Писательский биатлон

– Ступайте тогда, солнце в помощь. Ну а цель вы знаете. Кто принесёт сердце, тому быть шаманом.

Двинулись лисьим бегом тёмные тени в сторону седого леса. Эйот знал – его сила в скорости, крепком разуме да цепком глазу. Но стоит он, не бежит, присматривается. Молодцы бодрым шагом метнулись гурьбою в сторону медвежьей тропы. Одна только Марма не спешит, словно выжидает, когда все в лесу скроются.

Медленно потянулся следом Эйот, чего ожидать от дочери шамана – неведомо. Рыжая Марма точно что-то знает. Ведь не зря поговаривают люди, что она и ведьму дубовую не боится. Да и шаман в сторону ведьминого дуба часто захаживает. Хотя все ведья, кроме них, в дубраву за речкой носа не суют, боятся.

Не успел он думы свои домыслить, как метнулась рыжеволосая Марма в сторону от тропы. Бросился Эйот за ней и нырнул в заросли кустов, стараясь не выдавать себя. Чьё сердце добыть нужно – никто толком не знал. А вот Марма явно что-то ведала.

Вдалеке ухнул филин.

– Быть беде, – натянул на уши шапку Эйот, чтоб ветки глаза не выстегали, и бросился в сторону, следуя за Мармой.

Снег тихонько поскрипывал под снегоступами, Эйот почти бесшумно неспешно бежал по проложенной дочерью шамана полоске. Лёгкий мороз пощипывал щёки. Одной рукой он придерживал нож на бедре, чтоб тот не звякал.

Эйот родился поздним, когда отец был покрыт сединой, а вскоре и вовсе помер. Нелегка была жизнь, хоть и легла вся тяжесть на плечи старшего брата. Видать, оттого он надорвался, слёг и быстро сгорел. За ним и матушка.

Остался Эйот со старшей сестрой. Вот только об отце она сказывать не любила, а Эйот его совсем не знал. Учила его покорности:

– Делай своё дело, да не лезь вперёд других – целее будешь, – часто приговаривала она.

Да Эйот был не таким. Не хотелось ему позади всех плестись, быть слабым. Рвалось его неугомонное сердце вперёд, хотело доказать, на что он способен. А как подрос и окреп, захотел стать шаманом.

Ухнул вдали филин. Встрепенулся Эйот, отбросил пелену воспоминаний:

– Не к добру этот филин нынче ухает, – он ещё с детства заметил влияние птицы на свою жизнь. Как заухает филин, так и жди каких неприятностей.

Глянул вперёд – далеко меж деревьев мелькнули рыжей лисой волосы Мармы.

– Вот дурак, как же это я так отстал, – сказал он и ускорился.

Рыжий хвост впереди замер, словно прислушиваясь. Эйот остановился. И тут Марма расставила руки в стороны и закружилась волчком, поднимая снег. Понеслась метель по лесу, вздыбился снег до макушек деревьев, засыпая глаза. Рванулся Эйот вперёд, да чуть лоб не расшиб о дерево. Не видно ни зги, хоть глаза выколи. Стал он пробираться медленно, расставив руки, а полос, оставленных Мармой, и вовсе не видать.

Выхватил Эйот нож, поставил на дереве метку. Прошёл шагов пятьдесят, ещё одну оставил.

Снег улёгся, осмотрелся Эйот – лес совсем чужой.

– Что за ведьма меня заморочила? – бросился вперёд и уткнулся на оставленную на дереве метку.

– Как же так. Иду вперёд, а метки не за мной, а впереди. Видно, метель закружила.

Развернулся и пошёл назад. Через пару шагов – дерево с его меткой, впереди второе.

– Как же это я назад иду? Здесь дорога домой.

А следов-то нет, замела метель, кругом белое покрывало снега.

– Вот шаманская ведьма, совсем меня запутала! – раздосадованный Эйот стал озираться по сторонам и заметил в стороне яркое рыжее пятно.

Бросился туда и сразу почувствовал, как вязнет в снегу. Впереди заросли, следов нет.

