Полная версия:
Про Максима и Гелю, или Счастлив по принуждению
«Сейчас, или никогда», – сказал он сам себе.
И чтобы хоть как-то себя взбодрить и придать храбрости своим поступкам, решил сбегать к себе в кабинет и хлопнуть пару рюмашек беленькой. Дискотека подошла к своему концу, ребята стали расходиться. И, пользуясь отсутствием своего противника, физрук осмелился предложить географичке проводить ее до дома. А та, не будь дурой, вопреки своему обычному «НЕТ», ответила физруку «Да». Вбежавший в зал трудовик застал их как раз за тем, что физрук помогал географичке надеть зимнее пальто с меховым воротником, и что-то ей щебетал при этом на ушко. Не знаю уж, сочла ли географичка его шутки смешными, или он просто своими усами щекотал ей ухо, но только смеялась она очень громко и заразительно. У трудовика от увиденной картины глаза налились кровью.
Он считал, что физрук поступил непорядочно по отношению к их дружбе, предложив географичке проводить ее. Хотя, то же самое, намеревался сделать сам. Также он знал, что в открытом бою ему не победить физрука. Поэтому решил поступить хитрее. Он неотрывно следовал за физруком и географичкой до самого ее дома на безопасном расстоянии. Тем самым, не давая им остаться наедине. А после того, как физрук остался один, трудовик предложил ему разобраться по-мужски. Сатисфакция состоялась в кабинете трудовика. Кода они зашли в кабинет, трудовик сразу вспомнил какой-то отрывок из исторического романа и попытался придать благородство себе и ситуации.
«Сударь, – сказал он. – Я хоть и довольно нищий, но благородных кровей, – физрук прыснул слюной от смеха. – Вы нанесли мне нестерпимое оскорбление, – продолжил трудовик. – И смыть это оскорбление может только кровь. Как благородный человек, и как человек, бросивший вызов, я предоставляю Вам право выбора оружия».
Прозвучавший монолог был настолько комичным, насколько полным пафоса и благородства. Физрук молча достал из кармана пачку Беломора, сложил одну папиросу и сунул ее себе в уголок рта. Затем он протянул пачку трудовику, предлагая ему взять себе папиросу.
Но в ответ услышал: «Мерсис, но я предпочитаю выкурить после дуэли».
Физрук пожал плечами, как бы говоря, что – «воля ваша». Положил папиросы в карман, и ничуть не стесняясь трудовика, залез в его тумбочку и достал две бутылки водки. Трудовик, сохраняя спокойствие, с достоинством и гордостью осмотрел извлеченные из недр тумбочки его же бутылки.
И произнес: «Заметьте, не я предложил это оружие».
И подойдя стремительной походкой к верстаку, расстелил на нем газету, которую достал из кармана. Положил на нее два огурца, четвертину нарезанного черного хлеба, и банку кильки в томатном соусе.
«К барьеру!» – крикнул трудовик физруку, решительно показывая ему место напротив него.
Наутро, уборщица тетя Зоя, обнаружила в кабинете труда два почти бездыханных тела.
Трудовик и физрук сидели обнявшись, и один говорил другому: «Полагаю сударь, что у нас ничья».
А потом физрук взял пустую бутылку водки и со словами: «Так не доставайся же ты никому!» – разбил ее об пол.
За что и получил по башке черенком швабры от тети Зои, разъярённой этим событием. А нет, обманул я вас. Всё-таки скорая понадобилась. Физруку наложили-таки пару швов на голову. Но он этого не помнит, потому что был в полной отключке. А географичка так и осталась, пока что, бесконечно недосягаема для обоих воздыхателей. И их противостоянию за ее руку и сердце, еще суждено было продлиться на неопределенный срок.
Геля и Балет
Глава
III
Жизнь, заставляет нас вертеться, Балет здесь вовсе не причём.
Лишь паутинкою морщины, Тебе расскажут, что по чем.
