Советско-Вьетнамский роман

Раздался второй удар, затем рев двигателя. Вертолет вылез наверх и завис над скалами. Рузаев осторожно выглянул наружу. Все вокруг застилал дым. Из вертолета выкинули тросик, и по нему ловко, один за другим, на противоположный склон съехали три солдата в касках грибами. Охота началась.

Рузаев понял, что опасаться еще одной ракеты не стоит – по своим стрелять не станут. Он осторожно вылез из щели и, пригибаясь, бросился к пулемету. На камнях валялись красные ошметья, в которых Рузаев с ужасом опознал части человеческого тела – все, что осталось от маленького солдата. А вот второй солдат, как ни странно, был жив, хотя и оглушен. Из ушей у него сочилась кровь, руки тряслись. И все же он вытянул из-за спины автомат и неуверенным движением перезарядил его. Самым приятным было то, что уцелел и верный ДШК. Правда, патронов осталось совсем мало.

Рузаев осторожно похлопал вьетнамца по плечу. Тот, не отпуская автомата, обернулся. Молодое безволосое лицо с гладкой, почти по-детски чистой кожей было все в крови, которая блестела на солнце. Черные полосы копоти покрывали рваную гимнастерку. Блестящие глаза. Он не мог говорить. Но он улыбался щелочками глаз. Он вел себя достойно, он боролся с врагом и побеждал его. Он был настоящим воином. И Рузаев понимал это. Он слегка толкнул солдата в плечо, глазами показав в сторону скрывающихся за камнями янки. Вьетнамец кивнул, и змеей скользнул в расщелины, едва видимый для Рузаева, и уж совсем незаметный американцам. Сам Рузаев быстро развернул пулемет и стал прилаживать его на камнях. Потерянной станины сильно не хватало, но уж чем богаты… Судя по изменившемуся грохоту, вертолет обходил холм, пытаясь выследить беглецов. Рузаев взвел затвор и приник к прицелу.

Вертолет, страшный, как доисторический ящер, вылез не сверху, а сбоку. Ему досталось в бою – бок был грязен и закопчен, в нем виднелись точки пулевых пробоин. Гордый сознанием своей силы и непобедимости, своей мощи перед одним человеком, он вибрировал, будто смакуя предстоящую охоту. Лопасти со свистом рассекали воздух, с консолей щетинились стволы пулеметов. Из люка, опираясь на посадочную лыжу, наглой улыбкой оскалился сержант в широкополой шляпе и узеньких темных очках. Он с рычанием нажал гашетку, и пулемет ударил очередью по камням. Вертолет мощно развернулся, чтобы дать сержанту прицелиться. Дух Америки приготовился карать мятежных вьетнамцев, убогих крестьян, которые вместо сохи взялись за оружие. Да только тут были, мягко говоря, не вьетнамские крестьяне, которых так легко отстреливать сытым рейнджерам.

Солнце сверкнуло на голубоватом плексигласе кабины, и через стекло, в кружке зенитного прицела, совсем рядом с собой Рузаев увидел молодого чернокожего пилота в узких темных очках. Пилот сосредоточенно вел машину боком, держа под прицелом сидящего в люке сержанта весь склон холма. Рузаев нажал гашетку, моля пулемет, чтобы его не заело, не перекосило, чтобы не было осечки.

– Знаю, милый, – шептал он, – тебя бросали, били и еще не чистили. Но не подведи, пожалуйста.

И надежная советская техника не подвела. Пулемет ударил ровно и твердо.

Рузаев встретился взглядом с сержантом. Один из них умрет – это они поняли оба. И оба выстрелили. Но сержанта защищал лишь плексиглас, а Рузаева – камень. Удар пули смел сержанта с люка, швырнул внутрь вертолета. Рузаев перенес огонь на кабину пилота. Фонарь, прошитый крупнокалиберными пулями, треснул в нескольких местах. Взрыв осколков ударил в черное лицо, на прозрачный пластик хлынула кровь. Рузаев еще раз нажал гашетку. Пулемет ответил единственным выстрелом и смолк. Лента кончилась.

