скачать книгу бесплатно
– Транспортный.
– Как догадался? По фюзеляжу?
– По металлическому ящику. От удара ящик раскрылся, и из него высыпались какие-то грязного цвета камушки.
– Что за камушки?
Романов поморщился.
– Откуда я знаю. Я что, геолог?
– Как интересно! И что дальше?
– А дальше, – ответил Романов. – Мы побежали в деревню. А когда прибежали, решили никому из взрослых ничего не рассказывать.
– Почему?
– Потому что в этой роще мы по надобности наложили кучи говна. И только потом, когда собрались уходить, увидели деревянного идола.
– Кого-кого?
– Не кого, а чего, – поправил Романов. – Идола… Рядом с этим местом, в нескольких километрах, жила мордва, и Степа Ребко – самый смекалистый из нас – первым догадался, куда нас, дураков, занесло. А занесло нас в их священную рощу. О ее существовании в Зверевке все знали. Ей, если верить бабушке, чуть ли не тысяча лет!
Малявин удивленно покачал головой: надо же.
– Я только не понял, чего вы взрослым-то ничего не сказали?
Словно теряя терпение, Романов всплеснул руками. Спросил: чего ж тут непонятного.
– Расскажи мы о том, что были в священной роще, об этом сразу б прознали мордвины, и тогда б у нас могли возникнуть большие-пребольшие проблемы!
Увидев, что Малявин опять ничего не понял, сказал, что зайти в священную рощу, сломать в ней ветку, разжечь костер, справить нужду – означало осквернить ее, а, следовательно, оскорбить чувства тех, кто верил в то, что она воистину священна.
– Как на это отреагирует мордва, мы не знали, а вот раньше за это она могла убить. Такое уже, говорят, бывало.
Выговорившись, Романов медленно отвернулся к окну. По тому, как внезапно изменилось его лицо, Малявин понял: с воспоминаниями на сегодня покончено и разговор, видимо, опять пойдет о том, с чего начался – со статьи в "Губернских ведомостях".
– Нет, ну надо же? – вздохнул Романов, уткнувшись лбом в стекло. – А главное, за что? Непонятно… Просто нет слов.
***
Слов не было только у Романова – всем остальным было что сказать. Проректор медицинского института Степан Ребко через день после публикации в газете списка худших людей года, отправился в прокуратуру, писать жалобу на журналиста Всевидящего. Проговорив со следователями четыре часа, вернулся на работу, закрылся у себя в кабинете и за каких-то тридцать-сорок минут напился до невменяемого состояния. Ольга Грушина, прочитав статью, устроила разнос секретарше, чья единственная вина заключалась в том, что ее муж – водитель – работал в какой-то газете, и на весь офис обматерила журналиста "Вечерней газеты", попросившего прокомментировать статью коллеги из "Губернских ведомостей". Анатолий Кудрявцев разразился большой статьей под названием "Шельмование, как способ конкурентной борьбы за читателя", в которой ни словом не обмолвившись о том, в чем его обвинял Всевидящий, рассказал, как в "Губернских ведомостях" готовятся так называемые сенсационные материалы. А готовятся они, по его словам, так. Когда тираж падал, главный редактор Бобриков вызывал к себе подчиненных и требовал громких событий. Поскольку громкие события, способные расшевелить угасший орган печати, в городе случались не так часто, как бы этого хотелось его владельцам, в ход шли стимуляторы, вроде вымысла и лжи. Именно так появились статьи, которые, по словам Кудрявцева, поставили позорное клеймо на деловой репутации «некогда популярного издания»
Но так думали далеко не все. Кто-то считал: всё в газете написано правильно – пока людям не покажешь себя в зеркале такими, какими их видят окружающие – толку не будет. Кто-то, подобно Никите Малявину, в целом соглашаясь с Всевидящим, критиковал за то, что он ведет себя подобно неуклюжему слону в посудной лавке. А кто-то просто и бесхитростно радовался тому, что назревал скандал.
Скандал действительно назревал. Это стало ясно после того, как главный редактор "Губернских ведомостей" Бобриков выступил со страниц своей газеты с просьбой к читателям отнестись с пониманием к позиции журналистов, обеспокоенных резким падением нравов в городе, в то время как в самой редакции полным ходом шло служебное расследование обстоятельств появления в свет нашумевшей статьи.