С чем обычно ассоциируется СССР? Наверное, с черной икрой, матрешкой, может с медведями, сильными морозами и конечно, с балетом. Хоть балет не исконно русский вид искусства. Но, тем не менее, весь мир с замиранием сердца смотрит на балерин и балерунов из нашей великой, не побоюсь этого слова, страны. «Лебединое озеро», «Щелкунчик», «Жизель», – вот далеко не полный список того, что заставляет нас плакать как детей от переполнения чувств в наших ранимых сердцах. И это, несмотря на вероисповедание, принадлежность к государству, цвет кожи и наличие образования. В нашей стране к балету особое, трепетное отношение. Отношение, заложенное многолетней практикой, бередящей инстинкты. Когда, прибегая домой после школы, или садясь в удобное кресло после трудового дня, ты включаешь телевизор и видишь на его черном экране танцующих в трико мужчин. Если после переключения программы смысл картинки не меняется, то наш человек интуитивно начинает понимать, что в стране грядут перемены. Что в очередной раз умер Генеральный Секретарь ЦК КПСС. Или случился переворот, как это было в августе 1991года. Вся страна надевала траурные черные одежды, шла в одном строю к месту поклонения
и отдачи последних почестей великому и неповторимому вождю. Искренне считая, что страна понесла большую утрату и никто и никогда не сможет заменить великого вождя на его почетном месте. И уже на следующий день находился новый вождь, которому рукоплескали не менее, чем старому.
А страна продолжала идти выбранным коммунистической партией путем, к обозримой, но не достижимой цели, – «всеобщему коммунизму». Максиму, кстати, тоже довелось принять участие в подобном мероприятии 10 ноября 1982 года. Когда умер Владимир Ильич Брежнев. Максима, как и других его одноклассников, обязали нести почетный караул у портрета великого вождя, перевязанного черной, траурной лентой, и обложенного со всех сторон похоронными венками от администрации школы, родительского комитета, и учащихся всех классов. Мальчикам и девочкам надлежало прийти в школу в отутюженной, чистой, школьной форме. Девочки – с черными бантами на голове. Стояли у портрета попарно, – мальчик и девочка. Смена происходила каждые полчаса, с тем, чтобы дать возможность постоять у портрета вождя всем желающим. Ребятам начальных классов, конечно, вся эта катавасия, – ехала, болела. Им бы лучше в футбол дали поиграть. Но, неусыпно бдящие за ними учителя, строго на них поглядывали, не разрешая даже почесаться в заднице, когда этого так хотелось.
Геля тоже хотела встать в почетный караул у портрета. И очень сильно настаивала, чтобы ее поставили вместе с Максимом. Она даже ради этого заставила маму купить ей новый, белоснежный передник к школьной форме. Но директор школы ей не разрешил, мотивировав свой отказ тем, что если она встанет рядом с Максимом, то перекроет почти весь проход по итак узкому коридору. Ей в лицо он, конечно, такое побоялся сказать и попросил классного руководителя, учителя математики, придумать что-нибудь. Тогда Ирина Александровна, придумала для Гели ответственное задание, которое она могла поручить только ей, и никому другому. Геле надлежало встать у входа в школьную столовую, и никого, подчеркиваю – никого, так ей объясняла математичка, не пропускать в столовую, до особого распоряжения директора, соблюдая при этом дисциплину и тишину, в этот траурный для всей страны день. Об этом Геля и объявила Максиму с грустным, но в тоже время гордым от важности порученного дела видом.
«Извини, Любовь моя, – произнесла Гелечка, и чмокнула Максима в нос. – Не смогу сегодня быть с тобой. Мне поручено архиважное дело».
Максим понимающе, с напускной грустью в глазах помотал головой и произнес тихо, как будто про себя:
«Печаль-то какая».
Геля, уходя, не расслышала, что он сказал и, обернувшись, попросила его повторить. И тогда Максим погромче произнес: «Буду скучать!»
А когда она скрылась за поворотом, победно выдохнул и даже повеселел.
На входе в помещение школьной столовой скопилась толпа жаждущих не только умственной и духовной пищи, но и тех, кто просто хочет жрать. Впереди стояли первоклашки, которых специально, для того чтобы они были первыми и их не вытолкнули из очереди старшеклассники, отпускали с урока пораньше. За ними уже толпились все остальные. Шум недовольства нарастал с каждой секундой. Учителя начальных классов с негодование просили Гелю пропустить хотя бы малышей. Но Геля, преисполненная своей ответственности, стояла на своем.