Вертолет медленно развернулся и затем нелепо скользнул вбок. Он задел посадочной лыжей склон, накренился, рубанул скалу винтом и упал. Зеленая туша развалилась на части.

Рузаев отодвинул ставшее почти родным оружие, по-кошачьи двинулся вперед и выглянул со склона. Упавший вертолет не взорвался, а просто развалился. Второй сбитый вертолет жирно чадил где-то внизу под кронами деревьев.

Десант явно захлебывался. Без поддержки с воздуха, без штурмовиков, которые расчистили бы дорогу, янки не могли удержаться в джунглях. Они были чужими в этой стране и поливали свинцом каждый подозрительный куст. Лес скрывал партизан, а горе-вояки в пятнистых комбинезонах, с размалеванными лицами, были заметными чужеродными элементами. Они отступали, четко сохраняя при этом порядок и еще нанося чувствительные потери перешедшим в контрнаступление партизанам. Но теперь уже весь прибрежный лес, казалось, кишел вьетконговцами. Выстрелы не просто перемещались, от них шевелилась вся листва. Если бы они были более дисциплинированны и стреляли так, как советские солдаты, от янки давно осталось бы одно мокрое место. Рузаев, глядя на бой, с горечью понимал, что это все же крестьяне, а не солдаты. Этот бы полк на полгода в его руки… А сейчас, прежде чем десант будет отбит, погибнет еще очень и очень много этих маленьких, шумных, вздорных, но очень гордых и упорных людей.

Джунгли сверху все более напоминали муравейник. И вьетконговский полк наступал уже совершенно хаотично, как толпа муравьев. И жив этот полк был только потому, что янки так и не смогли вылить на вьетнамкий муравейник свое ведро напалма. То, что «Фантомы» уже не смогут поддержать десант, понял и Рузаев, и американские командиры.

***

– Есть поражение цели! – Кашечкин аж подскочил. – Держу вторую цель.

– Уходит, – вздохнул Сорокин. – Отбой.

– Молодцы! – Шульц похлопал Кашечкина по взмокшей спине. – А теперь сматывайтесь отсюда!

– Сканирую… – начал было Кашечкин, но Сорокин оборвал его.

– Выключай немедленно! Врубай ложный маяк! Не хватало нам еще «Шрайк» на излучение привести.

Шульц вытащил у Сорокина с пульта наушники с микрофоном.

– Седьмой! Поднимайте охрану. Перебазируемся. Половину охраны оставить здесь для отвлечения противника. Как десант? Сколько их? Что? Поднимайте восьмую бригаду. Некогда, сам поведу. Да-да, сам поведу бригаду.

Сорокин щелкал тумблерами. Смолкло гудение пультов и шкафов автоматики. Дизеля в последний раз ухнули, поперхнулись и смолкли. Погас основной свет, сменившись тусклым резервным освещением.

Сорокин нажал красную кнопку. Взвыла сирена, означавшая срочную эвакуацию.

– Уходим.

Командир пропустил операторов, Шульца, Гору и Кашечкина, вышел последним, закрыл дверь и нажал рычаг запора. Вьетнамцы кинулись под кабину и начали выкручивать гайки кабельных разъемов.

К ним бежал Тхан Донг.

– Какие будут приказания? – коверкая слова, спросил он.

– Быстрее разряжайте установки, уходим на вторую позицию.

– Есть! – Тхан Донг приложил руку к своей армейской панамке, отдавая честь, и хотел уйти.

– Тхан Донг! – остановил его Шульц. – Десять автоматчиков со мной в девятую бригаду. Остальные пусть укрепляют эту позицию. Мало ли что. Идите.

В руках у Шульца уже был автомат. Он привычно проверил оружие и спокойно закинул его за спину.

– Ну, ребята, ни пуха! – махнул он и пошел вслед за Тхан Донгом.