Обернулся – рыжий огонёк метнулся сзади.

Развернулся Эйот, а идти не может. Снегоступы увязли глубоко в снегу, проваливаются вниз, а места совсем незнакомые. Остановился Эйот, снял шапку, пот со лба ручьями течёт. И чувствует, глубже и глубже проваливается он.

– Видно, в топь попал.

Стало Эйота засасывать. Вот уж по пояс в снегу, под ногами вода. Пытается вырваться – не отпускает, сильнее тянет. Оглянулся – ни ветки, ни тонкого деревца нет. А его уже по грудь затянуло. Выхватил нож, давай тыкать вокруг, искать, за что ухватиться. Нет ничего.

Затянула топь по горло. Одежда отцовская намокла, тяжёлая стала, нет сил ворочаться. Вдруг глядит – перед ним толстая палка. Ухватился за неё Эйот, смотрит, а на том конце рыжая Марма.

– Ты зачем за мной поплёлся?

Ухватился Эйот покрепче и вылез. А Марма встала, стряхнула снег с себя и бросила:

– Не ходи за мной. Пропадёшь, – и бросилась в сторону, быстро скрываясь из виду.

Кое-как поднялся Эйот, повесил нож на бедро и побежал в сторону, куда скрылась дочь шамана.

– Не на того напала, рыжая бестия! – бросил вслед охрипшим голосом.

Да недалеко в морозном лесу мокрый человек уйдёт. Упал Эйот, словно заново провалился разом в болотную темень.

Лежит он в полудрёме, и видится ему костёр. Ярким пламенем горит он выше деревьев, обдавая щёки огнём. А вокруг костра серые тени мечутся, словно пляшут в дивном танце. Стоит у костра на коленях Марма, вознеся руки к небу, и беспрестанно шевелит губами. И гремят барабаны, обдавая лес шумом жутким. И дрожит под Эйотом земля от грохота да от дикой пляски. В голове гудит, жаром разливаясь по телу. То темно перед глазами становится, то снова костёр ослепляет. Тени мечутся, укрывая на мгновения дочь шамана от глаз Эйота.

Приподнялся было Эйот на локоть, собрав все свои силы, и увидел могучий когда-то дуб, стоящий напротив Мармы за костром. Будучи большим, что не обнять и впятером руками, нынче дуб надломлен, раскорячен грозою, обожжён огнём.

«Уж не тот ли это дуб, в котором дубовая ведьма сидит?» – мелькнуло в голове у Эйота.

Тотчас стих шум барабанов и исчезли тени. Остался на поляне гореть костёр небольшой, а рядом с ним – дочь шамана на коленях. И слышится Эйоту голос Мармы:

– Отпустите, боги, оковы заклятые, выпустите пленницу свою на волю, дайте ей глоток свежего воздуха учуять. Мать моя, покажись мне!

В тот же миг прогремел среди зимнего неба гром и увидел Эйот, как из дуба надломленного показалась ведьма старая, временем иссушенная. На оголённых жёлтых костях ошмётками высохшая кожа висит, на плечах истлевшая рубаха виднеется. Глаза её красными всполохами горят, а рот искривлённый оголяет чёрные зубья. Ужас сковал сердце Эйота, душа приготовилась выскочить от страха из бренного тела.

Тишина накрыла лес, и только слышится Эйоту шёпот Мармы. А ведьма торчит из дуба старого, как филин, и прямо на глазах обрастает плотью и мясом.

Марма поёт свои заговоры, шепчет молитвы неведомым богам, ничего вокруг не замечая. А Эйот диву даётся – ведьма расселась на ветвях, ноги свесила. И вот отделилась от неё чёрная тень, словно двойник ведьмин. И поползла эта тень в сторону Эйота. Движется медленно, озирается на Марму, длинные скрюченные пальцы тянет к нему.