(По слухам, никем не опровергнутым и оттого казавшимся еще более правдивыми, в редакции пытались выяснить, кто из журналистов газеты скрывается за псевдонимом Всевидящий, и каким образом его опус попал в печать).
***
Ровно неделю Романов сидел дома. На звонки не отвечал, сам никому не звонил, днем писал стихи об одиночестве человека, окруженного враждебным миром, а вечером, когда голова была пуста, пил водку.
Утром восьмого дня в его квартире раздался очередной телефонный звонок. Романов покосился на чистый лист бумаги и, не почувствовав сил выдавить из себя ни строчки, снял трубку.
– Алло! – раздался в трубке насмешливый голос Никиты Малявина.
– Да.
– Слышишь меня?
– Слышу.
– Ты чего это на звонки не отвечаешь?
– Занят.
– Стишки пишешь? Молодец, правильно. Хочешь развеяться?
– Нет.
– Отлично! Значит, приходи сегодня в половине пятого к типографии номер один. Знаешь, где это? За домом культуры Строителей, в промзоне. Только слишком не выряжайся, не на вечеринку пойдем. В общем, думаю, ты меня понял. Всё, пока, жду.
Не успел Романов сказать Малявину о том, что не собирается никуда идти, особенно с ним, особенно в половине пятого, как связь оборвалась. Романов выругался в онемевшую трубку и, бросив ее на место, показал телефону кукиш.
– Вот тебе, а не типография!
Через час Романов заскучал. Через два принялся лениво размышлять о том, что поэту, окруженному враждебным миром, необходимо время от времени познавать его. Потом, еще немного подумав, пришел к мысли, что единственным способом познания является опыт и ровно в шестнадцать ноль-ноль вышел из дома.
Здание типографии представляло собой огромную многоэтажную коробку, выстроенную в стиле примитивизма. Архитектор, разрабатывавший проект, не позволил себе ничего лишнего – минимум отделки, максимум окон, четыре одинаково голые стены, два ската шиферной крыши и один подъезд.
Малявин стоял на обочине дороги, в окружении двух мужчин. Поздоровавшись с Романовым, он посмотрел на часы и, укоризненно покачав головой, попенял за опоздание.
– Я вообще не хотел приходить, – буркнул Романов.
– И многое бы потерял.
Малявин повернулся к одному из мужчин, сидевших в микроавтобусе с надписью TV, и попросил еще раз проверить систему.
– Да нормально всё, – сказал тот, бросив взгляд на дисплей ноутбука. – Сигнал стабильный.
Малявин поправил галстук на шее. Подмигнув Романову, попросил найти на его одежде скрытую видеокамеру.
– На тебе видеокамера? – удивился Романов. – Я не вижу.
– Это хорошо… Ну, ладно, пошли, а то сменщик, говорят, уже вышел.
Кивнув окружавшим его мужчинам, Малявин взял Романова за локоть и быстрым шагом повел в сторону типографского подъезда. Спросил скороговоркой: слышал ли он о том, что журналиста Всевидящего в "Губернских ведомостях" оказывается никто не знает, и что в отправленном из редакции в типографию макете газеты статьи о худших людях города не было, а был репортаж об открытии губернатором Ревой нового детского сада.
Романов остановился.
– Что, значит, не было?
– Это значит, – Малявин потащил Романова дальше, – что тот, кто называет себя Всевидящим, каким-то нелегальным образом подменил написанный Георгием Горским репортаж на свою вонючую статью.
– Откуда знаешь?
Малявин попросил не обижать его. Сказал, что работает тележурналистом не один десяток лет, и за этот не один десяток лет сумел обрасти кое-какими связями.
– А если короче?
– Если короче, мне об этом шепнул сам Горский.
Не успевая за Малявиным, Романов прибавил шаг.
– Послушай, – спросил он, – а как…
– А как Всевидящий это сделал, пусть теперь в редакции "Губернских ведомостей" разбираются. Мы же с тобой разбираться не будем – мы с тобой, Вася, сами будем статьи подменивать… Я думаю, тебе, пострадавшей стороне, это будет интересно.