В это время Кашечкин с вьетнамцами уже полностью разобрал кабельную колодку и навинтил на нее крышку. Попинав для проверки скаты кабины, он вышел через пандус, достал флажки и встал посередине проема.

– Заводи!

Кашечкин поднял левую руку с флажком и сделал правой круговое движение. Водитель-вьетнамец высунулся из дверцы и поднял руку. Двигатель взревел. Огромный трехосный тягач вздрогнул и начал задом заползать в блиндаж. Кашечкин встал спереди и чуть сбоку и начал флажками направлять его к сцепке. Два вьетнамца в глубине блиндажа, пыхтя и обливаясь потом, вытаскивали крюк.

– Стой! – Кашечкин поднял флажки. Тягач пошел не в том направлении. – Вперед!

Чуть помедлив, водитель подал машину вперед. Кашечкин махнул флажком, и тягач снова начал задом вползать на пандус блиндажа. И снова двигался не туда. На этот раз водитель остановился, даже не дожидаясь сигнала.

Кашечкин вскочил на широкую подножку и распахнул дверцу. И только тут заметил, что вместо их всегдашнего водителя за рулем сидит совершенно незнакомый солдат.

– Где Хон?

Водитель понял, махнул рукой.

– Ракета.

– На ракетных тягачах? Да? А тебя сюда? Так, что ли?

Водитель мелко-мелко закивал. Лоб его покрылся потом.

– Сейчас американцы прилетят, и тут такое начнется, что нам всем несдобровать! – крикнул Кашечкин и, заметив пот на лбу, добавил:

– Ты что, болен?

Вьетнамец вытер испарину и развел руками.

– Вылезай! – скомандовал Кашечкин. – Бери флажки и давай отмашку!

С этими словами он выволок вьетнамца из кабины и сам сел за руль. Выкатив машину с пандуса, Кашечкин постарался на глаз измерить положение сцепки. Включив задний ход, он открыл дверцу и, повиснув на ней, аккуратно начал загонять армейский «ЗИЛ» в узкий проход. Один из вьетнамцев, держащих крюк, понял ситуацию и взмахами руки давал ему направление. Наконец он поднял раскрытую ладонь, и Кашечкин нажал тормоз.

Машина встала. Вьетнамцы кинулись на сцепку и начали быстро-быстро закручивать болты и затаскивать кабели. Кашечкин, знавший их ловкость, выскочил из машины и тут же начал проверять крепление.

– Готово, командира! – крикнул один из солдат.

– По машинам!

Вьетнамцы, на ходу оправляя ветки маскировки, полезли в крытый брезентом кузов. Водитель попытался, было сесть за руль, но Кашечкин не позволил.

– Иди в кузов, малярия! Потом сменишь.

Водитель убежал.

От двигателей тягачей, вытаскивающих из укрытий блоки станций и пусковые установки, стоял такой рев, что невозможно было спокойно говорить и приходилось кричать. Кашечкин дал газ, тягач с натугой вытащил кабину из блиндажа. У выезда на просеку стоял майор Гора с флажками и строил колонну.

– Майор! – Кашечкин высунулся в окно. – Водитель заболел! Я сам поведу колонну!

– Давай! – майор отмахнул флажком, и многотонный тягач, тяжело переваливаясь, пошел за легким «газиком» колонновожатого Тхан Донга, в котором сидел и сам Сорокин. Кашечкин знал, что замыкающую машину поведет Гора.

***

На вторую позицию вела дорога, в конце переходящая в специально прорубленную просеку. Ехали больше часа, двигатель перегрелся, зато хорошенько высох, и вечно сырые свечи перестали дергать. Кашечкин слегка прибавил, подтягиваясь к ведущему, и тут из леса выскочила целая толпа вьетнамцев, которые встали вдоль дороги. Не успев понять, в чем дело, Кашечкин притормозил, и только тут в сумраке леса рассмотрел огромную лужу, почти болото, через которую шла дорога.

Ведущий «газик» смело прибавил, нырнул в болотину, от него в разные стороны полетела грязь и пошел пар от двигателя. Машина села на брюхо и взвыла, забуксовав.

