмах, приветственно поднимая руки, словно священник.

– Господа, – сказал он. – Только что мы стали свидетелями ужасающего события. Целый город оказался подвергнут колоссальным разрушениям и погибло множество людей из-за недальновидной политики испанского правительства и промедления с принятием новой климатической повестки, связанной с введением налога на выброс парниковых газов. Аналитики нашей компании, опирающиеся на мировые климатические модели, неоднократно предупреждали о подобных трагических последствиях игр с климатом. Теперь же, после преступной недальновидности Мадрида, мы оказались в абсолютно новой реальности.

Трэверс глубоко откинулся в кресле и сложил руки возле подбородка, подобно гениальному военному тактику, которому одному только известен дальнейший ход противника, и он им уже предугадан.

– Наше плодотворное сотрудничество с вами продолжается уже несколько лет, – сказал он. – Вы производите технологические компоненты, я инвестирую в ваши разработки и продвигаю их на глобальном рынке. В нынешних условиях, и я хочу это подчеркнуть, зелёная энергетика – это то направление, которое выведет наше партнёрство на принципиально иной уровень прибыли, что, естественно, взаимовыгодно для всех нас.

Трэверс поднялся с кресла и подошел к висевшему на стене полотну Боттичелли, некоторое время разглядывая пленительные женские формы.

– Сейчас у нас есть уникальная возможность, – сказал он, развернувшись, – создать международный экологический консорциум, чтобы контролировать не только производство ветряных генераторов или солнечных панелей, но и их внедрение в промышленные цепочки национальных государств. Есть только одно препятствие – сами национальные правительства. Наша задача – донести до них мысль, что в будущем только зелёные технологии способны сберечь их государства от катастрофических природных последствий. Нам нужно убедить правительства, что горючие ископаемые – это технология прошлого. Мы же предложим технологии, эффект от которых будет сравним с эффектом паровой машины и книгопечатания, попросив в обмен маленькую услугу – лицензионный договор на обеспечение.

Один из гостей, седой мужчина с пышными усами, скептически сдвинул брови, отчего пришли в движение и его усы, чуть опустившись вниз.

– Каким же образом можно убедить национальные правительства пойти против голосов избирателей? – спросил он. – Ведь уменьшение использования традиционных источников энергии главным образом ударит по бюджетной сфере.

Трэверс предупредительно поднял палец и на долю секунды задумался. Даже собравшиеся здесь иногда слишком пеклись о своём социальном лице, которое, впрочем, и не думали демонстрировать в минуту достижения прибыли. Разница между ними и им была только лишь в том, что он вообще не считал нужным это делать и поэтому всегда представал в нужном только ему свете.