скачать книгу бесплатно
Увы, это егерю – как об стенку горох.
Йенс накинулся на него, словно дикий зверь. Кукри вернулся в ножны из буйволиного рога. Пальцы же обхватили древко чекана. Им только в путь латы миротворцев дробить. Амбал несмело замахнулся палашом.
Агент Шаттенхофа ушёл вбок, с противным скрипом отставляя в сторону стол и стул. Клюв зацепился за гарду, когда миротворец, несолоно хлебавши, стал уводить клинок назад. Йенс дёрнул чеканом на себя. Палаш вырвало из трясшейся руки бугая.
Следом Крёгер огрел миротворца по ладони молоточком, оттесняя того назад. Попал по пальцам. Здоровяк взвизгнул от боли, попятился назад. На достигнутом егерь не остановился. Бил и бил без конца.
Левая рука. По рёбрам. Колено. Шлем. Предплечье. Другое колено.
На лице волкодлака нельзя было прочитать ни раскаяния, ни сожаления, ни жалости. Янтарные водянистые глаза его остекленели.
Впрочем, и удовольствия как такового егерь не испытывал.
Он был солдатом, причем – хрестоматийным.
Жесткий натиск Йенса латник попросту не смог выдержать. В конце концов, он запутался в собственных ногах и рухнул на спину, будто таракан.
Миротворец кричал и молил прекратить. Но Крёгер в упор его не слышал, полностью отдавшись бездумной расправе. Оставлял на доспехах инквизитора вмятину за вмятиной. Кости под ними ломались, как ни крути.
Латник сопротивлялся, как мог. Но дать волкодлаку достойный отпор оказался не в состоянии. Только кричал, бранился – это поначалу. В конце концов, из-за прорезей топфхельма стали доноситься только всхлипы и стоны.
Стало очевидно: амбал больше не представляет никакой угрозы. Оставлять его, переломанного, здесь было бы чересчур жестоко: даже встать бы не смог. Йенс подарил ему всё-таки милосердный удар. Вервольф развернул в руке чекан и вбил клюв прямо в шлем. Раздался лязг. Череп внутри топфхельма хрустнул. Миротворец обмяк.
– Вот и все. Делов-то, – подбадривал себя агент Шаттенхофа.
Егерь вытянул из шлема чекан и встал над мертвецом, тяжело дыша. Утёр со лба пот и вернул оружие на место. Пробежался глазами по сторожке. Обнаружил искомые тяжелые арбалеты на стойке: таким никакой тропический ливень не помеха. Даже если будет отклонение от заданной траектории снаряда, то минимальное.
– То, что надо.
Он сорвал с кушака обезглавленного миротворца поясной крюк и колчан, битком набитый болтами. Принялся заряжать один арбалет за другим. Их имелось три, тогда как на дозорных площадках Йенс насчитал четырех караульных. Не беда. Крёгер приспустил свою бандану и зажал в зубах четвёртый снаряд.
Когда с приготовлениями было покончено, егерь поднялся на самый верх надвратной башни. Здесь, под открытым небом, он еще внизу заприметил отменную позицию для отстрела последних караульных. Прислоняя к парапету бортами, выложил арбалеты в ряд. Сам чуть присел и занял огневую точку.
Прицелился в первого миротворца, когда тот подобрался к середине дозорной площадки. Нельзя было допустить, чтоб караульные падали камнем вниз: другие сразу догадаются, в чём дело. Тяжелый снаряд без особых усилий пробил кирасу, роняя латника на пол. Йенс целился в сердце, но даже если попало куда-либо ещё в грудь, боец уже не поднимется на ноги.
– Есть.
Отстрелявший своё арбалет Крёгер убрал обратно. Взял второй и повторил. С этим вышло не так гладко. Йенс услышал, как сквозь дождь раздался едва уловимый лязг раскуроченных доспехов.
Быть может, парочка оставшихся миротворцев тоже его услышали, даже сквозь топфхельмы, но навряд ли поняли, что это громыхнуло. Хотя бы приблизительно.
– И так сойдет, – буркнул егерь, хватая последний арбалет.
Последние латники вели караул на параллельных друг другу дозорных площадках.