Без специальной команды директора школы никто в столовую не пройдет. Дело принимало серьезный оборот.
Директор школы даже и не зал о том, что он отдал такое распоряжение. А классный руководитель Гели, который все это придумал, не мог убедить ее в том, что директор разрешил запускать в столовую.
«Только с личного разрешения директора школы!» – стояла на своем Геля.
Да хрен бы с ним, ведь нетрудно же попросить директора, чтобы он подошел к Геле и отдал ей распоряжение. Так думала Ирина Александровна. Но директор школы, как на зло, уехал в отдел образования города. А мобильных телефонов тогда не было.
«Гелечка, – умоляла ее Классуха, – ну пожалуйста, впусти всех поесть. У нас образовательный процесс ломается».
Но невозмутимый вид Гели говорил Классухе о том, что она совершила ошибку, поручив Геле это задание.
«Благими намерениями выстлана дорога в Ад», – сказала Классуха географичке.
«А у врат этого Ада, стоит на страже Геля», – отвечала та ей в ответ.
В массах начали гулять слухи разного толка. Кто-то запустил слух, что кормить сегодня вообще не будут. Дескать, в школьной столовой найден труп дворника, и Гелю попросили никого не впускать до приезда следственной группы. Его голову в чане с борщом нашла повариха тётя Маша, которая его и зарезала. А из самого дворника сварила суп и нажарила для детей котлеты.
«Да нет, какой дворник, ничего вы не знаете», – говорил уже кто-то с другого конца очереди.
Столовую закрыли на спецобслуживание. Сейчас ждем высоких гостей, может даже первый секретарь обкома КПСС приедет. Наверное, деликатесы завезли. И уже через двадцать минут вся очередь гудела, что для младших классов мажут бутерброды с красной икрой, а для старшеклассников – с черной. Просто не успели намазать, вот и задерживают обед.
Встревоженный этими слухами трудовик, протиснулся сквозь очередь к физруку и, толкнув его в плечо сказал: «Слышал? Нам черную икру привезли».
«Ага, – отвечал ему тот, – мажут на бутерброды. – А ты слышал, что по такому поводу и коньяк нальют?»
«Да иди ты, – с нескрываемой радостью и удивлением отвечал ему физрук. – Ну, там еще не точно говорят».
«Может, коньяк только для руководства школы, а для простых учителей – водка. Надо на собрании вопрос поставить, почему это простым учителям водка, а руководству, как всегда, коньяк?» – сказал трудовик, возмущённо обращаясь к своему товарищу.
Все слухи были развеяны, после того как директор школы был экстренно вызван обратно по телефону. Прибыв в школу, всю ситуацию ему объяснила учитель математики.
Казимир Владленович лично подошел к Геле, и заговорщическим шепотом сказал ей на ухо: «Геля, спасибо за службу, можешь пускать всех в столовую».
Влетевшие в столовую школьники и учителя, просто смели все тарелки с борщом и макаронами с котлетой, которые к тому времени были уже еле теплыми. И, уплетая все это, сидя за столами, возмущались, что им не дали черной икры.
Директор наклонился к математичке и тихо спросил:
«Нам что, в столовую икру привезли?»
А услышавший это трудовик, в свою очередь, наклонившись к директору сообщил, что завезли не только икру, но и коньяк с водкой. И об этом, он хотел бы поговорить с ним, так сказать, с глазу на глаз. Вскоре вся ситуация благополучно разрешилась. Но директор школы на всякий случай пригласил сотрудников милиции, чтобы те поговорили с поварихой. Дворник – то и вправду, не вышел на работу. И в дальнейшем отсутствовал три дня. А когда в милиции завели дело, и он всё-таки явился после длительного запоя, так что ему самому впаяли по просьбе директора школы пятнадцать суток. Чтоб знал, как людей пугать. А дети в школе еще долго заглядывали в супы, ища там остатки убитых поварихой людей. И рассказывали друг другу по вечерам страшные истории про убийство в столовой школы №……..