С этими словами они подошли к вахтерке охранника. Не останавливаясь, Малявин бросил в окошко: "Мы из газеты, нас ждут" и, не переставая говорить, направился дальше.
– Мне кажется, я знаю, как Всевидящий это провернул… В общем, смотри, Вася, и слушай.
Они поднялись на второй этаж. Прошли пустым гулким коридором десять шагов и остановились у двери с надписью "Отдел фотовывода. Инженеры Шебалкин А.И., Мишуков В.В.". Встав так, чтобы в фокус скрытой камеры попала табличка, Малявин громко произнес:
– Мы находимся у отдела фотовывода. Именно сюда поступают по электронной почте макеты газет для дальнейшей обработки.
Малявин без стука толкнул дверь и вместе с Романовым вошел в пустую комнату, где кроме двух столов, с включенными компьютерами, трех тумбочек, на которых валялись ворохи бумаг, четырех табуреток и одной вешалки, ничего заслуживающего внимания не было. – Здесь, как вы видите, пусто. Идет пересменка. Один инженер уже ушел, он работает до пяти часов, другой, который работает с пяти до полуночи, еще не явился. Компьютеры, прошу обратить внимание, включены.
В этот момент дверь открылась, и на пороге вырос худой паренек с длинными волосами. Ничуть не удивившись присутствию в отделе чужих людей, разделся и сел за один из компьютеров.
– Мы хотим своими глазами увидеть отпечатанный тираж, – затискивающим голосом объяснил свое присутствие Малявин.
Длинноволосый парень согласно кивнул – дескать, ради чего еще сюда приходить-то? – и предложил посидеть, подождать.
– Хорошо, – согласился Малявин. – Мы так и сделаем.
Помолчал немного и, обращаясь к Романову, сказал, что работа инженера фотовывода весьма ответственна – он обрабатывает поступающие в печать макеты газет.
Сначала Романов не понял, для чего Малявин это сказал. Потом догадался, что сказано это, видимо, было в качестве комментария к идущей видеозаписи, и решил подыграть.
Спросил:
– Что значит, обрабатывает?
– Это значит, – охотно откликнулся Малявин, – что он приводит в соответствие с определенными стандартами шрифты, которыми напечатан текст, иначе буквы превратятся в нечитаемые знаки, ну и многое другое.
Инженер поднялся из-за стола. Усмехнулся в сторону Малявина и, на ходу вытаскивая пачку сигарет, молча вышел из комнаты.
Его место тотчас занял Малявин. Со словами: "Я сейчас попробую показать то, как журналист Всевидящий подменил статью в газете", навел стрелку компьютерной мыши на конверт с ярлыком "Губернские ведомости". Нажав на левую клавишу, раскрыл его и, вслух комментируя свои действия, выбрал нужную страницу. Не трогая колонтитулы – верхнюю часть газеты с указанием ее названия, порядкового номера и номера страницы – удалил в макете содержание первой попавшей под руку статьи и вместо нее вставил текст со словами: "Люди! Не верьте газетам – они лгут! Верьте городскому спутниковому телеканалу и программе "Криминальный репортаж с Никитой Малявиным"!" После чего закрыл файл "Губернских ведомостей" и с довольным видом отошел от компьютера.
Инженер фотовывода вернулся в отдел через три минуты. Сел за табуретку и, ничего не заметив, застучал пальцами по клавиатуре.
– Теперь макет газеты пойдет в печать, – громко произнес Малявин. – Завтра утром специальная машина заберет из типографии тираж и развезет по разным местам – большую часть на склад почты России, оттуда в киоски, почтовые отделения, сортировочные склады. И замечательная русская пословица "Что писано пером – не вырубишь топором" в очередной раз обретет свой буквальный смысл.
С этими словами он встал с табуретки. Посмотрел на наручные часы и, нарочито ахнув, предложил Романову собираться.
– А как же отпечатанный тираж? – не отрывая головы от компьютера, спросил длинноволосый парень. – Не будете смотреть?
– Да ну его! – махнул рукой Малявин. – Пускай теперь другие смотрят.