Хотел он было дёрнуться, да не тут-то было. Из земли стали вырастать длинные узловатые корни и обвивать его тело. Не может Эйот даже пальцами пошевелить, так его спеленало. И тень ведьмина уже тут как тут. Протянула пальцы к горлу юноши и давай его давить. Тень бесплотная, а силы много у неё, и глаза красными углями горят. Собрал Эйот все силы, напряг шею, что аж вены синими реками вздыбились, сопротивляется мёртвой хватке.

– Матушка моя, не прогневайся на меня за то, что держали тебя столько лет взаперти, – раздался голос Мармы, и тотчас ведьминская тень метнулась к дубу, слилась со своей хозяйкой воедино.

Встала дочь шамана на ноги и обратилась к ведьме:

– Освободить я тебя пришла не во зло, а во благо. Верю, что в столь тяжкий для меня час ты не бросишь, поможешь делом и словом.

Корни стали почти прозрачными, но не ослабили свою хватку. Только и мог Эйот, что повернуть голову да уставиться на ведьму. Та сидела на изломе дуба, как истукан, не двигаясь.

– Скажи мне, матушка, чьё сердце мне нужно принести в селение, чтобы стать новым шаманом, повелителем людских душ? – Сложила Марма руки перед лицом и склонила голову с рыжими кудрями перед ведьмой.

И тут старуха ожила, спрыгнула с дуба, подняла на Марму взгляд и, скривив рот, прокаркала, словно старая ворона:

– Эйота. Вырви сердце Эйота. Тогда и будешь править свой оставшийся век, а власть останется у рода твоего.

Марма метнулась взглядом в сторону Эйота и опустила руки.

– Как же так, – растерянно пролепетала она.

– Убей его, дочь моя! Убей! Убей! – закричала ведьма и зашлась громким смехом, эхом покатившимся по заснеженному лесу, спугнувшим пламя костра. – Убей его, и мы вместе будем править! Твой отец меня запер в этом проклятом дереве, а ты освободила. Убей Эйота, и сила вернётся ко мне! – стала кричать ведьма и на удивление ловко подскакивать на месте, высказывая нетерпение.

Рука Мармы выхватила нож, и она молнией метнулась в сторону скованного Эйота. Эйот зажмурился, готовясь к неминуемой смерти. Но удара не последовало. Открыл глаза. Марма стоит над ним, запрокинув нож над головой, а из глаз её льются слёзы. Упала она на колени, опустила руки и зарыдала:

– Нет.

– Ах ты, бесполезная душонка! Что отец твой – толку не было, что ты вся в него пошла! Самой придётся дело делать! Буду одна властвовать! – выкрикнула ведьма и замерла на месте.

И тотчас Эйот увидел, что снова от неё отделилась тёмная тень, только плотнее прежней. Подползла она к Марме и вырвала из неё такую же тень, только намного плотнее. Слились они воедино, и явилась взору Эйота ведьма. Только уж не такая старая, как та, что истуканом стояла на поляне. Новая, вроде как молодая, ловкая. А Марма упала без чувств на землю.

Пуще прежнего стали сдавливать Эйота корни. Тотчас стали они не прозрачными, а плотными, словно от настоящего дерева, от старого дуба шли.

Тень ведьмы схватила кинжал, что выпустила из рук Марма, и стала приближаться к Эйоту. Он бы и рад что-то сделать, да не справиться с силой ведьминой. Корни держат, не дают шелохнуться, обвили шею, грудь сжали так, что не вздохнуть, в рот проникать стали. И тень всё ближе и ближе.

Глянул он на безжизненное тело Мармы и понял, что ждать помощи от ведьминой дочки не придётся. Закрыл глаза и вспомнил отца своего. Сердце затрепетало, зажатое в скованной корнями груди, и забилось громко, казалось, отдавая гулом на весь лес. Пробудилось в нём осознание: не такой судьбы отец ему желал, не так сына своего любимого видел. Как же мог он, Эйот, сын своего рода, покориться старой ведьме, позволить себя погубить!

