скачать книгу бесплатно
Мосес спустился вниз, где разошедшиеся в стороны люди, единственные на протяжении тысяч лиг, самые родные, стаскивали на берег найденные куски дерева, растений, любопытные камни. Он приказал им не строить дома прямо здесь. Первый шторм сметёт их.
Они устали… Мосес понимал. Экспедиция была тщательно спланирована, три года знающие люди Нанпу рассчитывали маршруты, выверяли мореходные качества плотов, подбор команды… Было отправлено две морских и три сухопутных группы.
Группе Мосеса повезло. Провизии на борту хватило. Но провизия одно, а волны за бортом – совсем другое. Мосес забыл, как назывались, но еще помнил, как выглядели атлантские корабли. Как выглядел ковчег Дедала… Да что вспоминать – взять хоть корабли канувших в небытие скорвелов или марика, на которых надрывавшиеся рабы истекали кровавым потом над вёслами. И на них было быстрее и комфортнее для стосковавшихся по твёрдой земле.
Судя по всему, попали, куда хотели. Как сошли с гор Нанпу, двинулись к Карамачу, большой реке. Её устье вырывалось из отрогов Нанпу несколькими ключами и, прирастая притоками, двигалось мощно и величаво к Южному морю. Река пережила потоп, возобновила течение по старому нахоженному руслу, разве что, говорили старожилы нижних хребтов Нанпу, стала шире, медленнее и грязнее – водяные кувалды раздробили берега, сделали их более пологими, а потом накрошили и вдавили мучнистые остатки гранитов в русло и прибрежные скалы.
Имущество везли на верблюдах, пока не встретили Карамачу, а там стали строить плоты из остатков деревьев, которые были отполированы начисто голодными хищными волнами. У старейшин была идея отправить группу пешком – далеко на запад, а потом на юг по заснеженным перевалам Нанпу и дальних земель, в обход. Но Мосес переубедил – чувствовал, что не пройти через неизвестные хребты, где пики устремляются вверх витыми свечами, а у пропастей нет дна. Море было внушавшим ужас зверем, на поколения вселившим в немногочисленный теперь род людской леденящий страх перед солёной водой. Но море было возможным путём. И его надо было пройти.
По Карамачу, вдоль Крайних гор, группа Мосеса за три недели без происшествий добралась до дельты, где в туманной дымке уже виднелся бесконечный горизонт океана.
Огромный плот, управляемый и прочный, строили по заранее заготовленным чертежам Горидаза, потомственного мореплавателя и инженера, волею судеб оказавшегося на Нанпу, издавна немореходческой стране, в начале катаклизмов. Огромное полотнище из брёвен, накрепко перевязанное с запасом каррелиновыми бечевами, содержало намертво вмонтированные в корпус склады и помещения для миссионеров. Всё было скручено из тонких брёвен, связано узлами, которые знал только ученик Горидаза.
В трудах прошло ещё четыре недели, и шестидесяти посланникам повезло – сезон дождей, столь обычный для южноморского побережья, так и не наступил. Море успокоилось давно, а вот в высоких небесных сферах так ещё и не наступило хрупкое равновесие, устанавливавшееся тысячелетиями и разрушенное в один миг.
Когда-нибудь, думал теперь Мосес, я запишу это. Почему была предпринята эта долгая прогулка не на жизнь, а на смерть, и как люди шли… И запишу все до единого их имена, чтобы сила их духа служила путеводной звездой потомкам. Запишу историю, пока она совершается. Но позже – когда будет на чём записать и как сохранить.
Он подоткнул под себя свою истрёпанную серую хламиду, и воспоминания нахлынули. Двенадцать старейшин в пещере под мерцающим флюором неровным потолком собрались лицом друг к другу. Стояло два вопроса – но так сплетённых меж собою, что казались одним. После Большой Воды прошло более пяти десятков лет, и люди, что волею судьбы оказались в Стране Снов, а количеством их было несколько десятков тысяч, – варваров, каркидов, нанпу, атлантов, всех не перечислишь, – размножились вполне предсказуемым образом. Поэтому оскудела Страна Снов и стала давать недобрые плоды – воровство и разбой, разврат и лень вселенскую.