Как ни крути, удобнее всего снять миротворца, сновавшего поодаль.
Угол, чтобы выстрелить в тело, оказался неудачный. Только иногда Йенс видел мелькавший шлем амбала.
– Дерьмо, – прошипел егерь, не выпуская из зубов снаряд.
Если уж стрелять, в точку метить придётся. Задача усложнялась в разы. Тем более, как поведет себя готовый труп, Крёгер даже не брался судить. Бежать ему до другой позиции не хотелось. Считал, что справится и так.
Наметив необходимое временное окно, егерь выжидал появления миротворца. Тот ходил по кругу, как неприкаянный. Цикл повторился опять. Йенс нажал на спусковой рычаг. Болт улетел с упреждением и настиг топфхельм аккурат в момент появления. Миротворец был нежилец. Инквизитор скрылся тотчас из виду.
– Готов, – резюмировал Крёгер и выдохнул с облегчением.
Он встал в полный рост и принялся натягивать тетиву арбалета, вкладывать болт в паз. Как вдруг его привлёк шум с дозорных площадок донжона. Недовольный, егерь глянул исподлобья, в чём дело. Случилось ровно то, чего следовало ожидать: последний миротворец заметил, его боевых товарищей больше нет. Исчезли разом.
Боец пытался их окликнуть. Естественно, никто не ответил.
– Нет, нет, нет, нет. Не смей! – заклинал его Йенс, продолжая взведение арбалета.
Понятия не имея, что делать в таких ситуациях, латник в ужасе побежал с дозорной площадки вниз. Ещё немного – и он бы скрылся из виду, обязательно предупредил бы начальство. Например, Петефи. Это значительно усложнило бы поимку девчонки.
Крёгер выругался последними площадными словами. Прицелился, отказываясь отпускать миротворца.
Тот бежал по лестнице, качаясь на скользких ступенях под тяжестью лат, и спешно покидал дозорную площадку. Ещё немного – уйдет, и поминай, как звали.
Выстрел!
Болт отправился навстречу латнику, продираясь через стену ливня. Стрелял егерь с упреждением, будучи с луками, арбалетами, ружьями и пистолетами на ты. Латник схлопотал снаряд боком, поскользнулся и кубарем полетел по лестнице.
Сломал инквизитор шею или нет, Йенс не брался судить. Ему достаточно было видеть, что, приземлившись, боец больше не шевельнулся. Видать, никогда уже не поднимется – и тем лучше.
Двор донжона был чист, и можно было приступать к последнему пункту. Йенс должен был спуститься обратно в сторожку и открыть ворота. Протянуть лебедку до упора и зафиксировать замок, чтоб механизм не вернул те на исходную.
Но это потом. Всё потом.
Торопливость егеря себя оправдала. Но спешка есть спешка. Крёгер ненавидел излишнюю суету кишечно.
Засопев, агент Шаттенхофа отбросил впредь бесполезный арбалет. Стянул с плеча пищаль и встал у парапета, вглядываясь в окна донжона. Было не понять, как далеко кондотьер продвинулся в ликвидации Корпуса. Йенс особо об этом не думал: так и так узнает. Ему следовало помочь скорвену, как ни крути.
Гроза не прекращалась. Полыхнула молния. Вспышка лишь подчеркнула янтарный цвет хищнических глаз Крёгера. Мало у кого из людей такие. И многие это чувствовали – потустороннюю, нечеловеческую силу.
Зверь нетерпеливо коротал часы в ожидании полуночи. Волк внутри скрёб когтями саму душу егеря. Сегодня он снова попытается взять верх над Йенсом.
Но выйдет ли?
Хотя бы на сей раз…
Глава 3
Без слёз на Марго Мезар было не взглянуть. Альдред помнил её хорошо, и помнил совсем другой. Тогда она ещё являла собой девушку в самом расцвете сил. Сейчас же у него бы язык не повернулся назвать её лицо даже просто человеческим.
Совсем неважно, что в действительности формирует облик живых существ – пресловутая природа или Высшие Силы. Оно, как правило, выглядит естественно и по-своему привлекательно.