И тотчас вспышкой в голове Эйота загорелись слова отца, его глаза, стан его крепкий и волосы, сединой, точно снегом, припорошенные. А за плечами могучими отца встали старики постарше, молодцы крепкие, мужчины коренастые. И у всех огнём синим глаза загорелись. Почувствовал Эйот в себе силу своего древнего, могучего рода.

Открыл Эйот очи и уставился на ведьму. Вспыхнули зрачки его синим пламенем, как огнём великого рода, и скользнули по ведьминому лицу.

Отпрянула тень, закричала нечеловеческим голосом, разносясь страшным эхом над лесом:

– Это ты! Ты потомок проклятого рода!

Понеслась тень в сторону стоявшей у костра старухи, разделившись надвое. Одна часть замерла на земле, вторая слилась с ней. Вспыхнула старуха синим огнём, как сухая головешка. Заметалась по поляне, от огня её загорелся старый дуб. Корни, что держали Эйота, исчезли, словно их и не было.

Вскочил он, бросился к Марме – лежит она бездыханная. А недалеко тень, что из неё вышла, трепещет на ветру, пугается мечущейся по поляне ведьмы. Поднял Эйот Марму, перенёс и положил на тень. Вошла она в тело девушки, и тотчас Марма встрепенулась, вдохнула всей грудью и открыла глаза:

– Эйот, – прошептала она побледневшими губами и, едва заметно улыбнувшись, опала на землю.

Встал Эйот и пошёл в сторону ведьмы. Поднял руку, и губы его сами по себе зашептали древние заклинания, доселе ему не ведомые. Завизжала горящая синим пламенем ведьма, встрепенулась и остановилась. Стало её иссохшее тело превращаться в пепел. Осыпалась старуха чёрными углями на землю. А посреди горстки пепла осталось лежать живое её сердце.

Взял Эйот сердце, засунул за пазуху и вернулся к Марме. Подхватил девушку на руки и пошёл прочь с проклятой поляны, догорающей синим пламенем.

***

Затянула песню Мамая, дочь шамана. От её завываний проснулся люд, затрепетали сердца – знамо, быть переменам. Тотчас все повыходили на улицу, чтобы лучше слышать слова той песни.

С раннего детства Мамая слыла пророчицей. Сядет, бывало, на рассвете у шатра шамана, песню грустную затянет про падающих птиц и кровавые реки – знай: быть беде. Придут охотники с плохими вестями, погиб кто-то в битве с диким зверем. Вот и теперь Мамая пела, через песни свои сказывала о том, что грядёт.

Скоро, совсем скоро расступится лес и явится новый шаман. Да вот кто это – никому не ведомо.

Тем временем Эйот из последних сил ступает по заснеженному лесу. Снегоступы в болоте утопил, силы давно покинули, а тащить непосильную ношу надо. Да и как оставить Марму в лесу, звери разорвут. А она лежит в его руках, и неведомо, бьётся её сердце или нет. С тех самых пор, как поднял он её и понёс, в себя не приходила. Руки болтаются плетьми, за кусты цепляются, мешают идти.

– Помогите мне, духи лесные. Дайте сил мне, предки далёкие, – упал Эйот на колени, положил пред собою Марму, не может дальше идти.

Грудь печёт огнём, обжигает кожу, не даёт дышать.

Сложил перед собою руки Эйот и взмолился своим богам. Всю ночь по снегу шёл, блуждал в темноте, пока не нашёл дорогу в селение. Уж и немного осталось, да невмоготу.

Слышит Эйот – словно крыльями машет большая птица. И явился ему огромный филин. Не успел Эйот лица заслонить, как бросилась птица к нему и, о чудо, села на плечо, сложив свои мощные крылья.

Эйот замер, шелохнуться боится. Что за диво такое – филин на плече сидит. И чувствует он, как сила возвращается. Словно и не было бессонной ночи, бездонной топи да старой ведьмы с цепкими корнями. Наполняется его тело соком жизненным, энергией неугасимой.

Встал Эйот, подхватил Марму и пошёл в сторону селения.

***

Собрался народ у лысого дерева, всматривается в лес седой, ещё пуще поседевший за ночь. Ждёт возвращения своих сыновей да братьев.