А еще оскудела Страна Снов от того, что не было в землях окружных более смелых и вольных торговцев, что везли бы к Нанпу и Стране Снов металлы и шелка заморские, невиданные плоды деревьев и хитрые устройства. И не было в землях окружных тех, кто промышлял бы олово и руду железную, кто аккуратной рукой размотал бы с кокона нежный волосок шёлка, кто вырастил бы сады на пустынных, выскобленных солёной водой землях. Никого не было.
И было вынесено решение, и было обещано людям во всеуслышание: идите во внешние земли, идите на девственное раздолье, берите себе в собственность неоспоримую все острова и материки, куда ступит нога ваша, плодитесь и размножайтесь. А рука Нанпу поддержит все добрые начинания и проследит за успехом походов.
Волей жребия – старым как мир вытаскиванием короткой щепки из руки начальствующего – были избраны старейшины, что поведут род людской обратно в земли, где обильно ступала нога человека, а затем ступил своей ногой океан. Понятное дело, что не будет там цветущих садов, – разве что уцелевшие зёрна проросли в трещинах суглинка.
Одна группа имела целью землю северо-западнее Нанпу, путь лежал сложный, через горные хребты Нанпу, Керкеза, потом Лигурии… Много, много сотен лиг по перевалам. Но наградой им – относительно не затронутые водой равнины. Другая направилась на восток, к островам, где не так давно жили капи. Третья обойдет первую, пойдя к Средиземному морю. Еще одна – на большой остров на юго-востоке Южного моря. А группа, ведомая Мосесом, – к землям, что ранее занимали воинственные пермадоты, большому материку на юго-западе от Восточной земли.
Согласно записям Нанпу, на пермадотском материке была большая река, земли плодородны и жирны, ветры умеренны, большая часть материка не заселена, но охраняется пермадотами как зеница ока. Сейчас, скорее всего, никаких пермадотов там уже не было. И группе ничего не оставалось, как надеяться, что их усилия приведут к земле, которая способна до сих пор родить злаки и хранить норы.
Мосес ещё раз покачал головой, взирая на дюны, воняющие разлагающимися раскрытыми ракушками и водорослями. В этом мире будет править не мудрость. Здесь в почёте будут клыки, острый обсидиан. Еда. Кров. И дети. Мудрость, попытающаяся притулиться бедной падчерицей к толстому мяснику борьбы за кусок убитого волка, будет в лучшем случае осмеяна.
Мосесу – шестьдесят пять… Под руководством старика пригодные к жизни структуры общества с его моралью и культурой смогут образоваться лет через пять-десять. С оговоркой: если он будет руководить. Успеет? В Нанпу авторитет старейшин был священен. А здесь?
Он запишет правдивую историю перехода и будет учить, не жалея сил, как только…
Мосес не успел додумать – сзади что-то сверкнуло узким телом змеи, и из горла старика появился бронзовый наконечник стрелы, с которого узкими струйками, ветвясь по металлу, прыснула густая тёмная кровь.
Мосес взмыл в небо, под фиолетово-серые грозовые тучи, в последний раз обозрел копошащиеся на берегу точки с высоты птичьего полета, и неведомая сила понесла его туда, где высятся льдистые пики и тучи плывут по зелёным подошвам гор – в родимый сердцу край Нанпу. А тело осталось лежать, седобородое и тощее, и никто не пришёл проводить учителя в последний путь. Лишь вездесущие крысы, которых не победила даже большая вода, почтили своим острозубым хищным вниманием мёртвую коченеющую плоть.
Глава шестая
Тритон, осунувшийся, с трясущимися еле заметно пальцами, словно постарел лет на десять. Словно два царя поселились в его голове после трёхдневной давности землетрясения, и они не спорили, словно два состязающихся в глупости придворных шута каркидского двора, они бежали друг от друга и прятались в уголки разума, которым теперь не хотел пользоваться никто.