Но, – не будем отвлекаться. К чему я начал было этот разговор – про похороны Брежнева и балет? Да вот к чему. Я забыл вам рассказать о том, что у Гели как ни странно, кроме поедания всего, что может быть употреблено в пищу, была и еще одна страсть. Геля просто безумно обожала балет. Эта её страсть протянется тонкой, ну очень тонкой нитью по сравнению с едой, через всю Гелину жизнь.
«Откуда у Гели такая страсть к прекрасному?» – спросите вы.
А я вам незамедлительно отвечу. У Гелиных родителей была электрическая шашлычница, в которой мясо, нанизанное на шампур и вставленное в этот чудо прибор, вращалось в вертикальном положении вокруг своей оси. Ну вот, вы уже начинаете догадываться и потихоньку посмеиваться. Все верно. Родители Гели решили побаловать ее домашним шашлыком, нанизав мясо на шампуры и установив их в электрошашлычницу. Началось таинство процесса. Геля, как завороженная, сидела перед чудо прибором и смотрела, как сок стекает по мясу в специальные чашечки. Она ждала окончания процесса, чтобы взять здоровый ломоть черного хлеба, и налив на него содержимое
этих самых чашечек, которое надо сказать, пахнет умопомрачительно, съесть все это, заморив червячка перед самим ужином. В это время по телевизору, который находился в поле зрения Гели, передавали балет «Лебединое Озеро». Геля увидела, как прима балерина на большом черно-белом экране начала крутить свое фуэте. Зачарованно глядя на крутящуюся балерину, она перевела взгляд на шашлык, подернувшийся к тому времени хрустящей и румяной корочкой. Потом обратно на балерину и снова на шашлык. Геля провела параллель, понятную ею одной, между шашлыком и балетом, и громогласно оповестила родителей о том, что непременно хочет стать балериной. Я уже как-то говорил, что с Гелей никто не спорил в её семье. В этот раз также решили не делать исключения из правил, посчитав, что если ей откажут в балетной школе, то это будет уже их проблема. В конце концов, преподавать балет можно и со сломанной рукой или ногой. И даже не побоюсь этого слова, – с инвалидной коляски.
Решено, сделано. На следующий день Геля с родителями отправилась в балетную школу, которая была одна единственная на всю округу, учитывая размеры города, в котором проживала Геля. Войдя в белоснежное здание богини Терпсихоры, с неизменным атрибутом в руках в виде бутерброда с ветчиной, Геля принялась с любопытством рассматривать портреты великих балерин и балерунов, висевшие на стенах этого заведения. Её горящие восторгом глаза, и падающие изо рта крошки бутерброда, вселили в родителей других детей животный ужас. Папа наклонился к уху мамы Гели и тихонько, чтобы Геля не дай Бог не услышала, произнес: «Надо вызывать три бригады скорой помощи, а не одну, как обычно».
Мама с удивление посмотрела на папу и спросила:
«Почему?»
Тот робко и довольно нервозно ответил: «Все пострадавшие в одну машину не влезут, это тебе не поход в зоомагазин с рыбками».
Мама понимающе кивнула и сказала: «Звони доктору Звереву. Он не будет переспрашивать и задавать глупые вопросы. Он знает, чем это все грозит».
И отец Гели быстрым шагом засеменил к выходу в поисках ближайшего телефон-автомата. Пока папа бегал вызывать бригады скорой помощи, всех детей с родителями пригласили на просмотр. Максим уже ждал ее на скамейке перед залом для просмотра, уныло повесив свою голову от безвыходности своего положения, так как Геля приказала и ему, быть на просмотре. Ведь она предполагала, что в дальнейшем именно Максим будет ее партнёром по танцам. Он еще втайне надеялся, что ни его, ни Гелю не возьмут в это очаровательное заведение, ради себя самого и ради будущего балетной школы города, в котором они проживали.