– Неужто дочь шамана сердце принесёт? – шепчутся в толпе, поглядывая на шалаш шамана.

А вот уж и старик стоит, опирается на трость свою, носом ведёт, словно добычу хочет учуять.

Ушли на север. С севера и ждут.

Вдруг раздался треск сломанных веток, и совсем с другой стороны, появилась фигура, несущая девушку на руках.

Разом охнула толпа. Не иначе, дочь шамана убита.

– Дочь моя! Что ты с ней сделал, – закричал шаман и бросился к Эйоту.

Положили Марму на снег, солому подстелили.

– Я не знаю, жива она или мертва. Дубовая ведьма из неё тень забирала, – сказал Эйот, глядя на шамана.

Марма застонала, как от боли. Бросился шаман в свой шатёр и вынес оттуда чашу с жидкостью. Поднял он голову дочери и стал вливать своё варево. Повёл Эйот носом – запах мерзкий у чёрной воды шамана. Если стоять рядом, выворачивает наружу. А Марма сделала несколько глотков, открыла глаза и закричала:

– Он убил мою мать!

Толпа тотчас расступилась, оглушённая такими словами. Никто не помнит, куда пропала жена шамана, что с ней сталось. Слова Мармы испугали всех. Не её ли сердце добыл Эйот?

Лишь шаман остался стоять с каменным лицом. Словно и не про его жену сейчас дочь кричала.

– Не гневи богов, дочь моя. Значит, так им угодно. Мы и так слишком долго во главе стояли. А виной тому была твоя мать, отдавшая своё сердце чёрным богам. А коль больше ведьмы нет, бояться нечего. Мы своё дело сделали. Можно нового шамана называть, – сказал шаман и бросил взгляд на Эйота: – Покажи сердце.

А у Эйота в груди так горит огнём, словно он вместо сердца угли горящие засыпал себе за пазуху. Сунул он руку, схватил сердце и достал на свет. Осветилось все вокруг, и в руках у Эйота на глазах у всех живое сердце старухи превратилось в синий сапфир.

Тотчас пуще прежнего в его груди запекло. Ноги подкосились, в глазах потемнело, и выпал сапфир из ладони широкой. Затрясло Эйота и упал он на снег. И почувствовал, словно расходится кожа на его спине. Будто звери рвут его тело на части своими острыми зубами. В голове загудело.

– Видно, смерть накликала старуха проклятая. Не бывать мне шаманом, – прошептал Эйот, корёжась в судорогах.

Народ вокруг загудел. И только старый шаман оставался по-прежнему спокойным.

И вдруг стало Эйоту легко и хорошо. Поднял он голову и почувствовал, как вместо рук его расправились крылья. Взмахнул ими и взлетел в небо филином.

Ахнули все, расступились, головы подняли, смотрят на птицу. Никогда ещё не видели они, чтоб человек в кого-то превратился. Покружился Эйот над селением, над лесом сделал круг и опустился в толпу, тотчас обретя прежний облик.

– Истинная сила в тебе проснулась, брат мой, – бросилась к нему сестра, обняла и стала целовать. – Как же я хотела тебя уберечь. Знала я, что рождён ты, чтоб вернуть силу роду своему. Но куда тебе, молодому, неопытному, тягаться со старым шаманом. Прости меня, брат мой любимый, что не рассказала тебе правду. Сила твоя из древнего рода. Уж боялась я, не пробудится она уже, хоть и филин о беде предупреждал всегда. Нет в округе никого, кто сможет с тобою силой измеряться.

Преклонили все колени перед новым шаманом. Теперь ни у кого не было сомнения: Эйот – потомок великого рода и в нём сила огромная. Быть ему главным.

Подошёл старый шаман к Эйоту, достал из своего посоха камень красный и протянул посох новому шаману:

– Подними свой камень. С ним твоя сила безгранична. Да береги пуще очей своих, ибо в нём спрятано зло.