Страх за будущее и страх за настоящее – вот два колосса-держателя небес Атлантиды, что убегали от власти, и Тритон не знал, кому из них верить. С детства Тритон выделялся среди придворных чад смелостью и уверенностью в мыслях, а значит, и действиях, и виною тому было отнюдь не происхождение от рода Посейдонова, у коего и корней-то не было – лишь два колена. И эта смелость покоилась не на глупой браваде перед сверстниками в жонглировании мечом или вольной борьбе. Да, то было ещё полуварварское государство…
Нет, словно гранитные плиты в основании переливающихся сполохами башен царского дворца, в основании его уверенности лежали простые правила, что поднимались с глубин сознания, словно огромные, величественно колышущиеся пузыри со дна бездонного моря.
«Позволь человеку верить в своих богов». «Поступай с собратьями твоими так, как ты хотел бы, чтобы они поступали с тобой». «Честь и верность слову – превыше материального блага». Эти столпы были сколь воздушны и подвергаемы сомнению мятущимися сердцами челяди и правителей мира сего, столь же и каменно-тверды для молодого Тритона.
Однажды он пришёл к отцу, небрежно восседающему на троне с ценными тогда ещё изумрудами и наслаждающемуся игрой наложницы на арфе, и сказал, что ему кажется, что в прошлой жизни он был жрецом Гарантом, прослывшим святым из-за искушённости в науках и философии, а позже умершим с улыбкой на устах незадолго до рождения Тритона.
Отец посерьёзнел, выпрямился, движением руки заставил наложницу замолкнуть.
– Хорошо… – произнес неторопливо, – Хорошо. Но помни, что честь и слава твоя не будет покоиться на столь зыбких песках, как известность и мудрость Гаранта, и не проистечёт из них. Ты – здесь, ты мой сын Тритон, ты будешь славен этим.
Тритон хорошо это запомнил. Но сейчас смелость пала, слишком близка была возможность потери своего детища – Атлантиды. И столь непредсказуемо было её будущее, что уверенность в настоящем превратилась в беспокойство, а вера в будущее – в страх.
Сейчас работа шла. Общины выделили от каждой по семи человек, и они отправились на срочное восстановление стены под руководством Монетида, Дедала и Мнемосиро – её высота и крепость за полмесяца должны были воспрянуть до прежнего уровня. Тритон устало присел на трон и приказал единственному оставшемуся слуге принести горсть фиников. Полдня прошло в инспекциях наведения мостков. Никто не знал, когда исчезнет трещина, расколовшая остров напополам, и исчезнет ли вообще, поэтому в двух десятках мест было приказано навести капитальные мосты из железного проката и камня.
– Отец!
Тритон рывком поднял голову. В проходе, склонивши голову, стоял Колосок.
– Впервые за столько лет ты напугал меня, Колосок, – Тритон кашлянул, – Проходи, поешь фиников. Как продвигаются дела по восстановлению юга?
– Монетид дело своё знает, отец, и я не беспокоюсь за результат. Оз воспрянет ещё более могучей, чем была, – Колосок подошёл к трону и присел у ног отца, взяв в руку финик, но так и не положив его в рот, – Но не это заботит мою голову, отец, и ты знаешь, что.
Тритон знал. До землетрясения он считал сыновьи облачные мечты просто юношеским вздором. Атлантида, её мощь, покоилась на непоколебимости Острова и нерушимости Оз. А он… Отец не мешал мечтать, но никуда дальше Плеяд – группы островков, окружавших Атлантиду, – не пускал.
Но у царя, восседающего на троне, была своя дилемма, и отсутствие одного из сыновей могло нарушить его планы. Тор, впрочем, никуда не торопился из родных пределов. Дилемма состояла в том, что через год-другой Тритона должен будет сменить наследник.