Сидя перед аудиторией, все присутствующие с недоумением посматривали на крупную девочку, пришедшею с очень взволнованными родителями, отец которой, спешно убежал в неизвестном направлении. На очень, очень крупную девочку! Одна задавака, в накрахмаленном белом, как первый снег платье, решила посмеяться над Гелей вслух, и сказала ей в лицо, подойдя почти вплотную, что она толстовата, чтобы быть балериной. Жаль. Очень жаль, что Советский балет так и не узнал имя этой прекрасной девочки. Потому что Геля, вставая со своего стула, случайно, подчеркиваю – совершенно случайно, наступила девочке на ногу. Это уже потом рентген показал множественные оскольчатые переломы всех пальцев левой стопы. А пока Геля никак не могла понять, почему эта красивая девочка, которая ведет себя так некрасиво, орет как сумасшедшая, хотя Геля ничего еще не сделала и даже ничего не успела ей сказать.
Пока первая бригада скорой помощи, которая уже к этому моменту подъехала, оказывала помощь первой пострадавшей от искусства, из дверей аудитории показалась голова худой, как смерть, женщины, с широкой улыбкой на лице.
И эта голова сказала: «Ну, кто хочет стать балериной?»
Геля рванула со своего места, чтобы первой встать на путь искусства и, подняв руку вверх крикнула:
«Я! Я хочу стать балериной!»
В этот момент люстра XVII века, висевшая под потолком с самого момента постройки здания балета, издала хрустальный крик, и с грохотом упала на паркетный пол примерно того же возраста, что и люстра, лишив этот самый храм искусств и того, и другого достояния одновременно. Худая женщина с испуганным лицом не успела ничего сказать. Она вообще привыкла к тому, что в этом заведении могут падать только балерины, и само настроение художественного руководителя, и то, только от того, что упала балерина. Геле так хотелось поскорее стать балериной, что она внесла в аудиторию и без того бледную женщину, вместе с белоснежной входной дверью, ничем по цвету теперь не отличающуюся от худой женщины. Вслед за дверью, бледной женщиной и широко улыбающейся Гелей в зал влетела Гелина мать.
Смущенно обращаясь к приемной комиссии, она робко проговорила: «Вот, дочка, мечтает стать балериной».
И многозначительным жестом головы, с глубокой тоской в глазах, дала понять членам комиссии что отказать, по крайней мере, без последствий, ей нельзя.
После секундного молчания с обеих сторон, уже с первой минуты этого противостояния, Гелина мама добавила: «Вы не беспокойтесь, скорая уже приехала. И та девочка сама виновата».
Гробовая тишина длилась примерно три минуты. Сидевший в центре стола импозантный мужчина с едва заметной сединой в волосах, придававшей ему благородный вид, встал во весь рост, и дрожащим голосом обратился к стоящей перед ними Геле, так и не отпустившей из своих рук входную дверь вместе с худой женщиной:
«Ну что ж, думаю, что мы посмотрим ваше дарование. Августина Олеговна, будьте добры – «Лебединое Озеро», акт III, №16. Танцы балетного корпуса и гномов».
И уже другая сухощавая сгорбленная женщина, с неимоверно длинными и худыми, как у смерти, пальцами, вдруг начала стучать ими по клавишам концертного рояля, извлекая из него поистине божественную музыку. Импозантный, седеющий мужчина жестом руки пригласил Гелю, что ей можно танцевать. И, подчиняясь нахлынувшему на Гелю вдохновению, и под влиянием музыки Петра Ильича, начался танец «сражённого любовью бегемота». Геля бегала по залу не щадя ни своих ног, ни паркета. Во всех местах, где пробежал этот «лебедь» на максималках, оставались лишь боль и разрушение. По пути своей траектории она успела покалечить парочку зевак, неудачно вставших у нее на пути. А в тех местах, где она пыталась изобразить подпрыгивание, на полу оставались вмятины и треснувшие доски векового паркета. Августина Олеговна, надо отдать ей должное, как истовый профессионал своего дела, не остановилась ни на мгновение. Даже когда о стенку разбился стеклянный графин, что стоял за ее роялем, случайно сбитый со стола редколлегии ногой Гели, когда она попыталась изобразить что-то наподобие фуэте, махнула ею, не глядя, куда она летит. Для всех тех, кто не смог пережить это выступление, понадобилась вторая скорая помощь, так кстати, дежурившая у подъезда храма искусства.