Выйдя на улицу, Романов глубоко вздохнул. Поеживаясь от мороза, спросил Малявина: неужели "Губернские ведомости" завтра так и выйдут с призывом не читать газет – смотреть телевизор.
– А чего ты за них переживаешь? – усмехнулся тот. – Добренький что ли?
– Да нет. Просто они же, получается, не виноваты – их, как я понял, Всевидящий подставил? Ведь так?
– Может и так, – нехотя, согласился Малявин. – Только чего они защищать-то его сразу кинулись? Отнеситесь, мол, с пониманием к позиции отдельных журналистов, обеспокоенных падением нравов в городе. Тьфу!
– Последствий испугались, вот и решили скрыть это дело.
– Ну да. А на Вячеслава Третьякова им, выходит, наплевать. А его, между прочим, из органов собираются турнуть!
– И меня, кстати, тоже ни за что, ни про что оклеветали.
– Ну, тебя-то ладно, тебя-то выгонять неоткуда, ты не работаешь, а вот Вячеслава…
Огорченно махнув рукой, Малявин направился в сторону ожидающего его микроавтобуса с надписью TV. На полдороге остановился и, обернувшись к Романову, посоветовал не переживать – он позвонит куда надо и завтра газета "Губернские ведомости" выйдет такой, какой она должна была выйти.
***
Передача "Криминальный репортаж с Никитой Малявиным", в которой рассказывалось о том, как любой мало-мальски знакомый с издательским делом человек может разместить в газете всё, что ему ни взбредет в голову, вышла на телеэкраны города как обычно в понедельник вечером сразу после программы новостей. Малявин надеялся на то, что после ее показа в городе поднимется шум, но на деле всё вышло иначе – никто, кроме руководства канала, объявившего ему выговор за то, что он чуть было не сорвал выпуск уважаемой газеты, не заметил ее. Оказалось: горожан совершенно не интересует ни то, каким образом некоторые статьи попадают в прессу, ни то, для чего они пишутся, ни то, что происходит с теми, кого в них критикуют.
У Малявина была своя версия неадекватной, по его мнению, реакции горожан на его последнюю передачу. Он считал, что вызвана она тем, что заставила людей усомниться в правильности выбора худших людей года по версии "Губернских ведомостей". Из чего сделал вывод: многим хочется верить в то, что в городе есть люди гораздо хуже их самих, и разубеждать их в этом не только бесполезно, но и с точки зрения рейтинга передачи, крайне вредно.
***
Выйдя из дома, Вячеслав Третьяков – сорока четырехлетний мужчина, одетый в кожаное пальто и подбитую мехом кепку – неторопливо закурил сигарету. Послушал, о чем говорят стоявшие у подъезда соседки, поделился с ними последними новостями и, не спеша, отправился на прогулку. С улицы Чкалова свернул на Интернациональную, постоял минутку возле кинотеатра "Водник", вспоминая, когда в последний раз смотрел кино, и побрел дальше. У кафе "Достоевский", почувствовав, как лоб в очередной раз стянуло тупой болью, остановился. Раздумывая над тем, что делать дальше – вернуться к понижающим давление мочегонным таблеткам или же на месте выгнать из себя мочу каким-нибудь другим более радикальным способом, например, ударной дозой алкоголя – позвенел в кармане мелочью, и направился в сторону кафе.
Кафе только что открылось. В пустом зале было холодно и тихо. Из-за двери, ведущей на кухню, какое-то время доносился магнитофонный голос певца, хрипевшего о людях в клетках, но и он вскоре затих.
Заказав водку, Третьяков сел за столик в самом углу зала. Налил в маленькую рюмку пятьдесят грамм и, задержав дыхание, залпом выпил. После чего закусил ломтиком селедки с луком, закурил сигарету и налил еще пятьдесят.
В кафе вошел молодой человек в узком пальто и рыжей шапке с опущенными ушами. Сделав заказ в баре, огляделся по сторонам, выбирая, где бы сесть, и решительно двинулся к Третьякову.
Спросил: можно ли ему присоседиться.
– Тебе чего, парень, пустых столиков мало? – не поднимая глаз, спросил Третьяков.