Наступали времена, и Тритон направлял свои мысли в отношении Колоска. Паренек силён своими принципами, он приведёт Атлантиду в её золотой век. Любопытный, народ его уважает, нраву не воинственного… Вот в этом и загвоздка. Символ Оз – три линии, сходящиеся в одну, линию вечности. Одна из линий – линия силы. Вот в чём загвоздка. Тритон словно воочию видел, как Колосок сокращает численность вооружённых сил. Время тренировочных боев и стратегических искусств уменьшается, оно уходит на сельскохозяйственные дела и социальную работу. Тем временем под знаменем мира Колосок объедет полсвета и провозгласит Атлантиду первым государством мудрости, в котором древки копий используются для строительства заборов, а в жерлах грозных некогда медных пушек мирно растёт герань. Через пять лет мудрость мирно упокоится под надгробным камнем с томагавком в черепе и вырезанным на талисман сердцем, и никто не вспомнит имён тех, кто некогда разгонял стальные неуклюжие летатели и поднимал их в воздух для орошения полей.
Но наступали времена, и Тритон вспоминал о старшем, Торе. Уж он-то не забудет, что нерушимая Оз и острота лезвий неистовых алебард атлантского войска – это сила, и это гарант того, что Оз не падёт, а новый путь жизни будет прокладываться и дальше, пядь земли за пядью. Да вот беда – чуял отец, что сын может позабыть истинную цель марш-бросков и борьбы маленького народа, потерять истинное намерение, заложенное в шеренги полностью экипированных воинов, забыть о задачах судов класса четыре и пять. Истинный атлант, сын своего отца, Тор никогда не пойдет тропами едва умеющих говорить князьков восточных земель, что устраивают ночные облавы для того, чтобы провести по лицам кровавые полосы чести. Нет. Но Тор в пылу патриотической страсти легко забудет, что воины-атланты обнажают мечи не для мира в Атлантиде, а для мира вокруг неё. Он и сейчас не уразумел, что мир для Атлантиды уже завоёван, и завоёвывать больше нечего. А потому… Его завоевательные походы ради расширения пределов и вразумления варваров приведут Атлантиду к исчезновению ничуть не медленнее, чем пшеничные колосья Прометия.
Из этой ужасной дилеммы и вытекала проблема всей политической системы и уникальной экономики Атлантиды. Все звенья стояли прочно, и цепь могла разорваться лишь в одном – в личности правителя, знающего то, что трудно записать.
Теперь же всё подходило к тому, что личность правителя Атлантиды могли представить лишь хищные катопулосы, что бороздили морское пространство в поисках акул, и более мелкие акулы, что искали свою жертву, не прекращая движение даже во сне.
И Тритону пришлось рвать в клочья собственный консерватизм, в который он врос всеми жилами, который питал собственной кровью.
Он поднял голову, устало вздохнул и сказал:
– Расскажи мне ещё раз, Колосок.
Колосок пожал плечами.
– Отец, ты не услышишь ничего нового. И Тектон не скажет тебе ничего нового. То, что случилось, случилось не благодаря недобрым наветам злопыхателей или гневу несуществующих богов. Две плиты, на которых покоятся массы океана, расходятся, оставляя меж собой всё более и более тонкую гранитную плёнку, не успевающую затвердевать. Подземный хребет, стоящий с краю тонкой плёнки, удаляясь, растаскивается по песчинкам, из-за силы трения теряет свое тело, размазываясь по новообразованному дну океана. Атлантида, живущая на вершине этого монстра-хребта, словно птичье гнездо на ветках подрубаемого постоянно дерева, родилась в страшном месте и в злое время. Землетрясения, от которых трясётся на столах посуда селян, – отдача от ударов топора по стволу. Но, отец, дерево когда-нибудь упадёт, его нельзя рубить бесконечно. Ты понимаешь меня?
Тритон в мыслях покивал головой. Затем поднял на Колоска тяжёлый взгляд.
– Что ты предлагаешь?
– Всё то же. Корабль класса десять. Несколько кораблей, если надо. У Дедала есть разработки.
– Дедал тоже в твоей компании? – усмехнулся Тритон.
– Наконец, Элла Кансаси и её речи.
Тут Тритон уже не выдержал и вскочил с трона, воздев руки в недоумении и посмотрев на Колоска со священным ужасом в глазах.