Когда пыль от Гелиного выступления в зале, наконец, осела, все сидевшие в президиуме неожиданно стали хлопать в ладоши и кричать «браво». Максим, наблюдавший за этой картиной, мог видеть то, что скрылось от глаз новоявленной балерины. Прибывший вместе с каретами скорой помощи наряд милиции, во главе с Начальником управления МВД города, стояли за дверями так, чтобы Геля не могла их видеть. И начальник МВД жестами показывал всем членам художественного совета, чтобы они дружно хлопали в ладоши. Те, не понимая, что происходит, но инстинктивно доверяя представителю власти, да еще и в таком звании, – начали хлопать. А особо рьяные, понимая, что дело не совсем чисто, стали еще и кричать «браво».
Наконец, закончив бурные и весьма продолжительные, как члену ЦК КПСС, овации, импозантный мужчина встал во весь свой немаленький рост, и, отряхнув полы своего фрака от строительной пыли, которая Геля выбила из – под паркета сказал:
«Мы готовы взять тебя в нашу балетную школу».
Геля от радости и от переполнявших ее чувств так сильно покраснела, что казалось вот-вот из ее ноздрей и ушей пойдет пар. Вся приемная комиссия в ужасе посмотрела на мужчину, давая ему понять, что из-за него им всем теперь придётся менять работу. А быть может – и страну проживания. К счастью, в то время не делали операций по перемене пола. В противном случае некоторые из них не на шутку бы задумались и о такой мере.
Мужчина понял взгляды коллег и, опомнившись, произнес: «Но у нас будет к тебе одно условие, – сказал седеющий мужчина, обращаясь к Геле и поседел, по-моему, еще больше. – Мы не сможем тебя обучать, если у тебя не будет партнера. Вот если ты найдешь мальчика, чтобы вместе с ним заниматься балетом, мы с радостью вас примем вместе».
Мужчина надеялся на то, что в целом городе, так же как и в стране, не найдется ни мальчика, ни его родителей, которые бы согласились отпустить свое единственное чадо заняться балетом вместе с этим монстром, в зубах которого застрял кусок ветчины. Но – не тут-то было!
«Максим!!!» – раздался душераздирающий крик Гели.
«Максим?» – повторила вся приемная комиссия, и в ее рядах пошел еле слышный ропот.
В дверях появился невысокий мальчик, в обтягивающих белых колготках. Он грустно вздохнул и подошел к Геле, взяв ее за руку. Участь Максима была решена, как всегда, без его участия.
Хочу напомнить, что мы жили в эпоху тотального дефицита. И родителям Гели пришлось постараться, чтобы найти сначала тюль, для того, чтобы пошить пачку для занятия балетом, а потом еще и мастера, который возьмется за столь объемный заказ.
Наконец, отцу Гели удалось договориться с одним мастером, с которым его свел друг брата жены свояка. Не берите в голову и не пытайтесь понять, а то еще поймете. В общем, он был мастером краснодеревщиком в консерватории, и обещал сделать пуанты необходимого размера. Золотых рук мастер, скажу я вам. Когда Геля вошла в зал в своем наряде, пытаясь громко не шуметь, ударяя деревянным основанием пуант по паркету, прожектора осветительного оборудования балетной школы погасли, как бы давая понять всем присутствующим, что свет теперь не нужен; в зал вошла звезда. За ней в зал скромно вошел Максим, едва заметный на фоне своей спутницы, и робко прикрывавший причинное место, так не целомудренно выпиравшее из его белоснежных колготок. С Максимом оказалось легче всего. Старые белые колготки Гели, которые она носила еще в годовалом возрасте и чешки из первого класса, решили все проблемы. Демонстративно взяв Максима за руку и встав в начало строя, Геля сразу дала понять всем присутствующим, включая преподавателей, что с примой вопрос уже решён. Преподаватели и девочки, памятуя о том, что случилось с неизвестной балериной на пробах, которая по неосторожности и не знанию решила немного посмеяться над нашей звездой, решили не спорить и уступили пальму первенства Геле.