Тут же к застрявшей машине кинулась целая толпа вьетнамцев с шестами из толстого бамбука наперевес. Подсунув шесты под брюхо газика, они буквально на руках поволокли его вперед и вытолкнули на сухое место. Сорокин и Тхан Донг выскочили из дверей и, по колено утопая в грязи, пошли назад, к тягачу Кашечкина. Прямо за ними толпа вьетнамцев поволокла бревна, ветки и огромные листья в болотину.

– Вперед! – скомандовал Сорокин, подбегая к тягачу.

– Не пройдет! – с сомнением покачал головой Кашечкин.

– Вперед! Они выволокут!

Кашечкин дал полный газ и на пониженной передаче повел тягач в мерзкую жижу. Машина клюнула носом, он почувствовал, что колеса проворачиваются, не находя опоры.

И тут же под машину засунули шесты. Хрипя от натуги, мокрые, потные, грязные, маленькие узкоглазые солдаты налегали на рычаги. Кашечкин осторожно манипулировал газом, и тягач ревел, хрипел, буксовал, но полз вперед.

– Ну же, ну! – подбадривал его Кашечкин, вцепившись в руль. – Давай, давай! Там наши погибают, им помочь надо.

И, будто слушая его, тягач полз вперед. Маленькие, похожие на детей солдаты ломами, руками и палками волокли двенадцатитонную сцепку через болото на своих плечах. Кашечкин вел эту гору железа, следя в зеркало за прицепом. Его операторы выскочили из кузова и тоже месили грязь.

Наконец тягач выполз на сухое место, и Кашечкин попытался вылезти, чтобы помочь остальным.

– Куда! – Сорокин, весь в грязи, стоял рядом. – Тхан Донг, Кашечкин, по местам. Вперед!

– Давайте двумя тягачами потянем! – предложил Кашечкин.

– Некогда. Вперед, разворачивать позицию, пока нас не ждут. Время!

– Есть!

Кашечкин вернулся на место.

– Готов! – закричал он и махнул Тхан Донгу. Колонновожатый тронулся. Кашечкин за ним. На сухое место с ревом вылезал еще один тягач. Колонна, не снижая скорости, шла дальше. И эту скорость, как все понимали, давали ей маленькие трудолюбивые вьетнамские солдаты и крестьяне, на руках переносившие тягачи.

***

Рузаев услышал сухой треск «Калашникова», доносящийся снизу. Ему ответило харканье американских М-16. Еще выстрелы. Глухо хлопнула граната, еще одна.

Рузаев осторожно пополз на выстрелы. Маленький солдат вел свой последний бой, уводя «коммандос» от командира. Одного десантника он поразил насмерть, почти в упор, подкравшись к нему в кустах. Два других обошли его и спокойно, методично забросали гранатами. Все было кончено.

Рузаев потянулся к кобуре и замер. Десантники, маскируясь, мелкими перебежками двинулись вперед. Янки старались соблюдать тишину, двигались, используя укрытия, видимые среди кустов нижнего яруса. Но вот только Рузаев, наблюдая эту картину сзади, хорошо видел их спины, украшенные громоздкими ранцами и каски, в которые для маскировки были воткнуты ветки. И совсем уж нелепо выглядели черные очки, плотно насаженные на переносицу одного из янки.

Американцы подбежали к оставленному пулемету, посмотрели вниз, на обломки вертолета и, о чем-то недолго посовещавшись, направились вниз. Они двинулись в сторону Рузаева, так и не видя его, и на своем пути должны были пройти совсем близко.