– Прометий, перестань! Это легенды! Легенды! Элла Кансаси, подумать только! Чёрт ее выкинул на наш берег! Да мало ли сумасшедших грезили о рае на Земле? Ты слушал её? «Десятки солнц освещают её берега»! Какие десятки солнц?! Много веры в людей в тебе, Колосок, неоправданно много, ты молод ещё, не видел битв и любви женщин! Атлантские корабли избороздили моря Земли, проходили ледяным путём, заглядывали в илистые аллигаторовы реки Южного материка. Пойми – нет на Земле места, где могла бы схорониться земля, включающая тысячи и тысячи человек населения! Это легенда!
Но Колосок не смутился, страх быть отвергнутым и осмеянным собственным отцом ушёл бесследно с последними белокурыми волосами на его буйной голове. Он встал, заложил руки за спину и спокойно сказал:
– Отец, Атлантиде нужен твой покой и зоркость взгляда. Когда сила духа воспрянет, попроси Изима, он отвезёт тебя на твоей четвёрке ксиланов к любым из ворот Острова, и ты увидишь, что легендой скоро может стать сама Атлантида. Поедешь?
Тритон молчал, опустив голову.
– И лучше внять глупой легенде о Стране Снов Эллы Кансаси, прежде чем последние крупицы гранита уйдут из-под образующих пород острова, и тот погрузится в холодные безжизненные глубины моря. И дай нам боги всех земель веры в то, что эта земля всё же существует.
– Атланты всегда могут уйти в другие земли!
– Отец, атланты не могут уйти в другие земли. Четыре недели назад я пригласил мудрейшего Стерона, чтобы он пришёл в лабораторию Тектона. Дело было вечером, Стерон долго отнекивался, ссылаясь на старость и занятость, но всё же ворча, закутался в свою мантию, и я проводил его к лаборатории. Зацепил его неуверенностью Тектона в расчётах и его упованиях на авторитет и глубокие знания мудрейшего.
Тектон налил Стерону вина, усадил на резной топчан у верстака, расстелил перед ним свиток с картой мира и начал объяснения, ничего не спрашивая. Я сидел рядом, не проронив ни слова, и видел, как в один из моментов рассказа Стерон мгновенно протрезвел, хотя выпил немало… В один момент до него дошло. Он вцепился в край стола и продолжал слушать и вставлять ремарки – уже не критические, нет. Дополняющие.
Отец, ты уже знаешь, что происходит раздвижение морского дна близ восточного шельфа Атлантиды. Говоря простым языком, процессы раздвижения подъедают основание атлантического образования, единственной надводной вершиной которого является наш остров. Если подъедание продолжится, а оно продолжится, то наступит момент, когда вся вершина хребта покачнётся в колыбели океана и начнёт медленное, но неуклонное падение на только что образованную плёнку дна. Плёнка во мгновение ока будет пробита, и Атлантида гигантским куском гранита под своим весом пойдёт дальше, в горячую вязкую жидкость. Уж не спрашивай, откуда Тектон знает. Он лишь упоминал о выжженных какими-то полумифическими предками письменах с равнин Восточного материка, где описывались недра матери-Земли.
Атлантида уйдет под морское дно, взбаламутив всю горячую мякоть, словно камень, брошенный в воду. И по кипящей возмущённой жидкости пойдут круги. Плиты мгновенно изменят направление своего черепашьего движения, и это спровоцирует огромнейшие землетрясения и цунами на всех границах материков и в глубинах океанов. Моря выйдут из берегов, горы низвергнутся и накроют равнины горящим пеплом.
Колосок помолчал немного, пытаясь сформулировать и донести до отца главное.
– Отец… Я и Стерон, Дедал и Тектон, каждый из нас жизнь положит не только за Атлантиду, но и за её принципы, диктующие мир вне её. Если мы сейчас закроем глаза, не выйдем и не посмотрим на отчаянные знаки, что, надрываясь, подаёт нам Оз, не будет не только Атлантиды. Не будет мира вокруг неё, и некуда будет уходить, не будет земли, на которую сможет ступить нога атланта. Возможно, кому-то улыбнётся удача, кто-то выживет в буйстве океана, однако мы не можем полагаться на удачу. Поэтому отец, прошу тебя – позволь народу Атлантиды помочь нам. Ковчег, о котором я говорил, не будет обычным кораблём, и строить его будут не пятьдесят человек.