Взял Эйот посох, подхватил сапфир да вставил в выемку. Стал он как влитой, словно для камня этого и был сделан. Ударил Эйот посохом о землю, и тотчас снег свалился с ближайших деревьев, накрыв всё вокруг сугробами.

– Прощайте, люди добрые, – сказал старый шаман. – Пора нам, дочери, уходить, уступать место.

Подняла Марма сумку свою с вещами, забросила на плечо и глянула на Эйота.

– Погодите, – крикнул Эйот. – Куда собрались?

Подошёл он к Марме и стал на колени:

– Будь моей, достойная ведья. Я хочу, чтобы мои дети были сильными, как я, и обладали знаниями, которые им дашь ты.

Опустила глаза свои Марма и сказала с вызовом Эйоту:

– А сумеешь ли ты справиться со мной?

Вскочил Эйот, схватил её, притянул к себе, прижался всем телом и поцеловал в горячие губы:

– Теперь точно смогу. Да и пророчица нам в селении не помешает, – сказал он, бросив взгляд на Мамаю, младшую сестру Мармы.

Возликовала толпа, отдавая почести новому шаману. Новому шаману и его молодой жене.

Снова запела Мамая. Каждый знал – быть добру.

Победа любой ценой

Настя Жолудь @steischa_tut

– Внимание! Русалки и водяные! Все к зелёной линии старта! – кричала, сидя на соме Ульяна, жена Водяного.

В метре от края озера у листьев кувшинки собрались обольстительные русалки, синеволосые потерчата14, кривые водяные черти, острозубые мавки и страшные топельцы15. За спинами у всех висели луки.

– Русальная неделя подходит к концу. Сегодня – особый день праздника. Напоминаю правила, – громко говорила добротная Ульяна. – Передвигаться можно только по воде в человеческом обличье. На ногах должны быть травяные лыжи. Помощники и смазка не возбраняются. По команде «ква!» великого Жаба можно начинать гонку. Сегодня впервые выступает русалка Арина. Поприветствуем её!

Арина смело махала рукой зрителям на берегу. На состязание пришли посмотреть как лесные, так и домашние духи.

– Какая красава, – перешёптывались между собой домовые.

– Знаю я эту Арину, ей палец в рот не клади – откусит с головой сразу, – отметил дедушка Лесовик. – Хлопцы как трутни на мёд клюют на эту вертихвостку.

– Ой, ну что наговариваешь, – зашушукались домовые. – Ну тебя, старый пень!

Лесовик хотел стукнуть ближайшего домового, но Ульяна продолжила:

– Кто больше всех венков принесёт – у того будет три желания в году. Муж мой проследит за исполнением. Напоминаю, что вы должны закрыть сначала пять рубежей. На каждом – семь лягушек-мишеней. В конце эстафеты, на другой стороне озера, венки. Берёте их по количеству сбитых лягушек. Готовы?

– Да! – рявкнула толпа нечисти около зелёной линии.

– Вперёд! – улюлюкали с берега зрители.

Арина хорошо подготовилась к гонке. Она достала водные лыжи из Виктории Амазонской16. На зиму она спрятала привидение по имени Чарли, которое было угольного цвета и за помощь сделало ей особенные лыжи.

– Ты сматри А-арина, – заикаясь говорил Чарли. – Акк-куратно с лыжами. На ста-тарте у тебя не должно быть ам-амулетов. Вся с-сила в лы-лыжах. Если не послу-лушаешь, то я я не от-т- вечаю за п-победу.

– Ква! – разнеслось по всей округе.

Спортсмены начали гонку, а неуёмный домовой послал воздушный поцелуй и ожерелье-оберег в Арину. Яркое красное чудо приземлилось на шее русалки.

– Рак мне в ухо! Только этого ещё не хватало, – зашипела Арина и попыталась сбросить оберег.

Но у неё ничего не вышло. Ожерелье будто приклеилось к ней. Камни наливались красным цветом, вытягивая силу из русалки.

– Домовой Ух женится, – пронёсся слух по толпе. – Смотрите, ожерелье рубиновое!