Уродство между тем – завсегда вмешательство извне. Грубое, кощунственное, жестокое. Такова постыдная, обратная сторона созидательной натуры человека.
Девушка напоминала солдата, которым в полевых условиях занялся пьяный пластический хирург. Причем плоть плохо приросла. Чего и говорить о коже…
Выглядела она, как неудавшийся гомункул, произошедший от неопытного алхимика, невнимательного к собственному детищу.
Словом, лучше бы это нечто вообще не рождалось.
А в среднем напоминала она жертву теневого сообщества компрачикос. Единственное, над ней истязатели явно перестарались.
Не подходила Мезар на обыкновенные роли для искалеченных детей. Шутом при дворе, акробатом или же просто актрисой цирка уродов её было сложно представить.
Одного взгляда было достаточно, чтобы испытать ужас. Внешний облик вызывал желание кричать, бежать без оглядки. Лишь бы тошнотворный образ не отложился в памяти, а стёрся, как ночной кошмар поутру.
Над некогда прекрасным личиком застрельщицы тоннельные крысы издевались часами. Часами! За это время они успели, мягко говоря, пересобрать её физиономию.
Плоть раскрылась, будто одуванчик в лучах солнца, и Альдред потерялся в догадках, какие пыточные ножи задействовали канцеляры, чтобы сделать столь ювелирные надрезы. Так, они спряли живое воплощение полного омерзения.
Обнажая кости с хрящами, куски не опадали Марго на колени, нет. Но тихонечко свисали, пока живодеры продолжали свои издевательства.
Тусклый свет фонаря не давал точно определить, что сотворили троглодиты с глазами Мезар в перерывах. С такого расстояния ренегату показалось, будто бы один точно выкорчевали тупой ржавой ложкой: за смеженными веками зияла, казалось, пустота. Второй заплыл, само яблоко было еле видно Альдреду.
Рыжие волосы морячки также настрадались. Их словно проредил стригущий лишай. Пропали целые пряди, оставляя после себя заметные очаги совершенно голой кожи, местами бледной, а местами – ещё красной, будто бы воспалённой.
Канцеляры, понимал ренегат, особо не заморачивались: выдрали клоками забавы ради, от нечего делать, подпалили лучиной из соображений разнообразия.
Создавалось впечатление, будто им не пришлась по вкусу красота застрельщицы. Казалось, они посчитали её избыточной – и потому возненавидели. Постарались на славу, чтобы даже мать родная Марго не узнала.
Шматы мяса собрали сызнова и зашили, как одну кровоточащую рану. Края до сих пор сочились жёлтым, вонючим гноем и сукровицей, стекавшей, будто слёзы.
На выходе у Мезар было уже совсем другое лицо. Если бы лицо… Это была безобразная рожа, словно из теста, которое промесил от души заскучавший пекарь из любопытства. Черты стали размытыми, как никогда ранее.
Пределы рта, носа, глаз впредь были весьма условны.
Губ Марго Альдред не видел. Только краешек челюсти, что показался из-под покровов раздувшейся, воспаленной кожи.
Это сделали люди. Люди! Такие же, как он или она!
Флэй стиснул подлокотники стула руками до дрожи в пальцах. Еле сдерживался, чтобы не закричать. Злоба заставляла его кровь кипеть. Сам он сопел натужно. Хотелось расправиться с проклятыми канцелярами за содеянное.
Как если бы возмездие всё повернуло вспять. Как если бы сам Альдред ни приложил свою руку к случившемуся, пусть и косвенно.
– Изуверы… Нелюди… – скрежетал зубами ренегат.
Он стал красным, как рак, от гнева. Глаза исторгали пламя Эреба. На висках вздулись жилы. Желваки напряглись. Альдред пытался вырваться, но всё без толку.
Выглядел пленник забавно в представлении туннельных крыс. Посмеялись над ним от души, а в том числе – и Верховный Канцеляр.
Буассар улыбнулся заговорщически, наблюдая за потугами воришки. Вздохнул снисходительно. Если бы Альдред Флэй знал, через что суждено пройти уже ему самому, он бы не сотрясал воздух понапрасну, а сберег бы силы. Они ему еще понадобятся. Но портить интригу отец Жермен не стал, ведомый собственным удовольствием.