Тритон сидел с опущенным лицом, не двигался, но Колосок кожей чувствовал, как скрипят его зубы и как ногти продавливают шитые золотом широкие обшлаги рукавов. Наконец тот поднял голову и спокойно, еле слышно сказал:
– Уйди сейчас отсюда.
Колосок коротко поклонился, вышел и, прикрыв за собой дверь, услышал сдавленный крик отца. Обновлённый, он понимал, что наступило время терпеть, Тритон должен сам заставить себя изменить свои вросшие в землю идеи, пусть и сделавшие Атлантиду тем, чем она является, – крупнейшей мировой державой, оплотом мира и стальным кулаком, наводящим порядок в землях зарвавшихся варваров. Иначе, при неуклюжей помощи со стороны, он погубит своё детище, так и не найдя сил признать себя неправым.
Колосок уже знал решение отца и направил свой путь в селение Домнай неподалеку от железоплавильного завода. Идти пешком было два часа, но Колосок не хотел брать цепник и просить килатора подготовить ксилана. Это было его личное дело, и лишние пересуды были ни к чему.
Крайний дом отличался от тех, что стояли на единственной улице посёлка. Домики строились в посёлках Атлантиды обыкновенно одноэтажные, с одним-двумя круглыми окнами на фасаде и загонами для скота на задней половине. Крыши строились островерхими и покрывались по желанию красной или зелёной черепицей из обмазанных водостойкой глиной листов немезиса.
Этот же примерно совпадал по размеру, но имел двускатную невысокую крышу, квадратное окно с подоконником, на котором рос в ухоженной земле маленький баобаб капи – баобаб, который подарил Колосок и который напоминал Элле Кансаси о доме. Вокруг дома стоял редкий тын, на который местами были насажены вверх дном самодельные глиняные горшки.
Колосок постучал в закрытую дверь и, не дожидаясь ответа, вошёл.
– Элла, это я, Прометий. Надеюсь, ты не выходишь ко мне, потому что состригаешь свои ужасные ногти.
За стеной раздалось ворчание, и из низкой двери вышла, вытирая руки вышитым полотенцем, стареющая, но все ещё не потерявшая былой красоты женщина лет пятидесяти. Длинные седые волосы были завязаны вплетёнными разноцветными лентами. Белая атлантская туника до колен была перевязана цветным поясом, однако же спереди на поясе висел квадратный лоскутный передник, на котором виднелись следы какого-то протёртого мяса или фарша.
– Ну ты и хам, принц, – недовольно проронила она по-атлантски, но с каким-то восточным акцентом. – А если бы я раздета была? Ну, проходи теперь.
– Да видал я раздетых женщин, – пошутил в ответ принц, но последнее слово осталось всё равно за острой на язычок Эллой:
– Ты-то видал. Да вот мир ещё не видал принцев, что погоняемы розгой прочь.
Колосок засмеялся и начал смотреть, как Элла одним длинным ногтем вычищает грязь из-под другого, – зрелище невиданное, если учесть, что атлантки всегда остригали ногти как можно короче.
– Садись да рассказывай новости.
– А что новости, Элла, – улыбнулся Колосок, взяв предложенный Эллой кусок рыбного балыка на огромном шмате ржаной лепешки, – вот они новости, только за дверь глянь и всё узнаешь. Поразрушено всё, отстраивается. Здесь, смотрю, не слишком потрясло?
– Да как сказать. Мой-то выстоял, задняя стена выпала, да я там не живу, мне всё равно. А у соседей крыши провалились, быки бешеные со страху повыскакивали из стойл да поубивались все в ближайшей трещине, там, за балкой. Что это было, принц?
– Судьба, Элла. Не сегодня-завтра отец даст добро на построение ковчега и поиск Страны Снов.
Элла резко посмотрела на Колоска, затем медленно выпрямилась и вытерла руки о передник.
– Вот какие, значит, новости, – посмотрела она в сторону, а потом снова на Колоска, – Добился, значит. Хочешь меня в помощь взять?