Злая Арина отстала от основной гонки и направилась к берегу, где её ждал жених.

– Я маленькая русалка и стою очень много жизней, – тихонько пела под нос Арина и быстро скользила к берегу.

Её глаза засветились жёлтым огнём, а рот превратился в красивую улыбку. Жёсткую и застывшую. Арина – не простая утопленница, которой повезло стать русалкой. Она потомственная водяная в двенадцатом поколении. Любимая дочка Водяного Тишилы Ишимского водного царства.

Аринка-душица – так её звали в родной Подкове. Она с детства любила коллекционировать не только человеческие души, но и нежитью тоже не брезговала. Отец долго терпел её чудачества, но вокруг царства начали собираться люди и ведьмы. Много. Слишком много. Пришлось прибегнуть к магии, чтобы отпугнуть людей, а любимую Аринку отправить на перевоспитание к тётке Ульяне, которая знала, как управляться с дерзкими русалками. Только к русальной неделе Арину под конвоем доставили на состязание.

– Иди сюда, муж мой, удильщик бесстрашный, рак тебя за причинное место, – проворковала она и протянула руку.

Домовой Ух подпрыгнул и бросил шапку вверх.

– Красуля моя, хади. Пазнакомлю с ншим хзяйсвам!

Арина цапнула за руку новоиспечённого мужа и потащила его на середину озера. Секунда – и они нырнули на глубину. Через минуту Арина возобновила гонку. Красное ожерелье русалка бросила на зелёный лист кувшинки,а домовой остался на корм рыбам. Русалка легко скользила лыжами по воде – смазку она придумала сама. А ещё заговорила иглы на лыжах, так что скорость получилась невероятная. Толпа на берегу молчала. Домовые отскочили от края воды и стали перешёптываться. Самый старший достал из-за пазухи оберег – брошь в виде капли воды. Остальные за ним повторили: такая брошь – единственная защита от влечения к русалкам.

– Внимание! – кричала Ульяна, сидя на летящем соме. – Первый рубеж прошли все участники. Новенькая Арина обогнала кикимору Агнессу и стремится в лидирующую пятёрку. Что делает эта душица! Вы только посмотрите! Она уже около патерчаты Настюши и… Оу, перепрыгнула её! Аринка непроста. Лидирует Мавка Тоскана. Она добралась до первого рубежа и начинает отстрел лягух. С первого раза пять из пяти. От чертовка, хорошо идёт!

Тоскана скалила кривые зубы и продолжала скользить по воде. Зелёные космы развевались по ветру, и фанаты подбадривали спортсменку, которая три года одерживала победу. Арина гнала изо всех сил. Проигрыш не входил в её планы. Если в начале гонки русалка шла хорошо, потому что волны освежали, то с увеличением скорости ветер обдувал так, что кожа трещала. Русалкам нельзя долго без воды.

Шорк-шорк. Волосы, как солома, больно стучат по сухой спине. Лук за спиной добавляет «приятных» ощущений. Огромная волна окатывает с ног до головы. Арина облегчённо вздыхает и, щёлкнув пальцами, увеличивает скорость. Она уже третья.

Шорк-шорк. Пальцы на руках трескаются в кровь. Глаза – как бильярдные шары в лунках. Хорошо, что в разных. Волна в два раза меньше окатывает русалку. Арина стискивает кулаки и движется ещё быстрее.

Шорк-шорк. Арина добралась до лидера – мавки Тосканы. Кожа натянута, как хороший футбольный мяч. Ещё секунда и живого места на ней не будет. Волна окатила только Аринины ноги.

– Внимание! Арина, ты будешь снята с гонки! Ты пропустила огневой рубеж.

Арина резко останавливается и возвращается на точку отстрела.

Рядом несколько потерчат ловко отстреливают зелёных одну за одной. Синие волосы девчонок подпрыгивают в такт с тонущими лягушками. Мало попасть в лягушек: их ещё нужно выловить и отправить в свою корзину на берегу, чтобы обменять на венки.