– Марго! – взывал ренегат несмело. – Марго, ты слышишь меня? Ответь. Марго!..
Слышала, раз никто к ней в уши не лез расширителями да скальпелями. Только отреагировать ей стоило титанических усилий.
Застрельщица не произнесла ни слова, лишь промычала что-то гулко нечленораздельное. Как если бы её мозги сплавились в фондю, либо же бедняжке отчекрыжили добрую половину языка.
– О, мать честная… – Альдред всё понял.
Естественно, подрезали. Не столько из практических соображений, сколько жажды лишний раз упиться девичьей кровью.
По коже его фигурально побежали мурашки. Он пропускал неволей через себя все те муки, которые претерпела Мезар.
Всему виной эмпатия, проявившаяся куда сильнее, чем обычно. И её боль отдавалась фантомным эхом в его собственном теле.
Ренегат поймал себя на шальной мысли. Ещё не так давно, в бытность репрессором, Флэй занимался ровно тем же самым по отношению к магам. Вот только во всём знал меру. Не причинял боли больше, чем было нужно для задачи, поставленной перед ним. И тем не менее, Альдреда тошнило от самого себя прошлого.
Ему было жаль, что он стал частью этого круговорота чрезмерного насилия.
Сейчас. Но не тогда. Тогда для него это было нормой.
В какой-то степени работа даже приносила извращенное удовольствие.
Туннельные крысы поиздевались над бедняжкой всячески. А когда от лица Марго ничего, по сути-то, и не осталось, душегубы спустились чуточку ниже.
Об этом свидетельствовало бурое пятно, севшее на колючее платье из мешковины. Кровь брала свое начало в зоне декольте и спускалась вниз, к животу и бёдрам.
Застрельщица её потеряла с избытком. В пользу того говорило общее, вялое состояние. Металлический смрад, сопутствовавший сырной вони гниения.
Глаз Флэя дёрнулся непроизвольно. У него в голове не укладывалось, как Буассар и его ассистенты-вырожденцы могли до такого опуститься. На самом деле, легко и просто…
Женщинам зачастую приходилось особенно несладко в инквизиторских казематах. Любили их помучить. Если особа попадала к канцелярам, пиши пропало.
Она быстро начинает жалеть. Не столько о причастности к ереси или же просто вызывающем поведении, которое и послужило поводом для заточения, нет. Больше о том, что вообще родилась в таком теле.
Более сложном, нежели мужское, и оттого чрезмерно уязвимом перед больной фантазией карателя. Женская анатомия прямо-таки раскрепощала туннельных крыс, преподнося им целое поле для экспериментов – пахать, не перепахать.
Гнусное обращение и игнорирование самого определения человечности образовались не на пустом месте. В Дюжине Столпов из раза в раз, прямо или косвенно, прекрасную половину человечества выставляли в не лучшем свете.
Пророки рисовали их заведомо нечистыми, чрезмерно эмоциональными. Оттого – несовершенными созданиями, чье существование от начала и до конца пронизано грехом, грязью телесной и духовной. Не бывает худа без добра в Равновесном Мире, и бесспорным материнским добродетелям сопутствовали соразмерные пороки.
Так, создавалось искаженное впечатление, будто сам факт женского бытия – вынужденная мера. Ради продолжения рода людского, уравновешивания начал Света и Тьмы. И не более того!
Светлейшая непогрешима и благодатна, то ли дело простые смертные копии, лишь воссозданные по ее образу и подобию.
Клирики охотно тиражировали представление о женщинах, как о сомнительных спутницах истинных, «первичных людей». То есть, мужчин.
Приукрашивали действительность. Нагло врали. Концентрировали в мирянах злобу и излишнее пренебрежение к своим избранницам.
Быть может, во многом из-за собственного целибата, сводившего с ума по причине требовательного зова природы, одной на всех. Это лирика, да и только. Важно, какую картину мира сформировали церковные проповеди.
В глухих деревнях жизнь целиком пронизана влиянием Церкви Равновесия. Поэтому женщин совершенно ни во что не ставили. И это – мягко говоря.