Рузаев осторожно вытащил свой любимый, верный, пристрелянный, еще военных времен, «ТТ», аккуратно сдул соринку с рукоятки и передернул затвор. Затем он пристроился к развилке сучьев и пару раз глубоко вздохнул, успокаивая биение сердца. Американцы двигались чуть в стороне от него. Они быстро приближались. Наконец, первый янки пробежал метрах в тридцати, зорко оглядываясь по сторонам, залег и замаскировался, выставив довольно толстый зад. Второй двинулся чуть дальше, немного пробежал и прижался к стволу дерева, повернувшись спиной к Рузаеву. До него было далеко, с полсотни метров, но Рузаев верил своему пистолету и не имел предрассудков. Он глубоко вздохнул, ласково обнял ребристую рукоять и нежно-нежно нажал спуск. Раздался выстрел, отдача сбила прицел. Рузаев снова выдохнул и выстрелил еще раз. Десантник дернулся, выронил автомат и медленно упал на землю. Его напарник, длинноволосый, растрепанный, вскочил, сорвал темные очки и начал дико озираться. Рузаев прижался к дереву и замер, не дыша и прикрыв глаза, чтобы их блеск не выдал его. Выждав немного, Рузаев осторожно выглянул из укрытия и, наконец, разглядел лицо противника. Американец бестолково крутил головой и стоял столбом, забыв всю свою выучку. Это был совсем молодой парень, почти мальчик, мускулистый и загорелый. Красивые сильные руки сжимали ложе автоматической винтовки. Лицо его, с темными печальными глазами, показалось Рузаеву каким-то чужим и холодным. Это было лицо, лишенное мелких черт вьетнамца или мягкости русского. Это было породистое лицо с квадратной челюстью, с обложки дорогого журнала.

Рузаев поднял пистолет и снова тщательно прицелился. На этот раз цель была ближе, но и условия стрельбы сложнее. И все же Рузаев выстрелил.

Пуля попала точно в плечо. Глаза американца расширились, он выронил оружие и со стоном осел в кусты. Рузаев бросился к нему. Янки лежал без сознания. Рузаев потянул рукав рубахи, перевернул того на спину и осмотрел. Кровь обильно текла из простреленного плеча. Рузаев заломил здоровую руку за спину и притянул ремнем. Ткань рубахи американца была плотная, крепкая, чистый хлопок. Рузаев оторвал рукав, разорвал его вдоль и привычно и ловко начал перевязывать матерчатыми лентами раненое плечо. Американец очнулся и застонал. Испуганно и недовольно он посмотрел на Рузаева, а затем что-то быстро залопотал на своем языке.

– Да тише ты! – Рузаев постарался туже затянуть повязку. Американец застонал и снова что-то залопотал.

– Тише ты,… – Рузаев покрыл его матом.

– Oh, God25! – американец замер.

– Дошло, …? – Рузаев выругался еще раз.

Американец кинул взгляд на перевязанное плечо, на Рузаева, и вздохнул. Потом потянулся ногой к отброшенному в сторону ранцу, толкнул его, и начал что-то быстро говорить, указывая глазами то на ранец, то на свое плечо.

– Чего? – Рузаев не понял.

Американец вновь толкнул рюкзак и поддел носком ботинка его карман. Рузаев залез в карман и вынул оттуда белый пенал с красным крестом.

– Аптечка! – догадался Рузаев. – Ну что ж, ладно.

Он разорвал плотный пакет с ватной подушкой и бинтами, и перебинтовал руку. Американец стонал и морщился. Наконец, Рузаев закончил и только тут почуствовал, что лоб невыносимо саднит. Он поднес руку ко лбу и убедился, что тот весь в крови. Оторвав остатки бинта американца, он промокнул рану. Кровь шла, но не сильно.

– Так, – Рузаев вытряхнул все содержимое аптечки. Бинтов больше не было, зато был пузырек со спиртом.

Тихо матерясь, Рузаев оторвал рукав у своей рубахи, густо смочил его спиртом, и начал заматывать голову. Американец молча смотрел на него, пока тот не закончил.

– Вставай, – толкнул его Рузаев, многозначительно вытащив пистолет из кобуры. – Пошли.

Американец встал, и злобно оглядываясь, двинулся вперед, под конвоем едва шагавшего полковника.

– Летчика упустил, так хоть тебя приведу, – бормотал он, – шагай давай.