– Нам не найти лучшего проводника, Элла Кансаси.
– Какой проводник из старухи, что в беспамятстве выбросило штормом на дружелюбный берег, принц?
– И всё-таки – нам не найти лучшего проводника. Уникален человек, который вернулся из Страны Снов. Я не видел такого на своём коротком веку.
Элла Кансаси покачала головой, присела на краешек застеленной лоскутным одеялом кровати и на мгновение уставилась в одну точку.
– Говорить красивые слова о помощи – одно, принц, а другое дело, когда ты опять сталкиваешь меня носом к носу с морскими волнами. Ты знаешь, я тебе рассказывала. Страна Снов это легенда, и живущие там делают всё, чтобы так оно и оставалось. Бывало дело, что люди пропадали из Благословенной, но вряд ли в твёрдом уме и светлой памяти. Из Страны Снов не возвращаются, принц, и не по принуждению. Это – рай на Земле…
Она помолчала, и её глаза мечтательно смотрели куда-то внутрь себя. Небольшая полуулыбка – и Элла снова здесь.
– Принц, редко бывало, что кто-то пропадал из Страны Снов. Но чтобы туда кто-то возвратился после – не бывало вовсе.
– Всё бывает в первый раз, Элла Кансаси. Теперь Страна Снов должна стать для нас явью, как стала явью она для тебя.
Элла Кансаси устало махнула рукой:
– Иди вот к столу. Обед готов. Вижу уж, что выхода нет мне. Разве что потонуть на этом трижды благословенном острове. Или выварить весь свой старый тухлый жир в вулкане. Невелика радость.
– Невелика, Элла Кансаси.
Колосок взялся за еду, ибо варево из трав и мяса под названием «курсак» – нездешнее, из Эллиной земли – она готовила вкусно. Где она родилась, Элла Кансаси так объяснить и не смогла. Безымянный клан охотников за мамонтами, один из многих, бродил по северной саванне у ледяного моря годами. Отец в мамонтовой шкуре носил маленькую Эллу в вонючем заплечном мешке, выслеживая стада клыкастых длинношёрстных.
Элла помнит, как великан с усами, отращенными до шеи, размахивающий блестящим топором, разрубил отца пополам, а мешок с Эллой отшвырнул в сторону. Помнит, как лежала четыре дня, заледеневая в мешке, и как огромная птица с длинным зубастым клювом и перепончатыми крыльями головокружительными толчками подняла её в воздух и бросила в гнездо из толстых прутьев, где пищали визгливыми голосами отвратительные, размером с Эллу, птенцы.
Помнит, как вцепилась, уже не помня себя от голода, в грязно-розовый бок птенца своими только вылезшими двенадцатью зубками. Потом не помнит ничего. Потом помнит, как её укачивает корабль, холодные седые волны навевают дрожь, потом – Страна Снов.
Элле невообразимо повезло – Белый царь послал охотников за северным касидом, чтобы пополнить зоологический парк страны ещё одним экземпляром. Недавно касидскому самцу какой-то из посетителей по недосмотру бросил ядовитый гриб, и тот скончался в судорогах, так и не успев принести потомство.
О жизни Эллы в Стране Снов Колосок смог выведать немногое. Как сказала сама Элла, неистовый шторм, разбивший её корабль и болтавший её два дня на обломке мачты, не только посеребрил её волосы, до того чёрно-смоляные, отливающие синевой, но и помутил память. Как не пытался Колосок помочь Элле вспомнить подробности жизни, местонахождение Страны Снов, та могла сказать лишь, что Страна Снов находится под землей. И всё тут. Но колоритная натура Эллы и столь несвойственная атланткам смелость в речах и добрая язвительность не могла не задеть сердце принца Атлантиды.
Колосок поселил странницу в заброшенном доме помершего и не оставившего потомства крестьянина, который она тут же переделала на свой манер. Зашёл один раз проведать, другой раз – послушать, да так и стал постоянным гостем у «сумасшедшей старухи», как безосновательно, но и без особой злобы называл её Тритон.
Колосок пообедал, вытер жирные губы по Эллиному обычаю – рукавом, и попрощался.