***

Если бы не вожатый, Кашечкин никогда бы не нашел новую позицию. Просека просто заканчивалась в джунглях, и все. Мастера маскировки, вьетнамцы создали нечто феноменальное. Места под технику, установки, кабины – все это было вырублено так, что стволы деревьев отсутствовали, а их кроны оставались на месте. Единственное, чем эта позиция была хуже, так это отсутствием блиндажей.

Повинуясь флажкам вьетнамца, оборудовавшего площадку, Кашечкин развернул тягач и поставил его между двумя колышками. В результате кабина встала точно на свое место. Сзади тяжело гудели другие машины. Колонна втягивалась на позицию.

Кашечкин выскочил из машины и похлопал по бортам кузова. Вьетнамцы горохом посыпались наружу и тут же кинулись к сцепке, но подбежавший Тхан Донг остановил их.

– В чем дело? – Кашечкин торопился, понимая, что дорога каждая секунда.

– Вклюцайца! – Тхан Донг смотрел на Кашечкина.

– Надо расцепить, достать кабели! Сами же знаете.

– Не надо кабели, – замахал руками Тхан Донг. – Вклюцайца!

С этими словами он нырнул под прицеп и начал расшвыривать кучу огромных листьев, которая оказалась точно под сцепкой. Два оператора бросились к нему и выволокли прямо из-под земли конец кабеля, который тут же начали накручивать на место. Тхан Донг что-то объяснил солдатам, и они кинулись разгребать другие кучи листьев под установками и вытаскивать из них оголовки соединителей.

– У вас тут уже кабели разложены? Да? – догадался Кашечкин.

– Да. Быстрее! – кивнул Тхан Донг.

– И где они?

– Здеся! – Тхан Донг топнул ногой о землю.

– Лейтенант Кашечкин! – к ним подбежал Сорокин.

– Вы видели? Они кабели заранее в землю зарыли! – Кашечкин показал на уже готовое соединение.

– Да. Идите, запускайте дизеля и включайте питание. Ускоренный запуск!

– Есть дизеля!

И в этот момент над ними с ревом пронеслось звено «Фантомов». Кашечкин невольно посмотрел им вслед.

– Сейчас они нас утюжить будут! – усмехнулся Сорокин.

– Нас? – Кашечкин остановился.

– Ну не нас, конечно. Старую позицию. Я там ложный генератор оставил, так что они даже сигнал видят.

За лесом гулко лопнул разрыв. Затем загремело так, что пошел звон.

– Молодцы! – одобрил Сорокин. – Прицельное бомбометание называется. Все по уставу. Жаль, нам их на возвращении взять нечем! Лейтенант Кашечкин, вы все еще здесь? Бегом к дизелям!

– Есть!

Кашечкин побежал к кабине, только что занявшей свое место, и ногами чувствовал колебания почвы. Американцы четко, мощно и безжалостно бомбили ложную позицию. Полковник Сорокин в экстремальном темпе разворачивал станцию, понимая, что эта четверка все равно уйдет безнаказанной.

Глава 23. О том, как Кашечкин принял участие в Апокалипсисе, и что из этого вышло

И злодея слезам

Не давали остыть,

И прекраснейших дам

Обещали любить;

И, друзей успокоив

И ближних любя,

Мы на роли героев

Вводили себя.

В.Высоцкий

– Давай, шагай, быстрее!

Рузаев для острастки погрозил Сильвестру поставленным на предохранитель пистолетом. Тот споткнулся. От страха и боли у него мутилось в голове.

– Я американский гражданин! Я требую, чтобы со мной обращались в соответствии с Женевской конвенцией, как с военнопленным!

– Кончай лопотать! Двигай, – Рузаев с удовольствием ткнул его стволом в толстый зад. Макарони намек понял и прибавил.

Измученный Рузаев ходко поспешал за ним. Глаза застилала кровь из открывшейся раны, но он не останавливался. Когда Сильвестр сбивался с темпа, Рузаев тыкал его в бок пистолетом.

– Давай, давай, немного осталось! – подбодрил он бывшего рейнджера, а ныне пленного рядового Сильвестра Макарони.

Так американец, подгоняемый пинками и тычками, а за ним и русский, вышли на поляну возле скалы Вэй. Увидев эту парочку, вьетнамцы, сидевшие у скалы, вскочили с дикими криками.

Сильвестр заметил толпу похожих на обезьянок вьетнамцев, которые закричали, при виде него. На него надвинулись мужчины и женщины, страшные, окровавленные, обожженные, в каких-то рваных лохмотьях. Вид свежих кровавых ран был омерзителен. Крик резок и неприятен. Скрюченные руки тянулись к нему, и Макарони понял, что это его сейчас порвут в клочья. Он громко взвизгнул и спрятался за спину русского.

– Стой! – закричал Рузаев. – А ну, все назад!

Толпа отхлынула и замерла, но продолжала кричать. Вперед, к Рузаеву, вышла женщина. На руках она держала мертвого ребенка. Она двумя руками подняла ребенка, показывая его Рузаеву, и начала что-то быстро говорить, кивая в сторону Макарони.

– Нет! Нельзя, он пленный!

Рузаев сделал шаг, пытаясь загородить Сильвестра, который с ужасом смотрел на женщину. Крестьяне зашумели сильнее и снова начали приближаться. Ком грязи пролетел в воздухе и шмякнулся Сильвестру прямо в лицо. Тот всхлипнул и отвернулся. Вьетнамцы окружали их плотным кольцом.

– Назад! – Рузаев выхватил пистолет и два раза выстрелил в воздух.

– Что за стрельба, Георгий Семенович? Что здесь происходит? – сквозь толпу протискивался Шульц, раздвигая людей стволом автомата. За ним следовал взвод вьетнамцев. Лицо Шульца потемнело от копоти, рукав был прожжен.

– Товарищ Шульц! – обрадовался Рузаев и почувствовал, как силы покидают его, а ноги подгибаются.

– Георгий Семенович, вы ранены? – Шульц осторожно усадил его на землю.

– Легко. Пленного возьмите.

– О, вот это добыча! – обрадовался Шульц и что-то приказал солдатам. Вьетнамцы схватили перепуганного Сильвестра и повели его в лес.

– Поосторожнее с ним! – крикнул Шульц вдогонку, – перевяжите получше и без меня не допрашивайте!

– Ну? – Рузаев вопросительно посмотрел на Шульца.

– Полный разгром. Всего десанта. Правда, и у нас потери большие.

– А как дивизион?

– Три самолета сбили. Два на старой позиции и один на новой. И ни царапины ни у кого!

– Жалко, летчик ушел…

– И летчика одного в плен взяли! Спасибо тебе.

Шульц двумя пальцами взял руку Рузаева, сжал ее и подержал.

– Спасибо.

– Служу Советскому Союзу, – слабо ответил Рузаев.

– Полный разгром, – повторил Шульц. – Мы им так вломили, что они теперь неделю летать не смогут!

– Не горюй, у немцев это не последний самолет, – процитировал Рузаев.

– Шутите? Значит, все в порядке. Пошли! – Шульц закинул автомат за спину, обнял Рузаева и помог ему подняться. Так, обнявшись, они и пошли к санитарной машине.

***

Новая позиция кипела и бурлила движением. Вьетнамцы дружно трудились. Самую тяжелую работу по рубке и раскорчевке леса, рытью укрытий и прокладке просеки выполнили добровольцы крестьяне из соседних деревень. Сделав свое дело, они уже разошлись по своим домам. После прибытия дивизиона солдаты освободительной армии под руководством операторов готовили аппаратуру. Вдвоем, втроем, они тянули тяжелые сцепки и оголовки кабелей, ловко ставя их на место. Заняли свое место пусковые станки, и к ним сразу подтянулись транспортно-заряжающие машины. Сорокин вздохнул – ракет осталось только четыре.